П.С. Куприянов СТАРАЯ МОСКВА: ЧТО ВИДНО В ОКНЕ (к изучению образов пространства)

«Нас интересует не просто физическое (объективное) пространство, а конструируемая человеком пространственная среда - своего рода физическое и ментальное выражение организации пространства человеком.

В.А. Тишкова «Реквием по этносу» [Тишков 2003: 289-290] - своего рода манифест, отражающий суть антропологического подхода к пространству: пространство сквозь призму человека. Такой взгляд предполагает совокупное изучение трех элементов: физической реальности, представления о ней и связанной с ней практики; физическое (объективное) пространство дополняется пространством понимаемым и проживаемым [Пространство 2002: 33].

Именно такой подход лежит в основе изучения московского За- рядья, небольшого района в самом центре Москвы, расположенного к востоку от Кремля между улицей Варваркой и Москворецкой набережной. В настоящее время значительную часть этой территории занимает пустырь на месте бывшей гостиницы «Россия». Кроме него здесь находятся офисы, кафе, несколько церквей и два исторических музея. Жилых домов в Зарядье нет. Между тем еще полвека назад этот район отличался тесной застройкой и высокой плотностью населения. Здесь было две школы, клуб, отделение милиции, керосиновые лавки, продуктовые магазины и т. п. Это своеобразное и во многом уникальное жилое пространство было разрушено в связи со строительством сначала высотного здания, а затем в 1960-е гг. - гостиницы «Россия». Все жилые дома были снесены, от старой застройки сохранилось лишь несколько памятников XVI - XIX вв. и фрагмент Китайгородской стены.

Изучение этого несуществующего жилого пространства ведется с 2005 г. с помощью традиционных этнографических методов, прежде всего полуструктурированного интервью, включающего вопросы по нескольким темам, среди которых: инфраструктура района, повсед невные практики, локальное самосознание местных жителей, исторические представления и др.

. Вместе с тем антропологическое исследование пространства не исчерпывается ретроспективной этнографией, но предполагает и анализ современных форм его восприятия и использования, а также выявление актуальных образов и культурных смыслов данного места. Решение этих задач требует сочетания традиционных методов наблюдения и опроса с изучением других видов источников, в частности, разнообразных Интернет-материалов.

Так, анализ разнородных источников (анкетных опросов, полевых наблюдений, воспоминаний жителей, фото- и кино-хроники, путеводителей, учебников, сувениров, художественных книг и фильмов) показывает, как в разное время одно и то же место - московское За- рядье - наделялось совершенно разными культурными значениями и в этом смысле представало совершенно разными местами. В значительной мере это определялось радикальным изменением внешнего облика пространства: снос жилых домов, возведение на их месте гостиничного комплекса и реставрация сохраненных памятников позволили увидеть в Зарядье не неприглядный трущобный квартал, а представительное историческое место [Куприянов 2010]. В данном случае, по-видимому, именно трансформация физических параметров ландшафта привела к его переосмыслению.

***

В краеведческих кругах это место хорошо известно, прежде всего, благодаря захватывающей панораме города, открывающейся с крутого склона в начале переулка. Современное строительство, ведущееся здесь в последние годы, создает угрозу разрушения этого уникального ландшафта, что вызывает резкие протесты со стороны движения за сохранение исторических памятников и привлекает внимание общественности к данному локусу. Печатников переулок, остающийся сегодня одной из «точек сопротивления» разрушению исторической среды, для многих любителей старой Москвы становится ее символическим воплощением. По словам известного краеведа, члена Координационного совета движения «Архнадзор», Александра Можаева, знаковое выражение «сердце Москвы» для многих не случайно связывается именно с этим местом, а точнее, с двором дома № 5: по воспоминаниям опытных москвоведов еще несколько лет назад здесь стояла скамейка, особо располагавшая к «краеведческиммедитациям»...

«Лучше всего было приходить сюда вечером, когда в доме зажигались окна, и отрешенно созерцать остановившееся время. Здесь появлялось почти полное ощущение того, что вы перенеслись на полсотни лет назад: заросшие вьюном темно-кирпичные стены, белье на веревках, коляски в настежь открытом подъезде...

Прочитав в свое время этот текст, я испытал двойственное чувство. С одной стороны, хорошо знакомое и увлекательное занятие, состоящее в воображаемом перемещении во времени, и метко названное автором «краеведческой медитацией», описано здесь очень точно. В то же время подобное восприятие именно этого места оказалось для меня совершенно неожиданным, очевидно потому, что у меня был иной опыт освоения данного пространства. Дело в том, что в упомянутой квартире на первом этаже на протяжении последних тридцати лет жили близкие друзья нашей семьи. Мне, конечно, не раз доводилось бывать в их уютном доме и, сидя под желтым абажуром, пить чай или листать взятую с полки книжку. Однако, несмотря на совпадение всех значимых деталей, мой образ этого места никак не соответствовал тому, который представлен выше.

Пожалуй, главное отличие заключалось в разной степени типичности и индивидуальности; у медитирующего краеведа все увиденное было не более чем проявлением хорошо знакомого (и довольно шаблонного) образа «истинно старомосковской квартиры». Для меня же это была конкретная квартира, с конкретным (именно этим) абажуром и определенными книгами - не говоря уже про кошек и «бородатого дядьку»: каждый предмет и каждый человек, как и все место в целом, имели свое «лицо», были индивидуальны. Очевидно, это различие обусловлено разными позициями субъекта, а точнее, способами восприятия пространства. В одном случае определяющую роль играет визуальное восприятие, собственно наблюдение, в другом - восприятие целиком обусловлено практической деятельностью; один «отрешенно созерцает», а другой - пьет чай, читает книгу, разговаривает и т. д. Так же важна и точка зрения наблюдателя: один заглядывает в квартиру снаружи - для другого же более привычен взгляд изнутри.

***

Еще одним местом, претендующим на почетный статус «сердца Москвы», является Зарядье, причем, не современное (которое скорее вызывает ассоциации со средневековьем и заслуженно именуется «музеем под открытым небом»), а - первой половины и середины прошлого века. Именно в до- и послевоенном Зарядье видится сегодня «колоритнейшая старомосковская натура» [Можаев, Михайлов 2007: 85], именно здесь знатоки и любители старой Москвы находят истинный «дух города» [Иванов 2009]:

О, что за чудное это было место. До сих пор, проходя по Варварке, инстинктивно чувствуешь, что вот где-то здесь была та самая Москва. Но, увы, увидеть её не дано отныне никому. Разве только на старых фотографиях [Митин 2009].

Действительно, сегодня в Зарядье трудно найти что-то похожее на типичную застройку середины XX в. Поэтому единственным средством для «краеведческой медитации» становятся фотографии, запечатлевшие зарядьевские дома и дворы того времени, а наиболее подходящим пространством для этого занятия служит интернет. Как правило, снимки размещаются авторами оп-1іпе-дневников на их персональных страницах или в тематических ЖЖ-сообществах и становятся предметом активного обсуждения заинтересованных пользователей: знатоки спорят о месте и времени снимка, уточняют атрибуцию того или иного здания, любители же просто восхищаются видами старой Москвы, сокрушаются о ее безвозвратной потере и критикуют политику городских властей250. При этом общий эмоциональный фон обсуждения задается сожалением и тоской по «потерянному миру» - именно так называется одна из статей о Зарядье [Можаев, Михайлов 2007]. Характерной чертой этой «краеведческой ностальгии» является стремление «перенестись на полсотни лет назад» (см. выше), чтобы очутиться в «том мире» и увидеть все своими глазами. Такая возможность появляется именно благодаря фотографиям: с их помощью ценители «той самой Москвы» осуществляют виртуальное «путешествие во времени» [Иванов 2009], охотно представляя себя в роли местных жителей.

«Заманчиво было бы пройтись навстречу босым мальчишкам, мимо будки «пиво-воды», по лестницам на «гальдерейки» подняться...» [Дедушкин 2009а];«Как хочу там в этой двуколке прокатиться!!!» [Зарядьевский 2010];«Это мы - фантомы на последнем снимке?» [Стена2010].

Ценный опыт виртуального пребывания в ином пространстве находит отражение в комментариях к фотографиям и репликах в обсуждении так же, как опыт повседневной жизни в Зарядье отражается в воспоминаниях реальных местных жителей. Сопоставление этих двух «опытов» освоения одного и того же места демонстрирует существенные различия между ними. Прежде всего, многие ЖЖ- пользователи метафорически описывают свое фото-знакомство с За- рядьем как прогулку. И авторы постов, и их читатели активно используют эту базовую метафору, первые - в названиях своих текстов [Рахматуллин и др., 2007; Иванов 2009], а вторые - в комментариях к ним: «Ну все! - пошла гулять. - Прогуляйся, конечно!»- [Вид на Зарядье 2010]; «Фото какие интересные!! Спасибо, хоть немного походили по Зарядью» [Дедушкин 20096]; «Чудесно гуляем второй день» [Стена 2010];

Это «пристрастие» к прогулкам особенно заметно на фоне прямо противоположного поведения местных жителей полвека тому назад:

Собиратель (далее - Соб.): «В Зарядье можно было гулять?» Информант (далее - Инф.) 1: «Да не, какой... в Зарядье - что это за прогулка! <...> А чего в Зарядье по грязи шлепать в темноте - того гляди еще и по шее получишь!» (ВДИ 10)251; Инф. 2: «Да никогда! Да что Вы! По этим мрачным, темным переулкам!» (БИФ 47);Инф. 3: «Нет, по Зарядью не гуляли. Да неинтересно было, неинтересно...» (КДН 25).

Сегодня же «виртуальная прогулка» по Зарядью становится единственным способом познания этого пространства, причем, показ фотографий имитирует городскую экскурсию, оформляется как последовательное знакомство с видами города, а комментарии автора, предваряющие снимки, порой напоминают реплики экскурсовода: «Спустимся с галерей, вернемся обратно на перекресток с Мокрин- ским переулком. Перед нами Проломные ворота, через которые проходит Псковский переулок» [Иванов 2009]; «А теперь перейдем Красную площадь и посмотрим, как выглядел Васильевский спуск». [Васильевская площадь 2009].

Заметим, что в этой виртуальной прогулке-экскурсии зритель волей или неволей оказывается в позиции туриста, что и определяет его восприятие окружающего пространства: гуляя по Зарядью, он следует по определенному маршруту, и переходя с одной точки на другую, внимательно рассматривает возникающие перед глазами виды, получая от экскурсовода всю сопутствующую информацию. «Осмотр достопримечательностей» помимо прочего предполагает любование открывающимися видами, что также находит отражение в комментариях: «Чудесные виды» [Дедушкин 20096]; «Красота-то какая.Даже и не верится» [Дедушкин 2009в].

Надо признать, что фотографии зарядьевских дворов середины века демонстрируют малопривлекательную картину неблагоустроенного быта. По крайней мере, именно так воспринимают их бывшие жители, отмечая неприглядность и заброшенность своего района: Инф.: «Заброшенное. Не ремонтировались дома, все такое унылое было» (НТГ 56); Инф.: «Ужасно выглядело... Да все ужасно выглядело!» (ДГГ32).

Совсем иное впечатление эти снимки производят на виртуальных туристов: на «очаровательных», «прекрасных» и «бесконечно изумительных» кадрах [Дедушкин 20096] они видят «живописные трущобы» [Можаев 2007: 80], которые описываются с помощью соответствующих эпитетов «красивый» и «прелестный». Воспринимая наблюдаемое пространство как «колоритную натуру», они отмечают более или менее «фотогеничные» места [Можаев 2007] и сожалеют, что «нельзя там пройтись с этюдником» [Прогуляемся по Зарядью 2009]

. Противоположные оценки одного и того же места, вероятно (как и в случае с Печатниковым переулком), объясняются разными способами освоения пространства. Так, обилие лексики, связанной с фотографией и живописью в приведенных высказываниях недвусмысленно указывает на то, что для виртуального туриста главным остается визуальное восприятие (целенаправленный осмотр, разглядывание, глазение). Для жителя же собственно смотрение вторично по отношению к активной деятельности (игровой, хозяйственной, производственной и т. д.). Иными словами, если одни «ходят» по Зарядью специально, чтобы его рассматривать, то другие чаще всего оказываются здесь для того, чтобы играть (у большинства информантов в Зарядье прошло детство): Инф.: «Н-ну, ходили же ведь сюда не... смотреть... <...> не старую церковь посмотреть!» (ДГГ 32).

Ссылаясь на «детскую глупость» и повседневные заботы, местные жители часто говорят о том, что они «не обращали внимания» (МНЗ 286), «проходили мимо» (ДАР 80) и «не интересовались» (МНЗ 26) окружающим пространством. Во многом именно этим невниманием объясняются сложности с идентификацией памятников, которые сегодня испытывают информанты. Их комментарии при просмотре фотографий или во время прогулки по Зарядью зачастую содержат большую долю сомнения. Иногда к собственному удивлению они не помнят, что находилось рядом с домом: Инф.: «Вот представляете: столько лет прокататься (на горке. - П.К.) - и не помню, что было справа!» (БСА 66).

По мнению психологов, эта неожиданная на первый взгляд беспомощность обитателя ландшафта в описании топоса своей жизни, искаженность представлений о нем объясняется тем, что позиция Жителя вообще исключает фиксацию географических переживаний в памяти. ««Лучший способ забыть - это видеть каждый день», - сказала Анна Ахматова» [Нуркова 2006: 147]. Неудивительно поэтому, что в сознании некоторых жителей отсутствует цельный визуальный образ Зарядья, и они стремятся сформировать его постфактум: Инф.: «Хочется увидеть, как выглядело Зарядье <...> Потому что детский ум это не воспринял до конца» (БСА 67). Фрагментарность и лаконичность визуальных впечатлений у бывших обитателей Зарядья резко контрастируют с глубокой осведомленностью и богатством образов этого пространства у нынешних его любителей и исследователей.

Важно подчеркнуть, что отмеченная ненаблюдательность жителя вовсе не означает его абсолютной слепоты - просто, в отличие от туристического взгляда, останавливающегося на зданиях и перспективных видах, обыденный взгляд фокусируется на других объектах.

Так, для обычного пешехода «цепочка первых этажей гораздо важнее, чем вид вдоль проспекта. Его взгляд перебирает углы домов, открытые и закрытые двери, лесенки, крыльцо, витрины, вывески <...> Весь этот предметный состав среды... начинает оттеснять здания на периферию восприятия» [Каганов 1983: 12]. Очевидно, именно поэтому информантам порой бывает трудно назвать точное количество этажей того или иного дома - в разных интервью оно может колебаться от трех до шести (ФАФ 1; ЗНК+ПВВ 3; АВГ 7). В процессе повседневного освоения окружающей среды внимание жителя направляется, прежде всего, его актуальной деятельностью: «если для художественного сознания достопримечательны те объекты, которые имеют выразительный внешний вид, то для обыденного сознания - те, около которых имеется максимальный набор поведенческих возможностей» [Каганов 1983: 19].

Восприятие пространства жителем сугубо функционально, место привлекает и запоминается тем, что в нем происходит. Поэтому глядя на церковную колокольню, люди вспоминают не ее прежний облик, а например, то, что жильцы этой колокольни ходили в общественный туалет, располагавшийся в церковном дворе (БАВ 38), или то, что под лестницей работал сапожник (БСА 67), или как они каждый день спускали и поднимали детскую коляску по узкой винтовой лестнице (АВГ 8). Описание двора включает рассказ об огромной луже, которую надо было каждый раз преодолевать, о кучах листьев, в которые можно было прыгать (ВДИ 10), и о том, как играли в футбол и расшибалку (КАВ 49). По таким описаниям довольно трудно представить себе, как выглядел двор, зато можно узнать, как в нем жили. Точные сведения о внешнем виде места, как правило, сообщаются лишь в том случае, если это связано с конкретной практикой. Так описывается стена одного из дворов:

Инф.: «Стена такая высокая не была, это она... ее после надстроили. Дело в том, что мы, если когда убегали или что, то мы вот отсюда (со стены. - П.К.) спрыгивали вот сюда. А здесь уже как дом родной... <...> Не было парапета, не было - там решетчатая стенка была, небольшая, небольшой высоты» (ПВВ 4).

Редуцированность визуального опыта в повседневной жизни проявляется в частности, в том, что даже окно (связанное, прежде всего, с визуальными практиками) порой используется «не по назначению»: на широких подоконниках лежат (МНЗ 26), или выращивают горошек (ДАР 80), а через открытое окно переговариваются с соседом (БСА 66), или даже бросают туда цветы (ДАР 81).

Анализ воспоминаний местных жителей показывает, что запечатленное в памяти пространство несет на себе отпечаток их личной истории, составляет детский «феноменальный ландшафт» [Линч 1982: 162; Осорина 2007: 111]. Именно поэтому встреча с этим пространством вызывает сильные эмоциональные переживания:

Инф.: «Вот этот фонарик, вот, видите? Вот, да, такой». Соб.: «Сохранился этот фонарик?» Инф.: «Мне кажется! Или очень похожий на него! У мамы даже сказка была про фонарик! Ну, я не помню, может быть, это не такой, но, но... похожий очень...» (ЦЕС 77).

Встреча эта может произойти не только в самом Зарядье, но и при разглядывании старых фотографий. И в последнем случае опять фигурирует окно - уже в качестве опознавательного знака: Инф.: «О/ Вот окошки тети Моти, а вот крыша, где стояли бочки!» (СЮИ 16); Инф.: «Л вот та самая булочная. А вот это мое окошко! Вот мое окошко!» (ДАР сап 22).

Если туристический взгляд воспринимает окно как некую рамку, обрамляющую типичный образ старомосковской квартиры, то для жителя оно оказывается отражением собственного «Я». Обнаружение на фотографии своего окошка сродни обнаружению самого себя. Турист, при всей своей визуальной «сноровке», неспособен увидеть различия в ряду одинаковых окон. На архивных фотографиях он видит типовые сцены московского быта: вот одна из детских библиотек, а вот московская «шпана в кепках, как у Маяковского» [Можаев 2007: 83]. И только житель может узнать в «библиотекаре» тетю Нину, а среди безымянной шпаны разглядеть своих соседей и... самого себя (БСА, ГВИ сап 15).

Иными словами, пространство воспринимается его обитателями сквозь призму личного опыта. Очевидно, поэтому на вопрос о том, как выглядело Зарядье, они нередко рассказывают только о своем переулке (дворе, доме, квартире), признаваясь, что плохо знают остальные части района (КАН 18, КДН 23, БСА 68, СНС 72). В этом также проявляется различие двух образов места. Современный туристический взгляд не различает внутрирайонные границы, для него Зарядье предстает как гомогенное, нерасчленимое пространство. Что же касается жителей - их локальная идентичность имеет весьма причудливую структуру. Пространство их жизни оказывается одновременно и уже, и шире Зарядья. Образ своей территории, обозначаемой устойчивым выражением «дом родной», то сужается до своего двора (ВДИ 10, СЮИ 16, БСА 67), то расширяется, вбирая в себя близлежащие территории (в первую очередь Солянку, Хитровку, Ильинский сквер, а затем и Красную площадь, и Александровский сад (ЗНК+ПВВ 3, СЮИ 14, М-ЖИЯ 36, НТГ 55). То же происходит и с Зарядьем: в одном случае под ним понимается только Зарядьев- ский переулок (МНЗ сап 22), а в другом - весь Китай-город (ДГГ 33); дома по улице Разина нередко исключаются из состава Зарядья (АВГ 7, ККА 29, НТГ 56). Так или иначе, собственно зарядьевская идентичность у жителей Зарядья, оказывается не единственной и уж точно - не определяющей:

Инф.: «У меня нету понимания, что такое Зарядье <...> Моя территория определялась: естественно, наш переулок, Максимка (Максимовский переулок. - П.К.), Кривой - там жили мои друзья, Варварка <...> до этого, Гостиного двора, это все было, вот, наше. А потом я включил в свой ареал дорогу до школы, а школа была, как я сказал, в Вузовском переулке. То есть я шел до Солянки, потом по переулочкам там, вот туда <...> Я тоже все эти места считал своими. Потом я это распространил на Покровку... Ну как-то вот так вот». (ГВИ 58).

Такая сложная и динамичная локальная идентичность, ставящая под сомнение существование Зарядья как единого района, немыслима в рамках туристического взгляда: в отличие от местных жителей, участникам краеведческих ЖЖ-сообществ границы района представляются фиксированными и стабильными, а существование самого Зарядья - очевидным и непреложным.

***

Итак, налицо два разных образа места, появляющихся в результате разных взглядов, обусловленных в свою очередь разными позициями наблюдающего субъекта. С одной стороны - позиция туриста, с присущим ей взглядом извне, основанная на визуальном восприятии и порождающая абстрактный образ уголка старой Москвы. С другой - позиция жителя, смотрящего изнутри, сквозь призму повседневного опыта и создающего образ индивидуального жилого пространства. Если попытаться визуализировать эти два образа, окажется, что каждому из них соответствует свой тип изображения: в первом случае - это общие виды района, охватывающие его максимально полно (снимки с дирижабля или самолета, а также - географические карты этой местности), а во втором - снимки с изображением людей, вовлеченных в разнообразные повседневные практики. (См. фото 7, 8 вклейки.)

Заметим, что последний снимок (ил. 3) сделан на Красной площади, которая формально не входит в состав Зарядья - это хорошо видно на карте и известно всякому краеведу. Однако для изображенных на фотографии людей все выглядит иначе: момент, запечатленный фотографом - эпизод их зарядьевской юности, а место съемки - несомненно «их территория».

Так или иначе, данный снимок указывает на такую важную особенность Зарядья как центральное местоположение. Непосредственное соседство с Кремлем - важная черта, во многом определяющая культурные смыслы данного пространства. Однако ее интерпретация зависит от того, какую позицию - туриста или жителя - занимает автор. Ниже представлены оба варианта, демонстрирующие два разных подхода к изучению пространства и, очевидно, имеющие разную дисциплинарную принадлежность: первый тяготеет к популярному сегодня метафизическому краеведению, а второй - к фольклористике. По-видимому, в попытке совмещения этих разных подходов и жанров и заключается интегральная перспектива антропологии пространства.