Предел судьбы-жизни - смерть

Крайним выражением судьбы в мифологии является смерть. Судьба и смерть объединяются в образе Керы (i) tirjp — и жребий, и конец жизни). С точки зрения сближения судьбы и смерти интересна «Теогония» Гесиода.

Внимание мифологии к смерти совпадает с общим настроем хтонизма на устрашающее и ужасное в человеческой жизни. О том, что смерть - одна из самых древних антропологических проблем мифологии, свидетельствует традиционный эпитет людей «смертные» (JSporoi, na7a$vr)7oi, Kijpirptpeis, jiipoxes) [Раб., 418; Hes. fr., 60, 62, 74, 96B]39.

Согласно принятой нами концепции мифологии мифологическое представление о смерти - это оживление и олицетворение смерти, превращение ее в особое живое существо - божество. Смерть - это один из хтонических демонов, «ужасный бог (btivos Seos)» [Ил., XXI, 66; Тео., 211]. Как ясно из ранее сказанного, кроме Смерти еще и другие демоны имеют отношение к кончине человека и таким образом заменяют Смерть. Понятно, что это прежде всего Мойры, а также Керы, исполняющие смертные предписания (приговоры) первых [Од., III, 410: xypi bajieis - «Керой обуздан»; Тео., 217-220; Щит, 156-159,248-255]. Затем -Гарпии, которые уносят (avrjpeirjiavTo - «похитили») умирающего человека [Од., XIV, 371]. Наконец, и олимпийские боги, насколько им оставляют роль хтонических смертоносных демонов, о чем мы упоминали выше.

В общем о «мифологической» смерти можно сказать, что она как состояние человека и причина (сила), его вызывающая, представляют собой одно и то же, отождествляются.

Исходя из принятого положения «механизм» смерти, согласно мифологии, можно описать следующим образом. Кончина человека- это приход к нему Смерти и вытеснение из него (из его тела) другого существа — Души-Жизни или уход его. Подтверждение сказанному можно отыскать у Пиндара: живой образ жизни чахнет, когда тела следуют зову всемогущей смерти (см.: [Jaeger, р. 73—74]). Это означает, что физическое истребление тела следует считать не причиной смерти, а лишь ее условием или поводом для ухода Души-Жизни: «Вслед за оружием хлынула кровь и душа затомилась (кг)Ье be Sv/iov)» [Ил., XI,

458]. Мифологии мало сказать, что человек, его тело погибли от потери крови, ей еще надо, чтобы к нему пришла Смерть, а из него удалилась Душа-Жизнь. Отыскивание причин смерти не в самом человеке-теле, а вне его есть выражение общего приема мифологии - объяснять все происходящее с человеком действием неких особых сил-существ, отличных от самого человека.

Соответствующим образом жизнь и смерть человека связаны с пребыванием или отсутствием в его теле души-жизни (когда он оказывается в руках смерти). Мы уже ссылались на мнение В. Йегера о двух сторонах души: жизненной силе (фирт/) и сознании (Svjios) (см.: [Jaeger, р. 74-84]). Слово фкрт) близко по значению словам то fiivos (желание, гнев, сила), т/ fiii} (сила),т) tanvs (сила) (см.: [Лосев, 1957, с.

Еще одна особенность мифологических воззрений на смерть — представление о ее необратимом, безвозвратном характере. Человек имел «только одну душу» (жизненную силу), в отличие от сверх- могущественных мифических существ, которые имели много душ и поэтому обладали особой жизнеспособностью. Они умирали по несколько раз, а человек умирал только однажды42. Его душа уходит из тела безвозвратно, окончательно: «Душу (фъру) же назад возвратить (xaXiv eXSeiv) невозможно; души не стяжаешь, / Вновь не уловишь ее, как однажды из уст улетела» [Пл., IX, 408-409].

Отлет души - это смерть тела, но не души-жизни, которая бессмертна по своей сути (по определению). И мифология описывает смерть в виде ее телесных признаков, в виде обездвиженного и бесчувственного тела. Об этом говорит такой эпитет смерти, как ravtfXty^s - «укладывающая во весь рост (с протянутыми ногами)» (ravaos - длинный, Хіуш - укладываю) [Од., III, 238]. Она также закрывает глаза, погружает во тьму, поэтому зовется «черной»: «Черная смерть их взяла и лишила сияния солнца» [Раб., 154-155]. О сведении смерти к кончине тела свидетельствует и уподобление ее (смерти) сну, так как и в состоянии сна человек (его тело!) неподвижен и бесчувствен. Гесиод говорит о людях золотого поколения: «А умирали, как будто объятые сном» [Раб., 115(116—в оригинале)]. А вот описание сонного оцепенения бога, наказанного за ложную клятву: «Бездыханным лежит в продолжении целого года.

В отличие от исчезнувшего тела душа-жизнь продолжает свое существование, но это существование особого рода - под землей (подземное), в Аиде: «Многие души (^cjcas) могучие славных героев низринул / в мрачный Аид» [Од., 1,3—4]. Серебряное поколение, пишет Гесиод, «под землю Зевс-громовержец сокрыл» [Раб., 137—138].

Эти же представления можно найти в «Андромахе» Еврипида: смертный, «умерши, пойдет под землю» [Эврипид. Андромаха, с. 5]. Поэтому души получают название «подземных блаженных (vxojcSovioi jxanapts)», «подземных погибших («герої хатафЩрюог, vxojcSovioi)» в отличие от «наземных людей (ixipSovtoi avSpwxoi)» [Тео., 850; Раб., 137-138; Щит, 162; Hes. fr., 33, 180]. Л. Жерне отмечает, что в традиционном мышлении человеческих групп, которые живут в симбиозе с землей, занимаемой ими, доминирующим образом является образ земли — источника жизни и вместилища мертвых (см.: [Gemet, р. 25-26]).

Следующим моментом в мифологии смерти будет представление о ее абсолютной неизбежности. Для нас абсолютная неизбежность смерти - это закономерность биологическая, закон умирания живого, конечность жизни. Что же касается мифологии, то для нее всякая смерть, всякий случай смерти являются необходимыми, что вытекает из понимания смерти как удела (судьбы). Таким образом, мифология не различает случайных и необходимых фактов смерти.

Мифологическое сознание относит смерть к разряду явлений злой, неблагоприятной судьбы. Именно в смерти находит наиболее полное выражение злая судьба. Смерть приходит к человеку как его «пагубная участь 341]. А хтонических демонов смерти изображали или в виде страшных чудовищ (тератоморфизм), или в облике изможденного призрака. Так, о Керах говорится: «Синего цвета (nvavtai), в крови, ненасытные, страшные видом / Белые зубы стучали у них» [Щит, 249-250]. Ахлис (предсмертная скорбь) тоже имеет пугающий вид: «Страшная, бледная, грязная, голода истинный облик» [Там же, 264].

Боязнь Аида свидетельствует о том, что человека не утешало и посмертное существование душ. Следовательно, оно не имело и никакого религиозно-утешительного смысла. Как считал Ф. Энгельс, греки, признав существование души, не могли, в силу всеобщей ограниченности, каким-либо иным образом объяснить, куца же она девается после смерти тела (см.: [Энгельс, т. 21, с. 282]). 1.2.7.

Поиски бессмертия: вечная жизнь в этом мире

Страх и неприятие смерти означают, что человек мифологии не удовлетворялся тем исходом смерти, который он сам же придумал: вечным существованием душ-двойников живых людей в Аиде. Эта неудовлетворенность связана с тем, как в Античности представляли себе подземное бытие душ - как суррогат земной жизни. Потому смерть и страшна, что она лишает человека полнокровного земного существования, лишает телесных радостей. Душа печалится, «бросая и крепость, и юность» [Ил., XVI, 857]. Одиссей утешает мертвого Ахилла: «Явившись сюда, управляешь / Мертвыми ты, - поэтому не скорби, Ахиллес, хоть и мертвый» [Од., XI, 485—486]. Мертвые тоскуют по полнокровной жизни почти в прямом смысле слова: их одолевает желание напиться крови, чтобы вновь приобрести свойства живых [Там же, X, 536-537; XI, 36-37, 390]. Утерянную крепость суставов мертвый Агамемнон получил именно после того, как напился крови.

Тоска души по земному указывает на то, что человек выше всего ставит ценности жизни, телесно-чувственное бытие и предпочитает его вечному бестелесному существованию души, фактически - бессмертию духа. Поэтому он не хочет уходить из жизни, не хочет покидать сообщество людей, а желает остаться в нем. Выражено это желание в знаменитом ответе Ахилла Одиссею: «В смерти меня, Одиссей блестящий, утешить не пробуй: / Лучше бы мне живым у бедного мужа работать, / Самую малую плату иметь на скудный прожиток, / Чем над всеми тенями умерших быть здесь самым главным!» [Од., XI, 488-491]. Очень сочро о том же самом сказано у Праксиллы: «Вот что прекрасней всего из того, что я в мире оставил: / Первое - солнечный свет, второе - блестящие звезды / С месяцем, третье же - облака, спелые дыни и груши» [Праксилла, 4].

Эти высказывания делают нам понятным то, что бессмертные души в Аиде упорно называются мертвыми (людьми): «Оттуда, из жизни, / Эхо пустое одно лишь доходит до царства Аида. / Тьма покрывает глаза мертвецам, и молчанье меж ними» [Эрина, 3]

. Действительно, жизнь душ - это бесплотная и «бесплотекая» жизнь, а значит, неподлинная, ненастоящая жизнь, жизнь не людей, а мертвецов. Обобщая воззрения греков на соотношение земной и загробной жизни, Ф. Энгельс писал: «Древнему миру слишком был свойственен стихийный материализм, чтобы не ценить земную жизнь бесконечно выше жизни в царстве теней; у греков загробная жизнь считалась, скорей, несчастьем» [Энгельс, т. 22, с. 483].

Человек мифологии хотел получить в качестве бессмертия не вечную жизнь духа, а вечную жизнь тела. Он мечтал о бессмертии как сохранении своего существования в этом, земном, мире. Бессмертие не имеет смысла, если оно лишено телесных радостей. Поэтому Зевс дарует Ариадне «бессмертие и вечную юность (аууреа)» [Тео., 949]. И Ганимед «нестареющим стал» и «бессмертным, как боги» (Том. гимн., IV, 214]. А вот что приключилось с Тифоном, когда Эос забыла выполнить необходимое условие дарования бессмертия: наделить его жизненной силой: «Голос его непрерывно течет, но исчезла из тела / Сила, которую были наполнены гибкие члены. / Не пожелала бы я, чтоб подобным владея бессмертьем, / Между блаженных бессмертных ты жил бесконечною жизнью» [Там же, 237-240]. Это весьма примечательные строки, в которых бессмертие понималось как вечная жизнь тела.

Вот это-то и приводит мифологическую антропологию к тому, что сам (airos) человек отождествляется с телом, а не с душой [Ил., 1, 3-5] А. А. Тахо-Годи отмечает, что понятие личности закреплено в греческом языке термином soma [Тахо-Годи, с. 273] (см. также: [Чанышев, с. 81-82]). Из попыток (хотя бы в представлении, в мечтах) сохранить себя в этом мире и появляются странные (и противоречивые) рассказы о пребывании человека (героя) после смерти сразу в двух мирах: в Аиде и на Олимпе. Так, сила 08iij), душа, призрак Геракла - в Аиде, а сам он пирует с богами на Олимпе [Од., XI, 601-603]. Еще одним местом для людей, где они сохраняли вечную жизнь именно как люди-тела, а не как бесплотные души, были острова блаженных и Енисейские поля. На островах блаженных живут в условиях золотого века бессмертные герои (четвертое поколение Гесиода). О них сказано так: «Прочих (героев.-В. 3.) к границам земли перенес громовержец Кронион... / Близ океанских пучин острова населяют блаженных (jiaxapmv)» [Раб., 168-171]. Такое же бессмертие обещано Менелаю: «Для тебя, Менелай, приготовили боги иное... ты не подвергнешься смерти. / Будешь ты послан Богами в поля Елисейские, к самым крайним пределам земли... / В этих местах человека легчайшая жизнь ожидает...» [Од., IV, 561-568].

Возможно, еще одним таким местом, где можно достичь бессмертия в жизни (не умирая), является остров Огигия, местожительство нимфы Калипсо, о котором Р. В. Гордезиани пишет: «Эго фактически обитель вечности, где приостановлено течение времени для Одиссея, ибо Калипсо желает сделать его бессмертным. Следовательно, остров Огигию можно в некотором смысле уподобить царству смерти» [Гордезиани, с. 106]. Так, Гесиод обозначает потоки Стикса словом wyvyiov [Тео., 805—806].

JI. Жерне также полагает, что впоследствии эллинистические утопии связали страны богов, края мертвых, страны чудесных плодов и времена золотого века. Река Радости в романе Ямбула напоминает миф о лотофагах, Лету в Аиде и источник Забвения по пути в орфический Парадис (см.: [Gemet, р. 188-190]). 1.2.8.