Социальность и эпистемическая позиция наблюдателя. Этологическое переопределение социальности

Все основные, элементарные формы социальной жизни появились в природе задолго до человека[45]. Аналоги родительской семьи, супружества, дружбы, родственной помощи, взаимовыгодных коалиций, иерархических структур настолько напоминают соответствующие социальные конфигурации человеческого сообщества, что, кажется, здесь можно говорить уже не об аналогиях, а об эволюционных праформах.

Однако доказать, что социальный порядок существует в животном мире, есть наиболее легкая часть задачи. Он действительно существует. Но что делает его необходимым, каковы причины, порождающие феномен совместного существования? Этот вопрос намного сложнее, и он не имеет единственного ответа. В сегодняшней науке актуализированы две принципиально противостоящие друг другу объяснительные версии: — социальность есть эволюционный ответ на биологические потребности. Согласно этой точке зрения, социальность возникла потому, что она выгодна, то есть дает преимущества в адаптации и выживании. В русле этой традиции работают этология, социобиология, как, впрочем, и социология. — социальность есть ответ на некие исходные и универсальные по своей сути системные требования. В рамках этого подхода вопрос о биологических преимуществах социальных форм жизни не принципиален: они (преимущества) могут существовать, а могут и не существовать, будучи, по сути, эпифеноменом системы. Вопрос об эволюционном происхождении социальности здесь не уместен.

Иначе говоря, социальность может пониматься как порождаемый или как имманентный феномен жизни.

Иная, и «политически» более острая сторона вопроса связана с определением того порядка, который мы называем социальным. Если само существование параллелизмов в природных / культурных формах взаимодействия оспаривается редко, то вопрос о назывании этих форм имеет гораздо более полемичное звучание. Вправе ли мы использовать здесь единую терминологию?

Терминологическое тождество — это симптом, над которым стоит задуматься, принимая во внимание хотя бы известный феномен «лингвис

тической интуиции» обыденного сознания.

Е.А. Гороховская замечает, что присутствие гуманитарных (антропоморфных) понятий в общей этологии неслучайно: оно позволяет «говорить о наличии в поведении животных предпосылок и истоков специфических для человека явлений...» [Гороховская, 1999: 88].

Иными словами, общность терминологии отражает эволюционное единство мира людей и природы. И все же введение в научный оборот междисциплинарных понятий требует более строгого обоснования, нежели доводы интуиции.

Социальность и проблема смысла

Рассмотрение некоторых природных способов организации жизни как социальных заставляет проблематизировать общесоциологическое понимание социальности. Речь в данном случае идет, разумеется, о социальности «в узком смысле слова», то есть о структурно организованной совместности[46]. Принципиальную демаркацию здесь вносит категория смысла, задающая альтернативу в интерпретации социальности: Социальность = структуры взаимодействия + смыслы, '-определяющие, конструирующие взаимодействия Социальность = наблюдаемые структуры взаимодействия.

Согласно первому из этих подходов, смыслы не только органично вплетены в социальные взаимодействия, но и определяют, конструируют последние. В соответствии с данной, господствующей в сегодняшней социологии конструктивистской парадигмой, за термином «социальность» следовало бы оставить значение, интегрирующее поведение (структуры) и сознание (смыслы), а для описания совместной жизнедеятельности животных ввести категорию «социально-подобные отношения».

Подобное разделение на социальность, отягощенную смыслом, и лишенную смысла «социально-подобность» имеет существенный, с точки зрения корректного междисциплинарного анализа, изъян: оно постулирует отсутствие субъективных смыслов у животных.

положение о наличии у коммуницирующих животных сознательных интенций.

Кроме того, необходимо вспомнить, что понимается под смыслом в социологии. Примечательно, что это, важнейшее для современного социально-гуманитарного дискурса понятие используется в нем на уровне концепта[47] — ни один словарь не дает социологического определения смысла. Структурообразующим элементом данного концепта — в границах веберовской трактовки социального действия, которая здесь для нас важна, — выступает субъективное представление о происходящем, некое осознание того, что происходит в социальном поле особи. Между тем, как неоднократно было замечено, исходная теоретическая интенция Вебера, увязывающая смысл с осознанием, не поддерживается уже самой веберовской тетрадой, в которой и аффективное, и традиционное действие рациональной рефлексии не требует (последняя может наступить постфактум, а может и вообще не наступить). Нет никаких принципиальных доводов против того, чтобы трактовать в этих моделях социальное поведение животных.

Более того, даже модель рационального поведения может быть рассмотрена в междисциплинарной перспективе. Речь идет, разумеется, о целерациональном (а не о ценностнорациональном) действии. Первое в качестве минимального требования предполагает, что социальное поведение особи включает определенные интенции и ожидания, соотнесенные с потенциально возможными социальными реакциями других членов сообщества. Трудно отрицать наличие такого рода понимания в животных сообществах — в противном случае последние были бы просто невозможны. Когда обезьяна, непроизвольно состроив гримасу «игрового лица», но не испытывая в данный момент желания играть с сородичами, прикрывает рот рукой[48], не свидетельствует ли это о вполне отчетливом понимании смысла социального действия?

Мы можем отказать животным в осмысленности социальных взаимодействий только в том случае, если будем понимать под смыслом субъективное представление о происходящем, облаченное в слова.

нимание имеет прочные позиции в социологическом дискурсе. Показательно, что в английском издании статьи “Аутопойезис социальных систем” Н. Луман в описании системы коммуникации прибегает к термину “utterance” как наиболее близкого, в его представлении, аналога для непереводимого немецкого “mitteilung” (см.: [Luhmann, 1990-а: 17]). Английский термин привносит дополнительную лингвистическую коннотацию: если немецкое “mitteilung” означает сообщение, уведомление, извещение, передачу сведений, то английское “utterance” — это “высказывание, произнесение, выражение в словах”. Выбор данного термина не случаен: для Лумана речь и письменный язык являются важнейшими медиа коммуникации:

«Как нетрудно понять, язык делает возможным регулярное структурное сопряжение[49] систем сознания и систем коммуникации» [Луман, 2004: ИЗ].

Однако вряд ли плодотворно ограничивать человеческую коммуникацию исключительно вербальными взаимодействиями. «Сообщения», задающие коммуникацию (то есть содержащие «информацию», которая интерпретируется в процессе «понимания»[50]) могут конструироваться и невербальными способами, с привлечением таких средств, как позы, запахи, звуки, мимика, etc. Эти средства органичны для коммуникации не только животных, но и человека[51] и порой более точно передают смысл взаимодействия, нежели используемые речевые формулы.

Впрочем, все приведенные выше рассуждения (в том числе — допущение наличия социального смысла во взаимодействиях животных) являются пока для нас факультативными. В Очерке 5-ом проблема смысла как конституирующего элемента социальности будет рассмотрена специально, здесь же остановимся на второй альтернативе в понимании социальности, согласно которой она представляет собой наблюдаемые структуры взаимодействия, не зависящие от того, приписывает им кто-либо

смысл или нет, и тем более — не конструируемые смыслом. Ведут ли себя животные «целерационально», аффективно или повинуясь чистой традиции, не так уж важно для того, чтобы квалифицировать их поведение как социальное.

Что касается смысла — в том специфически гуманитарном его понимании, что предполагает субъективное осознание и соотнесение с ценностями, — то меньше всего мы намерены оспаривать значение этого феномена в человеческой жизни. Всё, что мы хотим здесь сказать, сводится к возражению против социально-конструктивистской версии, придающей подобным образом понятному смыслу статус силы, порождающей социальность. Присутствуя в повседневной жизни людей и, более того, делая эту жизнь вообще возможной, смыслы не конструируют, но усложняют — «умножают» — реальность (понимаемую как объективное по отношению к человеку, собственное бытие процессов и вещей). Смысл — категория, «обслуживающая» индивида, это то, чем он располагает для ориентации в окружающем мире. Смыслы действительно конструируют жизнь человека н общества, но конструируют не саму реальность, а ее интерпретации. Ценностно проинтерпретированный мир — это специфически человеческий пласт существования, идет ли речь о высоких сферах духовного бытия или плоскости повседневных взаимоотношений. Когда женщина называет своего ветреного любовника мужем — это и есть подобного рода «сконструированная» (= проинтерпретированная) реальность. В пространстве этой интерпретации можно жить и выстраивать свои отношения с миром. Но это не означает, что мы как социологи назовем подобные отношения браком[52].

Любое сознательное конструирование социальных отношений, будь то на повседневном (контактном) или социетальном уровне, — дело крайне неблагодарное, о чем свидетельствует как исторический, так и житейский опыт.

Мнение о том, что структуры не являются продуктом сознательной человеческой деятельности, имеет достаточно прочные позиции в социологическом дискурсе и согласуется с представлениями этологов о соци- ашьной структуре как одной из наиболее плохо управляемых сфер человеческой жизни.

«Ни одно общество, — пишет Н. Луман, — ...не в состоянии было организовать самое себя, то есть выбирать свои собственные структуры и использовать их как правила для допуска и исключения членов.

1990-г: 179]. «Ни в одни времена, — утверждает также Луман,— общество не было в состоянии предвидеть или даже увидеть глубокие структурные перемены», происходящие в нем [Luhmann, 1990-6: 100]. «Как это ни парадоксально, — замечает М.Л. Бутовская, — но этологические исследования указывают на тот факт, что именно в сфере социального поведения человек менее всего свободен от ограничений, наложенных на него эволюцией. Наглядной иллюстрацией этого тезиса является несоответствие между способностью контролировать внешнюю среду обитания и полнейшей человеческой несостоятельностью канализировать проявления социальной жизни» [Бутовская, 1999: 52].

Данная работа также основана на представлении о том, что социальные структуры есть нечто, превышающее компетенцию конструирующего сознания. Допуская, в определенном ракурсе рассмотрения, онтологическое единство социального бытия и социальной рефлексии, мы полагаем методологически корректным и методически плодотворным развести социальные структуры и социальные смыслы (понимаемые как субъективное переживание взаимодействия). Наиболее фундаментальным в теоретическом отношении основанием для такого разведения является представление о социальных структурах как базовых, изначальных — не эволюционно выработанных, но имманентных самой жизни конструкциях[53], не зависящих от того, приписывает им кто-либо смысл или нет. В этом отношении они столь же социальны (а не социально-подобны) у животных, как и у человека. Сама основательность описываемого феномена требует адекватного по своей «устойчивости» понятия. !

‘ Представленное ниже рабочее определение социальности носит инструментальный характер и сфокусировано на последующем фактологическом анализе ближайших (контактных) структур взаимодействия.

Будем понимать под социальностью любые формы совместности, тем или иным способом реализуемые в поведении. Методологическая «точка тяжести» этого определения лежит в утверждении приоритета позиции наблюдателя над позицией индивида, субъективно переживающего смысл того или иного взаимодействия. Строго говоря, социальность в этом случае понимается как аналитическое структурирование наблюдаемых взаимодействий.

Введение эпистемической позиции наблюдателя приводит к легитимации этологического среза анализа в социологическом дискурсе и позволяет, отложив вопрос о смыслах (субъективном осознании) социальных взаимодействий, сосредоточиться на конфигурациях последних. В действительности то, что мы наблюдаем во взаимоотношениях матери и ребенка, четы влюбленных, драчливых подростков, конфликтующих сослужив

цев etc., до известных пределов может быть описано в общих этологиче- ских терминах. Употребляя в ходе последующего изложения параллельные, общие для человека и животных категории «семья», «брак», «дружба», «иерархия» и пр., мы, таким образом, будем описывать наблюдаемые взаимодействия — и ничего, кроме наблюдаемых взаимодействий.