3. СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ

Итак, «игривое» дионисийское пространство предоставляет уникальную возможность совместить несовместимое: создать куль­турный сплав из высокого мужского статуса и юношеской свобо­ды.

амазонок с Дионисом и дионисическим пространством поддерживается так­же и «параллельными» мифологическими сюжетами. Так, Ипсипила, царица лемносских женщин, которые перебили своих мужей и приняли проплываю­щих мимо аргонавтов, чтобы зачать от них детей (набор сюжетных элементов полностью дублирует «амазонскую» традицию), — внучка Диониса и Ариадны, «свадьба» которых дает одну из любимых тем поздней афинской краснофигур-ной вазописи. Ср. также сюжет Тесея—Ипполиты—Ипполита—Федры (сест­ры Ариадны).

¹ Данное положение естественным образом корректируется случайным характером выборки — в отношении дошедшей до нас как вазописной, так и литературной традиции.

² Начиная с Малых (или Сельских) Дионисий, приходившихся прибли­ зительно на наш Новый год, и далее через Леней и «Древние» Дионисии вплоть до Больших (или Городских) Дионисий приблизительно в конце марта.

Греки_________________________ 2KS

дов и юношеской удали. Самое «дионисииское» растение — попсе не виноград, который представлен в дионисииских сценах либо уже в переработанном виде (вино), либо как «исходная точка» в произ­водстве того же вина (в сценах сбора урожая, центром которых, как правило, является винный пресс). Традиционно же отличал Дио­ниса и его свиту от любых других божеств и людей плющ, который в Греции зимой не сбрасывает листьев Плутархово объяснение пристрастия Диониса именно к этому растению весьма характер­но для поздней античности:

так и Дионис, желая и зимой иметь венок из виноградной лозы и видя, что она в эту пору лишена листьев, удовлетворился по сходству венком из плюща

[Застольные беседы 648Е]

Подобие плюща винограду, вероятнее всего, действительно сыграло свою роль в его атрибуции Дионису, но не менее важным мне представляется и его свойство оставаться зеленым в зимнее время года — то есть давать именно то сочетание несовместимых качеств, которое, на мой взгляд, является главной отличительной характеристикой дионисийского пространства.

«Синтетический» характер дионисийского пространства, соче­тающий — как вино с водой¹ — свободу и статус, подчеркивается прежде всего особенностями употребления главного здешнего «блюда» — вина Симпосий (особенно в его исходном, архаическом варианте), как правило, отделен от обеда: на симпосий не едят, а только пьют. И в этом разведении еды и винопития видится столь же значимое противопоставление, как и в жертве: животной или возлиянием.

Каждая часть тела приносимого в жертву животного наделена особой семантикой В греческой традиции в жертву богу (если речь не шла о всесожжении) приносились мясо и кости от задних ног², обложенные нутряным и/или подкожным жиром. Внутренности

¹ Эта пара — вода и вино — являет собой основу для традиционного в гре­ ческой культуре образного (и кулинарного) противопоставления «согласно­ го» — «несогласному» Если воду с вином не только можно, но и нужно сме­ шивать именно потому, что полученная смесь «лучше» исходных компонентов, то другую пару жидкостей — масло и уксус — совмещают по противополож­ ной причине потому, что они не смешиваются, и каждая сохраняет свои вкус и свою консистенцию

² Либо же, если речь шла не специально о жертвоприношении, символи­ ческие «начатки» от каждой части туши (Одиссея, XIV, 427—429)

286

В. Михаилин. Тропа звериных слов

представляли собой законную долю эфебов, прислуживающих при жертвоприношении и при последующей общей трапезе, но не име­ющих доли в мясе, которое шло взрослым мужчинам. Этот поря­док подробнейшим образом описан у Гомера:

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы, Выи им подняли вверх, закололи, тела освежили, Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли Вдвое кругом и на них положили останки сырые. Жрец на дровах сожигал их, багряным вином окропляя. Юноши окрест его в руках пятизубцы держали.

[Ил., I, 458-466)

Впрочем, можно не сомневаться в том, что и при разделе уже приготовленного мяса существовала четкая смысловая иерархия различных частей туши¹. Из того же Гомера мы знаем, что особо почетной долей считался хребет с прилегающими мягкими частя­ми. Так, принимая гостя, свинопас Евмей выделяет первую часть мяса нимфам, вторую — Гермесу (почтив тем самым и местные божества, и бога — открывателя «благого пути»),

Прочие ж каждому, кто как сидел, наблюдая порядок, Роздал, но лучшей, хребтовою частью свиньи острозубой Гостя почтил; и вниманьем таким несказанно довольный, Голос возвысив, сказал Одиссей...

[Од., XIV, 436-439]

Иерархия пищи — одна из наиболее явных и оттого первичных социальных иерархий, однако не всякая еда одинаково удобна для демонстрации иерархических отношений. Туша животного — са­мый благодарный в этом отношении объект, в котором престиж­ность куска диктуется целым набором пересекающихся культурных кодов и принципов классификации². Однако есть и пища принци­пиально «демократическая», в которой одна порция может отли­чаться от другой разве что размером и весом — но не по сути, не

¹ Подробнее об этом см. главку «"Змеиная" составляющая грифона, ри­ туалы перехода и несколько женских персонажей скифского пантеона» в «скифской» части этой же книги.

² От самых элементарных (верх/низ, жизненная важность — не говоря уже о кулинарных и вкусовых качествах) до откровенно мифологических, связан­ ных с представлениями о месте пребывания «души», «силы» и т.д.

Греки

287

принципиально. Такой пищей в индоевропейском ареале традици­онно были блюда из крупы или муки зерновых культур: каша, а также мучная болтушка на воде или молоке, видимо и представляв­шая собой изначальный «хлеб»¹, и все возможные вариации на эту тему, включая знаменитый греческий xuxedrv².

Вино, как напиток, приводящий вкушающих его в измененное состояние сознания и тем самым автоматически «переключающий» поведенческие регистры¹, обладало дополнительной семантикой, поскольку при его помощи и посредстве переход из одной поведен­ческой модели в другую совершали все «пьющие» и в равной мере⁴, если пили на равных. Это специфическое дионисийское равенство пьющих, вне зависимости от тех статусов, которые им присущи вне дионисийского пространства, было общим местом всей древнегре­ческой культуры и порождало две противоположные по смыслу максимы, ведущие к одному и тому же фактическому результату. Первая: пей с теми, кто равен тебе, — ориентирована на практики заблаговременного исключения нежелательных участников попой-

' Откуда и однокорепнос «хлебать». В традиционной русской культуре почитать гостя «лучшим куском» было принято уже в доме, за общим столом, однако до этого он проходил через процедуру своеобразного «допуска в дом» — через вкушение общей, «равной» (и в то же время домашней, статусной!) пищи, вынесенной из дому вовне, — хлеба-соли. Кстати, печеный хлеб уже начинает служить предметом для выстраивания иерархических отношений: в русской советской и постсоветской детской культуре совместной еды (особенно среди тех детей, которые посещали дошкольные учреждения или прошли через сис­тему детских домов / интернатов) лучшим куском хлеба неизменно является краюха, «горбушка». Факт завладения оной во время совместной трапезы счи­тается знаком особой удачи и является предметом хвастовства.

² Болтушка из вина, меда, тертого сыра, ячневой муки и вкусовых доба­ вок, изначально имевшая, видимо, ритуально-культовый смысл, связанный с понятиями изобилия и совместной трапезы, своею рода «все-еды», — подоб­ но так называемой «панспермии» (navorpuia), каше из всех известных грекам злаков, культовое употребление которой в Афинах поддерживалось сюжетом о возвращении Тесея и о последней трапезе, для которой он и его спутники со­ брали все съестное, что у них оставалось, и сварили в общем котле.

³ Что не могло не иметь особого значения для архаического сознания, в основе которого лежал «револьверный» принцип «моментального и всеобъем­ лющего» переключения из одной пространственно-магистической зоны (и соответственно из подобающей этой зоне поведенческой модели) в другую.

⁴ В идеале, конечно.

288

В. Михайлин. Тропа звериных слов

ки. Вторая: перед Дионисом все равны — подчеркивает принци­пиальное равенство статуса всех участников комоса с момента формирования оного и до момента окончания празднества, И дей­ствительно, сам принцип «возлияния Дионису» предполагает вре­менное, одновременное и обусловленное строго определенными правилами игры низведение участников на самый нижний — ще­нячий, мальчишеский — статусный уровень, на котором пляски, переодевание в женскую одежду и прочие непотребства вполне оправданны и ничуть не унизительны.

Весьма показателен в этом отношении рисунок на афинском краснофигурном псиктере¹: шестеро мужчин в паноплиях² едут по кругу верхом на дельфинах, причем каждый помечен одной и той же надписью: eniSeXxprvoc,, «дельфиний наездник», или «верхом на дельфине» (рис. 39)³. Дельфин — традиционное атрибутивное жи­вотное Аполлона (и — Диониса!), и смысл этой «детской карусе­ли» для взрослых воинов вполне очевиден. Интересен также и принцип чередования рисунков на щитах у гоплитов: у троих это сосуды для вина, кратер, чаша и Дионисов канфар; у троих — круговые свастикообразные фигуры, составленные из крылатых зверей (трехконечная), из «бегущих» ног (трехконечная) и из тех же дельфинов (четырехконечная). С точки зрения Франсуа Лис-саррага, в чьей книге приведена прорисовка этого изображения, как сами эти рисунки, так и принцип их чередования символизи­руют неотъемлемую от симпосия идею кругового движения: идет ли речь о вине, о речах, о песнях или еще о каких-то дионисий-ских радостях⁴.

¹ Сосуд для охлаждения вина, представлявший собой шарообразный кув­ шин на длинной цилиндрической ножке. Псиктер наполнялся холодной род­ никовой водой (или льдом) и ставился внутрь кратера, охлаждая таким обра­ зом окружающую его винно-водяную смесь.

² То есть в полном гоплитском вооружении, подобающем статусному мужу.

³ Нью-Йорк, коллекция Шиммеля; прорисовка приведена в: [Lissarrague 1987: fig. 88].

¹ В этой связи трудно отказаться от искушения «снять» традиционное и восходящее к давным-давно скомпрометированным «метеорологическим» тео­риям мифа восприятие свастики как солярного символа в пользу символики «круговой поруки», застолья, дружеского общения равных между собой людей. Напомню, что категория равенства была базовой для целого ряда древнегре­ческих сообществ (например, для спартиатов, которые именовали себя имен­но «равными», oi 6utoi).

⁵ «Le cercle des buveurs, citoyens-soldats d'Athenes, est alors confronte a sa propre image- non pas les cavaliers de I'aristocratie athenienne mais une suite de six guerners tournant en file sur la mer a boire» (Lissarrague 1987: 113].

Греки

289

Рис. 39

том что orvocp, «винноцветный» — стандартный «героический» эпитет моря у Гомера).

Как и было сказано, дионисийское «сообщество равных» из­начально мыслилось как чисто мужское и допускало женское при­сутствие разве что в качестве одного из «блюд», да и то явно пред­почтительным был однополый секс: в чернофигурной вазописи гомосексуальные эротические сцены куда обильнее гетеросексуаль­ных, и только с развитием краснофигурной вазописи (то есть бли­же к рубежу VI—V веков) соотношение гомо- и гетеросексуальной эротики уравнивается. Гомосексуальные практики, вообще харак­терные для маргинальных мужских сообществ, а потому представ­лявшие собой вполне естественный маркер «юношеской свободы» и для участников древнегреческих симпосиев, задали целый пласт симпосиастической образной традиции (вплоть до сюжета о рож­дении Диониса из Зевесова бедра)¹. Дело в том, что всем гомосек­суальным позам греки, судя по дошедшим до нас изображениям, предпочитали межбедерную переднюю: особый акцент на бедрах персонажа эротической древнегреческой традиции вполне законо­мерен. «Красивые» древнегреческие юноши почти всегда тяжело­ваты в бедрах — именно это в них и должно было возбуждать зри­теля, — так что Зевс, рождающий Диониса из этой странной, не подходящей для чадопроизводства части тела, был для греческих симпосиастов вполне внятен².