2. СЮЖЕТ И ВОПРОСЫ К СЮЖЕТУ

Сюжетной основой для трагедии послужил миф о последстви­ях неправедного — с точки зрения как самого Аякса, так и более поздней традиции — суда Атридов, отдавших Ахиллов доспех не ему, «второму лучшему» воину в греческом стане, а хитрецу и об­манщику Одиссею, которому к тому же Аякс еще и спас когда-то жизнь².

¹ А далее имеет смысл браться за Одиссея и Агамемнона. Впрочем, сюжеты и коды, связанные с последним, уже стали предметом достаточно подробного рассмотрения в статье об Ахилле; в будущей работе об Одиссее без Агамемно­ на тоже никак не обойтись. Так что, может статься, этот мифологический, эпический и трагедийный персонаж, отработав роль девтерагониста в несколь­ ких «чужих» текстах, возникнет на равных с Ахиллом, Одиссеем и Аяксом в книге, в которую, вероятнее всего, и выльется этот цикл статей и которую я постараюсь объединить фигурой Афины.

² Ил., XI, 401 и далее.

Греки

224

В. Михаилин. Тропа звериных слов

несправедливость, Аякс решает ночью в одиночку истребить всех греческих военачальников, и в первую очередь своих главных обид­чиков: Агамемнона, Менелая и Одиссея. Однако Афина, благо­склонная к ахейскому войску вообще и ко всем перечисленным врагам Аякса в частности, насылает на него uavia той Осой, «бе­зумие, от богов идущее», и Аякс принимает за ахейцев общевойс­ковое стадо крупного и мелкого рогатого скота. Перебив его вмес­те с пастухами, он угоняет в свой шатер часть связанных путами баранов и быков, которые кажутся ему знатными ахейцами (в числе которых и Одиссей, и Атриды), большую часть убивает сразу — но уже на «своей» территории, — а одного барана («Одиссея») истязает при помощи бича до самого утра. Утром безумие покидает его, он понимает, что опозорен перед всеми греками и что единственный выход для него — самоубийство.

¹ Scholia in Pindarum, Isth. Ill, 53.

⁷ В не дошедшей до нас трилогии Эсхила об Аяксе (Scholia in Sophoclis Ajacem, v. 833).

⁵ Этрусское бронзовое зеркало. Бостон, античная бронза, № 37. См.: [von Mach 19001.

Греки

225

выбрасывает доспех прямо к подножию кургана, возведенного над могилой Аякса на троянском берегу¹.

Софоклова версия сюжета логична и последовательна. Она отталкивается от ключевой точки (гнева и безумия Аякса), прохо­дит кульминацию (самоубийство главного героя) и заканчивается восстановлением некоего — пускай довольно шаткого — порядка. Однако и в ней есть ряд моментов, требующих прояснения.

Во-первых, непонятны мотивы, движущие Одиссеем. Софокл изо всех сил старается выстроить логику поведения этого персона­жа так, чтобы его финальная «перемена сторон» и открытое выс­тупление против Атридов на стороне их кровного отныне врага Тевкра не выглядела неожиданной. Одиссей еще в прологе отказы­вается от предложенного мстительной Афиной удовольствия созер­цать унижение своего врага Аякса, который в это самое время мнит, что истязает бичом его же, Одиссея. Замыкающая пролог (если не считать одобрительной финальной реплики Афины) Одиссеева сентенция относительно бренности человеческого бытия (121 — 126) убивает сразу двух зайцев: выказывает в нем подобающее смирение перед лицом неодолимой божественной власти — и утверждает право сохранять перед лицом этой власти собственное мнение, чем готовит почву для отказа поддержать Атридов в конце трагедии. Если уж Одиссей умудряется решать «по-человечески», противоре­ча Афине в ее же присутствии и сохраняя при этом добрые с ней отношения, то «земная» власть царей ему тем более не указ. С точ­ки зрения логики развития драматического действия ход безупре­чен, однако логики мифа — со столь резкой и неожиданной сме­ной дружбы на ярую вражду, а той, в свою очередь, на откровенный поиск примирения⁵ — он не объясняет.

Во-вторых: почему гнев Аякса на неправедный суд Атридов и на удостоенного незаслуженной чести Одиссея настолько силен, что это влечет за собой попытку тотального избиения едва ли не всего греческого войска? Причем попытка эта — откровенно «раз-

' Pausanias, I.35.3.

² Pausanias, 1.28.12.

³ Pindar. Nemean Odes IV.49.

⁴ Herodotus, VI.35: Pausanias, 1.35.2; Plutarch. Solon. XI.

⁵ Ср.: Or)., XI. 543 и далее.

8. Заказ № 1635.

225

выбрасывает доспех прямо к подножию кургана, возведенного над могилой Аякса на троянском берегу'. Тевкр пытается вернуться домой на Саламин, но отец, Теламон, обвиняет его в смерти брата и даже не дает сойти на родную землю², тогда Тевкр отправляется на Кипр и основывает там город с тем же названием — Саламин'. Сын Еврисака и внук Аякса Филей якобы становится афинским гражданином, что впоследствии дало афинянам основание претен­довать на Саламин, а также сделать Аякса героем-эпонимом, то есть назвать его именем одну из аттических фил⁴.

Софоклова версия сюжета логична и последовательна. Она отталкивается от ключевой точки (гнева и безумия Аякса), прохо­дит кульминацию (самоубийство главного героя) и заканчивается восстановлением некоего — пускай довольно шаткого — порядка. Однако и в ней есть ряд моментов, требующих прояснения.

Во-первых, непонятны мотивы, движущие Одиссеем. Софокл изо всех сил старается выстроить логику поведения этого персона­жа так, чтобы его финальная «перемена сторон» и открытое выс­тупление против Атридов на стороне их кровного отныне врага Тевкра не выглядела неожиданной. Одиссей еще в прологе отказы­вается от предложенного мстительной Афиной удовольствия созер­цать унижение своего врага Аякса, который в это самое время мнит, что истязает бичом его же, Одиссея. Замыкающая пролог (если не считать одобрительной финальной реплики Афины) Одиссеева сентенция относительно бренности человеческого бытия (121 — 126) убивает сразу двух зайцев: выказывает в нем подобающее смирение перед лицом неодолимой божественной власти — и утверждает право сохранять перед лицом этой власти собственное мнение, чем готовит почву для отказа поддержать Атридов в конце трагедии.

Во-вторых: почему гнев Аякса на неправедный суд Атридов и на удостоенного незаслуженной чести Одиссея настолько силен, что это влечет за собой попытку тотального избиения едва ли не всего греческого войска? Причем попытка эта — откровенно «раз-

¹ Pausanias, 1.35.3.

² Pausanias, I.28.12.

³ Pindar. Nemean Odes IV.49.

⁴ Herodotus, VI.35; Pausanias, 1.35.2; Plutarch. Solon. XI. ³ Ср.. Од., XI. 543 и далее

8. Заказ № 1635.

226__________ В Михайлин Тропа звериных слов

боиничья», не совместимая с высоким мужским статусом, посколь­ку в свою кровавую экспедицию Аякс отправляется ночью, когда порядочные статусные воины не воюют.

В-третьих: почему избиение крупного и мелкого рогатого ско­та воспринимается им как катастрофа, как унижение настолько глубокое, что единственным выходом из сложившейся ситуации остается только самоубийство? Он ничуть не раскаивается в самом намерении убить Атридов и Одиссея и прямо говорит об этом даже после того, как приходит в себя (383—391). Безумие, насланное Афиной, ничуть его не смущает, и замысленная в «маниакальном» состоянии массовая ночная резня соратников в военное время и в непосредственной близости от неприятеля не противоречит ни его «трезвым» чувствам, ни самой его природе. Однако при этом он настолько деликатен, что не в состоянии пережить другого фоку­са, который выкинула с ним та же Афина: отведя ему глаза и «на­травив» на стадо.

И, в-четвертых, неясной остается причина, по которой был выбран способ захоронения Аякса: без костра, предав тело земле и насыпав над ним курган. Он настолько очевидно противопостав­лен принятым у гомеровских персонажей погребальным практи­кам, что это должно иметь четко выраженный смысл.