Тема пространства в этологическом прочтении

Тема пространства, лишь относительно недавно легитимированная в социологическом дискурсе [Филиппов, 2008], заслуживает междисциплинарного прочтения и привлечения данных антропологических и этологи- ческих наблюдений.

Теоретические ресурсы социального анализа

Связь пространства с физическим бытием человека настолько очевидна, что с трудом поддается проблематизации. Пространство (территория, земля как место жизни) — природный ресурс, сопоставимый с воздухом. Трудно представить себе социологию воздуха, хотя несомненно, что воздух и его химический состав имеют витальное значение для человека. Неудивительно, что социологи долгое время либо не различали, либо сознательно отвергали пространство как предмет исследования.

В иной плоскости формируется тематика такого параметра бытия, как время. Время мы проживаем, в пространстве— пребываем. Идущее от Канта противопоставление времени как субъективно переживаемого ре

сурса пространству как ресурсу, переживаемому объективно, в значительной степени определило тематический выбор социологии.

Пространственные структуры, выступающие в сложной констелляции со структурами социальных взаимодействий, феноменологически неразличимы. В силу этого они плохо рефлексируются и не обретают статуса социологического факта как культурно значимого события. А.Ф. Филиппов дает точный диагноз этой ситуации, указывая на неконси- стентность социологического дискурса, ориентированного на смысл и ментальность, грубой «физичности» пространственно-телесных аспектов взаимодействия [Филиппов, 1996: 107-108].

Исключение территориального размещения как темы, достойной социологического рассуждения, нашло свое отражение в известном тезисе Парсонса «Действие не пространственно, но временно» [Parsons, 1937: 763].

«Физическое время есть форма связи событий в пространстве, время как категория действия (action time) есть соотношение средств и целей и других элементов действия» [Parsons, 1937: 763].

Социальное действие, таким образом, не-пространственно и невременно, но процессуально. Подобный подход отвечает логике последовательного исключения натуралистических категорий из сферы социологического анализа.

Тем не менее, сама жизнь с ее реальными и весьма острыми территориальными проблемами, имеющими несомненной социальное звучание, заставляет социологов вновь и вновь возвращаться к теме пространства[33]. Сформулирована заявка на исследовательскую программу социологии пространства (А.Ф. Филиппов), однако ее автор скорее выверяет эписте- мические возможности социологии в названной области, нежели предлагает конкретный «план действий». Социология, по замечанию А.Ф. Филиппова, обнаруживает недостаток теоретических ресурсов для освоения обсуждаемой тематики и вынуждена обращаться «к философским разы

сканиям», «отказываясь в некоторых случаях от сугубо социологического способа рассуждений» [Филиппов, он-лайн]. Что касается собственно социологического изучения пространственных отношений, то оно, по мнению Филиппова, происходит (точнее, может происходить) в рамках анализа Gemeinschaft’Hbix отношений[34], социологии тела, а также тематики образования новых государственных общностей и связанного с этим процесса поиска «новых идентичностей» [Филиппов, 1996: 111].

Представляется, однако, что у формирующейся социологии пространства, помимо философии, есть еще один познавательный ресурс, связанный с осмыслением эколого-этологических подходов к анализу пространственных отношений.

Социологическая легитимация темы пространства связана с решением вопроса о конституирующей («причиняющей») силе пространственных отношений. Именно так она проблематизирована в историкотеоретическом анализе А.Ф. Филиппова, посвященном социологии Зим- меля [Филиппов, он-лайн], и это представляется в высшей степени плодотворной постановкой проблемы. Отрицательное заключение по данному вопросу будет означать, что проблематика пространственности не выходит за традиционные рамки дискурса о социальном конструировании реальности.              .

. Вопрос о причиняющей силе пространственного размещения решается в классической социологии более или менее однозначно[35]. Начиная от предельной социологизации пространства в концепции Дюркгейма и заканчивая противоречивой социологической феноменологией Зиммеля, с большей или меньшей степенью категоричности, с теми или иными со

мнениями и оговорками социология признает первичность социальных отношений по отношению к пространственным. Теоретическое кредо социологии можно выразить следующей простой формулой: «мы не потому дружим, что находимся рядом, а находимся рядом, потому что дружим». У Зиммеля эта идея выражена стилистически изощреннее, но содержательно аналогично:

«Не форма пространственной близости или дистанции создает особые явления соседства или чуждости, как бы это ни казалось неопровержимым. .. Не пространство, но совершаемое душой членение и сопряжение его частей имеет общественное значение...»[36].

Можно обратить внимание на определенную эволюцию взглядов Зиммеля в этом вопросе, но, фактически, в социологическом дискурсе доминирует представление о пространстве как о субъективно конструируемой реальности.

Между тем, современные данные о поведении высших млекопитающих, включая людей, позволяют утверждать, что пространство ближайших взаимодействий обладает социо-образующей силой.

Психология территориального поведения человека

Пространственная регуляция поведения человека — одна из популярных и практически востребованных тем современной психологии. Можно выделить два основных аспекта данной проблематики. Первый, биологически фокусированный, связан с анализом психофизиологических механизмов пространственного восприятия и поведения. Второй ориентирован на анализ психологических механизмов (врожденных и приобретенных) поведения человека в коммуникативном пространстве; он составляет предмет проксемики, тематика которой больше отвечает задачам социологического анализа, нежели психофизиологическое направление.

Центральным концептом проксемики[37] — науки о поведении людей в пространстве непосредственной коммуникации — является понятие коммуникативной дистанции, имеющей публичное, социальное, личное и интимное измерение. Популяризации этой тематики чрезвычайно способствовал кросс-культурный анализ дистанций, бессознательно поддерживаемых представителями разных культур и воспринимаемых ими как

психологически комфортные. Предполагается, что речь в данном случае идет именно о культурных различиях, что далеко не очевидно. Симптоматично, что коммуникативная дистанция может выступать диагностическим показателем психического статуса индивида. Так, известно, что шизоидные типы склонны к дистанцированию от окружающих. П. Гилберт отмечает, что многие психопатологические состояния очень чувствительны к режиму пространственной близости / уединения (linking amp; spacing) [Gilbert, 1989: 14; 76]; данное обстоятельство, подчеркивает он, требует учета в психотерапевтической практике [Gilbert, 1989: 14]. Он приводит также мнение Р. Гарднера, «который обратил внимание на то, что многие психопатологические состояния являются по своей природе коммуникативными, то есть связаны с пространственным расположением личности относительно других (self / other spacing)» [Gilbert, 1989: 15].

Тематика личной территориальности имеет и криминальные аспекты. Существуют данные о том, что лица, совершающие насильственные действия, обладают более широким полем личного пространства, нежели те, кто преступает закон по другим основаниям (см.: [Фаст, 1995: 71]). Предполагаемая связь между психическими патологиями и пространственными предпочтениями личности заставляет задуматься над «удельным весом» биологических и социокультурных составляющих коммуникативной дистанции.

Одним из перспективных направлений проксемики является психология восприятия и поведения в закрытой жизненной среде. П. Гилберт, специализирующийся в области эволюционной психобиологии, подчеркивает, какое важное значение для психического здоровья личности имеет экология жизненного пространства:

«Было показано, — пишет он, — что многоэтажные жилища у многих людей препятствуют нормальному проявлению потребности в пространственной близости / удаленности; это приводит к трудностям как в установлении социальных связей, так и в обретении чувства уединенности (a sense of place), защищенности от межличностных контактов. Считается, что данный способ организации жизненного пространства вносит свой вклад в формирование таких явлений, как социальная отчужденность, злоупотребление наркотиками и преступность. Может быть, одним из позитивных результатов психобиологических и эволюционных исследований человеческого поведения будет усиление озабоченности тем, чтобы предоставить людям условия жизни, способствующие формированию не деструктивных, а позитивных пространственных размещений и связей» [Gilbert, 1989: 13].

Психологи говорят о наличии пространственных механизмов, управляющих коммуникативным поведением людей в закрытой жизненной среде. Концептуализируя эту идею, Г. Осмонд предложил различать два принципиальных типа пространственной среды: социофугальную и со- циопетальную.

А.А. Чернецкой, на основе идей Осборна в 50-х годах прошлого столетия был разработан проект психиатрической клиники, получивший поддержку Всемирной организации здравоохранения [Чернецкая, 1999: 5].

М. Черноушек обращает внимание на феномен постоянства поведения людей в условиях специфической пространственной конфигурации закрытого помещения:

«В определенном организованном пространстве, — пишет он, — можно наблюдать характерный тип поведения людей без особых индивидуальных различий. Физическая организация среды накладывает печать на их поведение» [Черноушек, 1989: 107].

Весь этот тематически насыщенный комплекс объединяет то, что представленные в нем аналитические подходы исходят из «точки индивида» как со стороны масштаба охватываемых явлений (рассматривается то, что входит в зону более или менее непосредственного психологического восприятия личности), так и в плане фокуса исследовательского внимания. Специалистов интересует, что происходит с индивидом в пространстве, как он на него реагирует, как строит коммуникации в тех или иных условиях, как адаптируется к критическим параметрам пространственной среды и пр. Нет сомнений, что все эти вопросы чрезвычайно важны, поскольку имеют отношение к глубинным параметрам психики человека и психологическому комфорту его повседневного существования.

Социологические аспекты пространственных взаимоотношений. Пространство как социообразующий фактор

Несмотря на то, что пространственное поведение человека представляет определенный интерес для социолога, не вполне понятно, в какой степени оправдано включение этой темы в предметную область социологии. Не исчерпывается ли она в психобиологических границах кинесики и проксемики? Центральным пунктом социологического анализа пространства является, как отмечалось выше, вопрос о «причиняющей» (социообразующей) силе пространственных конфигураций. Положительный ответ на него означает, что влияние пространственного фактора не ограничивается отдельными аспектами человеческих взаимодействий, связанными с размещением в пространстве, — такими, как сближение / дистанцирова

ние (linking / spacing) индивидов, распределение их в свободном помещении, соблюдение определенных дистанций при общении и пр., но распространяется на социальное формообразование.

Действительно, в социологических, антропологических и этологиче- ских наблюдениях показано, что социальные формы, в которых протекает жизнь человека и животных, небезразличны к режиму пространственного контакта. Это установлено по крайней мере для таких форм, как дружба, родительство, брак, в какой-то степени — для иерархических структур.

.Дружба, с этологической точки зрения, является одной из наиболее интересных и в известном смысле загадочных форм социальной жизни. Ее функции, по сравнению с родительскими отношениями, кажутся малосущественными. Тем не менее, феномен дружеских отношений зафиксирован у разных видов высокоорганизованных животных[38], причем функционально он — так же, как и у людей, — не сводится к укреплению физических и социальных позиций членов дружеского союза, хотя и может иметь это своим эпифеноменальным следствием. Однако непосредственно прагматические цели реализуются в другой форме социальной организации — в коалиции, которая дает эффект «кооперативного усиления» и не сопровождается эмоциональной привязанностью, характерной для дружеских отношений (подробнее об этих формах см. в 3.2.). Смысл и предназначение дружбы могут быть поняты в рамках концепции имманентной социальности, возникающей как атрибутивное свойство жизни ([Плюснин, 1990]; данная концепция будет специально рассмотрена в разделе 4.2). В этом ракурсе дружба предстает способом поддержания социальности как таковой, вне непосредственной связи с биологическими функциями пропитания, защиты, завоевания и т. п.

Дружеский союз представляет собой сложно и неоднозначно структурированный комплекс отношений, и определение необходимых и достаточных параметров этого комплекса является самостоятельной исследовательской задачей. Заслуживает, в частности, внимания поведенческий (этологический) критерий дружбы, согласно которому дружить — значит быть рядом. При всей внешней простоте и поверхностности, этот признак улавливает некоторые весьма существенные характеристики дружеского союза, в том числе — человеческой дружбы[39]. Существуют исследования, показывающие влияние пространственного фактора на установление тесных социальных связей между людьми[40]. Результаты подобных исследова

ний отвечают выводу о существовании «зависимости между плотностью взаимодействия, солидарностью и конформизмом», который Р. Коллинз относит к дисциплинарным достижениям социологии [Коллинз, 1994: 73]. Фактически, концепция социообразующего значения пространственного фактора есть спецификация данной зависимости.

В эколого-этологическом контексте осмысленное звучание приобретают житейские наблюдения, фиксирующие размывание дружеских отношений, замену их «приятельством по телефону» или через Интернет- переписку (последняя допускает такой парадокс, как анонимная дружба). В условиях территориальной разобщенности, компенсируемой средствами быстрой коммуникации, дружба теряет свою пространственную «несущую конструкцию» и заменяется неким иным видом общения, социально-психологический смысл которого с трудом улавливается не только повседневным, но и научным дискурсом.

Характерно, что в животном мире изменение параметров пространственного расположения (близости / удаленности) также ведет к трансформации социальных отношений. Чрезвычайно любопытны в этом плане наблюдения Дж. Гудолл над феноменом женской дружбы у шимпанзе. В естественных социально-экологических условиях самки шимпанзе обычно не дружат, что, по-видимому, отвечает биологической природе дружеских отношений. Однако в условиях неволи, когда нарушены нормальные пространственные дистанции, самки образуют дружеские союзы [Гудолл, 1992: 190; 597]. Безусловно, это не является механическим следствием искусственной пространственной сближенности, здесь действует целый комплекс опосредующих социально-психологических факторов. Шимпанзе, пишет Г удолл, «живут в неволе не только в буквальном, но и в фигуральном смысле— в неволе собственного сообщества» [Гудолл, 1992: 596-597]. Однако пусковым при этом является именно пространственный фактор.

Эти выводы согласуются с данными наблюдений над родительским поведением животных, типичные параметры которого, как выяснилось, меняются при нарушении пространственно-временного режима общения. Так, для песцов показано, что длительное пребывание рядом с детенышами приводит к повышению социальной отзывчивости в поведении матери[41], а у самцов инициирует комплекс родительского / помощнического поведения, не свойственный этому виду как облигатный[42] признак. По свидетельству Е.П. Крученковой, подобные явления отмечены также для

других животных, условия обитания которых вызывают социальную гиперстимуляцию отношений. В частности, резкое возрастание случаев отцовского и помощнического поведения наблюдается в зоопарках. Кроме того, в условиях неволи появляются новые поведенческие признаки, которые не фиксируются в естественной среде обитания. Так, у детенышей песцов отмечается «реакция на разлуку», то есть психологическая привязанность такого рода, которая в живой природе характерна лишь для высокоорганизованных животных, в частности, приматов[43].

Подчеркнем, что появление факультативной, не свойственной виду привязанности и заботы не является реакцией на некие иные, помимо пространственных, экстраординарные условия среды. Стоит также отме- ,тить, что забота со стороны отцов или помощников не ведет к повышению эффективности выращивания потомства. Родительское поведение в описанных случаях возникает не как биологический ответ на нужду, а как реакция на изменившийся режим пространственной близости. В основе анализируемого процесса лежит, как предполагается, одновременное действие общебиологических механизмов привыкания и сенситизации [Крученкова, 2002: 37].

На основании описанных данных была выдвинута социоэ ко логическая гипотеза формирования родительского поведения, согласно которой существенная роль в этом процессе принадлежит фактору пространственного размещения, причем не только в онтогенетической, но и в эволюционной перспективе. Автор данной концепции Е.П. Крученкова полагает, что «первичный фактор, который вызвал образование родительского поведения, связан с особенностями социоэкологии исходной группы, а именно: потомство не расселялось с участка родителей, и животные долгое время оставались в пространственной близости друг к другу» [Крученкова, 2002: 41].

Данная гипотеза чрезвычайно любопытна в междисциплинарном отношении. Постулируя решающую роль социальных влияний и поведенческих процессов в онтогенетическом и эволюционном развитии жизни, она представляет собой, по сути, социологическую концептуализацию, самостоятельно сформулированную в биологическом дискурсе. По словам Крученковой, «биология приходит к выводу о существовании специфического вида среды — социальной, — которая формируется как поведенческая среда и принципиально отличается от обычной биологической среды»[44]. Для биологии, традиционно ориентированной прежде всего на эндо

генные факторы развития, это свежий, едва ли не революционный взгляд на функционирование жизни.

Рассмотрение режима пространственной близости / удаленности в сочетании с критерием персонифицированности / обезличенности отношений позволяет выстроить типологию, описывающую те социальные «среды», в которые погружае тся современный человек в процессе своей жизнедеятельности.

Уровни социальных отношений — проксимальные контактные отношения между ограниченным числом лиц: мать-дитя, половые партнеры, малочисленная семейная группа, контактная группа с интимным стилем взаимоотношений (например, тесная дружба). Особенности: локализованный социальный контекст; обозримость; персонально-личностные детерминанты взаимодействия; общее регулирующее влияние социума ограничено и сводится главным образом к социальной компетентности партнеров, достигнутой в ходе социализации. — проксимальные межличностные отношения, испытывающие непосредственное регулирующее воздействие (нормативно-ценностное и формально-правовое) со стороны социума. Семейная, контактная производственная группа, коллектив учащихся. Отношения, складывающиеся в таких объединениях, часто содержат противоречия между формальной и неформальной структурами взаимоотношений, между групповыми и со- циетальными системами ценностей. — проксимальные обезличенные отношения, выступающие следствием институционально-нормативной регуляции жизни сообщества. — дистальные межперсональные отношения, складывающиеся на основе дистанционных средств коммуникации (почта, телефон, телеграф, электронная почта, интернет-сообщество и т. д.). — дистальные обезличенные отношения, складывающиеся на основе дистанционных средств коммуникации. Отношения между индивидом и социумом в целом. Телевидение, пресса, интернет и т. д. — дистальные обезличенные отношения между индивидом и социокультурным вневременным и внепространственным универсумом («третьим миром»). Крайней формой такого типа взаимоотношений с социальной средой будет жизнь в «третьем мире», которая в значительной етепени является результатом «книжной социализации» индивида.

дистальные

Рисунок 5. Пространственные характеристики социальных взаимодействи и