1.1. Этнокультурная ситуация на территории Горного Алтая в I тыс. до н.э.: некоторые итоги реконструкций и перспективы исследования

Одним из первых, кто попытался отразить целостную картину культурно-исторического развития кочевников Горного Алтая, был выдающийся востоковед с мировым именем В.В. Радлов. Он извес­тен не только раскопками на Алтае, но и осмыслением результатов такой деятельности.

А.М. Тальгрен и др.), положив в основу материалы Южной Сиби­ри. Несмотря на EIEPg-, что предложенная периодизация археологиче­ских памятников близка к широко используемой концепции «трех веков» (каменный, бронзовый (медный), железный), тем не менее это была попытка на фактическом материале показать развитие древних культур Сибири (Марсадолов, 1996а, с. 14).

В.В. Радлова можно по праву считать одним из разработчиков комплексного подхода в изучении народов Центральной Азии, поддержанного позднее С.И. Руденко и другими отечественными археологами. Особое внимание исследователя привлекала реконст­рукция жизнедеятельности древних обществ, о которых нет непо­средственных письменных свидетельств.

Значительное внимание исследователь уделил изучению ре­зультатов своих раскопок в Катанде и Берели. Пытаясь реконст­руировать погребальный обряд древнего населения Горного Алтая, он привлек китайские источники по уйгMEQAQwBDw-, в которых содержа­лась информация о погребально-поминальных традициях древних народов Сибири. Ученый указал и на развитость торговых отноше­ний в древности, отметив, что в качестве экспорта племена Алтая поставляли в соседние регионы золото и медь (Радлов, 1989, с. 410-480). Особый интерес представляют выводы В.В. Радлова относительно процессов этнокультурной истории Алтая в раннем железном веке. Отмечено, что Катандинский, Берельский и другие каменные курганы совершенно отличны по своим конструктивным особенностям от погребений «бронзового века». Это, по мнению исследователя, дает основание предположить, что «... народ, оста­вивший курганы, проник с юга на Южный Алтай примерно в нача­ле железного века». Пришлое население распространилось по Ал­таO-, не доходя, вероятно, до Среднего Иртыша, поскольку в этом районе их памятники не обнаружены (Радлов, 1989, с. 461-463). Таким образом, В.В. Радлов впервые указал на то, что культура населения Горного Алтая скифского времени (раннего железного века) сформировалась в результате пришлого инокультурного ком­понента. Позднее, в 40-90-е гг. XX в., это предположение знамени­того востоковеда будет более детально рассмотрено и обосновано такими археологами, как С.И. Руденко (1952, 1953, 1960), Л.С. Марсадолов (1996а, 2000в), В.А. Могильников (1986а), П.И.

Начало систематического научного изучения скифской эпохи Горного Алтая приходится на 20-50-е гг. XX в. С одной сторEPgQ9BEs-, это сложный и драматический период в истории нашей страны, что было связано с широким спектром социально-экономических, поли­тических и культурных преобразований. С другой стороны, в это время происходит формирование новой отечественной археологиче­ской школы, которая в определенной степени унаследовала тради­ции дореволюционной науки. В 1919 г. в Петрограде на базе Ар­хеологической комиссии и Археологического общества создается Российская (в 1926 г. переименованная в Государственную) акаде­мия истории материальной культуры (Марсадолов, 1996а, с. 18). В 1934 г. Государственная академия истории материальной культу­ры (ГАИМК) была реорганизована в Институт истории материаль­ной культуры (ИИМК), что было обусловлено закрытием многих специализированных академBDgERwQ1BEEEOgQ4BEU- институтов и сокращением диапазонов исследований. С середины 1930-х гг. начинают регу­лярно публиковаться периодические издания по археологии: «Со­ветская археология» (с 1936 по 1959 г. в виде отдельных томов, а с 1957 г. в форме ежеквартального журнала, с 1992 г. переименован в журнал «Российская археология»), «Краткие сообщения ИИМК» (КСИИМК, с 1939 г.), «Материалы и исследования по археологии СССР» (МИА СССР, с 1940 г.) (Матющенко, 1994, с. 5, 7). На вто­рую и частично третью четверти XX в. приходится оформление теоретических основ археологической науки и совершенствование методических приемов полевых работ и обработки материалов. В этот же период постепенно возрастает количество экспедицион­ных исследований в различных районах СССР, что было обуслов­лено в первую оRwQ1BEAENQQ0BEw- необходимостью хозяйственного освоения огромных просторов страны. Возможность накопления широкой источниковой базы позволила ученым сделать существенные от­крытия в области древней истории различных регионов государст­ва. Не стал исключением в этом отношении и Алтай.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что методо­логические и методические принципы научной деятельности М.П. Грязнова сформировались, с одной стороны, на основе на­следия русской археологической, палеоэтнологической, этногра­фической мысли XIX - начала XX вв., а с другой - под влиянием марксистского материалистического понимания истории (Жук, 1987; Матющенко, Швыдкая, 1990, с. 77-89).

Надо отметить, что в 20-30-е гг. XX в. широкое распростране­ние в отечественной науке получил стадиальный подход к изуче­нию древних обществ, одним из разрабD4EQgRHBDgEOgQв которого стал ака­демик Н.Я. Марр (Цыб, 1988). Первоначально теория стадиально­сти была выработана в рамках языкознания. Отводя языку роль надстройки общества, считалось, что смена «видов» производства, вызывая перемены в общественном строе, отображается в коллек­тивном мышлении и, соответственно, в языковой структуре. Это в свою очередь позволяет заключить, что каждой социально­экономической формации соответствует специфичный языковой строй. Немного позднее Н.Я. Марр попытался соотнести «лингвис­тические стадии» с данными по истории материальной культуры. Однако эта попытка оказалась неудачной, поскольку, по оценкам некоторых ученых, она «... определялась непониманием диалек­тической взаимосвязи между базисом и надстройкой, а также пе­реоценoEPgQ5- идеологической роли языка в развитии общества» (Ба­бушкин, Колмаков, Писаревский, 1994, с. 34-35). Постепенно Н.Я. Марр и его единомышленники, в частности И.И. Мещанинов (1932), В.В.

Влияние теории стадиальности Н.Я. Марра и его соратников достаточно четко прослеживается в концепции «ранних кочевни­ков» М.П. Грязнова (1939), I- рамках которой археолог выделял три этапа (стадии). Кроме того, М.П. Грязнов (1950, с. 84-85) полно­стью воспринял реконструкцию религиозно-мифологической и хо­зяйственной роли лошади у номадов Горного Алтая, предложен­ную Н.Я. Марром (1929) и И.И. Мещаниновым (1932, с. 10-11).

Не меньшее значение для научной деятельности М.П. Грязно­ва имели эволюционно-этнологические разработки его учителя и соратника С.А. Теплоухова (Грязнов, 1988; Китова, 1994; Бобров, 1994; Решетов, 2003). В своих культурно-исторических интерпре­тациях М.П. Грязнов исходил из вывода С.А. Теплоухова о том, что одна археологическая культура сменяется другой - более развитой. При этом ученый не абсолютизgEQAQвал эволюционное развитие культур, а придавал серьезное значение роли этнокультурных кон­тактов, миграций в этом процессе (Китова, 1994, с.

В 1928-1929 гг. М.П. Грязнов публикует несколько статей, где рассматривалось своеобразие курганов Алтая, в которых обнару­жена мерзлота, сохранившая органические материалы. В 1930 г.

исследователь, как и немного позднее С.И. Руденко (1931), указал на возможность установления относительного возраста древних курганов по сохранившейся в них древесине (Марсадолов, 1996а, с. 22), исходя из общеизвестного факта, что размер и вид годичных колец деревьев находится в зависимости от климатических особен­ностей того или иного года (Грязнов, 1930а, с. 224-227). Вероятно, такой подход в изучении археологического материала был вырабо­тан благодаря С.А. Теплоухову, который придавал большое значе­ние влиянию экологической ситуации на культурно-исторические процессы (Шевченко, 1992, с. 79; Бобров, 1994, с. 74; Кирюшин, Тишкин, 1997, с. 12). Отражение научного наследия С.А. Тепло- ухова прослеживается и в других пwQxBDsEOAQ6BDAERgQ4BE8ERQ- М.П. Грязнова. Так, в работе «Древние культуры Алтая» (Грязнов, 1930б) он, опираясь на ранее известные материалы, используя периодизации, предложенные

В.В. Радловым (Марсадолов, 1996а, с. 20) и С.А. Теплоуховым (1929) для Южной Сибири, привлек результаты новых археологиче­ских данных и разработал схематическое построение смены культур Алтая, подразделив памятники рассматриваемого региона на семь основных этапов. В этой статье ученый предоставил первую сводку обнаруженных конкретных вещей, послуживших важной базой для формирования культурно-хронологических представлений разви­тия древнего общества на рубеже эпох (бронзы и железа). В пред­ложенном М.П. ГEQARPBDcEPQQвым делении схематично определена после­довательность сменяющихся культур без конкретных хронологиче­ских привязок. Для более совершенной периодизации не хватило единичных и случайных находок. Нужен был массовый материал, отражающий различные стороны жизнедеятельности людей. Тем не менее первый опыт периодизации археологических памятников Алтая, предложенный исследователем в 1930 г., считается одним из важных результатов его работы (Аванесова, Кызласов, 1985) и не потерял своего значения до настоящего времени (Кирюшин, Тиш­кин, 1997, с. 12-13).

В апреле 1930 г. в секторе архаической формации ГАИМКа сформировалась небольшая исследовательская группа, назsEMgQwBDIESAQwBE8ArQRBBE8- ИКС по первым буквам слов, которые отражали проблему изуче­ния: история кочевого скотоводства (Артамонов, 1977, с. 4; Жук, 1997, с. 53-54). В этот научный коллектив вошли В.В. Гольмстен (руководитель группы), М.И. Артамонов, Г.П. Сосновский и М. П. Грязнов. Несмотря на то, что эта группа просуществовала только до осени 1931 г. (Жук, 1997, с. 57), тем не менее ею были по­лучены важные выводы и заложены дальнейшие направления для развития кочевниковедения в целом. Наиболее существенными ре­зультатами работы ученых было признание исторического факта, что до господства в степях Евразии кочевого скотоводческого хозяй­ства в них процветало комплексное земледельческо-скотоводческое оседлое хозяйство срубно-андроновского типа эпохи бронзы. Кроме того, было установлеBD0EPg-, что кочевое хозяйство возникает только в конце эпохи бронзы и окончательно утверждается в период распро­странения железа в скифо-сарматских культурах (Артамонов, 1977, с. 4-13).

Эта концепция, созданная при участии М.П. Грязнова, нашла отражение в последующих работах исследователя. В 1939 г. им был написан параграф «Ранние кочевники Западной Сибири и Казах­стана» для коллективного труда «История СССР с древнейших времен до образования древнерусского государства» (Грязнов, 1939). В этом разделе, опираясь на археологические данные по Ал­таю и сопредельным территориям, М.П. Грязнов ввел в научный терминологический аппарат понятие формационногD4- характера «эпоха ранних кочевников», хотя теоретическое обоснование этому явлению было дано в 1937 г. в первом издании материалов раско­панного им Пазырыкского кургана (Савинов, 1995, с. 76). Данная эпоха, по Грязнову, охватывала восемь столетий (VII в. до н.э. - I в. н.э.) и подразделялась на три этапа: 1) майэмирский вв. до

н.э.; 2) пазырыкский ^-Ш вв. до н.э.); 3) шибинский (II в. до н.э. - I в. н.э.). Археологические материалы, характеризующие каждый из этапов, по мнению исследователя, позволили «...проследить после­довательные изменения в хозяйственной и социальной жизни пле­мен...» всей эпохи ранних кочевников (Грязнов, 1939, с. 400). По сути дела, М.П. Грязнов не делал принципиальной разницы между понятиями «эпоха ранних кочевников» и «культура ранних кочев­ников». Из этого следует, что в Горном Алтае на всем протяжении скифской эпохи существовала в представлении ученого одна куль­тура, которая прошла в своем развитии три вышеуказанных этапа. Немного позднее М.П. Грязнов (1947, с. 9-11) отметил, что «па­мятниками майэмирского этапа представлена та самая культура (культура ранних кочевников Алтая. - Авт.), которая знакома по памятникам пазырыкского и шибинского этапов». По мнению Л.С. Марсадолова (1996а, с. 26), указанная выше работа 1939 г. продемонстрировала окончательный методологический переход ученого, как и «...всех археологов, участвовавших в написании «Истории СССРAuw-, на позиции исторического материализма, так как изменения в развитии экономики стали рассматриваться в тесной связи с изменениями социального строя, идеологических представ­лений, искусства и т.д.

Представленная в популярной форме и без должной аргумен­тации схема развития культура ранних кочевников Алтая требовала существенного обоснования (Тишкин, 2003б). Поэтому М.П. Гряз­нов (1947, с. 9-17) 5 июля 1945 г. сделал на заседании сектора бронзы и раннего железа ИИМК доклад «Памятники майэмирского этапа эпохи ранних кочевников на Алтае», опубликованный в раз­вернутом виде в 1947 г. Памятники майэмирского этапа (УП-У вв. до н.э.) он предложил выдеwRPBEIETA- на основе трех основных призна­ков: 1) конструкция узды со стремечковидными удилами и трех­дырчатыми псалиями; 2) форма бронзовых зеркал с вертикальной стенкой-бортиком по краю и петелькой в виде плоского полу­кольца посредине; 3) полное отсутствие железных орудий (все бронзовые орудия имеют формы, близкие к карасукским) (Гряз­нов, 1947, с. 9). К этому этапу ученый отнес курганы и клад в Майэмирской степи, захоронения под Солонечным Белком, по­гребения в Усть-Куюме, комплект бронзовых предметов от сна­ряжения верхового коня, обнаруженный близ Змеиногорска, еще два таких набора из Семипалатинского музея, а также случайные находки. Среди признаков, характеризующих данный период, ис­следователь указал следующие: наличие коня в отдельной могиле, архаичBD0EPgRBBEIETA- «звериного стиля», отсутствие глиняной посуды, эко­номическая и социальная дифференциация общества, скотоводче­ская форма хозяйства (Грязнов, 1947, с. 9-14). Почти десять лет спустя М.П. Грязнов (1956а, с. 44-98), опираясь на результаты сво­их раскопок на Ближних Елбанах, сузит дату майэмирского этапа до У11-У1 вв. до н.э, а также укажет на различие и сходство между майэмирскими памятниками Горного Алтая и большереченскими Верхней Оби, которые ранее относились им к одной «культуре ранних кочевников» Алтая.

После раскопок кургана Аржан в Туве перед археологами обо­значилось довольно много проблем, часть которых, естественно, легла на плечEOA- М.П. Грязнова (Кирюшин, Тишкин, 1997, с. 19-20). В 1978 г. ученый излагает свою концепцию сложения культур ски­фо-сибирского типа, развивая идеи, тезисно сформулированные в ряде предыдущих работ (Грязнов, 1975а-в). При этом он отметил, что «... начальный этап скифской культуры (УШ-УП вв. до н.э.)... известен не только в Причерноморье и Туве», но и на Алтае. К чис­лу памятников этого этапа, предшествующего еще и майэмирско- му, отнесены «немногочисленные погребения. в могильниках Курту и Усть-Куюм» (Грязнов, 1978, с. 17). Завершая рассмотрение поставленного вопроса, М.П. Грязнов делает важнейший для всей скифологии вывод о том, что «на обширных просторах Евразии с VIII в. до н.э. синхронно возникают и развиваются сходные в об­щих чертах культуры скифо-сибирского типа», кPg-торые имели чер­ты самобытности и оригинальности за счет особых условий суще­ствования (Там же, с. 18). В данном подходе реализована идея по­лицентризма при объяснении процесса формирования скифо­сибирской общности на огромных пространствах Евразии. В даль­нейшем М.П. Грязнов выделил три фазы развития культур VIII- III вв. до н.э.: 1) аржано-черногоровская (УШ-УП вв. до н.э.);

2) майэмирско-келермесская (УП-УТ вв. до н.э.); 3) пазырыкско- чертомлыкская (У-Ш вв. до н.э.). Каждая фаза в археологическом отношении характеризовалась особенностями скифской триады: вооружения, звериного стиля, конского снаряжения (Грязнов, 1979, с. 4-7). В 1983 г. в одной из своих последних работ М.П. Грязнов вновь обратился к проблеме выделения начального этапа скифо­сибирских культур, датированного уже ГХ-УП вв. до н.э. Характе­ризуя памятники аржано-черногоровской фазы на Алтае как одну из определенных им культурно-исторических областей, М.П. Гряз­нов указал, что этот регион несомненно прошел такую ступень раз­вития и имел свое своеобразие в культуре. Однако археологические материалы, по его мнению, были еще в недостаточном количестве для обоснования такого этапа применительно к Алтаю (Грязнов, 1983, с. 9).

В целом же, завершая краткий обзор концепции М.П. Грязно­ва, можно отметить, что выделенные им фазы по своему содержа­нию соответствовали стадиальному подходу, разработанного уче­ными еще в 1-й половине ХХ в. Поэтому попытки археолога на­полнить новым археологическим материалом «старые» теоретиче­ские принципы исследования приводили к определенным методо­логическим и культурно-историческим противоречиям. Высказан­ные идеи не были подхвачены и практически не нашли отражения в работах последователей. Однако несмотря на это, вклад М.П. Гряз­нова в науку, несомненно, значительный, а особенности подхода к интерпретации источников вполне соответствуют традициям со­ветской эпохи и уровню накопления материалов по обозначенным проблемам. Не исключено, что состоится возврQwBEI- к концепции ис­следователя и будет осуществлено наполнение ее новым содержа­нием.

Основным оппонентом М.П. Грязнова был выдающийся ис­следователь скифских древностей Алтая С.И. Руденко. Одна из центральных тем в его творчестве - это установление хронологии и культурная интерпретация памятников пазырыкской культуры (правда, словосочетание «пазырыкская культура» С.И. Руденко не использовал, а впервые данный термин, вероятно, ввел в научный оборот в 1954 г. В.Н. Чернецов (Гаркуша, 2001)). Надо отметить, что ученый был не согласен с датировками больших «алтайских» курганов (Пазырык-1-У, Шибе, Туэкта-1-11, Берель и др.), которые предлагали М.П. ГARPBDcEPQQв, С.В. Киселев, К. Йеттмар, Л. А. Евтюхо- ва, Л.Р. Кызласов, К.Ф. Смирнов. Исследователь также был против концепции «ранних кочевников» М.П. Грязнова, в рамках которой выделялось три этапа их развития. По его мнению, критерии для выделения, например, майэмирского этапа (конская узда; форма бронзовых зеркал; полное отсутствие железных орудий) при вни­мательном их рассмотрении не выдерживают критики (Руденко, 1960, с. 162-164). С.И. Руденко считал, что все имеющиеся мате­риалы позволяют датировать горно-алтайские курганы с каменной наброской скифским (УН-ГУ вв. до н.э.) на западе и ахеменидским в Персии временем. Кроме датировки каждого из больших «алтай­ских» курганов исследователь, опираясь на результаты дендрохро­нологического анализа, выполненного И.w-. Замоториным (1952), указал на относительную последовательность сооружения этих па­мятников с точностью до одного года согласно «плавающей» денд­рошкале (Руденко, 1960, с. 172, 335).

Характеризуя культуру древних кочевников Горного Алтая,

С.И. Руденко (1952, с. 257) отметил, что «...они (кочевники. - Авт.) являлись частью родственных им по культуре, а возможно и по происхождению, племен, населявших степные пространства в предгорьях Тарбагатая, Тянь-Шаня, а также Среднеазиатского ме­ждуречья и оазисы Ба6BEIEQAQ4BDg-, населенные оседлыми земледельче­скими племенами». Определяя хронологические рамки «скифской культуры» Горного Алтая, исследователь указывал, что наиболее ранние курганы с каменной наброской можно датировать VII в. до н.э., а поздние - IV в. до н.э. В качестве обоснования верхней гра­ницы культуры он обращал внимание на отсутствие в имеющемся материале китайских вещей эпохи ранних Хань и предметов греко- бактрийского происхождения (Руденко, 1952, с. 257-258; 1960, с. 172). Избрание для нижней границы скифской эпохи даты VII в. до н.э. не случайно, поскольку в то время эта дата уже устоялась в ака­демических кругах, что, естественно, оказывало давление на ученого и не давало ему выйти за ее рамки при анализе начальных этапов культуры «скифского» облика (КирюAQ4BD0-, Тишкин, 1997, с. 16).

Важно отметить, что С.И. Руденко (1952, с. 27) один из пер­вых выразил мнение о существовании в Евразии единого скифо­сакского мира, «... сложившегося к середине I тыс. до н.э. на основе пастушеского скотоводства и обусловленной им общественной ор­ганизацией и идеологией». Исследователь указывал на изменение экологической ситуации в тот период. Как следствие этого, осуще­ствился переход большей части оседлых народов к подвижному образу жизни, связанному с новым типом хозяйства - скотоводст­вом (Руденко, 1952; 1957, с. 300-302). Подробнее формы скотовод­ческого хозяйства у кочевников С.И. Руденко (1961б) рассмотрел в докладе на заседании отделения этнографии Географического об­щества СССР в 1958 г., а спустя некоторое время в развернутом виде опубликовал в специальной статье. Ряд положений данной работы были сформулированы им еще в книге «Горноалтайские находки и скифы» (Руденко, 1952, с. 22-25).

С.И. Руденко выступал за междисциплинарный подход в изу­чении разных сторон развития культуры древних кочевников Гор­ного Алтая, привлекая для этого широкий спектр источников и ме­тодов различных гуманитарных и естественных наук. Ученый яв­лялся одним и инициаторов дискуссии об «удревнении/омоло- жении» памятников пазырыкской эпохи, поддерживая при этом точку зрения об необходи8BD4EQQRCBDg- датировать такие объекты именно скифским временем.

Заслуживают внимания и культурно-хронологические разра­ботки С.В. Киселева (Кызласов, 2003). Изучая историю древнего на­селения Алтая, он основное внимание уделил вопросам хронологии и периодизации памятников и культур. Ученый сначала в своей док­торской диссертации, а затем статье (Киселев, 1947, с. 157-172) и монографиях (Киселев, 1949; 1951, с. 288-303) использовал термин «майэмирский», предложенный в свое время М.П. Грязновым, но наполнив его новым содержанием. Этим обозначением С.В. Киселев определил культуру, прошедшую в своем развитии две стадии (ран­нюю и позднюю). Первую стадию майэмирской кQwQ7BEwEQgRDBEAESw- исследо­ватель датировал УП-У1 вв. до н.э. и отнес к ней находки А.В. Ад­рианова в Майэмирской степи, в верховьях Бухтармы, под Солонеч- ным Белком и у с. Черновая (Киселев, 1947, с. 158-161). Ученый при этом отметил, что послекарасукское время на Алтае характеризуется развитием форм, весьма близких к древнетагарским. В обоих случа­ях «для них характерно наличие, наряду с местными типами вещей и изображений, многих особенностей, близких к скифским архаиче­ской поры». При этом археолог указал на основную особенность курганов УП-У1 вв. до н.э. («погребение вместе с конем»), а также отсутствие, как и в древнетагарских памятниках, предметов из желе­за (Киселев, 1947, с. 160; 1951, с. 291). Вторая стадия (У-1У вв. до н.э.) майэмирской культуры являлась, по мнению С.В-. Киселева (1947, с. 161), синхронной пазырыкскому этапу, выделенному М. П. Грязновым. К позднемайэмирским памятникам исследователь отнес четыре кургана у с. Туехта (Туэкта), раскопанных в 1937 г. Памятники обеих стадий объединяет «полное сохранение курганной конструкции и обряда». Основное же отличие касалось комплекса вещей, значительное количество которых было изготовлено из желе­за. Ученый также обратил внимание на антропологические данные, в связи с чем сделал предположение о проникновении в У-1У вв. до н.э. новых этнических групп на Алтай. В подтверждение своей точки зрения археолог указывал на резко выраженные монголоидные чер­ты погребенных из кургана №6 могильника Туехта (Туэкта). Учиты­вая южное происхождение монголоидного компонента, он подчQRAAK0EOgQ4BDIEMAQ7-, что именно через Туву и Северную Монголию развивались этнические и культурные связи Алтая с Центральной Азией и Даль­ним Востоком (Там же, с. 161, 169, 170-171).

После «майэмирского периода» наступает «пазырыкская эпо­ха», которую С.В. Киселев (1951, с. 288-303) соотнес с гунно­сарматским временем. Пазырыкские курганы и подобные им памят­ники (Берель, Шибе, Катанда и др.) ученый датировал 111-1 вв. до н.э. В этой связи, рассматривая материалы из Первого Пазырыкского кургана, он увидел, что «сочетание хуннских и западных «массагет- ско-юэчжийских» особенностей могло иметь место прежде всего в III в. до н.э., когда, особенно во второй его половине, хунну стали крепнуть, хотя и оставались еще зависимыми от юэчжи». Проводя параллели между Аму-Дарьинским кладом и Пазырыкским курга­ном, в котором обнаружены кони даваньской породы, ученый при­шел к выводу, что этот курган свидетельствует о первой вехе про­никновения на восток вместе с юэчжи аборигенной среднеазиатской культуры - наследницы древневосточной цивилизации. Результаты раскопок хуннских памятников в Монголии показали, что и туда проникали достижения «сако-массагето-юэчжийского мира».

Несмотря на то, что культурно-хронологическая схема

С.В. Киселева современными учеными при рассмотрении скифской эпохи Алтая практически не используется, тем не менее выводы ис­следователя являлись определенным этапом в рамках обсуждения обозначенной темы и требуют осмысления на современном уровне. Стоит только заметить, что попытки реанимировать идею отнесе­ния Пазырыкских курганов к гунно-сарматскому времени пока не выглядят убедительными (об этом см. более подробно в статье Л.С. Марсадолова (2003). - Авт).

Важно обратить внимание на то, что во время изучения в 20­50-е гг. XX в. грандиозных курганоg- Горного Алтая раннего железно­го века (Пазырык, Шибе, Туэкта и др.) археологи параллельно начали раскапывать и менее масштабные по своему размеру памятники ран­нескифского и пазырыкского времени. Результаты такой работы уже подробно рассмотрены в литературе (Марсадолов, 1996а; Кирюшин, Тишкин, 1997; Кирюшин, Степанова, Тишкин, 2003; и др.)

Публикация М.П. Грязновым, С.И. Руденко, С.В. Киселевым обобщающих концептуальных трудов на время приостановила дис­куссию вокруг периодизации и хронологии скифских памятников Алтая, обозначив три основных подхода к решению указанных про­блем, которые будут параллельно развиваться и приобретать своих сторонникоMg- в последующие годы. Для продолжения решения во­просов культурно-хронологического и этнокультурного характера прежде всего необходимо было расширение источниковой базы. Эта задача постепенно решалась на протяжении 60-90-хх гг. XX в.

Есть смысл остановиться на культурно-хронологических разра­ботках А.Д. Грача, поскольку в Туве в скифскую эпоху протекали процессы аналогичного характера, что и на сопредельных с ней тер­риториях, в том числе и в Горном Алтае. Проанализировав накоп­ленный к концу 1970-х гг. материал, ученый выступил с обосновани­ем двух археологических культур. Так, по результатам раскопок па­мятников раннескифского времени им выдеEOwRPBDsEMARBBEw- алды-бельская культура с характерным набором признаков погребального обряда (Грач, 1971, с. 249-258; 1980, с. 24). Исследователь также дополнил число указанных показателей из состава сопроводительного инвен­таря, позволяющего датировать памятники раннескифским време­нем. Первый опыт в этом направлении, как уже выше сказано, был осуществлен еще М.П. Грязновым (1947, с. 9-17) при выделении май- эмирского этапа эпохи ранних кочевников. Полученные А.Д. Грачом результаты раскопок курганов в Туве позволили ему расширить спи­сок индикаторов для выделения памятников раннескифского периода. К их числу, кроме ранее указанных, археолог относил наличие сле­дующих предметов: 1) бронзовые уздечные обоймы, пряжки со шпеньками, нащечные бляхи; 2) кинжалы с почковидными гардами;

3) оселки; 4) украшения из бирюзы и сердолика; 5) четырехгранные шилья с шляпковидными навершиями; 6) изображения свернувших­ся хищников, копытных животных (Грач, 1980, с. 25-26).

Вторая культура, саглынская, была выделена А.Д. Грачом (1980, с. 30; 1971, с. 96-98) непосредственно для скифского време­ни (У-Ш вв. до н.э.). Ее отличительными особенностями являлись: 1) коллективные погребения в срубах; 2) положение умерших на левом боку с подогнутыми ногами и с ориентацией головwBDwEOA- на запад (северо-запад); 3) отсутствие сопроводительных захоронений лошадей. В рамках саглынской культуры ученый обозначил два этапа: ранний (У-1У вв. до н.э.) и поздний озен-ала-белигский (IV- III вв. до н.э.), определенный в свое время еще С.И. Вайнштейном (1966, с. 173). Несмотря на явную преемственность между этими этапами, тем не менее исследователь указал и на существование отличия между ними. Так, на озен-ала-белигском этапе появляются коллективные могилы, содержащие до 14-16 умерших, встречают­ся двухслойные захоронения и др. (Грач, 1980, с. 24, 32 и т.д.).

Археолог обратил внимание на то, что материальная культура «саглынцев» имеет много общего E- культурой «пызырыкцев» Г орного Алтая и племен Северо-Западной Монголии. Кроме того, отмечается взаимное проникновение «саглынцев» и «пазырыкцев» в соответст­вующие районы Тувы и Алтая. В конечном итоге А.Д. Грач делает вывод о том, что пазырыкская и саглынская культуры при всем их различии в определенной степени были родственны друг другу. Дальнейшие исследования должны, по мнению ученого, способст­вовать разрешению вопроса о близости этих общностей и о харак­тере взаимоотношений их носителей (Грач, 1980, с. 37).

В связи с рассмотрением истории изучения этнокультурной си­туации в Туве в скифскую эпоху необходимо коснуться и разрEMAQxBD4EQgQк в этой области Л.Р. Кызласова (1979). Принципиальное отличие его концепции от культурно-хронологической схемы А.Д. Грача заключа­ется в следующем. Л.Р. Кызласов еще в 1958 г. попытался обосновать существование в Туве на всем протяжении скифской эпохи одной уюкской культуры, которая соответственно подразделялась на ранний (УЛ-У1 вв. до н.э.) и поздний (У-Ш вв. до н.э.) этапы (Кызласов, 1958). В последующие годы ученый продолжал оставаться на своей прежней позиции, указывая на необоснованное выделение А.Д. Гра­чом алды-бельской и саглынской культур (Кызласов, 1979, с. 33-34). Следует представить и еще одну точку зрения на интерпретацию ар­хеологических памятников Тувы. Она принадлежит С.И. Вайнштейну (1958, 1966), который обозначил казылганскую культуру УП-Ш вв. до н.э., выделив в ее развитии четыре этапа. Идеи Л.Р. Кызласова развил в своих работах М.Х. Маннай-оол (1970). Подробности дальнейших разработок в области культурного и хронологического определения памятников ранних кочевников Верхнего Енисея из­ложены в монографии Д.Г. Савинова (2002).

Надо отметить, что при создании указанных концепций иссле­дователи порой опирались практически на один и тот же археоло­гический материал. Возникшие же разногласия в его интерпрета­ции связаны с проходившей в те годы дискуссией по проблеме оп­ределения понятия «археологическая культура», а также с особен­ностями личных взаимоотношений между учеными. СуRJBDUEQQRCBDIEPgQyBDAEOwQ4- и другие причины объективного характера, отражающие процесс развития отечественной археологической науки.

Последующие исследования в области установления хроноло­гии и периодизации памятников Тувы, а также сопредельных тер­риторий, в том числе Горного Алтая, подтвердили достоверность культурно-исторических разработок А.Д. Грача (Савинов, 1994б, 2002; Кирюшин, Тишкин, 1997; и др.). В то же время в современ­ной центрально-азиатской археологии есть сторонники других подходов. Имеют место попытки соединения разных точек зрений и указанных терминологических обозначений.

Археологические изыскания в Горном Алтае в 70-80-е гг. XX вв. привели к значительному расширению круга памятников па- зырыкской культуры и, соответственно, давали новые возможности для дальнейшего решения вопросов, обозначенных предшествующи-

ми исследователями. После М.П. Грязнова (1939, 1947, 1978, 1979, 1983, 1992) и С.В. Киселева (1947; 1949; 1951) с целостной концеп­цией этнокультурного развития кочевников Алтая выступил В.А. Могильников (1986а-б). Ученый предложил рассматривать в рам­ках раннескифского времени особую майэмирскую культуру, кото­рая прошла в своем развитии два этапа: 1) куртуский УШ-УП вв. до н.э. и 2) майэмиBEAEQQQ6BDgEOQ- У11-У1 вв. до н.э. При этом В.А. Могиль­ников обозначил территорию распространения памятников этой культуры в двух локальных вариантах: южный (куртуско-

катонский) и северный (усть-куюмский). Особо было подчеркнуто, что имевшиеся в то время материалы позволили только предвари­тельно наметить различия между памятниками куртуского и майэ- мирского периодов. Для куртуского этапа Южного, Западного и Центрального Алтая отмечены захоронения людей под кольцевид­ными выкладками из крупных камней или валунов в неглубоких могилах, скорченно на левом боку, головой на северо-запад, в со­провождении лошBDAENAQ4- или без нее. Захоронение животного совер­шалось в отдельной яме, смежной с погребением человека. Памят­ники этого же этапа в северной и в отдельных районах центральной части Алтая имели практически аналогичные характеристики, но, по мнению В.А. Могильникова (1986а, с. 48-49), они отличались от предыдущих по ряду показателей: умерших хоронили в каменных ящиках, установленных в неглубоких ямах или на уровне древнего горизонта; погребенные, как и в предшествующем случае, уклады­вались скорченно на левый бок, головой на северо-запад; при этом присутствовало сопроводительное захоронение лошади (или голо­вы и конечностей животного) в отдельной яме или в смежном ка­менном ящике. Инвентаря в исследованных захоронениях курту­ского этапа обнаружено немнEPgQzBD4-. Что касается целостной характе­ристики собственно майэмирского этапа, то она в указанной работе

В.А. Могильникова не приведена. Некоторые показатели отмечены лишь при рассмотрении отдельных памятников (большая глубина могил, наличие подбоя, захоронение лошади в одной могиле с че­ловеком, инвентарь и др.). Разнообразие деталей погребального обряда объяснено неоднородностью населения Западного Алтая в У11-У1 вв. до н.э., а также предположением о миграции в горы пле­мен из степных районов, находящихся к юго-западу от них (Мо­гильников, 1986а, с. 47-52).

Развивая свои идеи, В.А. Могильников (1986а, с. 53; 1988, с. 74, 83 и др.) отмечал, что на основе усть-куюмского локального варианта майэмирской общности сформировалась кара-кобинская культура У-Ш вв. до н.э., а пазырыкская с конца VI в. до н.э. пред­ставляла собой результат взаимодействия местного населения кур- туского этапа южных, юго-западных и частично центральных райо­нов Алтая и племен, пришедших из степей Казахстана. Исследова­тель указал, что пазырыкские памятники преобладают в Южном и Юго-Восточном Алтае: в верховьях Берели, Катуни до устья Чуи, в бассейне Чуи, на среднем и верхнем Чулышмане. Количество сме­шанных могильников, включающих пазырыкские и кара-кобинские объекты, увеличиваеEQgRBBE8- к нижнему течению Чуи. Собственно кара- кобинские памятники распространены преимущественно в Цен­тральном Алтае (район средней Катуни и Урсула). Ученый полагал, что к У1-У вв. до н.э. «пазырыкские» племена установили господ­ство над автохтонным «кара-кобинским» населением Горного Ал­тая, частично смешались с ним и постепенно его ассимилировали. Об этом, по мнению В.А. Могильникова (1988, с. 72-77, 81, 83), свидетельствует расположение кара-кобинских курганов в одной цепочке с пазырыкскими, а также наличие сопроводительного за­хоронения лошади в погребениях с каменными ящиками. Необхо­димо указать еще на один важный момент, который был отмечен ис­следователем при рассмотрении этнокультурной ситуации на Алтае. Эт+ касается проблемы контактов населения скифской эпохи с други­ми племенами. В этом плане выводы В.А. Могильникова (1986а, с. 47-48) выглядели следующим образом: «... можно предполагать, что миграция. в У11-У1 вв. до н.э. из степных районов с юго­запада имела место, но ее размеры, характер взаимодействия с местным этническим субстратом и направления остаются неяс­ными. Зато с достаточной определенностью можно утверждать, что последующее развитие культуры и этноса в У1-111 вв. до н.э. пазырыкцев Горного Алтая и саков степей Восточного и Юго­Восточного Казахстана шло различными путями, хотя некоторые контакты между ними продолжали сохраняться».

Представленная В.А. Могильниковым схема этнокультурного развития населения Горного Алтая в раннем железном веке вызвала неоднозначные оценки у исследователей, так как она выглядела гипотетичной и в некотором плане искусственной, но не лишен­ной логичности и отражала своеобразный подход к культурно­хронологической проблеме формирования и развития скифской эпохи, определив задачи и направления дальнейших исследований (Тишкин, 1994а, с. 125; Кирюшин, Тишкин, 1997, с. 25-26). Стоит еще заметить, что рассматриваемая концепция определенным об­разом соединяла ранее уже высказанные идеи М.П. Грязнова (1978, 1979, 1983, 1992), С.В. Киселева (1947, 1951), Л.С. Марса- долова (1981, 1985) и некоторых других археолBD4EMwQв. Точку зрения

В.А. Могильникова в целом поддержали А.С. Суразаков (1988а), П.И. Шульга (1998г, 1999а), В.И. Молодин (2000) и другие иссле­дователи, дополнив ее содержание новым конкретным материалом. Однако, как справедливо заметил П.И. Шульга (2000в, с. 149), ука­занная позиция автора по поводу интерпретации немногочислен­ных материалов раннескифского времени «...не выдержала испы­тание временем и была пересмотрена».

Изучая вопрос взаимодействия населения Горного Алтая с пле­менами сопредельных регионов, В.А. Могильников обратился к рас­смотRABDUEPQQ4BE4- пяти погребений катакомбного типа скифского времени. По мнению ученого, появление на Алтае таких памятников связано с проникновением на эту территорию саков Казахстана и Средней Азии (Могильников, 1994, с. 35-39). В своей монографии «Населе­ние Верхнего Приобья в середине - второй половине I тысячеле­тия до н.э.» он продолжил исследование этнокультурных процес­сов на Алтае и пришел к следующим выводам. Контакты племен Верхнего Приобья с «пазырыкцами» были менее интенсивны, чем с саками Казахстана. Эти связи распространились преимущест­венно на предгорья, где «...в результате взаимодействия с горно­алтайским этносом в VI - начале V в. до н.э. (Быстрянка) появил­ся обряд сопроводительных конских захоронений, исполнявшийся в отличной от пазырыкской фоRABDwENQ- с положением коня к югу от покойника головой на запад» (Могильников, 1997, с. 103-104). Наибольшее влияние «горноалтайцев» на население Верхнего Приобья относится к У-ГУ вв. до н.э., что нашло отражение, в ча­стности, в материале курганов могильника Рогозиха-1. Одним из итогов взаимодействия с «пазырыкскими» племенами «культуры населения Саяно-Алтая в целом» явилось распространение в Верхнем Приобье «предметов вооружения саяно-алтайского вои­на», состоящего из кинжала, чекана, лука и стрел. В. А. Могильни­ков считал, что слабость контактов «пазырыкцев» с племенами Верхнего Приобья обусловлена особенностями экологической ни­ши в этом регионе. В частности, он указал на существование между основным ареалом расселения номадов Горного Алтая к югу от СNQQ8BDgEPQRBBDoEPgQzBD4- хребта и приалтайской лесостепью пояса низкогорий с большим количеством осадков, покрытого преимущественно ле­сом, малопригодного для кочевания. Именно эта естественная пре­града ограничивала контакты между населением Горного Алтая и алтайской степью и лесостепью (Там же).

В одной из своих работ В.А. Могильников (1999, с. 137), про­должая рассматривать проблемы этнокультурной истории Алтая, отмечал, что взаимодействие между «пазырыкцами» и саками хо­рошо прослеживается по некоторым объектам северо-западных предгорий Алтая (Гилево-Х, курганы №1, 2). Примечательность таких памятников заключается в сочетании сакских (каменно­земляные- насыпи с кольцом из наброски камней или развалившей­ся ограды по периметру, погребения в грунтовых ямах, западная ориентация умерших и др.) и пазырыкских (погребальная камера в виде сруба и бревенчатой обкладки, сопроводительные захороне­ния лошадей и др.) элементов погребального обряда. По мнению ученого, данная синкретичность обрядности обусловлена локали­зацией региона в зоне контактов саков Казахстана, «пазырыкцев» Алтая, многокомпонентных по генезису этносов каменской и быст- рянской культур. Кроме того, он особо подчеркнул, что население каменской и староалейской культур Верхнего Приобья не испытало серьезного влияния «пазырыкцев», поскольку последние не углуб­лялись далеко в степные районы Алтая (Там же, с. 137-138).

Проблема изучения культурно-хронологического развития ко­чевников Горного Алтая в 70-90-е гг. XX в. вызвала интерес у Д.Г. Савинова. Исследования в 1971-1973 гг. курганов номадов в долине р. Узунтал (Юго-Восточный Алтай) предоставили ученому новый материал для некоторых разработок в этой области (Сави­нов, 1993а). Прежде всего Д.Г. Савинов указал на возможность вы­явления ранних и поздних черт в памятниках пазырыкской культу­ры. Так, к элементам раннескифского времени в пазырыкских кур­ганах он отнес зеркала с бортиком, трехперые черешковые нако­нечники стрел, бронзовые пряжки со шпеньком, цилиндрические обоймы-«тройники» и др. При этом исследователь особо подчерк­нBEMEOw-, что речь идет не об эволюции этих предметов в рамках одной культуры, а о вотивном повторении прежних форм в пазырыкское время (Савинов, 1975, с. 50-51). Тем самым ученый указал на су­ществование в Горном Алтае кроме пазырыкской еще и отдельной культуры раннескифского времени.

К поздним элементам в пазырыкских памятниках, характерным больше для гунно-сарматского и тюркского времени, Д.Г. Савинов относил костяные пряжки с выступающим наружу шпеньком, двух­дырчатые костяные псалии, подвесные щитки с круглым и сердце­видными прорезями, подвески в виде копыта и т.д. (Там же).

В одной из своих последующих работ археолог более деталь­но остановился на анализе завершающего этапа пазырыкской культу­ры (Савинов, 1978). Для развернутой характеристики этого этапа уче­ный привлек материалы из Минусинской котловины, Тувы и Восточ­ного Казахстана. Детальный анализ всех этих комплексов позволил Д.Г. Савинову, по сути дела, впервые пересмотреть датировку шибин- ского этапа (II в. до н.э. - I в. н.э.), выделенного М.П. Грязновым еще в 1939 г. В результате исследователь пришел к выводу, что последний этап пазырыкской культуры следует датировать 11-1 вв. до н.э. (Са­винов, 1978, с. 53). Само завершение развития пазырыкской куль­туры связывалось им с сеyBDUEQAQ9BEsEPA- походом хунну в конце III в. до н.э. Это историческое событие оказало влияние не только на кочевников Алтая, но и на племена Тувы, Восточного Казахстана и Минусин­ской котловины. В целом Д.Г. Савинов заметил, что «изменения в культуре ранних кочевников Саяно-Алтайского нагорья... были вы­ражением общей закономерности процессов оккультурации, проис­ходивших на грани двух культурно-исторических эпох - скифской и гунно-сарматской, которые поглотили яркую пазырыкскую куль­туру Горного Алтая» (Там же, с. 54).

В дальнейшем, разрабатывая проблемы хронологии и перио­дизации, ученый предложил синхронизировать культуры скифо­сарматского вQAQ1BDwENQQ9BDg- Южной Сибири с несколькими датами, из­вестными по древнекитайским и античным источникам (Савинов, 1984, 1991, 1994, 2002; и др.). Опыт синхронизации хорошо дати­рованных событий, известных по письменным источникам, с ар­хеологическими построениями неоднократно использовался иссле­дователями в рамках какой-то одной эпохи или культуры. В рабо­тах Д.Г. Савинова данный прием получил новый импульс. Остано­вимся подробнее на результатах такой работы. Так, исследователь отметил, что в 770 г. до н.э. кочевники Центральной Азии разгро­мили государство Западное Чжоу. На это время приходится конец культуры херексуров Монголии, каменноложского этапа карасук- ской культуры в Минусинской котловине, появление первых па­мятников скифского типа в Туве (Аржан) и на АлтAENQ- (Курту). По­сле данного события, вплоть до появления хунну, восточная линия синхронизации меняется на западную. Следующая важная дата - 550 г. до н.э. - создание Ахеменидской империи, включающей тер­риторию Средней Азии. К этому времени относится появление и распространение погребений в деревянных камерах-срубах - в Ту­ве (первый этап саглынской культуры), в Горном Алтае (первый башадарский этап пазырыкской культуры), немного позднее - в Минусинской котловине (сарагашенский этап тагарской культуры). Начало изменений этих культур синхронно походам Александра Македонского в Среднюю Азию - 20-е гг. IV в. до н.э. На этот пе­риод приходится третий или озен-ала-белигский этап саглынской культуры, шибинский этап пазырыкской культуры и появление ка- ра-кобинскgQ5- культуры (Горный Алтай), лепешкинский этап тагар- ской культуры. После 201 г. до н.э. - северного похода Маодуня, вновь начинает доминировать восточная линия синхронизации. С этого времени идет процесс сосуществования «скифских» и «хунн- ских» традиций в культурах Южной Сибири. Начинается постепен­ный переход от культур скифского типа к памятникам гунно­сарматского времени (Савинов, 1991, с. 93-96). Положительные ре­зультаты синхронизации дат по письменным и археологическим ис­точникам встретили поддержку у многих исследователей (Марсадо- лов, 1996а; Кирюшин, Тишкин, 1997; Дашковский, 2001г; Заднеп- ровский, 1997а-б; 2а^ергоу8к1у, 1994; Кочеев, 1994) и были ис­пользованы для построения культурно-хронологическим схем изу­чения средневековых кочевников Алтая (Тишкин, Горбунов-, 2002; Горбунов, Тишкин, 2003).

Касаясь вопроса об этнической принадлежности «пазырык- цев» Горного Алтая, Д.Г. Савинов (1993б, с. 132) вслед за С.И. Ру­денко (1960) предложил отождествить их с юечжами, но при усло­вии широкого понимания границ распространения памятников па- зырыкского типа, включающих территорию Саяно-Алтайского на­горья, Западной Монголии и Восточного Туркестана (Кляшторный, Савинов, 1998, с. 172). В качестве подтверждения своей гипотезы ученый указал на наличие памятников пазырыкско-саглынского типа в Восточном Туркестане (могильник Алагоу), у северных от­рогов Монгольского Алтая (Савинов, 1993б, с. 132).

Рассматривая проблему этнокультурной истории Саяно-Ал- тая в скифскую эпоху, следует указать еще на работу Д.Г. Савинова (1994б), посвященную характеристике культуры населения ранне­скифского времени Тувы (алды-бельская культура) и частично со­предельных территорий, в том числе и Алтая. Так, ученый под­черкнул, что «алды-бельцы», в отличие от других племен, возмож­но, составляли ближайшее этническое окружение «аржанцев». При этом археолог обратил внимание и на близкие соотношения куль­туры «алды-бельцев» с майэмирскими племенами Горного Алтая и «тасмолинцами» Центрального Казахстана. Это свидетельствует о том, что на определенном историческом этапе такие отношения моQzBDsEOA- иметь и культурно-генетический характер. Важно отме­тить, что проанализированные Д.Г. Савиновым особенности этно­культурного развития скотоводов раннескифского времени проте­кали не только в Туве, но и в некоторых других регионах. В част­ности, эта проблема исследована на материалах бийкенской куль­туры Горного Алтая (Тишкин, 1996а-б; Кирюшин, Тишкин, 1997). В свое время Д.Г. Савиновым (1975, с. 49) в тезисной форме была высказана идея о существовании в раннескифское время на терри­тории Алтая и Казахстана этнокультурной общности огромного исторического значения, которая отличалась «...значительно более тесными внутренними связями по всей территории своего распро­странения, нежели участием в сложении последующих культур в отдельных регионах Азии». gEPAQ1BE4ESQQ4BDkEQQRP- сейчас значительный ма­териал по тасмолинским, майэмирским, бийкенским, большеречен- ским, алды-бельским и другим памятникам, расположенным на территории Казахстана, Саяно-Алтая и Монголии, подтверждает это положение. В то же время наряду с общими чертами, особенно в предметах материального комплекса, имеются и весомые отли­чия, позволяющие идентифицировать указанные культуры.

По мере исследования новых памятников скифского времени в Горном Алтае открывались возможности и у других археологов для дальнейшего изучения вопросов хронологии и периодизации культуры скотоводов этого региона. Уже в 1979 г., проанализиро­вав материAEOwRL- из позднепазырыкских памятников, А.С. Суразаков вслед за С.И. Руденко (1960, с. 161-171), С.С. Черниковым (1975, с. 133) и практически одновременно с Д.Г. Савиновым (1978) и Л.Л. Барковой (1978; 1979) выступает с предложением пересмот­реть дату шибинского этапа (II в. до н.э. - I в. н.э.), предложенную в свое время еще М.П. Грязновым. По мнению исследователя, осо­бенности погребального инвентаря из памятников позднепазырык- ского времени позволяют обозначить новую дату шибинского эта­па - 111-1 вв. до н.э. (Суразаков, 1980а, с. 200-201). В последующее время, занимаясь вопросами этнокультурной истории, исследова­тель попытался в 1983 г. обосновать выделение особой кара- кобинской культуры, которая вместе с ранее известной пазырык- ской культурой «укладEsEMgQwBDsEMARBBEwAuw- в У1-П вв. до н.э. Главными осо­бенностями кара-кобинской общности объявлялись: погребения умерших в каменных ящиках обычно без сопроводительного захо­ронения лошади, отсутствие балбалов, кольцевых выкладок, чер­ной краски для окраски волос (Суразаков, 1983а, 1988а, с. 128-129; и др.). Эти идеи получили дальнейшее развитие в других работах

А.С. Суразакова (1985, 1988а) и В.А. Могильникова (1983а-б, 1986а, 1988а-г). В последующем А.С. Суразаков (1985; 1988а, с. 81-114) все известные памятники подразделил на три хроноло­гические группы: 1) конец УГ-У вв. до н.э.; 2) У-ГУ вв. до н.э.; 3) Ш-П вв. до н.э. При этом ученый отметил, что мgQzBDgEOwRMBD0EOAQ6BDg- «пы- зырыкцев» занимали центральную и восточную части Горного Ал­тая. Это прежде всего верховья Катуни с ее притоками, бассейн рек Чулышмана и Башкауса, верховья Бухтармы. Он также не исклю­чил возможность распространения памятников «пазырыкцев» в западных областях Монголии (Суразаков, 1988а, с. 124). Важная роль в процессе этногенеза населения Горного Алтая раннего же­лезного века отводилась им племенам культуры керексуров и мон- гун-тайгинской культурной общности (Суразаков, 1988г, с. 170). Надо заметить, что А.С. Суразаков в какой-то мере согласился с мнением большинства исследователей о том, что памятники насе­ления Горного Алтая УГ-ГГ вв. до н.э. более правомерно относить к одной археологической культуре - пазырыкской, в рамках которой сущBDUEQQRCBDIEPgQyBDAEOwQ4- разные типы погребений, в том числе и в каменных ящиках. В своей итоговой работе «Горный Алтай и его северные предгорья в эпоху раннего железа. Проблемы хронологии и куль­турного разграничения» А.С. Суразаков (1988а, с. 154-156 и др.) дал подробную характеристику пазырыкских и кара-кобинских некрополей, а также чумышско-ишимской группы памятников из предгорий Алтая, не относящихся к пазырыкской культуре. Позд­нее на материалах предгорной зоны была выделена отдельная куль­тура (Тишкин, 1988, 1989, 1996; Киреев, 1992, 1994 и др.; Абдулга- неев, Кунгуров, 1996), получившая название «быстрянская». В процессе завершения своих культурно-хронологических построе­ний А.С. Суразаков (1989, с. 44-47) объединил памятники У1-П вв. до н.э. иw- Северо-Западной Монголии, Тувы, Восточного Казахста­на и Горного Алтая в саяно-горноалтайскую культурно-историчес­кую общность.

Постепенно в дискуссию по вопросом этнокультурного и тер­риториально-хронологического разграничения памятников скиф­ской эпохи Горного Алтая стало включаться все большее количест­во исследователей.

Так, например, В.Д. Кубарев (1987, с. 131) первоначально при решении культурно-хронологических проблем развития номадов Горного Алтая опирался на традиционную трехэтапную периоди­зацию М.П. Грязнова. Вместе с тем во многих своих работах он отмечал, что имеющиеся материалы позволяют пересмотреть дати­ровку «шибинского этапа» и сузить ее до 11-1 вв. до н.э. При этом исследователь подчеркнул, что нет особой необходимости в пере­именовании «шибинского» этапа в другой, например, в «уландрык- ский» (Кызласов, 1979, с. 119), поскольку ничего, кроме термино­логической путаницы, это не принесет (Кубарев, 1987, с. 131).

В.Д. Кубарев выступил также против попыток В.А. Могильникова и А.С. Суразакова выделить кара-кобинскую культуру, синхрон­ную пазырыкской. По мнению ученого, более правомерно говорить о существовании в ГPgRABD0EPgQ8- Алтае в У1-П вв. до н.э. одной пазырык- ской культуры с разными типами погребений (Кубарев, 1992а, с. 115-116).

Достаточно подробно проблему этнической истории и этноге­неза кочевников Горного Алтая исследовал Л.С. Марсадолов. Осо­бое внимание при построении своей культурно-хронологической концепции он обратил на возможности применения при датировке памятников радиоуглеродного (¹⁴С) и дендрохронологического ме­тодов. Им было произведено комплексное датирование пяти боль­ших Пазырыкских курганов, Первого Туэктинского, Шибинского курганов Горного Алтая и кургана Аржан в Туве (МарсадоwQв, 1985, с. 7-10; Марсадолов, Зайцева, Лебедева, 1994; Марсадолов, Зайцева, Семенцова, Лебедева, 1996; и др.).

Исследователь неоднократно указывал на возможность при­вязки «плавающей» саяно-алтайской дендрошкалы к американской, «протяженностью около 8 тысяч лет». Это даст в перспективе воз­можность определять дату сооружения курганов с точностью до года (Марсадолов, 1985, с. 10). Первые такие сопоставления были сделаны Л.С. Марсадоловым (1996а, с. 50-51) в июне 1994 - январе 1995 гг. В результате были определены абсолютные даты Первого, Второго, Пятого Пазырыкских и Первого Туэктинского курганов.

Первоначально, в середине 1980-х гг., Л.С. Марсадолов отнес памятники Алтая к двум этапам. Первый, майэмирский, период он датировал УШ-УП вв. (возможно, 1-й четвертью VI в.) до н.э. и включил в него две группы памятников («вытянутые» и «скорчен- ники»). Второй, пазырыкский, этап условно укладывался им в рам­ки У1-1У вв. до н.э. (Марсадолов, 1985, с. 10-11). Исследователь также обратил внимание на то, что завершение майэмирского и начало пазырыкского этапов синхронно ряду исторических собы­тий, в частности, разгрому Ассирии мидийцами, походом скифов в Малую Азию, усилению державы Ахеменидов. Завершение пазы- рыкского этапа совпадало с военными операциями Александра Ма­кедонского I- Малой и Средней Азии, что привело к большим пере­мещениям племен и народов (330-320 гг. до н.э.) (Там же, с. 15).

В книге, посвященной истории изучения памятников Алтая УШ-1У вв. до н.э., Л.С. Марсадолов (1996а, с. 52) дополнил свои ранее сделанные выводы реконструкцией этнических и этногене- тических процессов, протекавших в рассматриваемом регионе. Он выделил два культурно-хронологических этапа: УШ-УП вв. до н.э. и У1-1У вв. до н.э. Немного позднее ученый отодвинул границы второго этапа до III в. до н.э. (У1-111 вв. до н.э-.), оставив его кон­кретное наполнение без изменений (Марсадолов, 2000а, с. 47). В рамках двух вышеобозначенных этапов он отметил по археоло­гическим объектам локальные этнокультурные группы, которые, возможно, соответствовали расселению древних племен («улуг- хорумцы», «куртусцы», «куюмцы», «семисартцы», «саглынцы», «быстрянцы», «кара-кобинцы», «чиликтинцы», «майэмирцы», «ир- тышцы», «кула-жургинцы», «каменцы», «пазырыкцы») (Там же, с. 48-49). Л.С. Марсадолов (2000а, с. 16; 2001, с. 25) поддержал ини­циативу Ю.Ф. Кирюшина и А.А. Тишкина (1997; 1999) выделить для памятников раннескифского времени центральных районов Алтая бийкенскую культуру, а название «майэмирская культура» согласился вместе с другими исследователями закрепить за памят­никами западных и северо-западных предгорий этого региона, что определенным образом подтверждало его ранние разработки (Мар- садолов, 1985). Некоторая корректировка этого подхода нашла от­ражение чуть позже. В частности, она заключалась в предложении выделить на Алтае новую «чуйскую» археологическую культуру раннескифского времени, памятники которой распространены в бассейнах рек Чуи, Юстыда, Ак-Алахи, Аргута, Верхней Бухтармы (Марсадолов, 2001, с. 26; 2002б, с. 107).

Развивая теорию этногенеза «пазырыкцев», Л.С. Марсадолов (1997б, с. 22-24, 42) провел сопоставление материалов из тумулу- сов Гордиона (Турция, VШ-VП вв. до н.э.) и Алтая (У1-ГУ вв. до н.э.), указав на черты EEERQQдства в погребальном обряде и в инвента­ре, свидетельствующие, по мнению автора, о существовании опре­деленной преемственности между ними. В целом же этногенетиче- ское развитие «пазырыкцев» происходило в несколько этапов по следующей схеме: Синташта (Синташтинский могильник, погребе­ния 10, 16 - XVП-XVI вв. до н.э.) - памятники срубной культуры (ХУ-ХГГ вв. до н.э.) - переходные памятники (ХГ-ГХ вв. до н.э.) - киммерийцы, Гордион (УШ-УГГ вв. до н.э.) - «пазырыкцы» (УГ-ГУ вв. до н.э.) (Марсадолов, 1997а, с. 80).

В предложенной концепции Л.С. Марсадолов попытался отра­зить сложную картину культурно-исторического развития кочевни­ков. Исследователь указал на приход- пазырыкского этноса из Пе­редней Азии на Алтай после известных исторических событий. В дальнейшем следует особое внимание обратить на данные, сви­детельствующие о перемещении сакских племен в данный регион в VII - начале VI вв. до н.э. (Шульга, 1998а, с. 709). Существование таких этнокультурных связей подтверждается материалами Алтая, Казахстана и Восточного Туркестана (Литвинский, 1984, с. 13-14; Литвинский, Погребова, Раевский, 1985; Погребова, Раевский, 1988; Шульга, 1997; 1998а; и др.). Нужно также отметить перспек­тивность комплексного подхода Л.С. Марсадолова к датированию памятников с привлечением методов естественных наук и данных археологии. Создание абсолютной дендрохронологической шкалы позволит существенно продвинуться в решении проблем культур­но-хронологичесDoEPgQzBD4- характера.

Определенным своеобразием отличалась схема культурно­хронологического развития скотоводов Горного Алтая и Восточно­го Казахстана скифской эпохи, разработанная группой казахских археологов в составе К.А. Акишева, К.М. Байпакова, М.К. Кадыр- баева, Б.Е. Кумекова и некоторых других исследователей (Исто­рия..., 1977, с. 187-264). В одной из обобщающих академических работ «История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней» (1977) М.К. Кадырбаев при поддержке своих коллег попы­тался обосновать выделение трех этапов развития культуры вос­точно-казахстанских племен эпохи раннего железа: 1) майэмирско- го - УП-У1 вв. до н.э.; 2) берельского - У-1У вв. до н.э.; 3) кула- жургинского - Ш-1 вв. до н.э.

Первый, майэмирский, этап характеризовался учеными прак­тически так же, как это в свое время делал М.П. Грязнов (1947). Особо археологи обратили внимание на несколько курганов (Кур­ту-11), датированных С.С. Сорокиным (1966) более ранним, чем майэмирский этап, временем - 1Х-У111 вв. до н.э. (История..., 1977, с. 256-257). Решение проблемы культурно-хронологического опре­деления этих памятников, не совсем вписывающихся в традицион­ную схему, оставлялось исследователями на последующий D8ENQRABDgEPgQ0- изучения культуры «ранних кочевников». Очевидно, это осознава­ли и сами исследователи, поскольку столкнулись с ранними погре­бениями из могильника Курту-П, которые невозможно было соот­нести с концепцией ранних кочевников Горного Алтая, разрабо­танной М.П. Грязновым в 1930-1940-е гг.

Надо также отметить, что к моменту написания и публикации «Истории Казахской СССР с древнейших времен до наших дней» еще не были до конца обработаны и осмыслены результаты раско­пок кургана Аржан в Туве. На основании анализа материалов из этого комплекса М.П. Грязнов (1978; 1979; 1983) сначала предло­жил выделить «начальный этап скифской культуры (УШ-УEHw- вв. до н.э.), а затем и аржано-черногоровскую фазу (УШ-УП вв. до н.э.) в развитии скифо-сибирских культур. Курганы из могильника Курту- 11 были использованы исследователем немного позднее как раз для наполнения конкретным содержанием вышеуказанных культурно­хронологических дефиниций.

Второй, берельский, этап (У-1У вв. до н.э.) культуры скотово­дов Восточного Казахстана характеризовался главным образом по материалам Большого Берельского кургана с указанием на широкое распространение аналогичных памятников по Горному Алтаю (Ис­тория., 1977, с. 259-261). Иследователи особо указали на то, что памятники верховьев Бухтармы (Берель, Кок-Су-1 и др.) являются органической частью культуры пазырыкского типа, ареал которой охватывал территорию Алтая и Тувы. Объекты этой этнической группы довольно существенно отличаются от синхронных некропо­лей соседней степной зоны Иртыша и Зайсанской котловины. Так, в обозначенном регионе насыпи курганов возводили из земли и галь­ки, а в погребальных сооружениях редко встречены захоронения лошадей и деревянные срубы.

Существенные изменения в культуре номадов Восточного Казахстана происходят на третьем, кулажургинском, этапе (111-1 вв. до н.э.). В степных районаEU- между Тарбагатаем и вер­ховьями Иртыша получают распространение погребальные со­оружения так называемого кулажургинского типа в виде камен­ных ящиков. Умерших людей укладывали в них в вытянутом по­ложении на спине и ориентировали головой на восток или запад. Как исключение, встречено несколько погребенных в скорченном положении на правом боку. Уже в конце берельского этапа по­всеместно бронза стала вытесняться железом. Этот процесс полу­чил свое логическое завершение в кулажургинское время (Там же, с. 261-262). По мнению казахстанских исследователей, «создате­лями кулажургинской культуры была местная племенная группа, родственная древним насельникам Семиречья». Об этом свиде­тельствуют этнокультурные связи, которые прослеживаются по таким покBDAENwQwBEIENQQ7BE8EPA-: форма глиняной и деревянной посуды, топо­графия могильников, расположенных цепочками, структура и форма насыпей, широтная ориентировка захоронений, помещение в могилы частей барана, близость бронзовых изделий. Кроме того, прослеживается сходство в антропологическом типе населения степей Восточного Казахстана и Семиречья. «Его основу состав­ляли европеоидный тип с небольшой монголоидной примесью» (Там же, с. 263-264). Следует указать, что существовала и другая точка зрения. С.С. Черников (1951), под руководством которого проводились раскопки Кулажургинского могильника, считал, что в верховьях Иртыша была распространена своеобразная кочевая культура определенного племени «у-ге», тесно связанная с куль­турой усуней и развивающаяся на местной еще ан0BEAEPgQ9BD4EMgRBBDoEPgQ5- ос­нове. Он назвал эту культуру «кулажургинской» и датировал III в. до н.э. - I в. н.э. (Черников, 1975). Следует указать, что С.С. Чер­ников раскопал 5-й Чиликтинский курган, материалы которого оказали существенное влияние на изучение многих проблем ски- фо-сакского мира. Позднее Л.С. Марсадолов (1996а, 2000в) уд- ревнил памятники кулажургинского типа и их раннего этапа до УШ-УП вв. до н.э.

Рассмотренная выше схема этнокультурного развития ското­водов горных районов Восточного Казахстана и соседних террито­рий была разработана под влиянием двух основных факторов. Во- первых, количество накопленного к тому времени материала явно не сgQтветствовало уровню указанных интерпретационных разра­боток. Во-вторых, учитывая национальное самосознание казахских ученых, становится вполне понятным их стремление оформить ре­шение культурно-хронологических проблем по древней истории, опираясь прежде всего на «свои» казахстанские материалы, что достаточно хорошо прослеживается в выделении исследователями берельского этапа по результатам раскопок Берельского кургана, который бесспорно относится к пазырыкской культуре Горного Алтая. Последнее положение признается и самими казахстанскими археологами. Это, однако, не помешало им учитывать при выделе­нии берельского этапа административное (национальное) деление Центрально-азиатского региона, а не особенности его культурно­исторического развитBDgETw-.

Несмотря на то, что рассмотренная схема этнокультурной ис­тории древних скотоводов Восточного Казахстана и Алтая носила конъюнктурный характер и выполняла определенный социально­национальный заказ, тем не менее она продемонстрировала необ­ходимость дальнейших разработок в этой области с опорой на но­вый фактический материал.

После провозглашения независимости Республики Казахстан начался новый этап в изучении казахскими археологами скифской эпохи горных районов Восточного Казахстана. Повышение интере­са к этQму периоду связано с попыткой руководства страны выра­ботать при поддержке научных кругов и общественности единую национальную концепцию истории казахского народа. Для реали­зации такой задачи был осуществлен целый комплекс мероприя­тий. В частности, научным сотрудником Института археологии им. А.Х. Маргулана Министерства образования и науки Республи­ки Казахстан З.С. Самашевым во 2-й половине 1990-х гг. был раз­работан проект «Скифо-сакская культура Казахстанского Алтая: проблемы генезиса и преемственности культур». Данный проект предполагал комплексное изучение культуры скотоводов указанно­го региона с привлечением разработок и достижений как естест­венных, так и гуманитарных наук. Начиная с 1997 г. под руково­дством З.С. Самашева стали осущеBBEIEMgQ7BE8EQgRMBEEETw- регулярные исследо-

вания курганов номадов скифской эпохи на могильниках Берель, Тар Асу-1, Майэмир и др. Для более успешного выполнения проек­та был создан Общественный фонд поддержки историко­археологических памятников и культурного наследия «Берел». Предварительные результаты проделанной работы уже нашли свое отражение в серии печатных изданий (Самашев, Франкфорт, Ермо­лаева и др., 1998; Самашев, Жумабекова, Сунгатай, 1999; Самашев, Франкфорт, 1999; Самашев, Базарбаева, Жумабекова, Сунгатай, 2000; Горбунов, Самашев, Северский, 2000; Самашев, Фаизов, Ба­зарбаева, 2001; и др.).

APA-font size=2 color=black face="Times New Roman">В 80-е - начале 90-х гг. XX вв. резко увеличились масштабы раскопок памятников скифской эпохи, что было связано с процес­сом строительства различных объектов народного хозяйства. В эти годы на Алтае работали археологические отряды из различных научных учреждений России. Накопление новых материалов по рассматриваемому периоду позволило ученым приступить к ос­мыслению полученных данных и реконструкции культурно­исторической ситуации не только в горно-алтайском регионе, но и в целом в Центральной Азии (Волков, 1990; и др.).

В 1986 г. Н.Ф. Степанова, опираясь на результаты своих рас­копок и работы другOARF- исследователей, выделила особый «тип по­гребений в каменных ящиках» раннескифского времени (VIII- VI вв. до н.э.) и называла его «куюмским». При этом она указала на отсутствие сходства между этими объектами и пазырыкскими, что свидетельствовало о существовании двух культурных традиций (Степанова, 1986, с. 80-81). Выделение куюмского типа памятников являлось новым подходом в первоначальном культурно­

хронологическом осмыслении полученных результатов. Однако дальнейшего полноценного развития эта идея не получила, что при­вело позднее к возникновению определенных искусственных схем (Кирюшин, Тишкин, 1997, с. 24-25).

Определенное внимание изучению этнокультурной истории Алтая уделил в своих работах П.И. Шульга, основываясь на мате­риалах собственных полевых исследований. В одной из статей на­чального периода научной деятельности он попытался обосновать существование в Горном Алтае в VI—II вв. до н.э. одной пазырык- ской культуры, в рамках которой можно выделить несколько типов погребений (в срубах, каменных ящиках, в каменной обкладке мо­гилы) (Шульга, 1986, с. 21-23). Рассматривая вопрос о происхож­дении пазырыкской культуры, исследователь поддержал точку зре­ния В.А. Могильникова (1986а, с. 44-45), согласно которой эта культура сформировалась на основе местного населения ранне­скифского времени и пришлRL-х племен, вероятно, с территории Ка­захстана (Шульга, 1998г, с. 703). Он пришел к выводу, что можно выявить определенные элементы взаимосвязи раннескифской и пазырыкской культур Горного Алтая по следующим показателям: «...преемственность погребального обряда «куюмцев» УП-У1 вв. до н.э. и «кара-кобинцев» (Могильников, 1986а); сохранение неко­торых особенностей раннескифской упряжи; сохранение до V в. до н.э. раннескифского обычая не ставить в могилу керамической по­суды; появление во 2-й половине VII - начале VI вв. до н.э. захоро­нений в ямах глубиной 1,5-3 м с положением в одну яму на при­ступку лошадей (Карбан-1, Машенка-1, возможно, Солонечный Белок, кург. 2) или их шкур (Чесноково-1), ориентированных в од­ну сторону с человеком, наличие сажистого пятна под головой (BoEMARABDEEMAQ9--1); сохранение на всем протяжении существования пазы- рыкской культуры поселенческой керамики кастахтинского типа, бытовавшей на Алтае с VII, а быть может, с VIII в. до н.э.» (Шульга, 1998, с. 708-709). П.И. Шульга также обратил внимание на имевшиеся антропологические данные. По его мнению, близость антропологического типа «пазырыкцев» и кочевников Парфии, Се­верной Бактрии, Маргианы во многом связана с перемещением сак- ского населения на Алтай и в Восточный Казахстан в VII - начале VI вв. до н.э., а не приходом в 584-583 гг. до н.э., как считает Л.С. Мар- садолов, нового населения из Передней Азии. Исследователь также высказался о неправомерности искать прародину «пазырыкцев» на территории Китая, поскольку, во-первых, китайские изделия встре­чаются только в достMARCBD4ERwQ9BD4- поздних пазырыкских памятниках, а во- вторых, «большая часть «китайских» образов таковыми, по- видимому, не является» (Там же, с. 709-710).

В одной из своих последующих работ по проблемам этно­культурной истории номадов Алтая П.И. Шульга (1999а, с. 248) окончательно формулирует свой вывод о том, что пазырыкская культура (УЕ-Ш вв. до н.э.) сформировалась, с одной стороны, под влиянием внешнего импульса, а с другой - от «куюмцев», «семи- сартцев» и от раннескифского населения предгорий и примыкаю­щих южных территорий. Из этого следует, что «смена раннескиф­ской культуры пазырыкской не означала массовой смены населе­ния Горного Алтая». В свою очерNQQ0BEw- сооружение к середине VI в. до н.э. грандиозных курганов (Туэкта, Башадар) в Центральном

Алтае означает, что уже к этому времени данная территория явля­лась священной для «пазырыкцев», их «геррами» (Там же).

Исследователь также предложил выделить, кроме кара- кобинского и пазырыкского, еще и третий тип памятников, не дав ему определенного названия. Основными особенностями таких объектов являются: захоронения (часто парные) в срубах, деревян­ных рамах и сооружениях из камня с деревянным перекрытием; умершие ориентированы на восBEIEPgQ6- или юго-восток; расположение инвентаря во всех погребениях одинаково (Шульга, 1999а, с. 247).

Надо подчеркнуть, что проблема выделения новых типов по­гребальных памятников требует отдельного рассмотрения. В данном случае следует лишь отметить, что отнесение разных погребальных сооружений к одному типу погребения представляется не совсем правомерным. Это связано с тем, что в контексте разработанного отечественными археологами традиционного подхода к погребаль­ному обряду пазырыкской культуры погребальные конструкции яв­ляются, если не единственным, то наиболее определяющим показа­телем при выделении конкретного типа захоронения (ДаRIBDoEPgQyBEEEOgQ4BDk-, 2001г). Можно указать, например, на погребения в рамах (Тишкин, Дашковский, 1997б; 1998б-в), которые в совокупности с рядом дру­гих черт погребального обряда (в том числе и не характерных для «классических» пазырыкских памятников: ориентация курганных цепочек (по линиям ЮЮЗ-ССВ, ЮЗ-СВ, З-В), вытянутое положе­ние умершего и др.) встречаются главным образом на памятниках, расположенных в районе нижнего и среднего течения Катуни и верхнего течения Ануя. Вероятнее всего, зафиксированные особен­ности погребального обряда являются следствием взаимодействия племен предгорной зоны с населением западных и северо-западных районов Алтая (Дашковский, 2001г), а также отражают разные пе­риоды развития пазырыкской культуры и свидетельствуют о много­образии этQ9BD4EOgRDBDsETARCBEMEQAQ9BEsERQ- ситуаций.

В марте 1999 г. в Барнауле после Международной научной конференции «Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредель­ных территорий» состоялся «круглый стол», на котором обсужда­лась инициатива Ю.Ф. Кирюшина и А.А. Тишкина (1999) о выде­лении на Алтае бийкенской археологической культуры раннескиф­ского времени. Подобное предложение встретило как поддержку, так и критику со стороны коллег. В ходе обсуждений впервые было выработано коллективное решение закрепить название «майэмир- ская культура» за памятниками, раскопанными на территории юго-западных, западных и северо-западных предгорий Алтая, а обозначение «бийOgQ1BD0EQQQ6BDAETw- культура» связывать с археологически­ми объектами Центрального Алтая и сопредельных с ним района­ми. Такое решение было обусловлено уровнем проведенных иссле­дований. П.И. Шульга, разделяя данный подход, отразил свою по­зицию в специальной статье, где им сформулированы основные характеристики майэмирской культуры (Шульга, 2000, с. 148-150). Постепенно исследователи стали склоняться к точке зрения Ю.Ф. Ки­рюшина и А.А. Тишкина (1997, 1999), а также к выработанным в ходе дискуссии положений о культурах раннескифского времени Алтая и сопредельных территорий (Марсадолов, 2000в, 2001, 2002а; Шульга, 2000б, 2001; Дашковский, 2001г, 2002в; и др.).

В 1990-1995 гг. Западно-СOAQxBDgEQARBBDoEOAQ5- отряд Северо-Азиатской комплексной экспедиции Института археологии и этнографии СО РАН под общим руководством академика В.И. Молодина в рамках международной программы «Пазырык» проводил широкомасштаб­ные работы на высокогорном плато Укок (Юго-Восточный Алтай) (Derevyanko, Molodin, 1994). В изучении древних памятников при­нимали участие ученые из Японии, Бельгии, Англии, США, Фран­ции, Южной Кореи (Древние культуры..., 1994, с. 3-4). За корот­кий срок была составлена археологическая карта микрорайона, где выявлено более 100 разновременных и разнокультурных объектов (Деревянко, Молодин, 1992; Молодин, 1993, 2000; Полосьмак, Мо- лодин, 2001; и др.). Приоритетным направлением было изучение пазырыкских памятников, среди которых В.И. МолодиныQ8- были раскопаны отдельные курганы на могильниках Бертек-1 (Молодин, Соловьев, 1994а, с. 60), Бертек-10 (Молодин, Мыльников, 1994а, с. 60), Бертек-12 (Molodin, 1992, p. 23-27; Молодин, Мыльников, 1994б, с. 76), Бертек-27 (Молодин, Соловьев, 1994б, с. 88), Мойнак- 2 (Молодин, Каен-Делайте, Массар и др., 1993, с. 21-27; Полось­мак, Молодин, 2001), Кальджин-6 (Молодин, Новиков, 1994, с. 33­35), Верх-Кальджин-II (Молодин, 1995б, с. 87; 1995а, с. 292-293). Исследование этих памятников позволило ученому предложить свою концепцию этногенеза населения Горного Алтая скифской эпохи (Молодин, 2000, с. 131-142). Основное содержание ее сво­дится к тому, что В.И. Молодин прежде всего поддержал точку зрения В.А. Могильникова, высказанную в 1980-х гг. прошлого века о том, что в рассматриваемый период в- этом регионе сущест­вовало две культуры - кара-кобинская и пазырыкская. Первая культура этнически самодийская генетически уходит к населению раннескифского времени, оставившему после себя так называемые погребальные памятники усть-куюмского типа. Пазырыкская же культура была в этническом отношении иранско-самодийской и сформировалась в результате пришедших в этот регион носителей бегазы-дандыбаевской (либо близкой ей) культуры. Именно родст­венной (самодийской) этнической подосновой и объясняется, по мнению исследователя, длительное сосуществование пазырыкской и кара-кобинской культур. Упадок пазырыкской культуры связан с хуннской экспансией в конце III - начале II вв. до н.э., в результате чего номады были вынуждены мигрировать на север ЗападноEOQ- Си­бири, где они вступили в контакты с представителями угорских, и, возможно, других этнических образований (Молодин, 2000, с. 11­38 и др.)

В связи с рассмотрением результатов исследований памятни­ков пазырыкской культуры на плато Укок следует указать и на от­дельные выводы по обозначенным выше проблемам Н.В. Полось- мак (1994а-б; 2001а; и др.). Несмотря на то, что проблемы этно­культурной истории и хронологии памятников кочевников Горного Алтая скифской эпохи занимают второстепенное место в творчест­ве Н.В. Полосьмак, тем не менее она уделила им определенное внимание в отдельных своих работах. По мнению исследователь­ницы, уже на раннескифском этапе (в УШ-УП вв. до н.э.) в Горном Алтае сосуществовали группы населения с разными традициями в погребальном обряде: майэмирская, оставившая погребения в ямах, и куюмская - в каменных ящиках. Поэтому ситуация, которая сло­жилась в пазырыкское время (УН вв. до н.э.), во многом обуслов­лена особенностями развития древнего населения Алтая в предше­ствующую эпоху. При этом Н.В. Полосьмак (1994а, с. 138, 210) не исключает, как и М.Т. Абдулганеев, Ю.Ф. Кирюшин, Б.Х. Кадиков (1982), Ю.А. Плотников (1992) и другие, возможность того, что «куюмцы» могли быть продолжателями традиций афанасьевской культуры. Она также отметила, что в пазырыкское время сущест­вовало две основные группы населения: собственно «пазырыкцы» и «кара-кобинцы», хоронившие умерших в каменных ящиках. ИQQCtBEEEOwQ1BDQEPgQyBDAEQgQ1BDsETAQ9BDgERgQw- считает, что распространение кара-кобинских па­мятников в тех же районах, где находятся пазырыкские объекты, и даже на одних могильниках не дает оснований для их выделения в особое культурное образование (Полосьмак, 1994б, с. 138). Что ка­сается датировки пазырыкской культуры, то в одних работах она ограничивает ее рамками VI-I вв. до н.э. (Там же), а в других - VI­II вв. до н.э. (Полосьмак, 1997, с. 51).

В одной из своих статей Н.В. Полосьмак обратила внимание на материалы из погребений северо-западного Синьцзяна (элемен­ты звериного стиля, посуда, оружие, одежда и татуировка). Она указала, что некоторые черты погребального обряда скотоводов Алтая (например, мумификация) имеют аналогии в рассматривае­мой культуре, что определялось образом жизни кочевников в гор­ной местности, общностью основных мировоззренческих представ­лений, постоянными контактами между «пазырыкцами» и населе­нием Синьцзяна, а также, возможно, их этнической однородностью (Полосьмак, 1998, с. 342).

В 80-90-е гг. XX в. на территории Горного Алтая активное изучение памятников скифской эпохи осуществлялось экспеди­циями Алтайского госуниверситета. По результатам проделанной работы опубликованы многочисленные тезисы, сообщения, статьи и изданы две монографии (КирюAQ4BD0-, Тишкин, 1997; Кирюшин, Степанова, Тишкин, 2003). Полученные выводы найдут более под­робное отражение в последующих разделах настоящего издания. Пока лишь обратим внимание на некоторые моменты этнокультур­ного характера. Учитывая развитие элементов конского снаряжения, в рамках раннескифского времени для Горного Алтая были выделе­ны три хронологических периода обозначенной позже бийкенской археологической культуры: 1) ранний (конец IX - середина VIII вв. до н.э.); 2) средний (середина VIII - начало или середина VII вв. до н.э.); 3) поздний (середина VII - 2-я или 3-я четверть VI вв. до н.э.) (Тишкин, 1996а, с. 2б; Кирюшин, Тишкин, 1997, с. 112; 1999). Ис­следователи обратили внимание на то, что наибольшее сходство памятники данной культуры имеют с археологическими объектами соседних региgQ9BD4EMg- (особенно Тувы), а истоки обозначенного явле­ния следует искать в Северо-Западной Монголии и ближайших районах Китая (Кирюшин, Тишкин, 1997, с. 111-112). Также же было отмечено резкое отличие между памятниками Алтая ранне­скифской эпохи и комплексами пазырыкской культуры, так как сопоставление результатов исследований свидетельствует о резком перерыве в генетическом развитии бийкенской общности, произо­шедшем примерно во 2-3-й четверти VI в. до н.э. (Там же).

Рассматривая основные аспекты истории изучения скифской эпохи Горного Алтая, важно обратить внимание на то, что в конце 80-х гг. XX в. наблюдается повышение интереса рядA- исследовате­лей к раннему железному веку Китая (Ковалев, 1992; Миняев, 1991, 1998; и др.), а также к связям Китая и Алтая в скифское время (Пе- реводчикова, 1992, 1994; Полосьмак, 1994б; Ковалев, 1999; Варе- нов, 1999; Bunker, 1989, 1991, 1992, 1997; Oridi, 1994; Haskins, 1988; и др.). В определенной мере эта проблема уже нами обозначалась, однако часть сюжетов еще не представлена. Так, А. А. Ковалев вы­сказал мнение, что в позднескифское время сложилось определен­ное религиозно-политическое единство Ордоса и Саяно-Алтая. Это нашло отражение, с одной стороны, в передвижении групп населе­ния из Ордоса на Саяно-Алтай и Западную Сибирь, а с другой - в формировании на базе саяно-алтайских традиций особой субкуль­туры высшего слоя ордосского общестDIEMA-. Он также сделал предпо­ложение, что, возможно, существовало единство между социальной верхушкой ордосских и алтайских племен (Ковалев, 1999, с. 81­82), но существенных доказательств в пользу этой точки зрения не были приведены. Кроме того, исследователь высказался против отождествления «пазырыкцев» с юечжами, поскольку последние впервые достоверно локализуются китайскими источниками во II в. до н.э. в Ганьсуйском коридоре «между Дуньхуаном и горами Ци- лянь» (Ковалев, 1999). Следует напомнить, что впервые такое сопос­тавление предложил С.И. Руденко (1960), которого поддержали позднее Д.Г. Савинов (1993), Б.И. Кузнецов (1997), В.И. Сарианиди (1989), Ю.В. Тетерин (1994) и некоторые другие ученые. Весомые аргументы в пользу правомерности отождествления номадов Горно­го Алтая и юеHBDYENQQ5- были приведены в одной из совместных статей

С.Г. Кляшторного и Д.Г. Савинова (1998).

К настоящему времени высказаны разные мнения в отноше­нии прародины «пазырыкцев». Часть из них отражена выше. Здесь отметим мнение С.А. Яценко (1996, с. 157), который, обращаясь к анализу ряда образов пазырыкского искусства, предположил, что исходным районом обитания предков «пазырыкцев» мог быть Се­веро-Западный Китай. Однако данная позиция подверглась критике со стороны П.И. Шульги (1998г, с. 709-710).

В 80-е-90-е гг. XX в. ученые, как и в предшествующий период, обращали серьезное внимание на антропологические материалы, полученные в результате раскопок курганов пазырыкской культуры (Алексеев, 1975, Мартынов, Алексеев, 1986; Чикишева, 1994, 1996, 1997, 2000а-г; 2002). Первоначально исследователи использовали идеи, высказанные в 40-50-е гг. XX в. (Дебец, 1948; Алексеев, 1958; и др.) о расовой неоднородности носителей пазырыкской культуры, которая заключалась в наличии представителей европео­идного, монголоидного и метисных типов. В последующие годы по мере накопления антропологического материала исследования в данной области продолжились. В результате было установлено, что основной европеоидный компонент «пазырыкцев» имеет те же ге­нетичесgQ4BDU- корни, что и население кочевых и полукочевых племен скотоводов, обитавших на территории Парфии, Маргианы, Север­ной Бактрии. По мнению Т.А. Чикишевой (1996, с. 251-252), пре­обладание переднеазиатских влияний в пазырыкское время объяс­няется не только контактами, но и притоком групп населения, пе­реселившихся с запада на Алтай еще в эпоху бронзы. Именно в «пазырыкском» социуме сохранился в наименее модифицирован­ном виде антропологический тип, характерный для древних ското­водов Передней и Средней Азии. Обнаружение в антропологиче­ском составе пазырыкских племен автохтонного монголоидного расового компонента, генетически связанного с мощным пластом носителей культур окуневского круга, позволяет поставить под со­мнение определяющую роль расового кgQ8BD8EPgQ9BDUEPQRCBDA- байкальского типа в расогенезе «пазырыкцев». Кроме того, в одной из своих работ Т.А. Чикишева (1997, с. 319) отметила, что «пазырыкцы» и популя­ции Улангома близки части сакских племен, которые сформирова­лись при участии окуневско-карасукского компонента.

С.С. Тур на основе изучения кранилогических материалов из памятников среднего и нижнего течения Катуни отметила наличие в них наряду с другими уралоидного компонента автохтонного проис­хождения. Это свидетельствовало о том, что сходство черепов «па­зырыкцев» этой части Горного Алтая и современных тюрко­самодийских групп Западной Сибири и кетов базируется на общей генетичENQRBBDoEPgQ5- основе, истоки которой уходят в неолит-энеолит (Тур, 1999, с. 205). Дальнейшие результаты исследований С.С. Тур дали дополнительные свидетельства для обоснования положения о том, что население северной периферии пазырыкской культуры было ан­тропологически неоднородным (Тур, 2003, с. 143-145). Специфика его заключается в высоком удельном весе низколицего уралоидного (западно-сибирского) компонента, который отмечается и у «кара- кобинцев». В южном ареале распространения носителей пазырык- ской культуры, где отмечено преобладание европеоидного кранио­логического комплекса, доминировали высоколицые и широколицые типы (Там же).

Указанные антропологичUEQQQ6BDgENQ- данные дают дополнительные факты, подтверждающие предположение ученых о культурно-истори­ческой общности племен Г орного Алтая, Восточного Туркестана, Се­веро-Западной Монголии, Восточного Казахстана, в формировании которой приняло участие население Южной и Западной Сибири, Передней и Центральной Азии.

Следует отметить, что анализ культурно-хронологической си­туации в скифское время в Горном Алтае построен главным обра­зом на материале погребально-поминальных комплексов. Тем не менее привлекаются пока немногочисленные результаты раскопок синхронных поселений. Это привело к возникновению ряда про­блем, связанных с установлQ1BD0EOAQ1BDw- их датировок и культурной при­надлежности (Шульга, 1995; Абдулганеев, 1998, с. 168; Дашковский, 1998в; и др.). П.И. Шульга в свое время предложил условно разде­лить поселения на две группы: «скотоводческие» и «земледельче­ские». Первая, наиболее многочисленная, связана, по его мнению, с собственно «пазырыкцами» и «кара-кобинцами», а вторая, к которой относится всего несколько памятников, - с автохтонным населением, проживавшим еще до прихода пазырыкских племен и позже (Шуль- га, 1990, 1996). Подобный подход к проблеме вызвал у некоторых исследователей ряд возражений (Абдулганеев,1998, с. 168; Дашков- ский, 1998в, с. 184), в том числе и по вопросу о необходимости пере- датировать земледельческую группу памятников. По мнению М.Т. Абдулганеева (1998, с. 168), эту совокупность поселений- следу­ет относить не к скифскому, а к гунно-сарматскому времени и свя­зывать с материалами булан-кобинской культуры.

При рассмотрении проблем изучения этнокультурного разви­тия кочевников Горного Алтая скифской эпохи можно выделить две основные и противоположные тенденции, связанные с установ­лением хронологии исследованных объектов. С одной стороны, памятники «удревняются». При этом используются традиционные археологические методы, а также привлекаются данные дендро­хронологического и радиоуглеродного анализа (Медведская, 1992; Исмагилов, 1989, 1993; Марсадолов, 1996, с. 48; Марсадолов, Зай­цева, Лебедева, 1994; Марсадолов, Зайцева, Семенцов, ЛеxBDUENAQ1BDIEMA-, 1996; Зайцева, Васильев, Марсадолов. и др., 1997; Семенцов, Зай­цева и др., 1997; и т.д.). С другой стороны, вторая группа ученых, опираясь на анализ предметов вещевого комплекса и письменные источники, указывает на необходимость «омоложения» скифских комплексов Евразии, в том числе и пазырыкских курганов (Раев, 1984, 1989; Погребова, 1993; Раевский, 1993; Тохтасьев, 1993; Чу­гунов, 1993; Членова, 1997; и др.). В дискуссии по проблемам хронологии памятников Алтая раннего железного века в большей или меньшей степени участвовали М.П. Грязнов, С.И. Руденко,

С.В. Киселев, С.С. Сорокин, Л.С. Марсадолов, В.Д. Кубарев, Н.Л. Членова, Д.Г. Савинов, А.С. Суразаков, В.И. Молодин, Н.В. Полосьмак, Н.Ф. Степанова, П.И. Шульга, С.М. Киреев, В.А. Кочеев, В.С. Миронов и некоторые другие (Кубарев, 1991; Марсадолов, 1996, 2002а; Кирюшин, Тишкин, 1997; Дашковский, 2001 г, 2002в; и т.д.). Именно решение вопроса о датировках, исхо­дя из двух выше обозначенных позиций, привело к выработке раз­личных концепций и культурно-хронологических схем.

Одной из работ, посвященной этой проблеме, является моно­графия Н.Л. Членовой «Скифы и Центральная Азия. Дата кургана Аржан и его место в системе культур скифского мира». В ней под­робно рассматривается датировка «опорных» скифских курганов, прежде всего Аржана, на основе традиционного анализа археол4ArQQzBDgERwQ1BEEEOgQ4BEU- источников. В результате Н.Л. Членова (1997, с. 26 и др.), как и в предыдущих своих публикациях, настаивает на необходи­мости пересмотреть датировку кургана Аржан в сторону его «омо­ложения» до УП-У1 вв. до н.э., что в свою очередь ведет к пере­смотру дат «опорных» памятников скифского времени Горного Алтая и других регионов. Следует отметить, что такой традицион­ный подход автора названной монографии к решению проблемы хронологии через установление аналогий отдельным предметам ве­щевого комплекса при полном игнорировании методов датировки естественных наук не позволяет в полной мере решать проблемы культурно-хронологического характера на современном этапе разви­тия науки (Дашковский, 2001 г). Поэтому выводы Н.Л. Членовой вы­звали обоснова9BD0ESwQ1- возражения у археологов (Шер, 2000, 2002; Марсадолов, 2002; и др.) и специалистов радиоуглеродного анализа (см.: Радиоуглерод и археология, 1997, вып. 2, с. 40, 47, 79, 86).

Отдельные аспекты изучения скифской эпохи Горного Алтая были затронуты Н.А. Боковенко. В 1986 г. на конференции «Скиф­ская эпоха Алтая» он предложил в рамках раннескифского времени (1Х-У1 вв. до н.э.) выделить пять вариантов погребального обряда всадников, имеющих определенные территориально-хронологичес­кие границы. Отдельные комплексы из Горного Алтая исследователь отнес к первому варианту, особенностями которого являлось сле­дующее: захоронение воина и снаряженного коня на уровне дEQAQ1BDIEPQQ1AK0EMwQ+ горизонта в отдельных срубах (клетях) или в очень не глубоких ямах. Кроме того, были выделены некоторые причины, обусловив­шие в самом начале I тыс. до н.э. переход к комплексной системе скотоводства, а также отмечено, что основные предпосылки и усло­вия формирования культур ранних кочевников сложились во II тыс. до н.э. в среде степных культур эпохи бронзы (Боковенко, 1986б, с. 46-47). В своей диссертации «Начальный этап ранних кочевников Саяно-Алтая (по материалам конского снаряжения)» Н.А. Боковенко (1986а) обозначил начало формирования «скифской формы узды» 1Х-УШ вв. до н.э. и на большой источниковой базе создал типоло­гию всех элементов конского снаряжения. Используя различные ме­тоды анализа, он уточнил датировки, а также характеристики от­DQENQQ7BEwEPQRLBEU- опорных комплексов и осветил специфику начального этапа культуры ранних кочевников (Там же). Позднее, в 1994 г. исследова­тель в одной из своих работ отметил, что происхождение «царских» всаднических захоронений Аржана можно связать с реформацией погребального обряда наиболее элитных представителей андронов- ской общности - «колесничих» - вождей. Начальный период эпохи ранних кочевников Центральной Азии состоял, по мнению ученого, из двух этапов: 1) «скрытый» этап (конец Х-1Х вв. до н.э.), характе­ризующийся освоением лошади под верх, появлением погребений на уровне древнего горизонта с конями и формированием снаряжения всадника и коня; 2) аржанский этап (VIII - самое начало VII вв. до н.э.), отличительными чертами которого является формирование элитарBD0ESwRF- традиций во всех компонентах культуры и окончательное сложение раннескифского комплекса (Боковенко, 1994, с. 43-44).

Что касается хронологии существования на Алтае пазырыкской культуры, то большинство ученых ограничивают такой период VI-!! вв. до н.э. Сформировалась данная общность в результате сложных этногенетических процессов. Упадок культуры связан с военной экспансией хунну, в результате чего одна часть «пазырыкцев» (юеч- жей?) переместилась в Среднюю Азию и на другие территории, а другая, возможно, приняла участие в формировании новой булан- кобинской культуры. Стоит отметить, что до конца не разработана внутренняя периодизация пазырыкской культуры, что связано с дис­куссией об «омоложении»/«удревнении» скифских памятников. От­дельной проблемой является выделение локальных вариантов, на что уже обращалось внимание (Тишкин, Дашковский, 1998г, 2003а; Ми­ронов, 1999; Степанова, 2000). В сложившейся ситуации перспек­тивным является комплексный подход в изучении скифских древно­стей на широкой источниковой основе, а не только на материалах «элитных» курганов. Следует сделать особый упор на естественно­научные методы датирования и создание абсолютной дендрохроно­логической шкалы евразийских степей. Междисциплинарный под­ход, реализованный исследователями Института археологии и этно­графии СО РАН вместе с отечественными и зарубежными учеными различных специальностей, дал возможность- существенным образом расширить наши представления о многих сторонах жизнедеятельно­сти носителей пазырыкской культуры (см.: Феномен..., 2000).

Для решения некоторых вопросов этнокультурного разграниче­ния целесообразно провести археологические раскопки в слабоизу­ченных районах Горного Алтая (Кирюшин, Тишкин, 1999). Особо следует обратить внимание на материалы из Передней Азии, Вос­точного Туркестана, Синьцзяна, Северо-Западной Монголии и Ки­тая, которые современные отечественные археологи слабо исполь­зуют из-за публикации их главным образом на иностранных языках. Между тем именно анализ всей совокупности источников, в том числе и с соQ/BEAENQQ0BDUEOwRMBD0ESwRF- территорий, позволит значительно продви­нуться в реконструкции культурно-исторических процессов, проте­кавших в изучаемом регионе в скифское время.

Таким образом, анализ основных культурно-хронологических концепций развития культуры ранних кочевников Горного Алтая показал, что многие проблемы еще далеки от своего окончательного решения. Позиция авторов по указанной проблематике базируется в основном на материалах изученных погребально-поминальных комплексов и заключается в следующих положениях. По нашему мнению, скифская эпоха Горного Алтая охватывает период с конца IX в. до рубежа Ш-П вв. до н.э. В настояще1- время исследователя­ми определены две археологические культуры (бийкенская (конец IX - 2-3-и четв. VI вв. до н.э.) и пазырыкская (У1-11 вв. до н.э.)), памятники которых располагаются в основном в центральных и сопредельных областях этого региона. К настоящему времени изу­чено более 1000 курганов раннескифского и пазырыкского времени (Кирюшин, Тишкин, 1997, 1999; Кирюшин, Степанова, Тишкин, 2003), что позволяет в достаточной мере реконструировать процес­сы этнокультурного развития кочевников в этом районе Азии. Для этого целесообразно рассмотреть основные стороны погребального обряда указанных общностей и выявить динамику традиционных, инновационных и синкретичных элементов. Такие материалы бу­дут способствовать продуктивному оформлению и представлению культурно-хроно7BD4EMwQ4BEcENQRBBDoEPgQ5- схемы развития населения Алтая в раннем железном веке.