А.В. Харинский Иркутский государственный технический университет, г. Иркутск, Россия КУРУМЧИНСКАЯ КУЛЬТУРА: МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ

В 1937 г. А.П. Окладников первым из исследователей определяет время существования «курумчинской культуры» VI-X вв. н.э., однако обходит стороной вопрос о ее сближении с древними гулиганями-курыканами (1937). Развитие идеи о соотношении курумчинцев с курыканами отмечается лишь в последующих его работах (Окладников, 1948, 1955). Время существования культуры определяется им на основании датируемых событий, зафиксированных в письменных источниках, в контексте которых упоминались курыканы.

современный анализ археологических материалов, полученных Б.Э. Петри во время раскопок в долине р.Мурин, позволяет говорить о их смешанном характере. Время бытования муринских артефактов определяется VIII-XIV вв. (Дашибалов, 1994), а если учесть, что в состав коллекции вошли также курительная трубка-ганза и подкова, то верхнюю дату муринских находок можно отодвинуть до XVII в. (Харинский, 1995). Провести достоверную хронологическую дифференциацию этих вещей затруднительно. На этом основании однозначно выделить среди них комплекс вещей, имеющих культуроопределяющее значение, невозможно. Его «расплывчатость» поставила под сомнение правомерность употребления понятия «курумчинская культура» в существовавшем до 90-х гг.

Во многом облик вещевого комплекса, на основании которого Б.Э. Петри и была выделена «культура курумчинских кузнецов», определяет керамика с пальцевыми защипами (Харинский, 2001б). Именно эту керамику и было предложено считать культуроопределяющим элементом «курумчинской культуры» (Харинский, 2001: 58). Основным районом ее распространения была Ангаро- Ленская область, где она появляется вместе с погребениями долоновского типа в VIII в. Поэтому период в истории Ангаро-Ленской области, соотносимый с VIII-XII вв., было предложено именовать курумчинским этапом (Харинский, 2001: 114).

Несмотря на значительное расширение за последние двадцать лет фактологической базы по древней истории Прибайкалья, однозначного представления о «курумчинской культуре» среди археологов до сих пор не сложилось. Основываясь на высказываниях некоторых из них, попытаемся разобраться в том, что же такое «курумчинская культура»? С этой целью обратимся к монографиям И.В. Асеева (2003) и Б.Б. Дашибалова (2005), затрагивающим эту проблематику.

И.В. Асеев о курумчинской культуре

По мнению и.В. Асеева какая-то часть «северных гуннов» в Ш-П вв. до н.э. проникла в пределы западного побережья озера Байкал и в Прибайкалье, где были обнаружены памятники с вещами, идентичными гуннским. «однако погребения по своему устройству и положению костяков резко отличались от гуннских, сохраняя, видимо, местные обрядовые традиции» (Асеев, 2003: 120). К числу этих погребений и.В. Асеев отнес захоронения Куркутского комплекса с обрядом трупоположения — Ю-133; КП-4; КП-19. По мнению исследователя, гунны, проникшие в Прибайкалье, растворились в общей массе носителей курумчинской культуры — курыкан, потомков культуры плиточных могил и местных племен (Асеев, 2003: 122). следовательно, истоки курумчинской культуры следует искать во взаимодействии носителей культуры плитчных могил и местных племен. В результате их взаимодействия сформировались курыкане, с которыми и связывается курумчинская культура.

рассматривая этническую принадлежность носителей курумчинской культуры, и.В. Асеев приходит к выводу, что этнический союз трех племен, или уч-курыкан, в орхонских надписях могли составлять: местные племена, потомки глазковцев; забайкальская группа племен — носителей культуры плиточных могил; часть гуннских племен, которая под ударами сяньби-хунну или южных хунну, в начале I тыс. н.э. продвинулась далеко на запад, включая Прибайкалье.

В ходе взаимодействия различных по своему происхождению общностей, в I тыс. н.э. в Прибайкалье складывается племенной союз Уч-Курыкан, т.е. три курыкана тюркских надписей. «Этот племенной союз, видимо, был достаточно сильным, если в 552-553 гг.н.э. курыканские послы в числе представителей других народов явились на погребальное торжество в честь родоначальника орхонских ханов Бумын-Кагана. Курыканы вели комплексное хозяйство: занимались скотоводством, земледелием с применением искусственного орошения, рыболовством, охотой (Асеев, 2003: 173).

Активно привлекая данные антропологии для решения вопросов, связанных с формированием курыканской «этнической общности», исследователь, тем не менее, указывает, что при рассмотрении происхождения и генезиса средневекового населения Прибайкалья и Забайкалья, основной упор им делается на сходство в материальной культуре носителей сопоставимых культурных традиций, но не их генетических контактов, как это принято в палеоантропологических исследованиях (Асеев, 2003: 166).

хужир-нугойский тип              Цаган-Хушун 11-4

Б.Б. Дашибалов о курумчинской культуре

По мнению Б.Б. Дашибалова, курумчинская культура является естественной преемницей культуры хунну, причем, ее следует рассматривать в одном ряду с дальневосточными археологическими комплексами средневекового времени. Носителями курумчинской культуры были гулигани (курыканы). В дальнейшем этот термин трансформировался в кури и фури арабских сочинений, которые являлись не кем иным, как племенем хори — предками современных хоринских бурят (Дашибалов, 2005: 80). Рассматривая вопросы расселения гу- лигань, Б.Б. Дашибалов приходит к выводу, что «переводы (китайские. — А.Х.) дают основания для определения местонахождения гулиганей и южнее Байкала. Исходя из этого, думается, что следует согласиться с теми исследователями, которые размещают их вокруг Байкала» (Дашибалов, 2005: 81).

Подробно рассматривая историю изучения памятников курумчинской культуры, Б.Б. Дашибалов заключает, что «...материалы Б.Э. Петри не могут служить аргументами для выделения курумчинской археологической культуры...» (Дашибалов, 2005: 60), тем не менее, сам исследователь не указывает, что может быть основой для ее выделения. в связи с этим, становится непонятным, какие археологические объекты, исследованные Байкальской археологической экспедицией, организованной в 1984 г., являются курумчинскими и на основании чего. Правда, останавливаясь на особенностях погребального обряда, распространенного в Прибайкалье во второй половине I — первой половине II тыс. н.э., автор относит к курумчинской традиции каменные ящики, сооруженные в могилах; способ положения на правом боку с поджатыми ногами; северовосточная ориентировка умерших (Дашибалов, 2005: 182).

Курумчинские захоронения Б.Б.

Генезис погребальных традиций обитателей Предбайкалья в конце I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э.

Любая культура предполагает наличие носителей. И если есть представители одной культуры, то должны быть и представители других культур. разница между ними заключается, прежде всего, в идентификации. Для «живых» культур основную роль играет самоидентификация носителей, то есть приписывание себе тех черт, которые характеризуют ту культуру, представителем которой ты являешься. Для «мертвых» культур структурирующую роль играет внешняя идентификация. При этом, чем старше культура, тем меньше шансов у исследователей представить ее в целостном виде со всеми слагающими ее компонентами. Зачастую эти недостающие компоненты приходится реконструировать, основываясь на исторических и этнографических параллелях. Дошедшие до археологов компоненты одной культуры не всегда сопоставимы с компонентами другой культуры, поэтому реконструируя ту или иную общность, исследователь основывается на данных разного порядка. Это приводит к тому, что территориальные и временные границы создаваемых археологами культур зачастую не совпадают с ареалом общности, культурный компонент которой использовался для исторических построений.

обращаясь к проблеме генезиса курумчинской культуры, вначале определимся с вопросом ее временной и территориальной локализации. В зону распространения курумчинской культуры и.В. Асеев и Б.Б. Дашибалов включают лесостепное Предбайкалье, побережье озера Байкал и низовья р.селенги. относительно начальных этапов культуры у исследователей нет единого мнения.

и.В. Асеев определяет их Ш-П вв. до н.э., основываясь на материалах захоронений Ю-133; КП-4; КП-19, и связывает с вторжением хунну. Б.Б. Дашибалов датирует начало культуры V в., подтверждая их материалами с могильника Черен- хын I и Баянгол. разобраться в правомерности предложенных исследователями хронологических рамок курумчинской культуры было бы проще, если бы они четко определили один или несколько компонентов (элементов), являющихся для неопределяющими. но такая процедура в работах и.В. Асеева и Б.Б. Даши- балова не проведена, что создает определенные сложности в отнесении тех или иных археологических объектов к курумчинской культуре.

Процесс сопоставления предполагает наличие у каждой из сторон хотя бы по одному компоненту, имеющему схожие по объему и содержанию показатели. В археологических культурах такими показателями может быть керамика, оружие, конское снаряжение, погребальный обряд и т.д. Какие же компоненты выбрать для сопоставления курумчинской культуры с ее окружением? обратимся к мнению Б.Б. Дашибалова. он считает, что погребальный обряд — достаточно консервативная и медленно меняющаяся черта культуры. «сопоставительные аналоги здесь в методическом плане более правомерны, чем, например, выявление сходства предметов материальной культуры, которое может быть обусловлено территориальной близостью, торговыми или иными контактами. А схожесть погребальных обрядов свидетельствует о более существенных и глубоких связях и общности духовных представлений, очевидно, имевших единые истоки» (Дашибалов, 2005: 63). разделяя точку зрения исследователя, остановимся на погребальном обряде как на компоненте (элементе) культуры, который можно использовать для межкультурных сопоставлений.

По мнению и.В. Асеева, курыкане, носители курумчинской культуры, являлись потомками культуры плиточных могил и местных племен. следовательно, погребальный обряд, фиксируемый у них по большинству показателей, должен совпадать. самые ранние захоронения курыкан, отмеченные и.В. Асеевым, сверху перекрывались конструкцией, сложенной из каменных плит в виде шатра или юрты. Умерший располагался на боку с подогнутыми ногами и был ориентирован головой на юго-юго-восток, восток или север. наличие «шатровой конструкции» над могилами, вероятно, способствовало тому, что исследователь отнес эти погребения к курумчинской культуре. По мнению И.В. Асеева, во второй половине I тыс. н.э. курыканские племена сформировались как этническая общность с самобытной материальной и духовной культурой (1980: 143). Их захоронения представлены «шатровыми» могилами с обрядом трупосожжения. Правда, ни в одной из них не обнаружены остатки человеческих захоронений, что привело к тому, что в настоящее время большинство исследователей, занимающихся средневековой археологией Прибайкалья, считают, что шатровые конструкции Приольхонья не являются захоронениями (Свинин, Зайцев, 1982; Зайцев и др., 1986; Дашибалов, 1992, 1995; Бердникова, Яковлева, Горюнова, 1989; Харинский, 2002а; Бородина, Сукнева, 2005; Авраменко, 2007). Эти сооружения трактуются или как ритуальные, или как поминальные конструкции. Какое же тогда отношение имеют захоронения, датируемые концом I тыс. до н.э. началом I тыс. н.э., к поминальным кладкам VI-X вв.? Если основываться на материалах и.в. Асеева, то никакого.

Исследования последних лет сняли завесу таинственности с периода, датируемого II-Iv вв., и долго остававшегося белым пятном в истории лесостепного Предбайкалья. В это время в регионе распространяются захоронения елгинско- го типа, характеризующиеся расположением умершего на боку, с подогнутыми ногами и ориентированного головой на юго-восток (Горюнова, 1993; Горюнова, Пудовкина, 1995; Харинский, 2001, 2002, 2003). Одной из характерных черт ел- гинского погребального обряда является плоская каменная кладка, перекрывающая сверху могильную яму. Преобладают четырехугольные и овальные кладки, но встречаются и конструкции, имеющие обрамление из крупных плит и внутреннее заполнение из мелких камней. К их числу относятся захоронения Куркутский комплекс II — 4 и Цаган-Хушун II — 14 и 15. По периметру их кладок располагались крупные камни размером от 0,3 х 0,9 м до 0,8 х 1,0 м. В центре надмогильной конструкции Цаган-Хушун II — 14 и 15 уложены более мелкие камни, такие же, как и в большинстве елгинских кладок. Единичным пока является и случай сооружения над могилой кладки шатрового типа (Куркутском комплексе I — 133), наличие которой позволило И.В. Асееву сопоставить елгин- ские захоронения с шатровыми поминальными конструкциями и отнести их к курумчинской культуре (Асеев, 1980). Следовательно, считать шатровые конструкции характерной чертой курумчинских погребений не правомерно. В захоронении рубежа эр они являются единичными, а среди археологических объектов второй половины I тыс. они сооружались только над поминальниками.

Каким же образом елгинские захоронения, к которым относятся и погребения KI-133; KII-4, раскопанные И.В. Асеевым, связаны с плиточными могилами? Исследователь прямо указывает на то, что носители курумчинской культуры являются потомками культуры плиточных могил. Так ли это?

Имеющиеся к настоящему времени данные позволяют считать, что елгин- ский погребальный обряд начал формироваться в Южном Забайкалье в V-III вв. до н.э. на основе культурной общности, оставившей захоронения сотников- ского типа (Харинский, 2006). Сотниковцы хоронили умерших на боку с подогнутыми ногами. Погребенные располагались, преимущественно, на правом боку (два захоронения на левом боку), головой на восток или северо-восток. Захоронения были впущены в плиточные могилы (Цыбиктаров, 1998: 107).

В III-II вв. до н.э. сотниковцы мигрируют в Предбайкалье, Баргузинскую котловину, район Еравнинских озер, в долины онона и ингоды. с конца I тыс. восточнозабайкальская и предбайкальская группы сотниковцев развиваются самостоятельно. Первая из них становится основой для формирования носителей дарасунского погребального обряда, а вторая — для елгинцев и пришедших им на смену на побережье Байкала черенхынцев (Харинский, 2001: 106-107).

изменение погребального обряда, фиксируемое у потомков сотниковцев в Предбайкалье, вероятно, было обусловлено влиянием на них со стороны носителей бутухейских погребальных традиций (туркин, Харинский, 2004), с которыми они в Приольхонье соседствовали около ста лет. Под их воздействием восточная ориентировка сотниковцев меняется на юго-восточную, а надмогильные кладки тех и других стали практически одинаковыми — овальная или подпрямоугольная плоская конструкция из камней. изменения, произошедшие с сотниковцами на западном берегу Байкала, привели к формированию новой культурной общности — елгинской.

Попробуем сравнивать погребальный ритуал культуры плиточных могил и елгинских захоронений по трем основным показателям (табл. 1).

Таблица 1. Сравнения элементов погребального ритуала плиточных могил и елгинских захоронений

Из проведенного анализа видно, что погребальный ритуал предбайкаль- ских плиточных могил и елгинских захоронений совпадает только по одному показателю — ориентировка погребенного (рис. 1). Это сходство является примером влияния на елгинцев бутухейских погребальных традиций, с носителями которых они на протяжении значительного периода времени сосуществовали (Харинский, 2004, 2005). Взаимодействие же с плиточниками у елгинцев было минимальным. Оно практически никак не повлияло на передачу погребальных традиций от одних другим.

в настоящее время елгинские захоронения отмечены в четырех районах Предбайкалья: в Ангарской долине; на Верхней Лене; на Северном Байкале; в Приольхонье. Время существования елгинских захоронений на побережье Байкала можно определить III в. до н.э. — IV в. н.э. Для других районов Предбайка- лья верхняя граница елгинского этапа пока остается открытой. Предварительно время бытования погребений елгинского типа в Приангарье определяется II в. до н.э. — VII в. н.э. (Харинский, 2006а)

Возвращаясь к работам И.В. Асеева и Б.Б. Дашибалова, хотелось бы отметить, что оба автора, обобщая материалы по истории Прибайкалья, подходят к

их подбору выборочно. В монографии И.В.Асеева совершенно не упоминается огромный пласт данных, полученный Б.Б. Дашибаловым во время раскопок на могильниках Черенхын I, Баянгол, Бодон I. В свою очередь, Б.Б. Дашибалов обходит молчанием ранние захоронения Куркутских комплексов I и II, как и остальные елгинские погребения. Складывается впечатление, что авторы игнорируют отдельные археологические материалы, которые не вписываются в их концепцию культурно-исторического развития Прибайкалья в !-П вв. н.э. Чтобы не создавать дополнительные трудности в понимании исторических перипетий, происходивших на территории Предбайкалья, предлагаю, как и ранее, именовать курумчинским этапом или культурой период в истории Ангаро- Ленской области, соотносимый с VIII-XII вв, так как именно материал из этого региона послужил основой для выделения Б.Э. Петри культуры курумчинских кузнецов. Для побережья Байкала можно выделить два этапа, соотносимые с концом I тыс. до н.э. — I тыс. н.э. — елгинский (III в. до н.э. — IV в.н.э.) и че- ренхынский              вв.) (Харинский, 2005), тем более, что в археологической

литературе пока не публиковались критические высказывания по поводу этой периодизации.

Этническая интерпретация погребений второй половины I тыс. н.э. с западного побережья озера Байкал

И.В. Асеев и Б.Б. Дашибалов считают, что носителями курумчинской культуры являются гулигани (курыканы) — представители одного из телеских (га- огюйских) племен. В дальнейшем, по мнению Б.Б. Дашибалова, этот этноним трансформировался в «кури» и «фурии», которые явились не кем иным, как племенем хори. Если обратиться к китайским хроникам, из которых исследователи черпают основную долю информации об обитателях Южной Сибири в I тыс. н.э., станет ясно, что до III в. до н.э. теле жили к западу от Ордоса. В конце IV в. они переселились на север (Бичурин, 1950: 213-214) и в V-VI вв. кочевали на обширных пространствах от Большого Хингана до Тянь-Шаня. Вероятно, к V в. следует отнести проникновение теле на юг Сибири — в верховья Енисея, Тун- кинскую долину, низовья Селенги и Поононье. В этих районах поселились племена дубо, гулигань, хусье и байегу. Появление в Приольхонье представителей одного из телеских племен — гулигань (курыкан), вероятно, относится лишь к VIII в. и знаменуется распространением на западном берегу Байкала нового типа захоронений — куркутского (Харинский, 2001: 114).

Исходя из исторических реалий, гулигань не могли быть носителями елгинских погребальных традиций, в том числе и захоронений КТ-133; КП-4; КП-19, исследованных И.В. Асеевым. Как мы выяснили. елгинский погребальный ритуал сформировался задолго до их появления в Южной Сибири. В V в. он претерпевает определенную трансформацию на западном побережье Байкала. Юго-восточная ориентировка погребенных сменяется на северо-восточную, исчезают четырехугольные надмогильные кладки. В регионе распространяется новый погребальный обряд — черен- хынский, генетически связанный с захоронениями елгинского типа. О причинах, повлиявших на изменение елгинского погребального обряда в Приольхонье, можно только догадываться. Возможно, они связаны с культурным влиянием, распространявшимся из Баргузинской долины, где умерших уже в начале I тыс. н.э. хоронили головой на северо-восток. Но вполне вероятны и другие факторы, способствовавшие формированию черенхынского погребального обряда (Харинский, 2001: 113).

Если черенхынцы, которых Б.Б. Дашибалов относит к числу носителей курумчинской культуры, явились продолжателями елгинских погребальных традиций, то тогда они не имеют никакого отношения к гулиганям (курыканам). Обращаясь к происхождению курумчинской культуры, Б.Б. Дашибалов считает, что она является естественной преемницей культуры хунну. В чем же заключается эта преемственность? Чтобы разобраться в этом вопросе попытаемся сравнить захоронения рядовых хунну с черенхынскими захоронениями Приольхонья (табл. 2).

Таблица 2. Сравнение элементов погребального ритуала хунну и черенхынцев.

Практически ни по одному из показателей погребальный ритуал хунну и черен- хынцев не совпадает, что свидетельствует об отсутствии преемственности между этими погребальными традициями (рис. 2). В конце I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э. на территории Предбайкалья не фиксируются захоронения с хуннуским погребальным ритуалом. Распространенные в это время на территории лесостепного Пред- байкалья могилы относятся к елгинской группе погребений, характеризующейся расположением умершего на боку, с подогнутыми ногами и ориентированного головой на юго-восток. В формировании елгинских погребальных традиций также не отмечается хуннуского влияния.

Обращаясь к погребальному ритуалу черенхынцев, хотелось бы обратить внимание и на использование в нем каменного ящика, по мнению Б.Б. Дашибалова, являющегося одним из важнейших элементов курумчинской погребальной традиции. Каменные ящики не встречаются в захоронениях Баргузинской котловины, относимых исследователем к курумчинской культуре. Они фиксируются лишь в Приоль- хонье на могильнике Черенхын I. Из 19 погребений могильника, датируемых второй половиной I тыс. н.э., они встречены только в 8 (могилы № 13, 1б, 18, 34, 35, 41, 43. 54), т.е. меньше, чем в половине. Поэтому этот элемент погребального ритуала не может быт возведен в число признаков, характеризующих черенхынские захоронения, а лишь как фиксируемый в них. Он имеет значительное распространение как в хронологическом, так и в культурном отношении (Харинский, 2001а: 39).

Выводы

До настоящего времени среди археологов нет единого мнения о том, что же такое курумчинская культура. От ее первоначального толкования исследователи отошли так далеко, что настало время вновь возвращаться к первоисточнику. Культуру курумчинских кузнецов Б.Э. Петри сопоставляет с ранней железной эпохой Прибайкалья, прекратившей свое существование под натиском монголов. К памятникам этой культуры он отнес поселения, в том числе и пещерные, а также стоянки. но для этого периода в истории края не выделены никакие типы захоронений. Лишь с поздней железной эпохой Б.Э. Петри связывает шатровые конструкции Приольхонья, которые он считает захоронениями по обряду трупосожжения (Петри, 1928).

После повторных анализов материалов Б.Э. Петри из долины р. Мурин предложено остановиться на керамике уту-елгинского типа как на определяющем элементе культуры курумчинских кузнецов, ареал культуры ограничить Ангаро- Ленской областью, а возраст — концом I тыс. н.э. (Харинский, 2001: 114).

Погребальные и ритуальные комплексы I тыс. н.э. на побережье озера, для предотвращения путаницы, предлагается исключить из числа объектов курум- чинской культуры. в зависимости от их датировки, они могут рассматриваться в рамках елгинского, черенхынского и харанцинского этапов Прибайкалья.

Данные археологии не дают оснований включать побережье Байкала и Приангарье в состав хуннуской державы. Если в этот регион и заходили хунну, то ненадолго, возможно, для сбора нерегулярной дани и совершения торговых операций. наличие в материалах археологических памятников Предбайкалья вещей, имеющих центральноазиатское происхождение или их прототипов, свидетельствует о тесных культурно-экономических связях его обитателей с державой хунну (Харинский, 2004а). распространенный в конце I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э. в лесостепном Предбайкалье елгинский погребальный обряд, вопреки мнению и.в. Асеева (Асеев, 2002: 11; Асеев, 2003: 125), не мог принадлежать ни гуннам, ни курыканам, так как сформировался до того, как эти народы появились на юге сибири.

Елгинский погребальный ритуал оформился в V-IV вв. в Забайкалье, откуда в III в. до н.э. проникает на западный берег Байкала. с завоеванием хуннами Южного Забайкалья процесс миграции предков елгинцев на север и северо-запад усилился. но в него не были вовлечены потомки плиточников, бурхотуйцы и раннемонгольские племена (Асеев, 2002: 11). Первые из них к этому времени уже растворились в Южном Забайкалье среди предков елгинцев — протодарасун- цев. А бурхотуйская и раннемонгольская культуры лишь находились в стадии сложения, формируясь на территории восточного Забайкалья и Барги. следы их влияния не отмечаются на западном берегу Байкала в конце I тыс. до н.э. Хунны не оказали влияния на елгинский погребальный ритуал, как и на формирование погребальных традиций последователей елгинцев — черенхынцев.

ни носителей елгинского погребального ритуала, ни черенхынцев нельзя сопоставлять с гулиганями (курыканами). их появление в Приольхонье относится лишь к VIII в. и связано с появлением на западном берегу Байкала новых типов захоронений — куркутских. районами, из которого в Приольхонье переселяются носители куркутского погребального обряда, вероятно, были тункин- ская долина и низовья селенги. именно в этой области проживал с середины I тыс. н.э. народ гулигань-курыкан. своих умерших куркутцы хоронили вытянуто, на спине, головой на восток — северо-восток. иногда могила перекрывалась камнями или продольными жердями. надмогильная конструкция представляла собой плоскую каменную кладку овальной или круглой формы.

Каждый год наши знания о далеком прошлом Прибайкалья пополняются новыми материалами, полученными в результате археологических исследований. Порой эти данные подтверждают уже сформировавшиеся в умах ученых гипотезы, но зачастую заставляют по-новому взглянуть на устоявшиеся в науке взгляды. Этого процесса не стоит бояться, так как только благодаря постоянной работе мысли мы сможем приблизится к истинному пониманию прошлого.

Литература

Авраменко В.Н. К вопросу о «шатровых могилах» Этноистория и археология Северной Евразии: теория, методология и практика исследования: Сб. науч. тр. — Иркутск; Эдмонтон: Изд-во ИрГТУ 2007. — С.124-125.

Асеев И.В. Прибайкалье в средние века. — Новосибирск, 1980. — 149 с.

Асеев И.В. Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в раннее средневековье // Народы Байкальского региона: древность и современность. — Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2002. — С.4-18.

Асеев И.В. Юго-Восточная Сибирь в эпоху камня и металла. — Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2003. — 208 с.

Бердникова В.И., Яковлева В.В., Горюнова О.И. Жертвенные комплексы Приольхонья ( VI-XIX вв. ) // Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века. — Новосибирск, 1989. — С.71-78.

Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. — Ч.1. — М.; Л., 1950. — 381 с.

Бородина М.Л., Сукнева С.В. Шатровые сооружения Елги II // Социогенез в Северной Азии: Сб. науч. тр. — Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2005. — Ч.1. — С.205- 211.

Горюнова О.И. Ранний железный век на территории Предбайкалья: (современное состояние проблемы) // Этносоциальные общности в регионе Восточной Сибири и их социально-культурная динамика: Тез. и материалы науч. конф. — Улан-Удэ, 1993. — С.76-80.

Горюнова О.И., Пудовкина Е.А. Могильник Елга VII и его место в периодизации железного века Приольхонья // Байкальская Сибирь в древности. — Иркутск, 1995. — С.154-174.

дашибалов Б.Б. Поминальные сооружения курумчинской культуры в Прибайкалье // Археологические памятники эпохи средневековья в Бурятии и Монголии. — Новосибирск, 1992. — С.56-87.

дашибалов Б.Б. Находки культуры «курумчинских кузнецов» из раскопок Б.Э.Петри // Этнокультурные процессы в Южной Сибири и Центральной Азии в !-П тыс. н.э. — Кемерово, 1994. — С.190-207.

дашибалов Б.Б. Археологические памятники курыкан и хори. — Улан-Удэ, 1995. — 189 с.

дашибалов Б.Б. На монголо-тюркском пограничье: (Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века). — Улан-Удэ: Изд-во БНц СО РАН, 2005. — 202 с.

Зайцев М.А., Свинин В.В., Харинский А.В. Археологические исследования ритуальных комплексов железного века на северо-западном побережье Байкала // Археологические и этнографические исследования в Восточной Сибири (итоги и задачи). — Иркутск, 1986. — С.123-126.

Окладников А.П. Очерки из истории западных бурято-монголов. — Л., 1937. — 481 с.

Окладников А.П. Древняя тюркская культура в в верховьях Лены // КСИ- ИМК. — 1948. — № 19. — С.3-11.

Окладников А.П. История Якутской АССР. Якутия до присоединения к русскому государству. — М.; Л., 1955. — Т.1. — 432 с.

Петри Б.Э. Доисторические кузнецы в Прибайкалье. К вопросу о доисторическом прошлом якутов // Изв. Ин-та нар. образования. — Чита, 1923. — № 1. — С.21-39.

Свинин В.В., Зайцев М.А. К вопросу о так называемых «шатровых могилах» // Проблемы археологии и перспективы изучения древних культур Сибири и Дальнего Востока: Тез. докл. — Якутск, 1982. — С.138-140.

Стрелов Е.Д. К вопросу о доисторичесом прошлом якутов (по поводу брошюры проф. Б.Э.Петри «Доисторические кузнецы в Прибайкалье») // Сб. тр. / Исследовательское общество «Саха Кескиле». — Якутск, 1926. — Вып. 3. — С.5- 25.

Г.В.Туркин, А.В.Харинский Могильник Шаманка II: к вопросу о хронологической и культурной принадлежности погребальных комплексов неолита- бронзового века на Южном Байкале // Известия Лаборатории древних технологий. — Иркутск: Изд-во ИрГТУ 2004. — Вып. 2. — С. 124-158.

Харинский А.В. О появлении курительных трубок и табака в Прибайкалье // Байкальская Сибирь в древности. — Иркутск, 1995. — С.207-217.

Харинский А.В. Культурно-историческая обстановка в Предбайкалье в I тыс. н.э.: от общего к конкретному // Дуловские чтения 1997 года: Секция археологии и этнографии: Мат. докл. и сообщ. — Иркутск, окт. 1997. — Иркутск, — С.96-98.

Харинский А.В. Предбайкалье в кон. I тыс. до н.э. — сер. II тыс. н.э.: генезис культур и их периодизация. — Иркутск, 2001. — 198 с.

Харинский А.В., 2001 Приольхонье в средние века: погребальные комплексы. — Иркутск, 2001а. — 238 с.

Харинский А.В. Погребальный обряд населения Приольхонья на рубеже эр // Археология и культурная антропология Дальнего Востока и Центральной Азии. — Владивосток, 2002. — С.112-125.

Харинский А.В. Поминальные конструкции приольхонья I тыс. н.э.: некоторые вопросы типологии и хронологии // центральная Азия и Прибайкалье в древности: Сб. науч. тр. — Улан-Удэ — Чита, 2002а. — С.161-166.

Харинский А.В. Могильник Цаган-Хушун-II на западном побережье Байкала // Археология и социокультурная антропология Дальнего Востока и сопредельных территорий. Третья междунар. конф. «Россия и Китай на дальневосточных рубежах». — Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. — С. 248-254.

Харинский А.В. Погребальный ритуал населения Северного Прибайкалья в середине I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э.: по материалам могильника Байкальское XXXI // Центральная Азия и Прибайкалье в древности. — Вып. 2. — Улан- Удэ: Изд-во БГУ, 2004. — С.134-150.

Харинский А.В. Престижные вещи в погребениях байкальского побережья конца I тыс до н.э. — начала II тыс н.э. как показатель региональных культурно-политических процессов // Комплексные исследования древних и традиционных обществ Евразии: Сб. науч. тр.. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004а. — С.108-114.

Харинский А.В. Западное побережье озера Байкал в I тыс. до н.э. — I тыс. н.э. // Известия Лаборатории древних технологий. — Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2005. — Вып. 3. — С. 198-215.

Харинский А.В. Лесостепное Предбайкалье в хунну-сяньбийское время //

Народы Внутренней Азии: этносоциальные процессы в геополитической и цивилизационной динамике. — Улан-Удэ: Изд. Бурят. гос. ун-та, 2006. — С.11-15.

Харинский А.В. Население лесостепного Предбайкалья и его соседи в конце I тыс. до н.э. — начале I тыс. н.э. // Современные проблемы археологии России: Сб. науч. тр. — Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2006а. — Т.2. — С.96-98.

Цыбиктаров А.д. Культура плиточных могил Моноголии и Забайкалья. — Улан-Удэ, 1998. — 286 с.