Е.В. Ковычев Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского, г. Чита, Россия о некоторых знаковых аспектах изучения шилкинских городищ
Вместе с тем, первые сведения о городищах относятся ещё к 1915 г., когда ими заинтересовались члены Общества изучения забайкальского казачества, в том числе председатель Войскового хозяйственного правления, полковник П. Орлов и горный инженер А.Н. Банщиков. Они осмотрели шесть древних, как они писали, «городков» по р. Шилка: Шилкинский, Куларский, Лучайский, Горбиченский, Аморойский и Усть-Чернинский. Два городка при этом остались неосмотренными: Нижний и Верхний Алангинские. Было отмечено, что «все без исключения городки занимают сравнительно небольшие площадки, расположенные почти на неприступных горах, имеющих своими склонами отвесные скалы, спускающиеся или к р. Шилке ... или к озеру, расположенному у подножия». Лишь около Куларского и Чернинского городков не было ни реки, ни озера. В плане городки имели вид прямоугольника или неправильного многоугольника и были окружены снаружи земляным валом и рвом.
Внутри этих «оград» располагались квадратные ямы (жилища) со стороной в две сажени и глубиной от полуаршина до одной сажени, причём в каждом городке обязательно встречались одна-две ямы более крупные по размерам, чем остальные. Число таких ям в разных городках было различно: в Шилкинском, например, 22 ямы, в Усть- Чернинском около 70, причём ещё одной особенностью данного городка было наличие двух рвов и вала между ними.Исследователи не ограничились только внешним осмотром городищ, но и произвели на одном из них — Горбиченском — небольшие раскопки. Разрез вала и рва показал, что они не имели никаких дополнительных деревянных частей — окладов, балок и т.д.; зато пробитые в трёх ямах шурфы выявили посреди каждой ямы (на глубине в одну сажень) обожжённые камни и остатки угля, указывающие на то, что «здесь было огневище». По соседству с «огневищем» были найдены: «конская нога, с бабкой, кости птиц, рёбра круглые, а также черепки глиняной посуды, без муравы, грубой работы». На одном таком черепке имелся в качестве украшения «идущий кругом сосуда гладкий гуртик». тут же были найдены куски бересты и обломок железного ножа (З. Н., 1915: 89-91).
В 1954 г. городища были осмотрены А.П. Окладниковым, который заложил на некоторых из них (Витчик, Усть-Чёрная, Кантога) небольшие шурфы и раскопы на месте землянок и рвов (Окладников, Ларичев, 1999: 12-13). среди находок в них следует отметить черепки керамики «амурского» типа, куски бересты (в том числе прошитой и орнаментированной), плоские каменные плитки, напоминающие зернотёрки, железные ножи, глиняные льячки, оплавленные шлаки, кости различных животных (прежде всего свиньи и лошади), обработанные рога косули и марала, альчики с отшлифованными плоскостями, а также раковины беззубки. исследование этих городищ позволило учёному сделать предварительный вывод о том, что «в первом тыс. н.э. какое-то из амурских мохэских племён, занимавшихся земледелием и скотоводством, распространяется вверх по Шилке. Здесь они жили тесно сплочёнными родовыми массивами, всегда готовые к защите и самообороне от любой опасности, по-видимому, вполне вероятной в те времена».
Этими племенами он считал «мохэ-чернореченцев» («хэйшуй-мохэ», китайских хроник) (Окладников, 1955: 25-26).Материалы экспедиции А.П. Окладникова и первоначальный вывод его о мохэской принадлежности шилкинских городищ неоднократно использовались затем исследователями при реконструкции этнической и культурной истории народов Верхнеамурского региона. Однако сам А.П. Окладников по поводу этнической принадлежности шилкинских городищ, а также одновременных им погребений бурхотуйской культуры, открытых в большом количестве на территории Восточного Забайкалья, позднее высказывался иначе. Он справедливо стал считать эти памятники принадлежащими разным группам верхнеамурских племён шивэй. Значительная часть их признавалась учёным монголоязычной, а другая часть, которой, как он считал, могли принадлежать шилкинские городища, в культурном, хозяйственном и, возможно, в языковом отношениях была ближе к тунгусо-маньчжурам, — т. е. к тем же мохэ (ср.: Деревянко, 1981: 254). Речь шла не просто о смещении акцентов в этнической интерпретации восточно-забайкальских памятников, но и о существенных коррективах в разработке сложных проблем этно-культурной истории всего верхнеамурского региона.
Учёный писал, например, что в «I тыс. н.э. население долины Онона находилось в определённых культурно-этнических связях с племенами Амурского края, а может быть, было им родственно (выделено нами. — Е.К.). В целом же оно могло входить в ту группу племён «больших шивэй», которых не без основания можно считать «протомонголами» (Окладников, 1975: 19). В отношении монголоязычности «больших шивэй» и месторасположения их он, скорее всего, ошибался. В китайских источниках «большие шивэй» («да-шивэй») помещаются на берегах р. Шицзяньхэ (т. е. Аргуни и Верхнего Амура), «за большими горами», в которых можно видеть хребты Большого Хингана (Материалы.., 1984: 141, 361). Что касается языка «больших шивэй», то, как показала Л.Л. Викторова, они, возможно, даже не входили в круг монголоязычных племён (Викторова, 1958: 55, 58).
Кем они были — остаётся загадкой. с.П. Нестеров считает их, например, предками северных тунгусов, проживавших до VI в. на севере Забайкалья и юга Якутии, а в конце VI — нач. VII в. мигрировавших в бассейны Шилки и Верхнего Амура. Здесь они, по его мнению, «потеснили» к западу, востоку и югу местные (шивэйские. — Е.К.) племена и «заняли земли между си шивэй, мэнъу и лоцзу шивэй» (Нестеров, 1995: 111, 113; он же, 1998: 18-19).Непонятной остаётся только причина, толкнувшая данные племена на переселение и массовый характер исхода их из мест первоначального обитания. В условиях горно-таёжного Забайкалья и Южной Якутии собрать воедино рассеянные на огромной территории группы охотников и рыболов и подвигнуть их на переселение, а тем более «потеснить» небольшими силами сразу несколько племенных объединений шивэй — представляется просто невероятным. В китайских источниках «большие шивэй» представлены в качестве крупного этнического подразделения, которое упоминается наряду с другими, основными группами шивэй. Такими они были и в VI, и в IX вв., когда приняли к себе основную часть бежавших от кыргызов уйгуров и распределили беглецов между своими «семью родами». Кыргызскому министру А-бо потребовалось 70000 солдат, чтобы принудить шивэй вернуть уйгуров обратно: на север от Гоби (Малявкин, 1974: 28, 30). Можно полагать поэтому, что никакого переселения «больших шивэй» не было, а указания ранних источников относительно первоначального месторасположения их были ошибочными и происходили от плохого знания первыми информантами ситуации на Верхнем Амуре (ср.: Нестеров, 1998: 17-18).
Авторы коллективной монографии «Кочевники Забайкалья в эпоху средневековья (по материалам погребений)» И.В. Асеев, И.И. Кириллов и Е.В. Ковычев связывали памятники I тыс. н.э. (в том числе городища), обнаруженные в бассейнах рек Шилки, Нерчи и Куэнги, с племенами «шеньмохын (шеньмода) — шивэй» («от реки получивших название»). При этом, однако, признавалось, что в составе шивэй были племена разных культурно-хозяйственных и языковых групп, что не исключало в дальнейшем возможности корректировки вопросов этнической принадлежности данных памятников (Асеев и др., 1984: 124-126).
Частично такая корректировка была проведена применительно к памятникам дарасунской культуры, погребения которой распространены в бассейнах рек Нерчи, Куэнги и Шилки (до с. Фирсово включительно) (Кириллов и др., 2000: 72). Эти погребения были отнесены к малоизвестным племенам токуз- татар («девять татар»), тюркских рунических надписей. Судя по вещевому комплексу, обнаруженному в погребениях, материальная культура этих племён была близка культуре древних тюрок, а сами токуз-татары, как сообщают надписи, выступали союзниками токуз-огузов (т. е. уйгуров), принимая активное участие в борьбе с тюрками-тугю за независимость (Кириллов и др., 2000: 72). Как писал С.Г. Кляшторный: «В 40-х гг. VIII в. они, вместе с другими огузскими племенами, участвуют в гражданской войне внутри каганата, а после краха уйгурского каганата, вместе с токуз-огузами мигрируют в Восточный Туркестан» (Кляшторный, 1964: 42).
Глубокое проникновение памятников дарасунской культуры в районы Нижней Шилки позволяет поэтому не сомневаться в том, что «токуз-татары» оказали в VII — IX вв. мощное воздействие на шилкинские и верхнеамурские племена шивэй. Через них элементы тюркской культуры проникали, видимо, в самые отдалённые уголки этого края. С другой стороны, в материалах дарасун- ских погребений можно найти элементы, связывающие их с памятниками амурского региона. Речь идёт, в первую очередь, о сосудах, украшенных по венчику налепными валиками, рассечённых косыми или крестообразными насечками. Керамику с таким орнаментом с.П. Нестеров отнёс к выделенному им «талакан- скому» типу. В основном это горшки яйцевидной формы, с сильно зауженным дном и расширенной горловиной. тулово, как правило, не орнаментировано, но на некоторых сосудах под лощением читаются следы вафельного орнамента (Мыльникова, 2002: 97).
Отметим, что талаканские горшки по форме и по оформлению венчиков действительно имеют глубокие аналогии в керамике амурского региона. Зато по орнаменту они ближе к сосудам из Восточного Забайкалья.
Орнамент в виде косых или крестообразных насечек на венчике и на налепном валике является традиционным и широко распространённым в культурах Восточного Забайкалья начиная с эпохи бронзы и раннего железа. Фрагменты керамики с таким орнаментом найдены на многих поселениях рек ингода, Онон, Нерча, Куэнга и Шилка; они присутствуют в материалах жертвенников и плиточных могил Восточного Забайкалья. Но самое любопытное заключается в том, что такая же керамика найдена в верхних слоях поселений, датируемых серединой I тыс. н.э. (например, на поселении Лукжен-1, у станции Жирекен, на р. Алеур) и в погребениях дарасунской культуры. Однако, в отличие от «талаканских» горшков, «дарасунские» сосуды относятся к типу банок, имеют укороченные пропорции и почти всегда орнаментированы по тулову вафельными отпечатками (ср.: Кириллов и др., 2000: рис. 74, 38-39; Мыльникова, 2002: 97).Всё это вместе взятое только подчёркивает специфику исторического развития данного региона в середине и во второй половине I тыс. н.э. Здесь, на границе амурской тайги и монгольской степи, закручивался сложный клубок отношений между монголоязычным миром полуоседлых племён шивэй и тюркоязычным миром кочевников Забайкалья и Монголии. с другой стороны, можно предполагать, что именно опасность, исходившая для местных племён со стороны степи заставляла полуоседлое население бассейнов рек Шилки и Верхнего Амура окружать свои посёлки глубокими рвами и валами, а по возможности, занимать высокие труднодоступные площадки гор. Мы обратили внимание на то, что большинство таких площадок ориентировано на южный и юго-западный сектор (т.е. на верхнее течение реки) и с них хорошо просматривается пойма Шилки. Большинство городков расположено в прямой видимости друг от друга, что также важно для предупреждения возможной опасности. Это своего рода «укрепрайон», на дальних подступах к шивэйскому миру из степных районов Забайкалья.
О принадлежности шилкинских городищ шивэй писала в своих работах Е.и. Деревянко, но она прямо причисляла шилкинских шивэйцев к тунгусоманьчжурским племенам, родственным мохэ (Деревянко, 1981: 89, 253-255). Восточное Забайкалье, Верхний Амур, северо-Восточная Монголия, с её точки зрения, были теми районами, «где формировалась протомохэская культура» и добавляла, при этом, что сходство мохэ и других племён в общественном строе, культуре, религии, хозяйстве может объясняться, «во-первых, общим генезисом этих племён, во-вторых — тесными культурными и торговыми контактами» (Деревянко, 1981: 256).
На последние слова исследователя вообще нужно обратить особое внимание, поскольку именно здесь лежит ключ к разгадке многих этно-генетических проблем истории не только Восточного Забайкалья, но и всего Верхнего Амура.
То сходство, которое наблюдается в системе укреплений шилкинских и амурских городищ, в их месторасположении, в планировке, в конструкции жилых землянок, в материальной культуре, а также в формах хозяйства (охота, рыболовство, оседлое скотоводство, отчасти, земледелие), безусловно, свидетельствует в пользу выводов А.П. Окладникова и Е.И. Деревянко. Такое сходство могло проявиться или у народов, изначально родственных друг другу, или живущих долгое время по соседству — в одинаковых природно-климатических условиях, при постоянных контактах друг с другом. Мохэсцы Приамурья и шивэйцы бассейна Шилки этим условиям соответствовали. Китайские источники прямо указывают на ближайшее соседство их, а археологические материалы этот вывод подтверждают.
Вопросы этнической идентификации шилкинских городищ особенно остро встали после разведочных работ И.И. Кириллова и Е.В. Ковычева в среднем и нижнем течении р. Шилка в 1992 г. В рамках проводившейся тогда сплошной паспортизации шилкинских памятников были выявлены десятки новых объектов на участке от станции Приисковой Нерчинского района до истоков Амура (поселение Усть-Стрелка). В поле зрения исследователей попали многие неучтённые до этого поселения «неукреплённого» типа (селища), а также все известные на тот период укреплённые городища. На некоторых из них были заложены небольшие раскопы. Однако стационарные исследования на этих городищах стали проводиться только в 2007-2008 гг.
На многослойном городище ПроезжаяЛ (по А.П. Окладникову — городище Кантога) работы велись сотрудниками Верхнеамурской археологической экспедиции Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета под руководством автора статьи и при активной поддержке работников Нерчинского межрайонного краеведческого музея и его директора А.Ю. Литвинцева, а также директора Борзинского районного краеведческого музея Г.И. Беломестнова и учителей-краеведов Первомайской средней школы Е.В. и И.А. Скляровых. На городище Усть-Чёрная в эти же годы работы проводились Благовещенским отрядом Института археологии и этнографии СО РАН под руководством С.В. Алкина и сотрудников Читинского областного краеведческого музея им. А.К. Кузнецова под руководством В.В. Нестеренко.
На указанных городищах сразу же было вскрыто несколько жилых комплексов (землянок), расчищены хозяйственные ямы и межжилищные пространства, сделаны разрезы оборонительных рвов и валов. На городище Проезжая-1, по кромке берегового обрыва реки Шилки, была заложена тридцатиметровая стратиграфическая траншея, позволившая увязать слои городища с разными типами жилищ, зафиксированных внутри поселения, а вместе с тем, проследить конструкцию землянок на общем фоне берегового обрыва. Впервые был получен массовый и чрезвычайно разнообразный материал, включивший в себя керамику, предметы быта, вооружения, украшения, остатки хозяйственной и производственной деятельности — в том числе, каменные плиты-наковаленки, тигли, льячки, металлургические шлаки, берестяные шкатулки, кости животных, птиц, рыб, створки раковин беззубки и т.д. Внутри землянок были раскрыты очажные комплексы, места для хранения запасов продовольствия (ямы- кладовки), перекрытые сверху крышками, и остатки деревянных конструкций в том числе лежанки из досок, расположенные вдоль южных и северных стенок землянок. В период проведения данных работ нами было открыто ещё одно, неизвестное ранее, укреплённое городище — Листвяное (Проезжая-11), расположенное на скальном утесе, в трех км к СВ от городища Проезжая-1. Из него также был получен археологический материал в виде фрагментов керамики, раковин, металлургических шлаков, костей животных и т. д.
Казалось бы, что полученные материалы должны были снять вопрос об этнической составляющей этих городищ, но на деле этого не произошло. Незадолго до начала исследований шилкинских городищ С.П. Нестеровым, а затем С.В. Алкиным было сделано предположение, что они принадлежат дальневосточным племенам сумо мохэ, создавшим в конце VII в. на территории Приамурья государство Чжень (Бохай).
В изложении С.П. Нестерова это выглядело следующим образом. Политические потрясения конца VII-VIII вв., связанные с образованием государства Бохай, привели к колонизации мохэским, бохайским населением многих районов Приамурья. Бохайцы появились на исконных землях бэй шивэй в Зейско- Буреинском районе и на территории хэйшуй мохэ в Уссурийско-Сунгарийском районе. Хэйшуй мохэ бежали, при этом, на Амур, через «единственный удобный проход между Ильхури-Алинем и западными отрогами Малого Хингана». Этим же путём пришли вслед за ними на Амур и бохайцы (т.е. сумо мохэ). Будучи близкородственными, хэйшуй мохэ и бохайцы довольно быстро пришли к «территориальному равновесию» (?), и на стыке их появилось смешанное население (Нестеров, 1998: 94).
Далее следовал совершенно невероятный вывод о том, что «пришлое бо- хайское население оказалось достаточно активным и быстро освоило земли на запад по Амуру, вплоть до Шилки (городища на г. Витчик и у дер. Луженки), а также на восток до р. Буреи (стоянки Сухие Протоки-1 и 2)». Можно поздравить исследователя с тем, что он расширил границы бохайского государства более чем в пять (!) раз. И это при том, что, как писал сам С.П. Нестеров «Амур западнее Малого Хингана не входил в ареал формирования мохэ. В том районе они были пришлым населением и появились здесь не ранее VIII в.: первоначально хэйшуй мохэ, затем бохайские (сумо) мохэ» (Нестеров, 1998: 94). Автора не смутило даже то, что и тем и другим пришлось бы прорываться на Шилку через массу племенных группировок шивэй, проживавших в бассейнах обеих рек, в том числе через владения «больших шивэй», которых С.П. Нестеров помещает в это время на берегах Верхнего Амура (см.: Нестеров, 1998: 18-19).
Если бы это было так, то в материалах шилкинских городищ (также как и селищ) обязательно бы проявилось воздействие высокой культуры раннефеодального государства Бохай. Кому, как не бохайцам, быть носителями этой культуры и кому, как не им, распространять её среди «нецивилизованных» народов северной периферии? Но этого влияния в шилкинских памятниках нет, как нет в танских летописях сведений о переселении бохайских (сумо) мохэ на север (Нестеров, 1998: 95). А есть сходство материальных культур населения Шилки с традиционными культурами народов Приамурья. Это сходство нашло отражение в планиграфии жилых посёлков, в конструкции отдельных типов жилищ, частично в керамике, в наборе орудий труда и оружия и в основных видах хозяйственной деятельности.
Но наряду с этим можно отметить и весьма существенные различия. В шилкинских городищах, например, найдена керамика, украшенная оттисками колотушки, перевитой грубыми нитями; керамика с оттисками многоярусного арочного штампа; с многоступенчатым угловым штампом; прочёсами по плечикам; с ромбическими или квадратными вафельными отпечатками, причём разных размеров и т. д.. Оттиски колотушки и лопаточки покрывают при этом всю поверхность сосудов, что в принципе не характерно для керамики амурских племён мохэ. В шилкинских городищах найдено также большое число под- шлифованых и украшенных рисунками и насечками астрагалов баранов (аль- чиков), которые, очевидно, использовались для игры в кости. Несколько таких астрагалов хранились в берестяной шкатулке. Она была обнаружена в одной из землянок городища Проезжая-! В мохэских памятниках обычно встречаются лошадиные бабки.
Можно упомянуть, также, о ямах-кладовках, обложенных по бокам досками и перекрытых сверху крышками, о железных гвоздях, которыми скреплялись доски перекрытия жилищ с несущими конструкциями (что также не характерно для мохэ — Деревянко, 1981: 97) и т. д. Но самым любопытным фактом, не зафиксированным ни в одном мохэском или бохайском городищах, явилось обнаружение в землянках ритуальных захоронений молодых собак. Они обнаружены в трёх жилищах городища Проезжая-! Непотревоженные скелеты собак располагались на полу жилищ, в центральной их части или у стенок. Одна собака лежала на левом боку, вторая на спине, а ещё две — на животе. Лапы собак были подтянуты к животу, морды вытянуты к востоку. На ритуальный характер захоронения собак указывало то, что рядом с мордой одной из них был найден фрагмент железного шила, а у морды другой собаки — перпендикулярно погребению, но на одной линии, — лежали железный наконечник стрелы и по бокам две большие створки раковин. Можно предположить, что умерщвлённые собаки были оставлены в жилищах преднамеренно: после откочёвки хозяев, они должны были охранять данные жилища от чужих. После пожара на городище собаки оказались погребёнными под рухнувшей кровлей.
Даже этот краткий перечень различий свидетельствует о самобытности культуры, присущей племенам бассейна р. Шилки. А это, в свою очередь, позволяет соотносить её с племенами шивэйского этнического комплекса.
Литература
Асеев И.В., Кириллов И.И., Ковычев Е.В. Кочевники Забайкалья в эпоху средневековья (по материалам погребений). — Новосибирск, 1984.
Викторова Л.Л. К вопросу о расселении монгольских племён на Дальнем Востоке в IV в. до н.э. — XII в. н.э. // Уч. зап. ЛГУ — Л., 1958. — № 256.
Деревянко Е.И. Племена Приамурья: I тысячелетие нашей эры. Очерки этнической истории и культуры. — Новосибирск, 1981.
«З.Н.» Древние «городки» // Вестник Азии. — Харбин, 1915. — № 35-36.
Кириллов И.И., Ковычев Е.В., Кириллов О.И. Дарасунский комплекс археологических памятников. Восточное Забайкалье. — Новосибирск, 2000.
Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. — М., 1964.
Малявкин А.Г. Материалы по истории уйгуров в 1Х — ХП вв. // История и культура Востока Азии. — Новосибирск, 1974. — Т. 2.
Материалы по истории кочевых народов группы дунху / Введение, перевод и комментарии В.С. Таскина. — М., 1984.
Мыльникова Л.Н. О технико-технологических аспектах изготовления керамики талаканской и михайловской культур // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. 3. — Благовещенск, 2002.
Нестеров С.П. Народы Приамурья в эпоху раннего средневековья. — Новосибирск, 1998.
Нестеров С.П. Северные шивэй в Приамурье // Традиционная культура Востока Азии: археология и культурная антропология. — Благовещенск, 1995.
Окладников А.П. Археологические работы на Дальнем Востоке в 1954 г. // Тезисы докл. на сессии отделения истор. наук, пленуме ИИМК и сессии Уч. совета ИЭ, посвященных итогам археол. и этногр. исследований 1954 г. — М., 1955.
Окладников А.П. Древнее Забайкалье (Культурно-исторический очерк) // Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Ч. П. Забайкалье. — Новосибирск, 1975.
Окладников А.П., Ларичев В.Е. Археологические исследования в бассейне Амура в 1954 году. // Традиционная культура Востока Азии. — Благовещенск, 1999. — Вып. II.
Еще по теме Е.В. Ковычев Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского, г. Чита, Россия о некоторых знаковых аспектах изучения шилкинских городищ:
- Учебная программа для педагогических университетов и педагогических отделений классических университетов Разработана доктором педагогических наук, профессором кафедры неорганической химии и методики преподавания химии МПГУ Г. М. Чернобельской
- ФИГУРЫ ДОБАВЛЕНИЯ В ГАЗЕТНОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ЖАНРОВ РЕКЛАМНОЙ ЗАМЕТКИ И ОБЪЯВЛЕНИЯ) Г.В. Бобровская Волгоградский государственный педагогический университет
- ФУНКЦИИ ЗНАКОВ КОСВЕННО-ПРОИЗВОДНОЙ НОМИНАЦИИ В ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ К.И. Декатова Волгоградский государственный педагогический университет
- ГЛАВА 4. СТРАТЕГИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ В ОБЛАСТИ СОЦИАЛЬНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ ЛИЦАМ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
- КОНСТРУИРОВАНИЕ ВИРТУАЛЬНОЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ СРЕДЫ (ВОС) В СФЕРЕ ПРЕПОДАВАНИЯ ФИЛОСОФИИ В УРАЛЬСКОМ ГОСУДАРСТВЕННОМ ПЕДАГОГИЧЕСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ Никитин ГМ.
- ГЛАВА II ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АППАРАТ ПЕРИОДА ОБРАЗОВАНИЯ ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА И УСТАНОВЛЕНИЯ САМОДЕРЖАВИЯ В РОССИИ (КОНЕЦ XV - НАЧАЛО XVII вв.)
- Идеи С. Л. Рубинштейна о жизненном пути и их развитие в российском государственном педагогическом университете им. А. И. Герцена Е. Ю. Коржова, Г. В. Семенова (Санкт-Петербург)
- Индивидуализация обучения — педагогическая основа преодоления противоречий между обучением и развитием школьников
- Е.М.данченко Омский государственный педагогический университет, Г. Омск, Россия. ОБ АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ
- д.А. Иванова Новосибирский государственный педагогический университет, г.Новосибирск, Россия ЭВОЛЮЦИЯ социальной структуры в эпоху дземон по данным археологии
- В.М. Ветров Иркутский государственный педагогический университет, г. Иркутск, Россия ЛОЖЕЧКОВИДНАЯ ПОДВЕСКА ИЗ ИРКУТСКА. НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИНТЕРПРЕТАЦИИ, ОПРЕДЕЛЕНИЯ ВОЗРАСТА И КУЛЬТУРНОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ПРЕДМЕТОВ И АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ
- Е.В. Ковычев Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского, г. Чита, Россия о некоторых знаковых аспектах изучения шилкинских городищ
- ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРАХ