1.2 Социально-экономическая и политическая организация «ранних кочевников» в трудах отечественных археологов

После раскопок В.В. Радловым во 2-й половине XIX в. Катан- динского и Берельского курганов на Алтае перед научным сообще­ством дореволюционной России предстала новая яркая культура древнего народа Центральной Азии.

Подробный анализ социально-экономических отношений на Алтае в скифскую эпоху был сделан отечественными учеными уже в XX в. Так, в 1939 г. М.П. Грязнов отмечал, что для «эпохи ранних кочевников» Алтая характерно «разложение» первобытнообщин­ного строя, появление социальной дифференциации и рабстQyBDA- в позднескифский период. Учитывая особенности погребального об­ряда кочевников Горного Алтая скифского времени, он выделил три группы курганов, соответствующих социальному статусу по­гребенных: 1) бедные; 2) более богатые (средние); 3) огромные курумы (Грязнов, 1939, с.

Ценный материал для палеосоциальных реконструкций М.П. Грязнов получил D8EPgRBBDsENQ- раскопок Первого Пазырыкского кур­гана. Учитывая монументальность сооружения, а также незначи­тельный процент больших курганов по отношению к малым, ис­следователь определил статус погребенного в этом кургане как «племенного вождя». О развитости социальных отношений в «па- зырыкском» обществе, по мнению ученого, свидетельствовал уста­новленный им факт, что богатство и высшие общественные долж­ности в роду и племени передавались по наследству (Грязнов, 1950, с. 68-69). Внимательно изучив материалы кургана, прежде всего сопроводительные захоронения лошадей, М.П. Грязнов сделал пред­положение, что «это были дары племенному вождю от десяти родов­ладык». Он также полагал, что практика подношения даров родона­чальников вождю существовала и в повседнQQyBD0EPgQ5- жизни, что явля­лось «нормой экономических отношений» между массой основных производителей и должностными лицами в роде и племени. Опира­ясь на эти свои выводы, М.П. Грязнов попытался реконструировать состав «пазырыкского» социума по числу родовладык, подносивших дары вождям. В результате, по его подсчетам, получалось, что пле­мя, вождь которого был погребен в Первом Пазырыкском кургане, состояло из 10 родов, во втором - из 7, в третьем и четвертом - из 14, в Берельском кургане - из 16, в Шибинском - из 14. При этом цифры 7 и 14 ученый считал не случайными, а свидетельствовавшими о фратриальном делении «пазырыкцев», что являлось характерной чертой всех народов, находившихся на стадии военной демократии (Там же, с. 69-71).

Вопросов социального развития кочевников Горного Алтая коснулся и современник М.П. Грязнова С.В.

Предложенная трехуровневая социальная дифференциация достаточно типична для того периода времени. По сути дела, это была незначительно модернизированная стратификация М.П. Гряз­нова (1939), разрабоEQgQwBD0EPQQwBE8- им для кочевников Алтая. Использова­ние С.В. Киселевым практически в неизмененном виде разработок других ученых вполне закономерно, поскольку его работа «Древ­няя история Южной Сибири» носила преимущественно обзорный и обобщающий характер, не являясь отдельным исследованием ка­кой-то частной проблемы. К этому следует еще добавить, что к на­чалу 1950-х гг. было исследовано небольшое количество памятников пазырыкской культуры. Поэтому имеющиеся в то время методиче­ские подходы к палеосоциальным реконструкциям на ограниченном фактическом материале не давали возможности представить более сложную социальную структуру номадов Горного Алтая.

8-span>Отдельный интерес социальная история «пазырыкского» об­щества вызывала у С.И.

Особое внимание С.И. Руденко обратил на вопрос о рабстве у кочевников Алтая. Исследователь отмечал, что прямых свидетельств о формах зависимости у «пазырыкцев» нет. В то же время он не ис­ключал существования домашнего рабства, что было весьма харак­терно для других народов древности (Руденко, 1953, с. 257).

Не меньший интерес у С.И. Руденко вызывали особенности общественной организации номадов Алтая, в структуре которой он выделял рода и племена. Во главе племени, по его мнению, стояли старейшины, а в военное время их функции переходили к вождям и военачальникам. Предполагалось, что вождей и старей­шин выбирали через народное собрание и существовал совет ста­рейшин, регулирующий межплеменные отношения (Руденко, 1952, с. 56). Ученый полагал, что общественное развитие номадов Алтая очень сходно с уровнем развития ухуаньцев, известных по китай­ским источникам, у которых также фиксировалось «выделение бо­лее зажиточных семей из остальной родовой общины» (Руденко, 1953, с. 270-271).

Важным моментом в палеосоциологических реконструкциях

С.И.

Несмотря на то, что по многим вопросам мнение С.И. Руденко совпадало с точками зрения других исследователей Горного Алтая, тем не менее в ряде случаев он активно критиковал позиции своих оппонентов. Так, наибольшие разногласия у С.И. Руденко (1960, с. 240-241) возникли с М.П. Грязновым, в частности по проблеме так называемых посмертных даров, на основании анализа которых М.П. Грязнов (1950, с. 70-71) предложи7- реконструкцию структу­ры «горно-алтайских» племен. С.И. Руденко, критикуя М.П. Гряз­нова и поддержавших его С.А. Токарева (1950, с. 213) и К. Иеттма- ра (1951, р. 200), отмечал, что материалы по скифской эпохе Гор­ного Алтая «не дают оснований видеть в погребенном инвентаре вещи, дарованные, а не принадлежащие умершим, и тем более при­писывать феодальные отношения обществу горно-алтайских пле­мен...» Доводы же М.П. Грязнова, сделанные на основании мате­риалов из Первого Пазырыкского кургана, исследователь считал не обоснованными. С.И. Руденко (1960, с. 239) отмечал, что захоро­ненные верховые кони принадлежали исключительно умершему, а разные метки на ушах лошадей свидетельствуют лишь о том, что они могли иметь когда-то разных хозяев. Он также обратил внима­ние на однотипность конского снаряжения и на то, что отдельные его элементы неоднократно чинились.

Завершая обзор социальных разработок С.И. Руденко, можно сделать следующие выводы. Прежде всего надо отметить, что в его работах прослеживается определенное принижение уровня социально-экономического и политического развития общества ско­товодов Алтая. Это связано с методологическими принципами исто­рического материализма, на которых базировалось исследование ученого. К этоDwEQw- надо добавить, что на методологию наложились определенные идеологические догмы, широко распространившиеся в науке в 30-х - начале 50-х гг. XX в. Поскольку, по господствую­щему в то время мнению ученых и идеологов, «пазырыкцы» не «до­тягивали» по имеющимся в их культуре признакам до уровня рабо­владельческой формации, поэтому возникла необходимость обосно­вания более низкого развития номадов. Особенно отчетливо такая тенденция наблюдается в монографиях С.И. Руденко, изданных в 1952 и 1953 гг. В этих работах в качестве определенного теоретиче­ского обоснования своего исследования ученый в ряде случаев по вопросам социальной истории ссылается на работы И.В. Сталина. В этой связи представляется не случайным стремление археологов и историков того вреDwENQQ9BDg- показать «пропорциональную» зависимость богатства и социального статуса: чем знатнее человек, тем выше у него уровень материального благополучия, тем сильнее он эксплуа­тирует сородичей, соплеменников (Дашковский, 2001д).

Необходимо отметить, что С.И. Руденко в какой-то степени пытался уйти от подобного идеологического принципа, характер­ного даже не столько для марксизма, сколько для сталинской идео­логии. Поэтому ученый, опираясь на реальные археологические и этнографические источники, указывал на наличие в социальной структуре «пазырыкцев» не только трех традиционных слоев, но и «категории зажиточных семей», которые были нижU- по статусу знати (Руденко, 1952, с. 56).

В монографии «Культура населения Центрального Алтая в скифское время», опубликованной в 1960 г., в период «хрущевской оттепели», исследователь, по сути дела, призывает ученых не фор­мально понимать выводы классиков марксизма, в частности Ф. Эн­гельса, а «творчески» их перерабатывать. В данном случае речь идет о том, что С.И. Руденко в определенном смысле выступил против «преувеличенной точки зрения (Ф. Энгельса. - Авт.) на роль военных набегов как источника благосостояния коневодческих племен» (Ру­денко, 1960, с. 243). Такая, даже небольшая частная, критика отдель0EPQRLBEU- положений марксистской философии и идеологии, конечно, не могла быть высказана в сталинскую эпоху.

С методологической точки зрения в творчестве С.И. Руденко, как М.П. Грязнова и С.В. Киселева, переплетались принципы фи­лософии позитивизма, исторического материализма и постулаты марксистской идеологии. Такой синтез обусловлен сложными про­цессами общественно-политической жизни, в которые были вовле­чены и археологи.

При всех отмеченных недостатках следует признать, что С.И. Ру­денко, а также С.В. Киселев и М.П. BMEQARPBDcEPQQв внесли большой вклад не только в изучение социальной истории кочевников, но и в целом в разработку методики палеосоциологических реконструкций. Исследо­ватели прекрасно продемонстрировали возможности комплексного подхода к таким реконструкциям на основе привлечения археоло­гических, этнографических, антропологических и других данных. Особое внимание было обращено на критерии социальной страти­фикации, в качестве которых рассматривались монументальность сооружения, состав инвентаря, объем трудозатрат на сооружение кургана и т.д. Нужно подчеркнуть и применение С.И. Руденко пла- ниграфического анализа Пазырыкского могильника.

Основным итогом социальных разработок указанных исследо­вателей стала выработка трехуровневой модели социального разви­тия номадов Горного Алтая, которая заложила фундамент для даль­нейших исследований в этом направлении. Многие идеи этих вы­дающихся ученых получили свое дальнейшее развитие уже непо­средственно в работах их современников и учеников.

В 60-е гг. XX в. к вопросам социального устройства населения пазырыкской культуры обращался С.С. Сорокин. Давая кочевому обществу вполне традиционную и конъюнктурную для того време­ни военно-демократическую характеристику, он также указывал, что уровень социальной дифференциации оEQgRABDAENwQ4BDsEQQRP- в монумен­тальности погребальных сооружений, в составе инвентаря, в особен­ностях поминальных сооружений и т.д. (Сорокин, 1978, с. 172; 1981, с. 37). По мнению ученого, у раннекочевых коллективов не сущест­вовало наследственной формы власти и каких-либо государственных образований. Поэтому у скотоводов был очень высоким авторитет личных, главным образом «богатырских», качеств. Это нашло отра­жение, как полагал С.С. Сорокин, в китайских письменных источни­ках и в вещественных памятниках. Исследователь также указывал на то, что к середине I тыс. до н.э. у «пазырыкцев» высшая военная прослойка отчетливо обособилась от рядового населения, имея оп­ределенные знаки отличия (Сорокин, 1978, с. 182). Для своих выво­дов С.С. Сорокин использовал, наряду с разными матUEQAQ4BDAEOwQwBDwEOA-, главным образом методы сравнительного сопоставления и интер­претации археологических и этнографических данных. Такой под­ход был широко распространен в отечественной науке и может эф­фективно применяться до сих пор.

Другой советский исследователь А.Д. Грач попытался рекон­струировать социальную структуру кочевников Горного Алтая скифской эпохи, привлекая для этого материалы, полученные на соседней территории в Туве. Подробно рассматривая критерии дифференциации и данные по культурам этих двух регионов, уче­ный выделил три слоя в «пазырыкском» обществе, каждому из ко­торых соответствовали конкретные комплексы: 1) царск4BDU- курга­ны; 2) погребения родовой дружинной аристократии; 3) погребения людей низших социальных групп, так называемых домашних рабов (Грач, 1980, с. 46-48). Несмотря на значительное сходство такого подхода с традиционной тогда трехуровневой реконструкцией структуры отдельного социума эпохи раннего железа, тем не менее в нем есть один существенный нюанс. Он заключается в том, что, согласно точке зрения А.Д. Грача, второй слой родовой дружинной аристократии не был монолитен, а мог подразделяться на группы в зависимости от имущественной и социальной дифференциации. Признание данного факта также являлось определенным шагом вперед при палеосоциальных реконструкциях и свидетельствовало о попытке археолога отойти от имевшейся схемы. Однако деталь­ного обоснQвания высказанной позиции по поводу внутригруппо­вого разграничения А.Д. Грач не привел. Следует еще отметить то, что ученый поддерживал выводы С.И. Руденко, полученные на ос­нове анализа планиграфии погребальных сооружений могильника Пазырык. Он также выступил с обоснованием присутствия катего­рии домашних рабов в обществе кочевников, подкрепив свою по­зицию находками безынвентарных погребений людей в курганах саглынской культуры Тувы (Там же, с. 48-52). Позднее подобные объекты были обнаружены В.Д. Кубаревым (1987) в пазырыкских памятниках Горного Алтая, что позволило археологу согласиться с высказанным уже мнением.

Весьма примечатеDsETAQ9BD4EOQ- является попытка А.Д. Грача выйти в определенной степени за методологические рамки исторического материализма, обратившись к теоретическим разработкам ученых позитивистского направления, идеи которых нашли отражение в трудах таких представителей классической социологической шко­лы, как Л. Леви-Брюн и Г. Спенсер (Грач, 1980, с. 57). Несмотря на некоторую критику их концепций, исследователь тем не менее при­знал важность целого ряда сделанных этими исследователями вы­водов по социальным проблемам древних обществ, в частности по вопросу о роли инициаций в архаичных коллективах. Таким обра­зом, обозначенные подходы А.Д. Грача при интерпретации архео­логического материала способствовали дальнейшему изучению социально-политического устройства насBDUEOwQ1BD0EOARP- Сибири эпохи раннего железа.

Развернутую характеристику социального развития кочевни­ков Евразии скифского времени, в том числе и «пазырыкцев», представил А.И. Мартынов (1980, с. 11-20; 1986, с. 28-33) при из­ложении концепции о скифо-сибирском культурно-историческом единстве. Эта теория позволила ученому показать не только уро­вень социально-политической организации народов скифской эпо­хи (Васютин, 1998, с. 134), но определить исходные и базовые тен­денции в развитии номадов евразийских степей. Рассматриваемая концепция основывалась на анализе материалов о значительном числе древних обществ, затрагивая и скотоводческое население Горного Алтая-. Характеризуя общественное устройство кочевни­ков скифской эпохи, А.И. Мартынов (1980, с. 16) отмечал, что у саков, «тагарцев», савроматов, «пазырыкцев» процесс дифферен­циации в коллективах и сложение племенных союзов происходил в ускоренном темпе. Многие идеи, высказанные в рамках указанной теории, исследователь развил в своих дальнейших работах. В част­ности, высказывалось положение о том, что на рубеже У1-У вв. до н.э. у «алтайцев» («пазырыкцев»), как и у ряда других кочевых народов, складывалось «протогосударственное образование», что затем в У-Ш вв. до н.э. привело к формированию политических объединений раннегосударственного типа (Мартынов, 1986, с. 28­33; Мартынов, Алексеев, 1986, с. 37, 113-126).

Концепция «скифо-сибирского единства» позднее рассматри­валась А.И. Мартыновым (1989а-б) в рамках теории «кочевой ци­вилизации» или «степной скотоводческой цивилизации I тыс. до н.э.», в которой пазырыкскому обществу отводилось особое место. Население Горного Алтая скифской эпохи, как и племена, прожи­вавшие на территории Казахстана, Тувы, Минусинской котловины и ряда других регионов степного пояса Евразии, характеризовалось сложной стратово-социальной структурой, наличием «основной производительной массы - общинников, господствующей части общества, воинов и ремесленников». Верховная власть была сосре­доточена у царя-правителя государства, который, судя по аналогии с материалами из кургана Иссык, вESwQ/BD4EOwQ9BE8EOw- и определенные рели­гиозные функции (Мартынов, 1989а, с. 290).

Рассматривая вопрос о формировании государственности у номадов скифской эпохи, А.И. Мартынов позднее несколько уд- ревнил начало такого процесса. Если в предыдущих своих работах он указывал, что на рубеже У1-У вв. до н.э. можно говорить о сло­жении протогосударственных образований, в том числе и у «пазы- рыкцев», то затем, по мнению ученого, в этот хронологический от­резок уже закладываются основы раннего государства (см. напри­мер: Мартынов, 1980, с. 29; 1986, с. 28-33). Однако не исключено, что исследователь подразумевал одно и то же явление, используя словосочетания «протогосудwBEAEQQRCBDIENQQ9BD0EPgQ1- образование» и «раннее государство».

Разработки А.И. Мартынова в рамках поставленных проблем о «скифо-сибирском культурно-историческом единстве» и «коче­вой цивилизации» имели для археологической науки такое же важ­ное значение, как и концепция «ранних кочевников» М.П. Грязнова в конце 1930-х гг. Такие исследования, с одной стороны, подводи­ли определенный итог в изучении истории древних номадов, а с другой - давали теоретическую модель, требующую дальнейшего подтверждения фактическими материалами. Тем не менее не все археологи приняли эти данные для руководства к действию. Име­ются и критические статьи.

Попытку представить общественную структуру на основе рас­копанных погребальных комплексах в свое время предпринял

A. С. Суразаков. В 1983 г. он публикует специальную статью, посвя­щенную анализу социального устройства населения Горного Алтая скифской эпохи под названием «О социальной стратификации пазы- рыкцев». В ней исследователь, опираясь на достижения предшест­вующих археологов (Руденко С.И., Грязнова М.П., Киселева С.В.), привлек основные теоретические разработки и методологические приемы, выработанные В.А. Алекшиным (1975, с. 11-14), А.Д. Гра­чом (1968, с. 228; 1980, с. 46-47); А.М. Хазановым (1975, с. 101),

B. М. Массоном (1976, с. 149-176). Данный подход являлся неслу­чайным и отражал использование исходных критериев для рекон­струкции социальной дифференциации «пазырыкцев» на реальном археологическом материале (размер насыпи, состав инвентаря, со­проводительные захоронения коней и т.д.). Свою модель пазырык- ского общества А.С. Суразаков (1983б, с. 72) построил на основе взаимосвязи типов пEPgQzBEAENQQxBDUEPQQ4BDk- с конкретными социальными слоя­ми. Критериями для проведения таких параллелей являлись вполне традиционные признаки: размер и конструктивные особенности погребального сооружения, способ погребения и состав инвентаря. Проанализировав материалы 58 курганов из 19 могильников, ар­хеолог выделил четыре группы погребений.

Первая, наиболее многочисленная (43 кургана из 13 могиль­ников), представлена погребениями рядовых кочевников, которых хоронили в небольших погребальных конструкциях (средний диа­метр насыпи до 8 м, высота - 0,4 м, размеры могильной ямы - 2,4*1,7 м, глубина 2,0 м) с незначительным набором инвентаря. Ученый сделал наблюдение о половозрастном разгранARHBDUEPQQ4BDg- внут­ри группы. Это выразилось в том, что в женских захоронениях от­сутствовало оружие, а в детских - лошади. Кроме того, он указал на процесс имущественной дифференциации и в среде рядовых номадов, что отразилось в количестве сопроводительных захороне­ний лошадей с умершим человеком или в отсутствии таковых (Там же, с. 73-74). Курганы второго типа принадлежали главам крупных семейно-родственных групп или родов. Эти погребения достаточно выразительно отличались от предыдущих по масштабности погре­бальных сооружений (средний диаметр насыпи кургана 19,5 м, вы­сота - 1 м, размеры могильной ямы - 3,8х3,9х5,2 м), количеством лошадей (2-3 особи) и некоторым своеобразием инвентаря. Всего было зафиксировано для этой группы три кургана на трех памятни­ках. Следующую- группу составили пять погребений из четырех могильников племенной аристократии, курганы которых имели в среднем следующие размеры: высота каменной насыпи 2,8 м, ее диаметр - 36 м, размеры могильной ямы - 5х5,7х5 м. Резкое отли­чие памятников этой группы от двух предшествующих заключается в значительном количестве сопроводительных захоронений лоша­дей (в среднем 11 особей), в многообразии инвентаря, использова­нии саркофагов-колод и бальзамировании тел покойников. Нако­нец, четвертая группа погребений принадлежала вождям племен. Для них характерны те же признаки, что и для предшествующей группы памятников, но в несколько большем масштабе. Так, сред­ние размеры курганов «вождей» - 44 м, высота - 2,9 м, размеры могильной ямы - 6х7,3х5 м. Количество сопроводительных DcEMARFBD4ArQRABD4EPQQ1BD0EOAQ5- лошадей отличалось от третьей группы только на один показатель (в среднем, 12 особей). Важными чертами погребений «вождей пазырыкских племен» являются не только высокая сте­пень трудозатрат (на сооружение Первого Пазырыкского кургана ушло около 2500-3000 человеко-дней), но и усложненная погре­бальная конструкция в виде двух камер, высокий процент импорт­ных изделий среди инвентаря (Суразаков, 1983, с. 84-85).

Кроме выделения четырех социальных слоев в обществе но­мадов скифского времени Алтая, исследователь обратил внимание на особенности планиграфии могильников, которые были пред­ставлены небольшими курганными цепочками. По мнению учено­гPg-, каждый могильник принадлежал «отдельным семьям или не­большим семейно-родственным группам, объединенным в кочевую общину». Ведущую роль в древнем социуме играли рядовые ко­чевники, которые составляли основу войска. Прерогативами родо­племенной аристократии и вождей племен были военное и админи­стративное руководство, а также культовая деятельность (Там же, с. 85-86).

Почти десять лет спустя А.С. Суразаков (1992в) продолжил свои социальные реконструкции пазырыкского социума. Так, на основе анализа планиграфии могильников пазырыкской культуры и изображений на Большой Боярской Писанице он сделал вывод о том, что цепочка курганов - это могBDgEOwRMBD0EOAQ6- семейно-родственной общины. Некрополи, которые состоят из двух или более цепочек, являются кладбищем нескольких общин (родственного клана?). Кроме этого, основываясь на материалах погребального обряда, исследователь отметил, что малые семьи, составляющие общину, «строились на основе твердо устоявшейся патрилокальности бра­ка» (Там же, с. 52-53, 55).

Надо отметить, что описанная выше социальная концепция

А.С. Суразакова имеет ряд дискуссионных моментов. Серьезные возражения у исследователей вызвало выделение второй группы «глав сENQQ8BDUEOQC7-. Так, С.А. Васютин (1998б, с. 133) справедливо обра­тил внимание, во-первых, на малочисленность этой группы (всего три кургана, т.е. меньше, чем погребений аристократии и вождей). Во-вторых, логичнее было бы предположить наличие погребений «глав семей» в составе каждой курганной цепочки, семейный ха­рактер которых признает и сам А.С. Суразаков. В-третьих, недоста­точно обоснованным представляется распределение больших кур­ганов на два типа, поскольку в этом случае единый в планиграфи- ческом отношении Пазырыкский могильник оказался в разных группах. Последнее замечание С.А. Васютина можно применить, вероятно, и к Туэктинскому некрополю. Кроме того, весьма спор­ным представляется отнесение Второго Башадарского и Берельско- го курганов к третьей гру8EPwQ1- только на том основании, что внутри­могильная конструкция состояла из одной, а не из двух камер. Зато эти два кургана превосходят большую часть объектов из четвертой группы по другим показателям: диаметр насыпи (за исключением

Берельского кургана), ее высота, глубина могильной ямы, количе­ство сопроводительного захоронения лошадей и др. Причем в ряде случаев это превосходство довольно значительное. Так, диаметр Второго Башадарского кургана 58 м (второй по величине курган из всех раскопанных пазырыкских памятников), в то время как средний диаметр курганов четвертой группы - 44 м. Количество сопроводи­тельного захоронения коней в Берельском и Втором Башадарском кургане составляет соответственно 16 и 14 особей, в то время как их среднее число в группе погребений «вождей племен» - 12.

Несмотря на высказанные замечания, предложенная А.С. Сура- заковым модель социальной структуры пазырыкского социума хотя и была в определенной степени условной, тем не менее она являлась несомненно важным шагом в развитии этого направления исследо­ваний. Впервые был обобщен имеющийся материал по пазырык- ской культуре, что позволило показать значительный уровень диф­ференциации общества скотоводов.

Важно также отметить, что ученый одним из первых попытал­ся высказать некоторые соображения относительно социальной организации населения Горного Алтая раннескифского времени (Суразаков, 1990б, с. 61-68). Так, учитывая планиграфию курган­ных могильников этого периода, он сделал вывод, что они являют­ся некрополями семейно-родственных коллективов (общин). Кроме того, исследователь указал на наличие у носителей культуры ран­нескифского облика племенных вождей, погребения которых отли­чались от остальных большей монументальностью (Там же).

Проблемы реконструкции социальной структуры скотоводов Горного Алтая раннескифскогEPg- времени поднимались одним из авторов в ряде публикаций (Тишкин, 1996, 1997а; Кирюшин, Тиш­кин, 1997; и др.). На основе интерпретации порядка расположения курганов на могильном поле и детальном изучении погребальных сооружений выявлены разные признаки существования и жизне­деятельности отдельных территориально-локальных групп. Этот подход позволил зафиксировать аильную планировку поселков, характерную при кочевом и полукочевом образе жизни людей, свя­занных родственными (семейными) узами. Наличие курганов, вы­деляющихся на общем фоне, было соотнесено с захоронениями глав (старейшин) родов или семей. Эти люди играли существенную роль в организации жизнедеятельности и имели определенное по­ложение в обществе. Несмотря на ряд этих и других сформулиро­yBDAEPQQ9BEsERQ- положений, вопрос о социальной структуре населения Гор­ного Алтая в раннескифское время остается открытым. Пока гово­рить о сложной дифференциации не приходится. Несомненно, что основной массой людей были рядовые представители отдельных территориально-локальных групп, в которых разделения имели в основном половозрастной характер. Фиксация так называемых элит­ных курганов раннескифского времени свидетельствует об имевшем место расслоении общества. Вероятно, что в рассматриваемый пери­од времени на территории Алтая уже существовали какие-то круп­ные объединения отмеченных групп населения с определенной системой разграничения власти (Тишкин, 1997а).

Вопросов социального устройства «пазырыкцев» коснулся

В.А. Кочеев. Он опирался примерно на ту же источниковую осно­ву, что и А.С. Суразаков. Так, сначала в тезисной (Кочеев, 1989), а затем в расширенной форме В.А. Кочеев (1990) предпринял попыт­ку, в противоположность мнению Г.Н. Курочкина (1989) и Н.Ю. Кузьмина (1989а), обосновать достаточно значительную сте­пень милитаризации пазырыкского общества. Используя материа­лы из 90 курганов (28 могильников), исследователь разделил по­гребения с оружием на три группы: 1) погребения, где обнаружены три вида оружия (акинак или кинжал, чекан, лук и стрелы, иногда щиты); 2) погребения с двумя видами BD4EQARDBDYEOARP- (кинжал и чекан, кинжал и стрелы, чекан и стрелы); 3) погребения, в которых зафик­сирован один вид оружия (только кинжал, чекан или стрелы) (Ко- чеев, 1989а, с. 70-71). Захоронения первой группы В.А. Кочеев свя­зывал с вождями племен, погребения второй группы - с вождями родов, погребения третьей группы - с рядовыми кочевниками (Ко- чеев, 1990б, с. 108-109). В результате проведенного анализа мате­риалов курганов исследователь пришел к выводу, что в пазырык- ском обществе формируется особая воинская прослойка, вероятно, дружина, которая «... выдвигала военных представителей из числа выдающихся воинов и являлась опорой аристократии» (Кочеев, 1989а, с. 71).

ВыDQENQQ7BDgEMg- три ранга воинов, В.А. Кочеев попытался вписать их в существующую социальную концепцию, разработанную А.С. Су- разаковым (1983 б). Однако это оказалось достаточно сложно сде­лать (на что обратил внимание и сам исследователь). Он отмечал, что более богатые погребения воинов отличаются от рядовых захо­ронений мужчин (первая социальная группа по А.С. Суразакову).

Однако не все они могут соотноситься с погребениями глав семейно­родственных групп и родов (вторая социальная группа по А.С. Сура- закову) (Кочеев, 1990б, с. 108). Данная трудность возникла из-за того, что В.А. Кочеев хотел механически совместить в рамках од­ной социальной концепции разные типы стратификационных сис­тем. Так, принципы этакратической и профессиональной дифферен­циации накладывались на имущественную и социальную структуру пазырыкского общества. В то же время важно отметить, что В.А. Кочеев один из первых попытался проследить динамику разви­тия другой стратификационной системы (профессиональные воины) на материалах пазырыкского социума. Это являлось существенным шагом на фоне традиционного подхода в изучении общества нома­дов, которое рассматривалось преимущественно через призму физи­ко-генетической, социальной и имущественной дифференциации. В последующем В.А. Кочеев еще раз подтвердил свои ранее сде­ланные выводы. Так, в 1997 г. в материалах конференции «Соци­ально-экономические структуры древних обществ ЗападноQ- Сиби­ри» он выступил с традиционной оценкой социальной структуры «пазырыкцев»: «... верхушка общества (вожди, родовая аристокра­тия), средний слой (полноправные члены общества) и низший слой (неполноправные члены общества)» (Кочеев, 1997а, с. 112). В со­циально-политическом отношении пазырыкское общество

соответствовало уровню военной демократии, основу которого составляли многочисленные представители среднего слоя, преиму­щественно воины (Там же, с. 113).

Вопрос о милитаризации пазырыкского социума был также затронут В.С. МARABD4EPQQвым. Проанализировав материалы из курга­нов с территории Средней Катуни, он пришел к выводу, что на на­чальном этапе существования пазырыкской культуры доля воинских захоронений значительно больше, чем на ее завершающем этапе (III-II вв. до н.э.) (Миронов, 1997а, с. 18). По мнению исследовате­ля, это может свидетельствовать об увеличении профессионализма воинской верхушки и о переходе «. от родоплеменного ополчения к войску дружинного типа.» (Миронов, 1997б, с. 108).

Ко 2-й половине 80-х гг. XX вв. было раскопано уже несколь­ко сот курганов пазырыкской культуры, что давало дополнитель­ную источниковую базу для палеосоциальных реконстEQARDBDoERgQ4BDk-. Привлекая результаты своих полевых исследований на территории Юго-Восточного Алтая, В.Д. Кубарев сделал некоторые выводы о социальных отношениях у номадов. Прежде всего он обратил вни­мание на особенности половозрастной дифференциации рядовых кочевников Горного Алтая. Археолог отметил, что по своим основ­ным структурным показателям погребения всех половозрастных категорий достаточно однотипны (Кубарев, 1987, с. 10-30). В то же время исследователь выявил ряд интересных особенностей в захо­ронениях детей, женщин и мужчин. Так, погребальные сооружения детей, несмотря на их неустойчивый характер (колоды, срубы, ка­менные ящики), полностью копировали усыпальницы взрослых, но в уменьшенном размере. В зависимости от возраста ребенка ему в погребение клали определенное количество инвентаря: чем он старше, тем больше предметов сопровождало его в загробный мир. При этом с умершими детьми в большинстве случаев помещали в могилу уменьшенные копии реальных вещей. Характеризуя погре­бения женщин и мужчин, В.Д. Кубарев указывал на значительную степень их схожести практически по всем показателями. Особенно­стями женских захоронений он считал наличие не более одного сопроводительного захоронения лошади, использование косметиче­ских средств (черная минеральная краска для волос), специальных предметов женского туалета (серьги и шпильки из редкого металла, накосники, бусы, эгреты), а также некоторых орудий труда (долото, шило, корнекопалки и др.) (Кубарев, 1987, с. 24-29; 1991, с. 37-41).

Изучение особенностей погребальных конструкций позволило В.Д. Кубареву (1987, с. 21) выявить еще один признак, характери­зующий социальный статус погребенного - наличие погребального ложа. Захоронения с такими ложами достаточно разительно отли­чались от других курганов «рядовых» кочевников размерами кур­ганной насыпи, количеством инвентаря. Так, объект №1 из могиль­ника Ташанта-1 выделялся среди других объектов своими размера­ми (высота - 1 м, диаметр - 25 м) и сопроводительным захоронени­ем трех коней (Кубарев В.Д., 1987, с. 21). На могильнике Юстыд- XII в кургане №21 (погребены женщина и ребенок) и в кургане №22 (погребение подростка) обнаружены погребальные ложа. В этих двух объектах вSwRPBDIEOwQ1BD0ESw- также захоронения коней, разнооб­разный инвентарь. Указанные обстоятельства весьма примечатель­ны, если учесть, что «остальные погребения женщин и детей даже на довольно типичном могильнике Юстыд-Х11, как правило, не имели сопроводительных захоронений коней» (Кубарев, 1991, с. 30).

Особое внимание В.Д. Кубарев уделил планиграфии могиль­ников древних кочевников. Определенные результаты подобного анализа уже были сделаны С.И. Руденко, М.П. Грязновым. Однако такое исследование проводилось археологами первоначально толь­ко в отношении некрополей представителей «верхнего слоя» пазы- рыкского общества. Сначала С.С. Сорокин (1974), а затем В.BQ-. Ку­барев и другие археологи осуществили подробный анализ плани- графии отдельных погребально-поминальных памятников рядовых кочевников. В частности, В.Д. Кубарев отметил определенную группировку женских и детских погребений в различных частях могильников. Это, по его мнению, свидетельствует, если и не о су­ществовании отдельных кладбищ для женщин и детей, то, по край­ней мере, указывает на существовавший обычай группировать мо­гилы отмеченных категорий людей в какой-то одной зоне некропо­ля. Так, например, детские захоронения на памятниках Уландрык-1, V, Ташанта-1-11 располагались в начале или в конце кладбища (Ку­барев, 1987, с. 24). Кроме этого, В.Д. Кубареву удалось зафиксиро­вать особое положение парных захоронений (мужчины и женщи­ны), которые либо открывали цепочку курганов с юга (например, могильники Юстыд-1, к. 1, 2; Юстыд-Х11, к. 2; Джолин-1, к. 1 и др.), либо находились в центре некрополя (Юстыд-1, к. 4; Юстыд-Х11, к. 8, 16, 17; Джолин-1, к. 6 и др.) (Кубарев, 1991, с. 38). Эти курганы также отличаются по ряду других показателей (большие размеры срубов, разнообразный инвентарь, число сопроводительных захо­ронений коней) от основной массы погребений кочевников. Ука­занные признаки парных захоронений мужчин и женщин позволи­ли исследователю сделать вывод о том, что в этих курганах были похоронены «муж и жена - пара родоначальников, основателей большой семьи, которые и на кладбищах... занимали достойное и главенствующее место» (Кубарев, 1987, с. 27). Остальные курганы, расположенные рядом с парными погребениями в пределах одн4EMwQ+ могильника, являлись усыпальницами близких родственников (Кубарев, 1991, с. 38).

При исследовании трех курганов (УландрыкЛ, к. 9; Уландрык- II, к. 6; Юстыд-XII, к. 17) В.Д. Кубарев обнаружил в заполнении могильных ям костяки мужчин. Нехарактерная для пазырыкской культуры западная ориентировка этих умерших, отсутствие сопро­водительного инвентаря дало основание, по мнению археолога, утверждать о наличии в пазырыкском обществе особой категории зависимых людей, условно названных рабами (Кубарев, 1987, с. 29; 1991, с. 39). Опираясь на особенности погребального обряда,

B. Д. Кубарев попытался связать погребения «зависимых» мужчин с представителями саглынско-уюкской культуры Тувы и чандмань- ской культуры Монголии. При этом он, вслед за А.Д. Грачом (1980, с. 48), указал на наличие таких же захоронений «зависимых» лю­дей, но уже из представителей пазырыкской культуры, среди син­хронных памятников Тувы в районах, прилегающих к Горному Ал­таю (Кубарев, 1991, с. 39).

С подходом В.Д. Кубарева к интерпретации погребений пред­ставителей низшего социального уровня не совсем согласился

C. А. Васютин (1998а; 2003, с. 22). Он не исключал возможности «...ритуального убийства иноэтничных пленников при погребении некоторых пазырыкцев (например, отличившихся в войнах)». В то же время этот исследователь, как и С.Г. Кляшторный (1986, с. 312­339), считает более вероятным использование в качестве домашних рабов в кочевом обществе пленных девушек и женщин. Кроме это­го, С.А. Васютин (1998б, с. 201) пришел к выводу, что патриар­хальная семья не имела достаточно возможностей для охраны «ра­бов», вследствие чего были вынуждены убивать пленных, в частно­сти, мужчин-« саглынцев».

Заканчивая рассмотрение социальных разработок В.Д. Куба­рева, касающихся пазырыкского общества, можно сделать сле­дующие выводы. Во-первых, исследователь, как и другие археоло­ги, пришел к заключению, что параметры погребальных конструк­ций и состав сопроводительного инвентаря зависят от половозраст­ной структуры социума (Кубарев, 1991, с. 36-37). Такая зависи­мость была продемонстрирована на значительном количестве ма­териалов из курганов «рядовых» кочевников. При этом он не оста­вил без внимания социальную и имущественную дифференциацию у скотоводов Горного Алтая. Во-вторых, археолог провел анализ планиграфии памятников скифской эпохи, что позволило устано­вить расположенEOAQ1- курганов определенных групп людей в отдель­ных частях некрополей. В целом, несмотря на отсутствие специ­ально разработанной социальной концепции, что, вероятно, и не входило в задачи исследователя, выводы и наблюдения В.Д. Куба­рева о социальном устройстве пазырыкского социума представля­ются весьма существенными и могут быть использованы при даль­нейшем изучении этой темы.

В рамках рассматриваемой темы определенный интерес пред­ставляет работа П.И. Шульги (1989), посвященная выявлению свя­зи планиграфии пазырыкских могильников с типологией поселений кочевников. В ней, основываясь на утверждении, что погребение - это имитация реалTAQ9BD4EMwQ+ жилища, исследователь сделал ряд важных выводов. По его мнению, курганная цепочка, являющаяся местом захоронения рода или большой патриархальной семьи, отражала реальную планировку поселения. Опираясь на результаты своих работ, П.И. Шульга указывал на то, что скорее всего, это были по­селения не рода, а все же большой патриархальной семьи. Он также отметил, что на Алтае, как и у других кочевых народов, было два основных типа планировки своих стойбищ. Первый - курень, харак­теризуется расположением вокруг жилища вождя юрт нескольких сотен семей. Второй - аил, это стойбище большой патриархальной семьи. Различия между двумя типами селений можно проследить, по мнению археолога, и в планиграфии могильников пазырыкского времени. Так, отражением oEQwRABDUEPQQ9BD4EOQ- планировки стойбищ является Башадарский могильник с жертвенными выкладками и курганами рядовых кочевников (Шульга, 1989, с. 42-43). Однако на Алтае в VI­II вв. до н.э. преобладала не куренная, а аильная планировка. При этом П.И. Шульга отмечал, что если «...в большой цепочке жилищ выделяются малые звенья близких родственников, то тогда можно предположить в большой цепочке курганной группы наличие «ма­лых семейных цепочек». Это хорошо демонстрируется на материа­лах скифского времени Алтая: в курганных цепочках из 10-20 кур­ганов выделяются группы из 2-3 курганов (Там же). Указанные наработки П.И. Шульги еще раз показали перспективность изуче­ния планиграфии древних памятников с последующим выходом на палеосоциаEOwRMBD0ESwQ1- реконструкции. В дальнейшем, рассматривая со­циально-политическое устройство кочевников Горного Алтая, ис­следователь отмечал, что пазырыкская культура являлась этно­культурным образованием, возглавлявшим племенной союз («крупное племенное объединение»), в который вошли группы на­селения северных и северо-западных предгорий, частью Восточно­го Казахстана до Тарбагатая на юге (Шульга, 1999а, с. 248).

П.И. Шульга (1997а, 1998в; 2000а) и некоторые другие иссле­дователи, в частности Н.В. Полосьмак (1994), В.А. Могильников (1997), Д.Е. Ануфриев (1997), П.К. Дашковский (1999, 2001б, 2002в, 2003г), указывали на существование в пазырыкском общест­ве определенной группы людей, выполняющих функции жрецов. Основаниями для такого рода утверждений является факт наличия у «пазырыкцев» сложной религиозно-мифологической системы и обрядовой практики. При этом важно отметить, что если ранее сре­ди некоторых ученых была распространена только точка зрения о том, что религиозные обряды совершали шаманы-мужчины, то те­перь эта роль отводилась, во-первых, жрецам (жрицам), а во- вторых, не только мужчинам, но и женщинам. Более того, гипотеза о выполнении жреческих функций в пазырыкском обществе жен­щинами, представляется еще более убедительной, если принять во внимание, что у многих народов Евразии в скифскую эпоху отме­чается именно такая ситуация (Смирнов, 1964, с. 103, 254; Хазанов, 1970, с. 139-143; Кадырбаев, 1984, с. 84; Банников, 2000, с.177-182; и др.). В то же вреBDwETw- не стоит исключать возможность прямого участия мужчин в религиозной практике кочевников, что также известно по материалам синхронных культур, например, по захо­ронению в кургане Иссык в Казахстане (Акишев, 1984).

В определенной степени проблем социально-политического устройства пазырыкского социума коснулся Д.Г. Савинов. Прежде всего исследователь поддержал концепцию «кочевой цивилизации»

А.И. Мартынова (1989), одним из положений которой было при­знание существования у большинства кочевых обществ (в том чис­ле у «пазырыкцев») ранBD0EOARF- форм государственных образований (Савинов, 1993б, с. 128). При этом ученый во всех своих работах ха­рактеризовал политическое устройство номадов Горного Алтая как объединение в форме союза племен (Савинов, 1989, с. 12; 1993б, с. 128-130). Вероятно, Д.Г. Савинов рассматривал «союз племен» как форму раннегосударственного образования у кочевников. Ука­зывая на значительную степень социальной дифференциации пазы- рыкского общества, исследователь предлагал рассматривать «вож­дей» номадов Горного Алтая как прямых наследников «царя» из кургана Аржан. В конечном итоге Д.Г. Савинов делает предположе­ние, что центр пазырыкского союза племен мог находиться значи­тельно южнее территории распространения пазырыкской культуры, «...где расположены собственно Пазырыкские кургEMAQ9BEs-, возможно, представляющие своеобразные «герры» пазырыкского общества» (Савинов, 1989, с. 12-13).

Раскопки в 1-й половине 1990-х гг. курганов пазырыкской культуры на плато Укок предоставили в распоряжение исследова-

телей существенную дополнительную информацию для проведения социальных реконструкций. Так, Н.В. Полосьмак (1994а, с. 43; 1999, с. 151), опираясь на анализ материалов из курганов с плоскогорья Укок, выделила новый признак социального статуса в пазырыкском социуме - головные уборы. Войлочные и кожаные шлемы, по ее мнению, являлись атрибутMAQ8BDg- только воинов-всадников - основы пазырыкского общества. В этой связи факт нахождения такого го­ловного убора с полным комплектом оружия в погребении женщины (курган №1 из могильника Ак-Алаха-1) является весьма своеобраз­ным (Полосьмак, 2001а, с. 275-277). Н.В. Полосьмак (1994а, с. 17) обратила внимание на поминальный комплекс у этого объекта, отме­тив следующее: «Если одно кольцо можно считать свидетельством поминовения каждого из погребенных в небольшом кургане одной семьей, его ближайшими родственниками, то наличие семи ко­лец... может быть доказательством того, что здесь одновременно совершали поминки семь отдельных групп, связанных узами род­ства и находившихся в подчинении у погребенного в большом кур­гане». Не менее интересным представляется и другPgQ5- материал ис­следовательницы. Например, одиночное расположение объекта №1 могильника Ак-Алаха-Ш. Погребенная в этом кургане женщина была, с точки зрения Н.В. Полосьмак (1994б, с. 3; 2001б, с. 85), жрицей. Своеобразное местонахождение кургана свидетельствует о том, что эта женщина существовала в своей посмертной жизни вне рода и семьи. В то же время могила «жрицы» не была спрятана, а сооружена в центральной части долины р. Ак-Алахи. Это должно было подчеркнуть ее принадлежность сразу ко всем семьям и ро­дам «пазырыкцев», зимовавших на плато Укок (Полосьмак, 1994б).

Другой исследователь В.П. Мыльников, используя результаты работ на плоскогорьNQ- Укок, выделил особенности погребальных деревянных конструкций для различных социальных групп населе­ния. Он отметил, что для элиты общества сооружались двухкамер­ные бревенчатые срубы с двойным бревенчатым потолком и доща­тым полом, в которые помещались деревянные колоды с умерши­ми. Представители средней знати хоронились в колодах или на ложе-кровати в однокамерных срубах без пола, в то время погре­бения рядовых кочевников характеризовались трупоположением на деревянном настиле или войлочной подстилке в малых срубах. Детей же погребали в маленьких срубах или колодах (Мыльни­ков, 1999, с. 43-44).

Достаточно основательно изучением сgRGBDgEMAQ7BEwEPQQй структуры пазырыкского общества занимался Л.С. Марсадолов (1997в; 2000в). Ученый ввел понятие «ранг кургана». Под ним он понимал опреде­ленные «скользящие» обрядовые группы одного социального слоя, представители которого по каким-то причинам использовали разные типы захоронений (Марсадолов, 1997б, с. 97). В качестве критериев для выделения рангов курганов использовались следующие показа­тели: 1) объем трудозатрат на погребение человека; 2) сложность и размеры погребального сооружения; 3) мумифицирование погре­бенных; 4) число сопроводительного захоронения лошадей (или их отсутствие) и их убранство; 5) количество и качество инвентаря; 6) наличие культовых и «престижных» предметов; 7) антропологи­ческий тип. На основании комплекса из 28 признаков Л.С. Марса- дEPgQ7BD4EMg- выделил девять рангов курганов. Первые два относятся к группе больших курганов и принадлежали вождям племен, союзов племен и их ближайшим родственникам. Курганы ГГГ-ГУ ранга сред­ней группы представлены погребениями племенной знати и бли­жайшими родственниками вождей племен. Третья группы малых курганов определяется У-УГГГ рангами. У ранг - это курганы родст­венников (+ детей) вождей и знати; УГ ранг - погребения воинов, глав семей и родовых групп; УГГ - захоронения рядовых кочевников; УГГГ ранг - погребения младших членов семей и детей; IX - могиль­ные сооружения «зависимых» людей - пленных, домашних рабов (слуг) (Марсадолов, 1997в, с. 97-99; 2000в, с. 31-33). Исследователь обозначенные ранги курганов соотносит с конкретными погребе­ниями пазырыкской культурSw-, отмечая при этом, что все ранги со­существовали одновременно. Различие же между ними обусловлено «религиозно-социально-экономической... и семейной... стратифи­кацией» кочевого общества (Марсадолов, 2000в, с. 32).

Надо отметить, что Л.С. Марсадолов предложил наиболее слож­ную реконструкцию иерархической социальной структуры пазырык- ского общества. Ученый уделял внимание и другим сторонам обозна­ченного направления (Марсадолов, 1997в, 2000в, 2003б и др.).

Заметный вклад Л.С. Марсадолов внес в изучение планигра- фии пазырыкских могильнEOAQ6BD4EMg- и в установлении ее связи с со­циальным развитием общества. Он привел доказательства того, что для Горного Алтая УГ-ГУ вв. до н.э. характерно два основных спо­соба формирования малых курганных групп на одном могильнике: 1) последовательный (от первого кургана к северу последовательно сооружались другие курганы); 2) чередующийся (формирование могильника началось одновременно в нескольких местах на равном расстоянии друг от друга) (Марсадолов, 2000в, с. 72). Исследова­тель отметил, что первый способ характерен преимущественно для семейных могильников, а второй - для больших разделившихся семей и родовых групп. Он также подчеркнул, что формирование конкретных курганных цепочек зависело как от внешних, так и от внутренних факторов, поэтому к изучениETg- каждого могильника надо подходить индивидуально, но с учетом общих закономерно­стей (Марсадолов, 1997а; 2000в, с. 18-19; 2000а, с. 72).

Вопросы социальной истории «пазырыкцев» в 1990-е гг. за­трагивались и другими исследователями. Так, Д.Е. Ануфриев пред­ставил структуру пазырыкского социума, в основу которой автор положил «модель трехчленного деления общества». В результате рассмотрения элементов погребального обряда он выдел несколько слоев: 1) зависимые люди (рабы); 2) рядовое свободное население; 3) жречество; 4) главы родов и семей; 5) «царские» курганы, при­надлежащие «представителям аристократии и вождям племен и племенных союзов» (Ануфриев, 1997, с. 110-111). Исследователь также предположил, что вожди и племенная аристократия, вероят­но, были выходцами из одних родственных групп. Проведенное планиграфическое и сравнительное сопоставление могильников позволило прийти к выводу о господстве в скифское время у нома­дов Алтая нуклеарной или ограниченно расширенной формы семьи во главе с мужчиной. На основе изучения географического расположения памятников пазырыкского времени Д.Е. Ануфриев высказал мысль о существовании пяти племенных центров: 1) Ур- сульский - в бассейне Урсула и среднем течении Катуни с центральными группами Шибе, Туекта и Башадар; 2) Чуйский - по рр. Чуя, Чулышман и Пазырык; 3) Бухтарминский - вокруг кургана Берель; 4) Катандинский - памятники в бассейне Аргута и Коксы; 5) Укокский - на пwQwBEIEPg- Укок и по притокам р. Чуи, возможно, с прилегающей территорией Северной Монголии (Там же, с. 110). Эту точку зрения поддержал С.А. Васютин (1999, с. 35), указав на большую долю вероятности существования целостного пазырык- ского объединения и наличия глав пазырыкских племен, в роли которых могли выступать люди, погребенные в курганах Пазыры- ка. Надо отметить, что образование единого политического объе­динения, очевидно, было обусловлено общим ходом культурно­исторических процессов в регионе и на сопредельных территориях, а также социально-экономическим уровнем развития кочевников Горного Алтая этого периода (Дашковский, 2000д, с. 42).

ОпредеEOwQ1BD0EPQRLBDU- итоги и основные направления дальней­ших палеосоциологических реконструкций были представлены

С.А. Васютиным (1998а-б) сначала в диссертации «Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии», а затем в статье «Проблемы изучения социальной организации ко­чевников скифского времени Горного Алтая по материалам погре­бений» (Васютин, 1999, с. 31-35). Исследователь осветил основные аспекты изучения социальной истории населения Горного Алтая в раннескифское и пазырыкское время, суммировал главные выводы ученых в отношении социальной структуры номадов, кочевой се­мьи, роли женщины и «зависимых людей» в пазырыкском общест­ве. Вслед за другими исследователями он попытался продемонст­рировать взаимосвязь между социальной дифференциацией и пла- ниграфией могильников, причем как для пазырыкского, так и для раннескифского времени. Кроме этого, С.А. Васютин предпринял попытку свести многочисленные признаки социальной стратифи­кации, выделенные разными специалистами, в пять основных групп: 1) параметры и сложность погребальных конструкций, объ­ем трудозатрат на их сооружение; 2) отсутствие или наличие сопро­водительных захоронений лошадей и их количество; 3) количество, качество и категориальный состав инвентаря; 4) бальзамирование и его способы; 5) антропологические отличия. При этом исследователь отметил дифференцированность этих основных групп, а также обра­тил внимание на BEIEPg-, что указанные многочисленные признаки могут срабатывать как в сочетании друг с другом, так и по отдельности (Там же). В одной из своих работ С.А. Васютин (2003) уделил вни­мание моделированию потестарно-политической системы пазырык- ского общества и пришел к выводу, что имеющиеся данные соответ­ствуют признакам сложного вождества.

По итогам представленного обзора можно сделать вывод о том, что в пазырыкском обществе выделяется несколько различных по своим функциям структур, взаимодополняющих друг друга: фи­зико-генетическая, семейно-брачная, профессиональная, имущест­венная, ранговая, религиозная, мифологическая. Довольно подроб­но- разработан на основе всестороннего анализа погребального об­ряда и других источников комплекс критериев, позволяющий осу­ществлять в разных направлениях стратификацию номадов Горно­го Алтая. Политическое устройство пазырыкского общества пред­ставляло собой объединение, осуществляющее контроль несколь­ких провинций на Алтае и в прилегающих районах сопредельных территорий. Данное обстоятельство хорошо демонстрируется при картировании «элитных» и «рядовых» памятников (Кирюшин, Степанова, Тишкин, 2003, рис. 3-5).

Несмотря на достигнутые успехи в области изучения социаль­но-политической организации населения Алтая скифской эпохи, существуеI- целый спектр концептуальных проблем и необходи­мость решения более частных моментов. Например, вопрос о выде­лении жречества у кочевников находится еще в стадии разработки. Отдельного изучения требует комплекс погребального инвентаря с установлением наиболее типичного набора предметов для каж­дой социальной единицы общества. Перспективным остается про­ведение палеодемографического анализа конкретных могильни­ков, а также более обстоятельное рассмотрение политического устройства пазырыкского общества в контексте культурно­исторической ситуации той эпохи. Особое внимание следует об­ратить на разработку и совершенствование новых методик соци­альных реконструкций с привлечением данных современной со­циологической науки и компьютерных техноQ7BD4EMwQ4BDk-.

В заключение этого параграфа представим ряд положений, по­зволяющих, на наш взгляд, определить необходимые условия и возможные пути решения имеющихся проблем.

1. Обязательно при реконструкции социальной организации древнего населения на основе археологических источников должно проводиться всестороннее и комплексное изучение имеющихся к этому времени материалов.

2. Важно широкое использование различных методов и под­ходов, позволяющих создать прочную информационную базу для дальнейших интерпретаций.

3. При моделировании социальных отношений необходимы выявленные закономерности на разных уровнях сравнения и обоб­щения, начиная с отдельных показателей или признаков до наибо­лее полных характеристик.

4. Оптимальным вариантом начала социальных исследований может стать выявленная половозрастная структура, которая лежит в основе социально-экономической организации общества. Данная закономерность обеспечивает решение сложных проблем интер­претации репрезентативных данных.

5. Следует отметить значимость проецирования на древнее общество известных тенденций и конкретных проявлений образа жизни людей, занятых какими-то видами деятельности на ограни­ченном природно-климатическом проBEEEQgRABDAEPQRBBEIEMgQ1-. Это особенно важ­но для территории Горного Алтая.

6. Специфика ведения хозяйства также определяет эффектив­ность и многогранность социальной организации.

7. Необходимо учитывать военно-политическую структуру общества, особенно в условиях становления разных форм социаль­но-политической организации.

8. Социально-политическое устройство древнего населения обязательно следует рассматривать в комплексе нескольких стра­тификационных систем.

Указанные направления не исчерпывают всего спектра рас­смотренных задач. Поиск оптимальных путей реконструкции со­циальной организации древнего населения на определенной терри­тории и в конкретную эпоху продолжается, но уже ясно, что без системы выявленных закономерностей разных уровней и без при­влечения данных других наук обойтись невозможно.