С.А. Васютин Кемеровский государственный университет, г. Кемерово, Россия СОЦИАЛЬНАЯ АТРИБУТИКА ТЮРКСКОГО «МУЖА-ВОИНА» ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИСТОЧНИКАМ

В кочевых социумах одним из важных элементов общественной жизни была героизация, которая охватывала, как правило, представителей власти и воинов. Особенно ярко этот мотив представлен в раннесредневековых рунических надписях Центральной Азии и эпических произведениях номадов, где ментальные установки кочевников находят отражение в стереотипных описательных формулах, устнопоэтических «клише», устойчивых образах.

Детальнее всего образ воина-героя («мужа-воина») был прописан в работах С.Г. Кляшторного. По его мнению, социальное и правовое единство в кочевых государствах древних тюрок находило отражение в применении ко всем взрослым мужчинам наименования «эр» (er) — «муж-воин». Мужами-воинами становились все юноши по праву рождения, достигшие определенного возраста, прошедшие обряд инициации и получившие «мужское» (героическое, воинское) имя. Реальное место «эра» определялось его титулом, саном и положением структурной единицы (племя, род, семья), в которую он входил (Кляшторный, 1986а: 221-222; 1986б: 323324; 2003: 473-476; Кляшторный, Савинов, 2005: 153-155). В целом представления

о              высоком социальном статусе мужей-воинов в кочевых обществах Центральной Азии в период раннего средневековья нашли отражение в погребальной практике, поминальных памятниках, изваяниях, наскальных изображениях.

Исследованные на сегодняшний день погребальные памятники, идентифицированные как захоронения тюрков, дают весьма различную информацию о социальной престижности захоронений взрослых мужчин (Худяков, 1980; 1985: 92-93; 1989: 26; 1994: 86-87; Кубарев Г.В., 1997; 2005; Кубарев Г.В., Кубарев В.Д., 2003; Длуж- невская, 2000; Митько, 2000; Тетерин, 2000; Горбунова, 2003; Молодин, Новиков, Соловьев, 2003; Эрдэнэбаатар, Тубат, Худяков, 2004: 175-178 и др.).

«Социальный язык» воинских погребений тюрок весьма разнообразен. Это прежде всего оружие, сопроводительные захоронения коней с набором упряжи, седлом, стременами, пластинчатый панцирь, престижные вещи (украшения, дорогая посуда, монеты и пр.). Наглядно эту картину демонстрирует элитное погребение в кургане № 11 могильника Балык-Соок (Кубарев Г.В., Кубарев В.Д., 2003; Кубарев Г.В., 2005: 308-316). Особое место среди погребального инвентаря занимает пояс (его детали). Как полагает В.Н. Добжанский, далеко не все воины могли или имели право украшать свои пояса различными накладками и наконечниками, даже пряжки встречались не во всех захоронениях. Исследователь допускал, что и у тюркоязычных кочевников золото наборного пояса подчеркивало социальное происхождение и военное положение владельца (Добжанский, 1990: 73-74, 77-78). Вероятно можно допускать, что пояс служил социо-диагностирующим предметом. В рамках традиционной культуры номадов он давал всестороннюю информацию о его владельце. Важность этого компонента подчеркивает и обязательное изображение поясов на тюркских каменных скульптурах (Кубарев В.Д., 1984; 1997 и др.). Аналогичным социальным маркером были халаты (Кубарев Г.В., 2001: 83-86).

Прямой иллюстрацией к образу «мужа-воина» были не только надписи (например: «мое мужское имя Адыг.» — Кляшторный, 2001а: 214), но и наскальные рисунки, на которых изображены воины-всадники с разнообразным оружием, защитными доспехами, экипировкой коней.

В центре внимания авторов наскальных изображений — битва героя с противником, его триумф. На голове у героя конический шлем, на теле длиннополый панцирный кафтан, лук на правом боку, колчан на левом. Воспроизведены в деталях внешний вид (борода, усы, особенности лица), одежды и воинской экипировки (обувь, штаны, куртки, кафтаны с панцирями, пояса, налучья, шлемы, флажок на копье и т.п.), а также конской упряжи (сбруя с подвесками, седла, попоны, стремена, плюмажи, подшейные кисти и др.). Достойны богатырей-воинов и их лошади — высокопородные, боевые, с выстриженными гривами, экипированные и украшенные на- чельниками, кистями; одна из лошадей отмечена тамгой (Черемисин, 2004: 43-46).

С.Г. Кляшторный интерпретировал изображения всадников на камнях-валунах Кочкорской долины как образы обожествляемых воинов-героев. По его мнению, сидящий на правой руке всадника павлин выступает как атрибут божества победы (Кляшторный, 2001а: 214). Кочкорские изображения также связаны с культом воинов-героев и олицетворяют героизацию умерших и «путь воина-героя» к «небесным пастбищам». Распространенный среди тюркоязычных групп раннего средневековья обряд сожжения в таком контексте был еще одним вариантом перехода в «небесный мир» «мужей-воинов».

Не менее важную информацию о культе воинов-героев дают исследования поминальных памятников и, прежде всего, единого поминального комплекса оградка — изваяние — балбалы (Ермоленко, 2004: 15, 48-57). Они представляют ценный «материал» для реконструкции религиозных структур менталитета кочевого населения древнетюркской эпохи. Так «героизация» воинов была ярко выражена в древнетюркских изваяниях.

«Картина» социальной престижности мужей-воинов может быть существенно детализирована конкретными данными. Однако даже приведенных материалов достаточно для определенных выводов по рассматриваемому в данной статье вопросу. В целом проведенный анализ позволяет говорить о том, что в менталитете кочевого населения образ воина-героя занимал ключевое место, а археологические источники содержат много подтверждающих это свидетельств и дают возможность нарисовать социальный облик тюркского мужа-воина. Культ воина-героя возникал еще при его жизни, но оформлялся окончательно только после смерти, когда муж-воин превращался в обожествляемого кланового героя. Его имя и подвиги сохранялись в надписях, а героический образ фиксировался в наскальных рисунках, изваяниях и поминальных памятниках.

Литература

Васютин С.А. Культ воина-героя («мужа-воина») и его религиозные мотивы в кочевых обществах древнетюркской эпохи // Сибирь на перекрестье мировых религий: Мат-лы Третьей межрегион. конф. — Новосибирск: Изд-во НГУ, 2006. — С. 79 — 82.

Войтов В.Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культовопоминальных памятниках Монголии У1-УШ вв. — М.: Государственный музей Востока, 1996. — 152 с.

Горбунова Т.Г. Социальная значимость украшений конской амуниции (по материалам сроскинской культуры) // Социально-демографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). — Кемерово: КемГУ, 2003. — С. 109 — 113.

Длужневская Г.В. Комплекс древнетюркского времени на могильнике Улуг- Бюк II // Памятники древнетюркской культуры в Саяно-Алтае и Центральной Азии: Сб. науч. тр. — Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2000. — С. 178 — 188.

Добжанский В.Н. Наборные пояса кочевников Азии. — Новосибирск: Изд- во НГУ, 1990. — 164 с.

Ермоленко Л.Н. Средневековые каменные изваяния казахстанских степей (типология, семантика в аспекте военной идеологии и традиционного мировоззрения). — Новосибирск: Изд-во ИАЭ СО РАН, 2004. — 132 с.

Кляшторный С.Г. Основные черты социальной структуры древнетюркских государств Центральной Азии (УЕ-Х вв.) // Классы и сословия в докапиталистических обществах Азии: проблема социальной мобильности. — М.: Наука, 1986а. С. 217 — 228.

Кляшторный С.Г. Формы социальной зависимости в государствах кочевников Центральной Азии (конец I тыс. до н.э. — I тыс. н.э.) // Рабство в странах Востока в средние века. — М.: Наука, 1986б. — С. 312 — 339.

Кляшторный С.Г. Всадники Кочкорской долины // Евразия сквозь века. — СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, 2001а. — С. 213 — 215.

Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2003. — 560 с.

Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005.

Кубарев В.Д. Древнетюркские изваяния Алтая. — Новосибирск: Наука, 1984. 230 с.

Кубарев В.д. Каменные изваяния Алтая: краткий каталог. — Горно-Алтайск: Ак-чечек, 1997. — 184 с.

Кубарев В.Д. Изваяние, оградка, балбалы (о проблемах типологии, хронологии и семантике древнетюркских поминальных сооружений Алтая и сопредельных территорий) // Алтай и сопредельные территории в эпоху средневековья: Сб. науч. тр. — Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 2001. — С. 38 — 41.

Кубарев В.Д. Сюжеты охоты и войны в древнетюркских петроглифах Алтая // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2001. — № 4. — С. 95 — 107.

Кубарев Г.В. Культура древних тюрок Алтая (по материалам погребальных памятников): Автореф. дис. канд. ист. наук. — Новосибирск, 1997. — 23 с.

Кубарев Г.В. Халат древних тюрок в Центральной Азии по изобразительным материалам // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2000. — № 3. С. 81 — 88.

Кубарев Г.В. Культура древних тюрок Алтая (по материалам погребальных памятников). — Новосибирск: Изд-во ИАиЭт, 2005. — 400 с.

Кубарев Г.В., Кубарев В.Д. Погребение знатного тюрка из Балык-Соока (Центральный Алтай) // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2003. — № 4. — С. 64 — 82.

Митько О.А. Древнетюркский могильник на реке Таштык // Памятники древнетюркской культуры в Саяно-Алтае и Центральной Азии: Сб. науч. тр. — Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2000. — С. 55 — 64.

Молодин В.И., Новиков А.В., Соловьев А.И. Погребальные комплексы древнетюркского времени могильника Кальджин-8 (некоторые технологические и этнокультуные реконструкции) // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2003. — № 2. — С. 71 — 86.

Мотов Ю.А. К изучению идеологии раннесредневекового населения Алтая (по материалам могильника Кудыргэ) // История и археология Семиречья: Сб. ст. и публикаций. — Алматы: Фонд «Родничок», Фонд XXI век», 2001. — Вып. 2. — С. 63 — 85.

Тетерин Ю.В. Древнетюркские погребения могильника Маркелов Мыс I // Памятники древнетюркской культуры в Саяно-Алтае и Центральной Азии: Сб.

науч. тр. — Новосибирск: НГУ, 2000. — С. 27-54.

Худяков Ю.С. Типология погребений VI-XII вв. в Минусинской котловине // Археологический поиск (Северная Азия). — Новосибирск: Наука, 1980. — С. 193 — 205.

Худяков Ю.С. Типология и хронология средневековых памятников Табата // Урало-алтаистика (Археология. Этнография. Язык). — Новосибирск: Наука, 1985. С. 88 — 102.

Худяков Ю.С. Половозрастная дифференциация погребальной обрядности кок-тюрок Среднего Енисея // Исторический опыт социально-демографического развития Сибири: Тез. докл. и сообщений науч. конф.: Палеодемография и демографические процессы в Сибири в эпоху феодализма и капитализма. — Новосибирск: Изд-во НГУ, 1989. — Вып. I. — С. 25 — 26.

Худяков Ю.С. Тюрки и уйгуры в Минусинской котловине // Этнокультурные процессы в Южной Сибири и Центральной Азии в !-П тысячелетие н.э. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 1994. — С. 85 — 95.

Черемисин д.В. Результаты новейших исследований петроглифов древнетюркской эпохи на юго-востоке российского Алтая // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2004. — № 1. — С. 39 — 50.

Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья. — М.; Л.: Наука, 1966. — 138 с.

Эрдэнэбаатар д., Тубат Ц., Худяков Ю.С. Древнетюркское впускное погребение на памятнике Эгин-гол в Северной Монголии // центральная Азия и Прибайкалье в древности: Сб. науч. тр. — Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2004. Вып. 2. — С. 175 — 178.

Юматов К.В. Отражение мотивов героического эпоса в археологических памятниках степей Евразии (на примере каменных изваяний): Автореф. дис.канд. ист. наук. — Кемерово, 1997. — 23 с.