I. Апулия и ее народы

Апулия (ит. Puglia) — область к востоку от реки Брадано и к югу от реки Форторе; тянется до самой оконечности Саллентинского полуострова. Латинское название, по всей видимости, произошло от греческого Япигия через оскское А пудия[1534].

Греческая письменная традиция зафиксировала населенность этого региона с доисторических времен япигами; они, впрочем, не были коренными италийцами, а иммигрировали сюда из-за моря, хотя вопрос о том, откуда именно, оставался предметом споров. Геродот (УП.70) и ряд других авторов думали, что япиги пришли с Крита. Для некоторых писателей, включая Гекатея (Фр. 86—89), они были иллирийцами (обобщенное название для тех народов, которые жили к востоку от Адриатического моря), и с этой гипотезой, похоже, согласно большинство современных ученых[1535].

В самом деле, имеются документально подтвержденные доказательства того, что по меньшей мере с VI в. до н. э. япиги составляли особую языковую группу в Апулии, говорившую на языке, который современные филологи согласно называют мессапским. В свете существования с глубочайшей древности двустороннего движения через узкий пролив Отранто, балканское происхождение данного языка является вполне вероятным, однако не может служить доказательством того, что мессапский язык действительно был «иллирийским» диалектом.

Согласно Гелланику (см.: Дионисий Галикарнасский. 1.22.3), япиги прибыли в Италию за столетие до Троянской войны; однако более вероятно, что заселение ими Апулии стало результатом скорее медленного просачивания, чем внезапного массового вторжения.

Совершенно непроясненным остается вопрос о коренных жителях, среди которых япиги поселились. Таковыми вряд ли могли быть энотры (Oenotri). Надо сказать, что эти последние с их предполагаемыми племенными подразделениями (хоны, моргеты) рассматривались греками как доминирующий элемент протоисторического населения южной Италии; они, впрочем, всегда считались живущими не в Апулии, а к западу от реки Брадано, и именно там современные археологи локализуют «энотрий- скую» культуру.

Сохранились указания на то, что туземцы, с которыми столкнулись прибывшие япиги, были авсонами (Дионисий Галикарнасский. 1.22.3; ср.: Ликофрон. Александра. 593). Этот народ рассматривался как еще один крупный этнический элемент в южной Италии. Согласно Аристотелю [Политика. VH.9.3, 1329b), другим его наименованием было оски (более ранние варианты — опики, обски); историческое предание настаивает, что некогда они захватили очень большую территорию, простиравшуюся от Базиликаты до Кампании и даже дальше, где в IV в. до н. э. римляне и узнали их под именем аврунков (Aurunci, к тому времени имя последних подверглось ротацизму (т. е. замене звука [s] звуком [г] в интервокальном положении. — А.3.)). Даже если это так, авсонов, как и энотров, обычно локализовывали к западу от реки Брадано, а современные археологи даже нарекли их именем культуру Липарских островов и Сицилии[1536].

Карта 19. Центральная и южная Италия

В любом случае, предшественники япигов, кем бы они ни были, не подверглись полному истреблению. Среди местного населения они должны были составлять субстрат (коренное население, подавленное пришлым, но оказавшее на него культурное влияние.              смешение которого с

пришлыми япигами (а также, возможно, с другими мигрантами, например беженцами из некогда мощных центров рухнувшей Микенской цивилизации), как раз и привело в Апулии к формированию региональной археологической культуры железного века.

Во времена неолита пористая, но плодородная почва Апулии обеспечивала пропитанием большое количество населения.

Если в X—IX вв. до н. э. они оставались редкими, то очевидной причиной тому были тревожные обстоятельства жизни по ту сторону Ионического моря, а не то, что Апулия якобы впала в стагнацию и начала запаздывать в развитии, как часто считали в прошлом[1538].

Заниматься торговлей могла лишь небольшая часть населения. Подавляющее большинство жило земледелием (выращивая главным образом зерновые культуры), разведением скота (большей частью овец и лошадей) и рыболовством. В Салапии и в других местах сохранились следы построек, из которых видно, что жилища были довольно крупными и иногда имели более одной комнаты. Однако источники остаются скудными и в значительной степени трудными для интерпретации[1539]. Самый большой объем сведений о жизни этого народа дает археологический материал из некрополей.

Хотя, как мы теперь знаем, обряд кремации появился в этом регионе уже в бронзовом веке[1540], он не получил здесь широкого распространения, так что в период железного века обычной практикой оставалась ингума- ция (трупоположение). Однако обычай погребения с подогнутыми коленями на неолитический манер вышел из употребления. На Монте-Гаргано захоронения обычно совершались в небольших могилах, вырезанных в скале. В Асколи-Сатриано, Ордоне и на других памятниках были обнаружены ямные погребения, а в некоторых местах (включая Аккуарику, Аль- тамуру, Арпи, Битонто, Гравину, Моттолу, Ванце) над могилами наваливались камни в виде небольших пирамид, известных здесь под названием «specchie». Многие захоронения обнаруживают сходство с погребениями Далмации (например, в Нине), а до некоторой степени и с могилами средней зоны Адриатического побережья Италии.

Если в самых ранних могилах присутствует керамика, то это всегда им- пасго. К VTH в. до н. э. погребальный инвентарь становится богаче и включает теперь новый тип расписной продукции из очищенной глины, так называемую япигскую геометрическую керамику. По формам эти сосуды не сильно отличаются от изделий импасто, однако по орнаментальным композициям и качеству работы расхождение между ними заметно. Техника изготовления и сам внешний вид этих новых сосудов произошли, по-видимому, от доколониальных греческих геометрических моделей, таких как вазы, найденные в Скольо-дель-Тонно.

Производство япигской геометрической керамики впервые могло начаться, как и в случае с ее протогеометрической предшественницей, в Тор ре-Кастеллуччиа, но вслед за тем ее стали делать во многих местах Апулии — от Монте-Гаргано на севере до Гнафии на востоке и Матеры — на юге. Большой склад таких сосудов был раскопан в квартале Борго-Нуово в Таранто (рис. 60). Эта продукция, найденная также в Аукании, Кампании, Среднеадриатическом регионе и в других частях Италии, была предвестницей интенсивной экспортной торговли апулийской керамикой, которая процветала в УП—VI вв. до н. э. и позднее.

Рис. 60. Япигские геометрические вазы из Борго-Нуово. VIII в. до н. э.

(Таранто, Национальный музей; публ. по: CVA. Taranto.

Vol. I: ил. 715.2, 6, 7).

Развитие новых навыков в горшечном деле соответствовало возросшему уровню мастерства в металлообработке. Гораздо шире и разнообразней становится в VTH в. до н. э. ассортимент фибул. Из многих типов наиболее характерными являются фибулы либо с трапециевидной дужкой, либо украшенные спиралями; за пределами южной и адриатической Италии данный тип был редок, хотя конечно же его знали и в балканской Европе.

Апулийская торговля должна была осуществляться с использованием какого-нибудь металла, главным образом бронзы, в качестве средства обмена, но то, каким образом приобретались запасы этого металла, можно литтть строить догадки.

Япиги распространились по Апулии неравномерно; процесс их слияния с местным населением также не носил единообразного характера. В результате сформировались отдельные племена, которые греки идентифицировали в следующем порядке (с севера на юг): давны, певкеты и мес- сапы; интересно, что керамические источники, датируемые периодом после 700 г. до н. э., подтверждают это разделение на три племени. К тому времени полным ходом шла греческая колонизация южной Италии, в результате которой приморские части Базиликаты и полуостров брут- тиев оказались под греческим военным и политическим контролем, что предопределило судьбу местных культур в этом ареале. В Апулии сложилась иная ситуация.

Самая типичная ремесленная продукция Апулии — керамика — ярко демонстрирует внутреннюю силу и независимый вкус местной культуры. Апулийские гончары следовали своим традициям, отличались консерватизмом и избирательностью в использовании греческих гончарных моделей и декоративных образцов, полагаясь в значительной степени на собственную изобретательность. Они твердо держались традиций япиг- ской геометрики, вместе с тем привнося много разнообразия в разработку и расширение этого стиля. В каждой части Апулии развились собственные формы и живописные композиции[1543]. Северные давнийские вазы (из Ордоны, Асколи-Сатриано) незначительно отличаются от тех, которые производились южнее (в Канозе), но в целом замечено, что давны имели склонность сплошь покрывать свои вазы полосками и прямоугольниками, а при изготовлении ручек проявляли необычную фантазию (рис. 61). Певкеты украшали свои изделия — часто это были кратеры — гребенчатым орнаментом, который обрамлял ромбовидные панели, вырисованные методично и тщательно (рис. 62). Отличительной чертой культуры мессапиев были вазы типа «троцелла» [vasi a trozella], получившие свое название от небольших дисков, расположенных в местах сочленения ручек;[1544] на этих вазах геометрические мотивы перемежаются с полосами — либо залитыми сплошь, либо заштрихованными (рис. 63). Все три разновидности апулийских ваз — в особенности же давнийские — имели широкий рынок сбыта, причем не только в Кампании, Аукании и Этрурии, но и в Адриатическом регионе Италии (приморские Молизе и Аб- руцци, Марке, Истрия), а также в Далмации и даже в Словении. Апулийские гончары продолжали производить эти вазы вплоть до IV в. до н. э.

Рис. 61. Давнийская ваза с ручкой в виде некоего демона. VI или V в. до н. э. (Марсель, Музей средиземноморской археологии замка Боре- ли; публ. по: D 65: ил. 102.)

Погребальные обычаи и верования давнов наглядно представлены на стелах, сотни которых были обнаружены близ Сипонто начиная с I960 г.[1545]. Это прямоугольные известняковые плиты ок. 60 см в высоту, ко-

Рис. 62 [вверху). Певкетийский кратер с геометрическим и гребенчатым

орнаментом. Середина VI в. до н. э. (Бари, Археологический музей;

публ. по: D 256: Nq 40.)

Рис 63 [внизу). Мессапский кратер типа «троцелла». Период между VI и

IV вв. до н. э. (Лечче, Провинциальный музей; публ. по: D 65: ил. 99.)

торые схематически символизируют умершего (рис. 64). Лишь у некоторых плит сохранились прикреплявшиеся к ним головы. Выгравированные рисунки, которые когда-то были раскрашены, покрывают одну или обе стороны плиты. Индивидуальность умершего лишь слегка обозначена сложенными вместе руками, а также предметами украшения или — в случае с мужчинами — оружием. Разнообразные геометрические узоры, идущие по краю, представляют погребальное облачение и обрамляют сцены повседневной деятельности (мореходство, сражение, жертвоприношения, похороны и т. д.) или религиозные обряды и эсхатологические верования. В сцены часто включаются птицы и другие животные, среди которых встречаются жуткие твари, порожденные буйной фантазией. Источником для некоторых сцен является, несомненно, греческая мифология и эпос, хотя сюжеты трактуются в свойственной давнам манере. Данные стелы обнаруживают сходство с подобными памятниками из Новилары в Среднеадриатическом регионе Италии. Они датируются от второй половины УП в. до н. э., если судить по изображенному здесь кораблю, шкаторине

Рис. 64. Известняковая стела из давнийского Сипонто с выгравированной фигурой умершего, облаченного в погребальную одежду. VII в. до н. э. (Музей Манфредонии; публ. по: D 65: 88, рис. 95.)

[кромка паруса] и арбалетным типам фибул. Но у наших стел были и предшественники, о чем свидетельствуют находки из других мест в области давнов — из Монте-Сарачено и Кастеллуччо-дей-Саури.

С фибулами, изображенными на сипонтинских стелах, примерно синхронны небольшие бронзовые фигурки из Лучеры с удлиненными торсами и волнообразно закрученными руками (рис. 65). Если это вотив- ные приношения, то они могли быть ранними представителями «веселой компании» знаменитых бронзовых вотивов (bronzetti votivi), распространенных по всей Италии.

Рис. 65. Бронзовая фигурка из Лучеры. VII в. до н. э. (Оксфорд,

Музей Ашмола. Каталог 1836-68. С. 19; публ. по: D 65: 94, рис. 106.)

Мессапские надписи показывают, что к 500 г. до н. э., если только не раньше, ассимиляция аборигенного субстрата (или субстратов) на Сал- лентинском полуострове стала свершившимся фактом. Это привело к формированию здесь трех локальных племен: собственно мессапии закрепились по обе стороны от линии «Таранто — Бриндизи», саллентины — вдоль восточного берега, а калабры — вдоль западного. Постороннему человеку было непросто найти отличия между этими племенами, поскольку они, похоже, говорили практически на одном языке, который поэтому можно было бы назвать «мессапским».

Применять это название к более северным территориям нельзя, так как здесь мессапоговоржцая часть населения была сильно разбавлена. Не столь распространены мессапские надписи у певкетов к северу от линии «Таранто — Бриндизи», но еще реже они встречаются у давнов по ту сторону реки Офанто. Позднее римляне рассматривали линию «Таранто — Бриндизи» в качестве буквальной границы: для них именно здесь заканчивалась собственно Апулия, а Саллентинский полуостров они называли Калабрией — именованием, которое в средние века перешло на «носок» итальянского «сапога». Постоянные ссоры между апулийскими племенами также предполагают их разнородность. Тем не менее, каковы бы ни были эти отличия, греки, кажется, называли всех живших к югу от реки

Челоне япигами, были ли это давны, певкеты или мессапы (ср.: Геродот. IV.99; Полибий. ХШ.88)[1546].

Еще в V в. до н. э. япиги жили под властью «царей» (Фукидид. УП.ЗЗ; ср.: Страбон. VI.231). К 4-му столетию политическая эволюция привела к превращению монархий в республики и умножила число государств. У певкетов существовало двенадцать таких мелких самостоятельных образований и более двенадцати — у саллентинов; сколько их было у давнов, калабров и мессапиев — не сообщается. Многие государства чеканили собственную монету с легендами на греческом языке; известно, что в этих общинах властью обладали богатые местные семьи, причем брундизий- ский клан Дасиев, очевидно, занимал ключевые позиции сразу в нескольких.

Несмотря на собственную политическую разобщенность, япиги могли выставить большое войско. Даже Тарент, основанный Спартой, самым крепким в военном отношении греческим государством, чуть не был разрушен их руками. Около 473 г. до н. э. мессапии нанесли ему такой урон, который Геродот (VII. 170) назвал самой кровавой резней, учиненной когда-либо над греческим войском, и это при том, что на подмогу тарен- тинцам пришли жители Регия.

Не похоже, чтобы апулийские общины в целях обороны активно использовали те немногочисленные горы, которые имеются в регионе. Для защиты своих центров они больше полагались на мощные стены, а в Са- лапии неприступность усиливала система каналов. Впечатляющие и порой обширные остатки этих сооружений еще сейчас можно видеть в Альтаму- ре (любопытно, что название этого средневекового городка дословно означает «высокие стены». — А.3.), Мандурии, Монте-Санначе, Руво и в других местах.

Географическая близость облегчала апулийским торговцам и ремесленникам задачу ввоза, а часто и копирования таких продуктов греческого мира, как коринфские и аттические вазы, архитектурные терракоты и даже скульптуры (например, бронзовый Зевс VI в. до н. э., недавно обнаруженный в Удженто)[1547]. После 600 г. до н. э. греческое влияние в Апулии начинает неуклонно возрастать и в конечном итоге становится всеобъемлющим, в особенности среди мессапиев и певкетов. У давнов этот процесс носил более ограниченный характер, но и они имели тесные и постоянные контакты с Кампанией, эллинизированной в высокой степени.

Народ Апулии быстро научился у тарентинцев искусству письма. Во всем остальном влияние Тарента, похоже, носило до известной степени второстепенный характер: даже обычай общественных мужских обедов у япигов, устраивавшихся на спартанский манер, Аристотель выводит отнюдь не из этого города [Политика. VII.9, 1329b). Позднее, когда Тарент оправился от унижения 473 г. до н. э., он, конечно, достиг выдающегося положения, но в VH и VI вв. до н. э. основные культурные роли здесь играли коринфяне, затем — ионийцы, чьи деловые интересы распространились на Адриатику (Геродот. 1.163), и, наконец афиняне.

В конечном итоге эллинизм оказал воздействие на все стороны повседневной жизни в Апулии: на ее религию, политическую практику, торговые традиции, военное дело; кроме того, Апулия стала и долгое время оставалась тем каналом, через который шедшие с востока идеи направлялись в остальные регионы Италийского полуострова.

Именно эта эллинизация Апулии, видимо, породила миф о том, что многие ее города были основаны ахейскими героями: Диомеда связывали даже с главными городами давнов — Арпи, Канузием, Луцерией и Сипон- том. Гораздо более историчной представляется гипотеза о греческих ремесленниках, переселившихся в регион. Даже к греческим факториям, если только они не устраивались в непосредственной близости от поселений, здесь относились терпимо.

КIV в. до н. э. эллинизация была заметна повсюду. К тому времени апулийские гончары стремились подражать греческим моделям, а один сведущий человек, живший в IV в. до н. э., заявил, что город Гидрунт был не менее греческим, чем сам Тарент (Псевдо-Скилак. Перипл. 14; ср.: Афи- ней. ХП, р. 523). И всё же апулийская восприимчивость не была абсолютной. Регион во многом сохранил особенный характер. Местные красно- фигурные вазы греческого типа по размерам, рисункам и лепному убранству безошибочно идентифицируются как апулийские. Знаменитая роспись гробницы IV в. до н. э. в Руво по композиции может быть греческой, но само использование цвета для придания ритма участникам траурного танца и создания эффекта движения является апулийским. То же с мифологией и эпосом: Калхант и Диомед приняты в качестве персонажей мифологических и эпических персонажей, но превращены в япигов. Даже боги не обладали иммунитетом: Зевс был отождествлен с богом по имени Менцана [Menzana) и наделен всадническими атрибутами последнего.

Подобная картина вырисовывается и по лингвистическим источникам. Ясно, что знание греческого было широко распространено по всему региону, и двуязычие, если не многоязычие, было обычным делом[1548]. Надписи из Апулии, сделанные на мессапском, включают много грецизмов, и даже более поздние, выполненные на латинском, не лишены их. Однако ясно, что греческий язык никогда не присутствовал здесь в качестве родного языка, как бы широко его ни использовали при торговых сделках или в образованных кругах. Кроме того, на греческом не исполнялись надписи, в отличие от греческих букв, найденных в Апулии, — за исключением тех надписей, что происходят из Таранто, а также крайне редких надписей из портового города Бриндизи[1549].

Сейчас есть ощущение того, что наши знания о доисторической Апулии в скором времени значительно прирастут. В 1983 г. было установлено, что стены крупной пещеры в Рока-Веккья, прямо к северу от города

Отранто, покрыты многочисленными выгравированными узорами и граффити. Последние датируются начиная с IV в. и почти все выполнены на мессанском языке (лить среди самых поздних — от П и I вв. до н. э. — встречается несколько латинских). Граффити адресованы в основном Фаотору — почитаемому в этой пещере (как предположил Кози- мо Пальяра, открывший эти надписи)[1550] и не известному по другим источникам богу. Если эти граффити будут разобраны и тщательно изучены, они вполне могут дать ключ к пониманию мессапского языка.

КIV в. до н. э. — а возможно, и раньше — еще одна этническая группа заявила о себе в Апулии. Это были те, кто говорил на оскском языке; на юго-востоке Апеннинского полуострова они появились, вероятно, в эпоху железного века в результате экспансии италийских народов[1551], речь о которой пойдет ниже. Их вряд ли можно отождествлять с давнами, но они вполне могли быть боковой ветвью френтанов[1552]. Страбон (VI.283, 285) называет их анулами. Но для Горация (Сатиры. 1.5.77; П.1.38) и римских писателей в целом (и даже для самого Страбона, как явствует из других его пассажей, например: VI.277) «апулы» были общим обозначением для всех, кто обитал к северу от линии «Таранто — Бриндизи», точно так же, как для Геродота и Полибия «япиги» — это все, кто жил к югу от реки Че- лоне. «Сабеллы» было бы лучшим общим обозначением оскскоговоря- щего населения северной Апулии.

Какое бы имя для них мы ни выбрали, монетные легенды указывают, что к IV в. до н. э. эта этническая группа не только прочно обосновалась по обе стороны от реки Форторе, на правом берегу которой у нее был мощный плацдарм в Сан-Паоло-ди-Чивитате (оскский Теате; латинский Теан Апулийский), но и гораздо южнее от этой реки основала поселения на землях давнов в Лучере (Луцерия), Асколи-Сатриано (Аускул) и, возможно, в Арпи, само название которого может быть латинским (ср. Ар пин). Впрочем, эта группа вряд ли контролировала что-то значительное на территории певкетов: здесь надписи на оскском языке «блистают своим отсутствием». (Источником идиоматического выражения «блистать своим отсутствием» является Тацит, который рассказывает, что на похоронах Юнии — сестры Брута и жены Кассия, убийц Цезаря, — впереди похоронной процессии несли, согласно традиции, изображения родственников умершей, среди которых (т. е. родственников) самыми блистательными были Брут и Кассий — именно благодаря своему отсутствию [Анналы. Ш.76 ).-А.З.)

По всей видимости, в IV в. до н. э. оскскоговорящее население внесло свой вклад в усиление военной напряженности в Апулии, что отмечают античные писатели; значительное укрепление фортификационных сооружений в Мандурии и других городах подтверждает и археология[1553].

Одновременно происходило некоторое снижение импорта и временное уменьшение греческого влияния, особенно в давнийской Апулии. К тому же с этого момента Канузий заменил Арии в роли главного давний- ского центра (свидетельство Страбона — VI.283 — подтверждается археологически).

Впрочем, к концу IV в. до н. э. начинается мощное проникновение Рима в Апулию, что положило здесь конец сабелльской вооруженной экспансии; но это же подвело черту и под суверенным независимым существованием всех народов данного региона.