Арабы

Отнесенные в источниках персидского периода к общей категории «ара- бы» кочевые племена и племенные союзы населяли территорию между Египтом и Евфратом. Они не имели — во всяком случае, в рассматриваемый период — единообразного политико-административного организма; поэтому любая доступная нам информация по статусу «арабов» в одном из округов совсем необязательно отражает ситуацию с «арабскими» группами в других округах.

арабов в 5-м столетии недалеко от восточной границы Нижнего Египта. Серебряные сосуды, несущие на себе посвятительную надпись арабской богине хан-Илат (han-’Bat) (ср.: ’АХЛат у Геродота. — Ш.8), чей храм был раскопан в Телль-эль-Масхуте — здесь на одном из сосудов содержится также и имя жертвователя, qynw br gsm mlk qdr («Каину, сын Гешема, царь Кедара»)[480], — свидетельствуют об арабском населении на подходах к Вади Тумилат (район восточной Дельты Нила, между Египтом и Сирией—Палестиной. — Л.З.). Арабское присутствие здесь, судя по всему, было санкционировано персидскими властями, которые, вероятно, надеялись на помощь арабов в деле защиты этого важнейшего прохода из Азии в Египет. Археологические находки косвенно свидетельствуют: падение храма хан-Илат в Телль-эль-Масхуте было связано с потерей персами Египта в конце V в. до н. э. Этот факт, конечно, следует присовокупить к нашей информации о присутствии арабов по всему северному Синаю, в зоне, которая в прошлые времена часто населялась номадами.

При описании пятой сатрапии Геродот упоминает «арабский округ» на ее юге; данный округ не был включен в сатрапию и был освобожден от даней (Ш.91). Эта территория вытянулась на длину прибрежной полосы от Газы до Пениса (Хан Иунис?), а эмпории на этом побережье принадлежали «царю арабов» (Ш.5). Согласно Геродоту, местные арабы считались «друзьями» (ijeivoi) режима, а не податным народом подобно остальным жителям сатрапии.

Небывалое расширение арабских владений в южной Палестине и в северном Синае имело громадное стратегическое и экономическое значение в контексте Персидской империи: был установлен энергичный контроль над Египтом, а также определены пределы арабской торговли. Рассказ Геродота о помощи, которую оказал Камбису «царь арабов», обеспечивший водой персидскую армию на ее пути в Египет (525 г. до н. э.), а также ремарка о том, что «без этой услуги [персидское] нашествие на Египет было бы неосуществимо» (Ш.4—9; 88), иллюстрируют тот геополитический факт, что в означенное время господство персов над Египтом еще сохранялось. Может показаться поэтому, что персидские власти, предоставляя местным арабам привилегии, включая освобождение от сроро^’а (т. е. от дани (lt;форос), которой облагалось всё население империи за исключением самих персов) и наделяя их статусом «друзей», мотивировали свое решение тем, что они зависели от доброй воли этих арабов. С другой стороны, после упоминания об освобождении арабов от податей Геродот добавляет, что те ежегодно приносили «дары» (8сора) в царскую сокровищницу в размере тысячи талантов благовоний. Поскольку как величина этих «даров», так и время их внесения были фиксированы, всё это с трудом согласуется с предположением «отца истории» о наделении арабов льготами в Персидской империи. Скорее, в этих «дарах» нам следует видеть своего рода загодя оговоренную дань, отличавшуюся от фороса формой ее сбора. Весьма вероятно, что ввиду трудностей патронирования хорошо развитой западной ветви в торговле арабскими пряностями, от

Негеба до Средиземноморского побережья, персидские власти предпочитали передавать контроль над всеми эмпориями вдоль побережья от Газы до Иениса «царю арабов», а также вверяли ему сбор таможенных пошлин на специи. В свою очередь от «царя арабов» они ежегодно могли получать фиксированный (и весьма большой) объем благовоний. Именно эти таможенные пошлины, вносившиеся последним в царскую сокровищницу, Геродот и называет «дарами».

Источники, которыми мы располагаем, не позволяют точно идентифицировать тех «арабских наемников», которые сражались под командой Батиса, командующего Газы, когда она противостояла Александру, как они и не идентифицируют «соседние племена», поселенные в этом городе после его захвата македонским царем (332 г. до н. э.). Судя по цифрам, передаваемым Плутархом в сообщении о гигантских количествах мирры и ладана, захваченных Александром в Газе (Плутарх. Александр. XXV.4.5), к тому времени, то есть к исходу персидского периода, город должен был уже выделяться в качестве центра по торговле специями. Можно высказать догадку, что эти арабы [, жившие в эпоху Александра Македонского,] мало отличались от тех арабов, которых описывает Геродот в рассказе о ситуации полутора столетиями раньше.

Нет никаких письменных источников по истории Трансиордании от войны Навуходоносора с Амоном и Моавом (582 г. до н. э.) до начала эллинистического периода. Тот факт, что мы не располагаем никакими свидетельствами о сохранении Едома и Моава в качестве четко фиксируемых государств после Навуходоносора, а также поразительный упадок материальной культуры в южной Трансиордании во второй половине 6-го столетия, подтверждают точку зрения об опустошении региона группами «сынов востока», проникавшими через бреши на границах (ср.: Книга Пророка Иезекииля. 25). Следующие несколько поколений оказались свидетелями постепенного смешения местных жителей с арабами, при том что доля последних в структуре населения постоянно возрастала — детали этого процесса неизвестны. В начале персидского периода регион по- прежнему считался частью империи — благодаря победе Кира над Набо- нидом (остававшимся в Тейме, северная Аравия, вплоть до времени незадолго до падения его державы). Данные о персидском правлении в северной Аравии происходят из надписи, обнаруженной на севере оазиса эль-Ула (el-cUla) (Дедан). В ней упоминаются два имени: «Гашм ибн Шахр и Абд, правитель Дедана (fht ddn)»[481]. Услышав вновь о южной Трансиордании (на заре эллинистического периода), мы удивляемся тому обстоятельству, что этот регион — и тем более северная Аравия — не вошел в состав империи, созданной Александром и его преемниками.

Книга Неемии относит арабов к «врагам Иудеи», которые в середине V в. до н. э. препятствовали восстановлению стен Иерусалима (4: 1 слл.), а Гешем Аравитянин (Гёшем-араб) упоминается как один из трех противников Неемии, вместе с Сан(а)валлатом-хоронигянином и Товией, «амонитским рабом» (2: 19; 6: 1—2, 6).

дит ли по времени к персидскому периоду определение Идумеи как провинции.

В то время как соперничество между Сан(а)валлатом и Товией, с одной стороны, и Неемией — с другой, может быть объяснено на основе изоляционистской религиозной политики, проводившейся последним из названных деятелей, мы не имеем никаких намеков на какой бы то ни было интерес Гешема к Иерусалиму и его Храму. В итоге среди исследователей обнаруживается всё усиливающаяся тенденция видеть причину разногласий между Гешемом и Неемией в экономических и административных факторах и в силу этого относить их не к внутренней ситуации в Иудее, но, скорее, к торговой деятельности арабов. В соответствии с этим экономическим подходом, царство Гешема совсем необязательно должно было примыкать к провинции Иудея; мы даже можем локализовать его вообще на некотором расстоянии от Палестины, просто предположив, что Гешем имел определенные интересы в южной Палестине, как, например, расширение торговли с северной Аравией, которую, в свою очередь, могла прибирать к рукам более сильная Иудея. Именно такой подход к проблеме оправдывает идентификацию Гешема Аравитянина с отцом Каину, сына Гешема, царя Кедара, чье имя появляется на серебряном сосуде из Телль-эль-Масхута (см. выше, п. Ш и п. IV.3 наст, гл.); или даже с Гешемом, сыном Шахра, упомянутым вместе с Абдом, правителем Дедана, в надписи из региона эль-Ула (el-cUla; см. чуть выше). Впрочем, как мы и предполагали, несмотря на выдающиеся экономические условия, сложившиеся для арабов в южной Палестине, на северном Синае и в северной Аравии, что неоспоримо, следует заметить, что в упоминавшейся уже надписи титул «царь Кедара» не появляется рядом с титулом «правитель Дедана»; необходимо также напомнить, что имя Гешем не столь уж редко для древнеарабских надписей. Учитывая эти обстоятельства, можно в целом констатировать, что, хотя, с хронологической точки зрения, предполагаемые идентификации допустимы, они не могут быть подкреплены силой дальнейших доказательств.