Глава 3d А.-Д.-Х. Бивар СТРАНЫ ИНДА

Самыми удаленными джанападами были те, что находились на пути в Бенгалию, к государству Англ; выше по течению реки Ямуна (или Джамна) лежит Ватса (Вамса) со столицей Каушамби, которая последние годы стала местом раскопок; дальше находилась Шурасена (Сурасена) с центром в Матхуре. На месте современной Малвы лежала страна Аванти с центром в Уджаяни (Удджайн). С ней граничили: с востока — Чеди (Чети) в центральной Индии; с северо-запада — Матсья (Маччха) со столицей в Вирате (Байрат) в современном Раджастане. Далее на север, в верховьях Ганга, лежала Панч ал а и, в верховьях Джамны, — область Куру с центром в городе Индрапрастха (современный Дели). К северо-западу простиралась страна Гандхара (несанскритская форма — Гайдара).

На самом деле авторитетные источники, античные и современные, дают слегка отличающиеся списки джанапад. Так, иногда в состав «великих стран» включают Калингу, локализуемую к югу от Бенгалии, в [современном индийском штате] Орисса; по крайней мере, в Ш в. до н. э. эта область играла здесь важную роль. Упоминается также Мулака, на территории которой ныне находится штат Хайдарабад (индийский штат Хайдарабад был ликвидирован в 1956 г., а его территории распределены между штатами Андхра-Прадеш, Махараштра, Чхаттисгарх и Карнатака. — А.З.). Более того, специалисты по нумизматике давно используют названия джанапад для атрибуции некоторых из так называемых «серебряных монет одностороннего типа» (англ, «single type silver coinages»; монетным типом называется совокупность изображений, символов и надписей, помещаемых на монету; в данном случае речь идет о группе ранних индийских монет, на которых аверс имеет, как правило, один основной штамп- символ (на продолговатых монетах это клеймо дублируется), а реверс чаще всего остается пустым. Эти монеты отличаются от других древнеиндийских монет, которые всегда имеют на аверсе несколько разных клейм и на реверсе — один или более штампов, обычно отличающихся от символов лицевой стороны. В целом индийские клейменые монеты (англ, «punch- marked coins») получили широкое распространение в VI—Ш вв.

специальных помет], указывающих на тот индийский регион, где были найдены клейменые монеты определенного типа, имеет смысл и может быть полезно для нумизматической классификации. Проблема, однако, заключается в том, что хронология конкретных монетных выпусков, известных только по изолированным случайным находкам, является столь же сомнительной, как и хронология исторического развития самих джа- напад. Поэтому вряд ли мы можем связывать те или иные монетные выпуски с отдельными эпохами и конкретными событиями в истории джа- панад; более того, ошибкой было бы думать, что территории государств, выпускавших эти монеты, в точности соответствовали границам исторических джанапад. Торговая деятельность, естественно, сопровождалась циркуляцией денежных масс, так что известные нам клады серебряных монет могли оказаться в пунктах их обнаружения в результате перемещения из других мест. Только с помощью нанесения на карту большого количества таких находок можно получить хоть какие-то пространственные указания на истинные зоны этой циркуляции. Такой анализ, однако, затруднен недостатком открытых на данный момент кладов.

Эта похожие на слитки деньги могли появиться в процессе становления экономической системы, напоминающей ту, что сложилась в УШ—VII вв. до н. э. в зоне ассирийского контроля и что привела к возникновению валюты в форме слитков установленного весового стандарта. Ранние индийские деньги-слитки, имевшие всё более изощренные формы и согласующиеся с системой мер и весов, очевидным образом продолжали традицию, использовавшуюся в мидийском[625], а позднее и в ахеменидском Иране. Особенно информативным в данном отношении является тщательно отформованный небольшой брусок-слиток из [клада, найденного недалеко от]

Рис. 10а. Четыре серебряные клейменые монеты. Юго-западная Индия. VI в. до н. э. Тип «султанпурская находка» (иначе: «лебедка», «pulley-type»). Реверс этих толстых, блюдцеобразных серебряных монет пустой. Вес: 9,83, 10,87, 5,0 и 4,95 г. (Публ. по: В 642: XVIII, 8, ил. 1.16—19.) Нумизматические каталоги: Mitchiner М. Ancient Trade and Early Coinage. London, 2004. Vol. 1, 2. Серия: 4081; Rajgor D. Punchmarked Coins of Early Historic India. San-Iose, 2001. Серия 29, № 502—509. - A.3.

Кабула[626], весом 8,34 г, что соответствует вавилонскому сиклю, введенному в обращение в результате денежной реформы Дария.

сей, а значение их штампов-символов остается в высшей степени туманным. Так что вопросы об историческом контексте, в котором эти слитки- монеты бытовали, столь же дискуссионны, как и противоречивые даты правления ранних царей, выводимые из индуистских, буддийских и джай- нистских религиозных текстов.

Среди царей Магадхи первыми заметными историческими фигурами являются Бимбисара и его неродной сын Аджаташатру. Значение, придаваемое этой паре в исторических писаниях, объясняется как тем фактом, что они являлись современниками Будды Сиддхартхи и Вардихама- ны Махавиры, основателя джайнизма, так и той большой ролью, которую сыграли оба эти правителя в установлении централизованной администрации Магадхи. В соответствии с джайнистским преданием, смерть пришла к Махавире за 470 лет до начала эры Викрамы (58/57 г. до н. э.), то есть в 527 г. до н. э. С другой стороны, еще один джайнистский текст7 утверждает, что Махавира умер через 16 лет после Будды. Впрочем, буддистские источники полагают, что Махавира скончался раньше Будды, чья нирвана традиционно относится ко времени за 218 лет до восшествия на престол Ашоки; это воцарение, если его датировать 265 г. до н. э., могло бы приурочить интересующее нас событие к (или около) 483 г. до н. э. — дате, широко принимаемой на веру, но признаваемой далеко не всеми исследователями8. Согласно еще одному прочно установившемуся преданию, смерть Будды случилась на восьмом году правления в Магадхе царя Аджаташатру, чье вступление на престол поэтому может быть отнесено к 491 г. до н. э.; о нем же говорится, что он пережил Будду на двадцать четыре года и, следовательно, правил в общей сложности тридцать два года, что позволяет датировать его кончину 459 г. до н. э. Отсчитывая время назад от воцарения Аджаташатру, правлению Бимбисары буддистские источники отводят пятьдесят два года[628], а индуистские записи — двадцать восемь[629], что позволяет датировать начало правления Бимбисары либо 543-м, либо 519 г. до н. э., в зависимости от предпочитаемой системы подсчетов. Таким образом, относительность датировок здесь столь же высока, как и в вопросе о более ранней хронологии царей этой правившей в Магадхе династии Шишунагов. (К этой династии Бимбисара относится только в индуистской традиции, а именно в пуранах — древних былинах на санскрите, в которых излагается индуистская философия, космогония и космология, генеалогия царей, героев и дэвов; что же касается буддистских текстов на пали, то здесь Бимбисара причисляется к династии Харьянка, предшествовавшей династии Шишунагов; если основываться на пуранах, то последнюю династию нужно датировать VII—VI вв., если же на буддистской традиции — кон. V—IV в. до н. э. —А.3.) Впрочем, нет разногласий, по крайней мере, относительно того, что современниками Бимбисары были Прадьота, царь страны Аванти, а также Пушкара- сарин (на языке пали — Пуккасати), царь Гандхары.

Вряд ли стоит удивляться тому, что некоторые историки Индии[630] полагают, что возникновение централизованного государства в Магадхе было стимулировано усилением Ахеменидской династии в Иране. В 550 г. до н. э. персидский царь Кир Великий объединил царства мидийцев и персов и основал государство, ставшее самым крупным из всех известных до тех пор. Первые десятилетия его правления были посвящены войнам на западе: сначала покорению Лидии и Ионии, а затем — завоеванию Вавилонии. К 538 г. до н. э. Персия превратилась в великую державу Азии, империю, не имевшую равных с точки зрения ресурсов и масштабов. После этого на протяжении двух лет Кир оставался в Экбатанах (современный Хамадан). Информацию о его восточном походе мы черпаем из вторичных и туманных источников, хотя они имеют последовательный характер. Так, историки, писавшие об Александре, сообщают, что македоняне, покинув Профтасию (видимо, современный Фарах в Афганистане) и направившись далее на восток, пришли в область (судя по всему, на реке Гильменд), населенную ариаспами — иранским народом, известным еще как евергеты, то есть «благодетели», каковое прозвище они получили после оказания услуги Киру во время его экспедиции против скифов (Арриан. Анабасис. Ш.27.4; Курций. УП.3.1). Ариаспы помогли его страдавшим от холода и голода воинам, предоставив теплые одежды и пропитание. Из-за этой истории, а также из уважения к их мужественному и великодушному характеру Александр не только подтвердил их независимость, но еще и благосклонно предоставил им земли некоторых соседей. Данный рассказ если и не доказывает определенно, то, во всяком случае, позволяет предположить, что Кир двигался вверх по реке Гильменд тем же путем, что и Александр. Конечно, легенды о Кире были весьма распространены в ахеменидском Иране, а встречающиеся в Персиде и Грузии реки с элементом «Кур-» в их названиях (ср.: Страбон. XV.2, 6), также свидетельствуют об этой посмертной славе. Рассказ Арриана [Анабасис. 24.2—3) об отступлении царицы Семирамиды из Индии через пустыню Гедросию и позднейшем повторении Киром этого пути представляет в первом случае не более чем реминисценцию легенды, записанной Кте- сием [FGrH 688 FI § 20)[631], а во втором (если только это не эпизод того же похода, когда произошла встреча с ариаспами) — всего лишь выдумку, призванную подчеркнуть величие Александра. И всё же поход персидского царя в северном направлении через Арахосию подтверждается заявлением Плиния [Естественная история. VI.92) о том, что Кир разрушил город Каппсу (археологический памятник Баграм близ южной границы Гиндукуша). Хотя источник этого заявления неизвестен, предполагается, что Плиний имел доступ к ныне утраченным документам. О других свершениях Кира Великого на территории современного Афганистана — помимо присоединения этой страны к Персидской державе — нигде не сообщается. К 530 г. до н. э. он прошел в северном направлении до Яксарта, где его настигла смерть. Тем не менее Арахосия осталась персидской провинцией.

Среди джанапад Индского региона мы уже упоминали страну Камбоджей. Предпринимались многочисленные попытки установить точную локализацию этого древнего народа. Согласно «Махабхарате», столицей Камбоджей была Раджапура, которую, начиная с Сюаньцзана, часто отождествляли[632] с городом Раджури на юго-востоке округа Пунч [в штате Джамму и Кашмир]. Однако никаких дополнительных свидетельств в пользу такой локализации (к востоку от Гайдары) не существует; более того, она не согласуется с другими литературными указаниями. В одной из недавних работ[633] приводится цитата из толковника «Нирукта», составленного [санскритским грамматиком] по имени Яска (ок. 300 г. до н. э.): «lt;...gt; слово “шаватиглагол движения lt;...gt; у Камбоджей»; [с лингвистической точки зрения,] эта фраза была бы верной, касайся она носителей одного из иранских диалектов. Некоторые пассажи «Махабхараты» связывают Камбоджей с бахликами (т. е. бактрийцами), яванами (греками), шаками ((индо-)скифами), а также с гандхарцами. Между прочим, в третьем наскальном указе Ашоки Камбоджи также упомянуты вместе с ионами (греками) и гамдхарами (гандхарцами). (Наскальные указы Ашоки — важный памятник древнеиндийской культуры, состоящий из тридцати трех надписей на каменных колоннах и на скалах, вытесанных по приказу этого могущественного царя из династии Маурьев. —А.3.) Е. Бенвенист[634] в своем анализе одной греко-арамейской надписи ашокского времени из Кандагара высказывает догадку, что этот текст мог быть адресован ионам и камбоджам данного региона, хотя в самой надписи нет никаких упоминаний об этих народах. Другие исследователи пытались соединить название народа Камбоджей в индийских источниках со словом KambTijiya — древнеперсидской формой имени ахеменидского царя Камбиса16. Можно было бы предположить, что персидские колонисты были поселены Кам- бисом, сыном Кира Великого, в каких-то районах либо Арахосии, либо Гайдары, либо Бактрии (а может быть, и во всех трех сразу), и указанные поселения получили названия в честь персидского царя. Не исключено, что таким способом он пытался упрочить контроль над этими провинциями, захваченными еще Киром. Однако, хотя данная гипотеза могла бы объяснить иранскую идиому, приписываемую камбоджам в грамматическом справочнике «Нирукта» (см. выше), любая попытка связать их название с Камбисом, несомненно, спекулятивна, и лишь новые археологические свидетельства дадут возможность приблизиться к решению проблемы Камбоджей.

Ход исторических событий на границах Индии становится для нас более или менее ясным только со времени смерти Камбиса, последовавшей в начале 522 г. до н. э., когда правителем восточного Ирана в качестве царского наместника был брат Камбиса — Бардия (греч. Смердис), а затем его место заняли маги-самозванцы. 29 сентября того же года будущий Дарий Великий посредством заговора устранил магов, однако сразу после его воцарения в державе вспыхнули волнения. В южной Перси- де, в городе Тарава (совр. Тарум), некий Вахиаздата поднял восстание, заручившись поддержкой местных персидских сил. Несмотря на двойное поражение от полководца Артавардиеи, посланного Дарием в Перейду, мятежник смог направить отряд во главе со своим человеком в Арахосию для организации мятежа в этой провинции. В Ивана, персидский сатрап Арахосии, остался верным Дарию и разбил мятежников при Капишака- нише, городе той же провинции. Возникает, конечно, соблазн идентифицировать это место с Каписой; впрочем, как ни странно, в последующие эпохи эта местность не включалась в границы Арахосии. Однако, можно с уверенностью говорить, что в более ранний период персидского правления провинция Арахосия простиралась далее на север и доходила до плохо контролировавшихся областей; лишь позднее на этих территориях была организована новая провинция — Паропамисады, со столицей в Каписе. С другой стороны, Е. Херцфельд предпочитает иную этимологию для названия Капишаканиш, связывая его с более поздним топонимом Кайкан в Белуджистане;[635] из гипотезы Херцфельда, окажись она правильной, должно было бы следовать, что военная операция проходила именно здесь, в Белуджистане.

Последующие вооруженные столкновения между Виваной и его безымянными противниками получают у современных исследователей различные топографические интерпретации. Вслед за битвой при Гандутаве (теперь установлено, что это — местность в Сатгагидии) последовала еще одна — при Аршаде в Арахосии. По Херцфельду, первое из этих двух сражений также произошло в Белуджистане — там, где находится современная Гандава. Д. Флеминг, однако, локализацию Капишаканиша в Каписе обосновывает;[636] используя свидетельство из «Бехистунской надписи», он помещает Сатгагидию на западном берегу Инда и выдвигает предположение, что ее столица располагалась в местечке Акра-Дери близ Банну. Эта реконструкция является до некоторой степени аргументом ex absentia (т. е. строящейся на отсутствии прямых доказательств. — А.З.), поскольку и данная территория, и возможные альтернативные варианты исследованы недостаточно. Персидское название области Татагуш (Gatagus — так именуется Саттагидия в персидской версии «Бехистунской надписи». —АЗ.) было истолковано как «имеющая сотни голов крупного рогатого скота», а потому локализация данной территории в районе реки Гомаль вполне правдоподобна («гомати» — ‘богатый скотом’); впрочем, позднее (см. далее) мы рассмотрим иную этимологию.

Фон Фойгтландер в порядке рабочей гипотезы идентифицировал Ган- дутаву — в вавилонской версии [«Бехистунской надписи»]: gan-da-ta-ma- ki — с Гайдамаком в Афганистане. С топографической точки зрения, такая локализация понятна, но базируется она исключительно на созвучии имен. Вавилонская версия свидетельствует, что это место располагалось в Сатгагидии, из чего следует, что в рассматриваемый период провинция уже находилась под ахеменидским управлением. Таким образом, к 519 г. до н. э., когда текст «Бехистунской надписи» еще только составлялся, Дарий, помимо Арахосии и Гайдары, управлял и этой провинцией. Причем мы не знаем, оставался ли Пушкарасарин (царь Гайдары, современник Бимбисары, а также Будды — в более ранние годы последнего) вассально зависимым правителем при верховенстве Ахеменидов или же был заменен персидским сатрапом. Как бы то ни было, другие свидетельства говорят, что Дарий систематически усиливал ахеменидские позиции на территориях вдоль Инда.

В 517 г. до н. э., после повторного завоевания Египта, Дарий приступил к обследованию своих восточных рубежей, проходивших теперь непосредственно по Инду, который с этого времени часто служил границей между Индией и Ираном. Среди надежных разведчиков, которым царь доверил выполнение этой задачи, был Скилак из карийского города Карианды, мореплаватель и географ, чье произведение позднее стало известно греческому миру и сохранилось в виде фрагментов у Гекатея и Геродота (IV.44). Скилак излагал факты довольно просто, но ошибочные чтения в тексте, пересказанном другим, более поздним историком, затрудняют понимание географической ситуации, описанной Скилаком:

Наибольшая часть Азии была исследована при Дарии. Желая знать, где река Инд впадает в море (это ведь одна из двух рек — наряду с Нилом, — где также водятся крокодилы), царь послал на кораблях нескольких людей, правдивости которых доверял, в том числе и Скилака из Карианды. Они отправились из города Каспатира в Пактиике и поплыли на восток, вниз по течению, вплоть до самого моря. Затем, плывя на запад по морю, на тридцатый месяц они прибыли в то место, откуда египетский царь послал финикийцев в плавание вокруг Ливии, о чем я упомянул ранее. После совершения ими данного плавания Дарий покорил индийцев и с тех пор господствовал также и в этом море. Таким-то образом было выяснено, что вся остальная Азия, кроме той ее части, что лежит к востоку, окружена морем подобно Ливии.

Детали путешествия Скилака долгое время оставались предметом споров среди европейских историков, причем часть из них ориентировалась в географии верхнего Инда ничуть не лучше тех писателей, которые ограничивались пересказом текста Геродота. Прежде всего заметим, что в античные времена на Инде не был известен город под именем Каспатир. Лучшее чтение этого названия дает, впрочем, Стефан Византийский в своем словаре под словом «Каспапир»:[637] «Каспалир — гандарский город, [находящийся] на береговой линии скифов. Так [сообгцает] Гекатей в [своем описании] Азии». Это указание на скифов, похоже, заимствовано из какой-то поздней глоссы и относится к периоду индо-скифской империи в Индии. Использование Стефаном Византийским некоего источника (возможно, труда Аполлодора Артемитского, которого он цитирует по имени), в котором название Скифия наделено как раз таким смыслом, подтверждается его словарной статьей «Tcov, тсбХи; zr\q ГavSapixfjs SxuGta^» — «Рон, город гандарской Скифии». На основании этого свидетельства, конечно, невозможно определить, в каком именно месте находился этот гандарский Рон в древности. В исламскую эпоху был знаменит некий Абу-ль- Ф ар ад ж Руни, писавший панегирики для Газневидов (Газневиды — династия тюркского происхождения из афганского города Газни, которая в кон. X — нач. XI в. создала обширное государство, в состав которого входили территории современного Афганистана, некоторые области Ирана и Индии. — А.З.). Последняя часть имени, обычно указывающая на этническую принадлежность или происхождение, в данном случае имеет форму, напоминающую название интересующего нас «гандарского города». Возможно, это не случайное совпадение, хотя вопрос о происхождении Абу-ль-Фараджа Руни является спорным. Впрочем, один пассаж из «Индии», знаменитого сочинения аль-Бируни, показывает[638], что Каспапир мог быть идентичен Кашьяпапуре (древнее название города Мултан), посещение которой Скилаком весьма вероятно. Географическое положение Мултана, однако, не соответствует тому, что в Геродотовой «Истории» говорится о начальном пункте экспедиции Скилака: мол, сначала он отправился в восточном направлении, тогда как в районе Мултана реки текут на юго-запад. Кроме того, А. Марик обращает внимание на фрагмент Скилака, процитированный у Афинея[639], где говорится, что река

Инд проносит свои воды между вздымающимися утесами, покрытыми диким лесом и колючими кустарниками. Это описание соответствует характеру местности возле ущелье Атток, но оно несоотносимо с равнинным Мултаном. Кроме того, согласно Гекатею, Каспапир находился в Гайдаре, а геродотовский Каспатир принадлежал Пактиике (ПахтиЪсг) — юго- восточная область Персидского царства на границе с Индией, примерно соответствует территориям современных провинций Кандагар и, частично, Кабул.              причем обе области были расположены выше по тече

нию Инда.

Весомый аргумент для решения этой задачи дает, по всей видимости, одна гораздо более поздняя надпись, а именно греческая и парфянская версии текста, вырезанного ок. 260 г. н. э. по приказу Сасанидского царя Шапура I на стенах святилища Кааба-и-Зардунгг близ Персеполя (в специальной литературе текст обозначается аббревиатурой Shapm KZ, или SKZ)[640]. Здесь при упоминании Кушанского царства (Центральная Азия) назван некий город pskbwr, Пашкабура (в греческой версии — в родительном падеже Посохфоирсоу), который может быть соотнесен только с Пешаваром, столицей кушанов при Каниппсе I (ок. 128—156 гг. н. э.), основателе их второй империи. (В действительности отождествление Пашкабура с Пешаваром остается гипотетичным, а следовательно, связь Пашкабура с Кушаншахром (Кушанским царством) в надписи Shapm KZ отнюдь не безусловна; см.: Зеймаль Е.В. Кушанская хронология (материалы по проблеме) Ц Международная конференция по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху. М.: Наука, 1968. — А.З.). Это ясно зафиксированное название дает нам возможность перепроверить тексты Гекатея и Геродота и восстановить истинное чтение названия того пункта, откуда Скилак отправился в путешествие: «Паскапир» — более раннее чтение всё того же Пашкабура/Паскибура. Река Кабул, приток Инда, становится судоходной чуть выше Пешавара, который в наше время находится всего лишь в нескольких километрах от ее основного русла. Отсюда Скилак мог плыть на восток до Инда, а через вздымающиеся ущелья ниже Атгока — добраться по реке до равнины Пенджаба. Нет сомнений, что он посетил Кашьяпапуру (Мултан), в греческом варианте — Каспапир. Греческий переписчик легко мог по ошибке заменить это название на Паскапир (оба написания очень похожи при использовании греческих курсивных букв), которое перед тем уже упоминалось в повествовании. Таким образом, мы можем сделать вывод, что путешествие Скилак начал из какого-то населенного пункта в окрестностях современного Пешавара, из города, находившегося либо в Гайдаре, как утверждает Гека- тей, либо еще ближе, если следовать версии Геродота, — в соседней области Пактиике. (Оба утверждения могли быть верными для разных периодов, поскольку границы областей отличались подвижностью.) Но в любом случае уже в 517 г. до н. э. Паскапир должен был находиться на территории, контролируемой персами. Создается впечатление, что Пактиика — это область, протянувшаяся вдоль южного берега реки Кабул и, судя по всему, на юго-западе доходившая до современного Кохата и до Куррам- ской долины, по которой пролегал важный торговый путь в Иран. Не так давно афганское административное словоупотребление возродило Геродотово название: одной из восточных провинций [на границе Афганистана с Пакистаном] с центром в городе Гардез было присвоено именование Пактия; но произошло это, по всей видимости, не на основании силы ных научных аргументов, а, скорее, исходя из общего правдоподобия. Обнаружение клада у деревни Мир-3аках (к востоку от Гардеза; клад состоит из монет с перфорированными метками и ахеменидских монет-слитков) подтверждает вывод о том, что в V в. до н. э. вдоль этого пути кипела жизнь. Еще одним указанием на наличие у Ахеменидов интереса к данному региону может быть крезеида — лидийская золотая монета, обнаруженная в 1914 г. в Пакистане, в местечке Мари-Инд[641], даже если эта находка, по общему признанию, является единичной. Мари-Инд представляет собой важный перевалочный пункт, связывающий восточный берег Инда с восточной частью провинции Банну. Что касается названия Пактиика, некоторые авторитетные исследователи не находят здесь никакой этимологической связи с современным этнонимом «пуштуны», или «патаны», обозначающим народ трансиндского региона[642]. Однако Пактиика, если верно наше определение границ этой области, лежала в самом сердце современной территории обитания пуштунов. Другой удивительный факт — это необычайное сходство этнонима «апариты» (’Ашхритоа) у Геродота (Ш.91) с названием современного племени афридис. В податном списке апариты названы рядом с сатгагидами, гандариями и дадиками; такая связка не позволяет локализовать их слишком далеко от ареала распространения современного племени афридис — горного района Тирах к западу от Пешавара. В данном случае идентификация может быть признана весьма убедительной;[643] при этом часто допускается и отождествление племени дадиков (ДосЗЬсои) со средневековыми и современными дара- дами (горный народ Гилгита и индского Кохистана), ареал распространения которых в древности был, по всей видимости, более обширным, чем сейчас. Наше представление о том, что в списке Геродота группа данников из Гайдары состоит в основном из представителей племен, подкрепляется малой величиной общего налогового обложения [седьмого податного округа], исчисляемого в 170 талантов.

Из рассказа Геродота о Скилаке ясно, что после исследования этим мореходом русла Инда Дарий, в дополнение к Гайдаре и Саттагидии, приступил в 515 г. до н. э. к подчинению еще одной дальней провинции — «Индии» в сообщениях греческих историков. В древнеперсидских надписях этот регион вскоре появляется под именованием Хиндуш (Hindus), которое впервые зафиксировано в одной из персепольских надписей Дария (DPe), а позднее регулярно присутствует в списках провинций[644]. Хотя смысл этого именования представляется на первый взгляд совершенно очевидным, локализация самой области оставляет ряд нерешенных вопросов. Фушер, Кент и многие последующие авторы соотносили название Хиндуш с его этимологическим эквивалентом — «Синд» и в связи с этим помещали область в нижнем течении Инда, вблизи дельты. В древности, как известно, Инд протекал значительно дальше к востоку от его современного русла, и именно там, на востоке, Александр обнаружил город Паталу, располагавшуюся на «вершине треугольника» дельты. Так что вполне вероятно, что центр этой ахеменидской провинции находился в восточном Синде, может быть, по соседству с Бахманабадом и прежней арабской столицей аль-Мансурой[645]. Впрочем, нельзя говорить о том, что уже началось детализированное топографическое исследование домусуль- манских древностей Синда, которые находятся к востоку от плотно населенного района вокруг Карачи; до сих пор в этом регионе не обнаружено никаких материальных свидетельств ахеменидского присутствия. Именно этой «Индийской» провинции Геродот (Ш.94) приписывает уплату колоссального налога в 360 талантов золотого песка. Данная цифра несомненно имеет какое-то отношение к знаменитому рассказу о золоте, добываемом с помощью муравьев в Индийской пустыне (Ш.102—104). Хорошо известно, что в средние века и в Новое время золото мыли в верховьях Инда — близ Унда[646], в Чиласе[647], а также на северном притоке Инда — реке Хунза[648]. Однако до сих пор как будто бы нет никаких свидетельств о добыче золота вокруг дельты Инда, так что это обстоятельство, по всей видимости, усиливает аргументы «против» локализации провинции Хиндуш в Синде. Словоупотребление Геродота в этом пассаже ясно показывает, что автор имел в виду налог, уплачивавшийся в размере 360 «талантов золотом по весу» (талант = 30,24 кг), что, как пояснено «отцом истории», представляло гигантскую сумму. Несомненно, что в тексте — какое-то недоразумение. Исходя из того, что восточные сокровищницы Ахеменидов в качестве средства расчетов использовали серебро, можно предположить, что уплачивавшийся в качестве дани золотой песок был по стоимости эквивалентен 360 талантам серебра, что представляется гораздо более вероятным.

Альтернативной для локализации в Синде ахеменидской провинции Хиндуш является, естественно, ее локализация в Таксиле и в западном Пенджабе, где наличествуют указания на то, что здесь могла существовать какая-то персидская сатрапия, хотя никаких определенных данных о ее названии нет. При Ахеменидах Таксила, очевидно, не входила в состав Гайдары, но могла, конечно, быть частью Саттагидии, если Херц- фельд прав, считая, что это название имеет индо-арийскую этимологию[649], что оно означает «Семиречье» и, по существу, синонимично названию Пенджаб [«Пятиречье»].

Как бы то ни было, ахеменидские провинции Арахосия, Сатгагидия и Гайдара, вместе с племенными землями Пактиики, апаритов и дади- ков, и наконец (как бы мы ее ни локализовывали) провинция Хиндуш — все эти земли лежали вдоль восточных ахеменидских границ и посещались Скилаком во время его плавания по Инду. Мы настаиваем на том, что Гайдара также имеется в виду в группе персепольских текстов крепостной стены (PF), в которых речь идет о выдаче провизии людям, путешествовавшим из Суз в восточном направлении. В 500 г. до н. э. (PF 1440) некий «проводник для важных персон» (barmdama) Зишандуш отправился из Суз в Kan-da-ras, сопровождая непоименованную женщину и пятерых «мальчиков». К концу апреля на одной из остановок на пути через Персию женщина получила кварту вина. Норма ее дневного довольствия — три кварты муки в день (в сравнении с полутора квартами, полагавшимися ее провожатому, и квартой, полагавшейся незнатному человеку) — говорит о скромном, но достойном уважения статусе этой женщины. Можно предположить, что она была нянькой детей или доверенной служащей гарема, поскольку ее путешествие было санкционировано документом с царской печатью. Уместно обратить внимание на следующее обстоятельство: как мы увидим ниже, во время похода на Грецию пятнадцатью годами позднее отряд из Гайдары возглавил двоюродный брат царя, так что родственные связи с царским домом (обнаруживаемые конечно же и во многих других провинциях) могли сохраняться в Гайдаре десятилетиями.

Еще один текст из числа персепольских надписей крепостной стены (PF 1358) сообщает о путешествии из Kan-da-ra в Сузы некоего должностного лица с чисто персидским именем Нарьямана (ср. с именем Нариман в новоперсидском). Его дорожные полномочия были подтверждены печатью Мегабаза (эламское Bakabadus), который в другой надписи (PF 1351) дает разрешение на какую-то поездку, начинавшуюся в Арахосии, а поэтому можно предположить, что этот Мегабаз являлся сатрапом данной провинции. Вероятно, он был отцом Ферендата, который позднее, во время нашествия Ксеркса на Грецию, командовал отрядом из Дрангианы (Геродот. VH.67). Данное совпадение позволило Халлоку сделать вывод, что город Kan-da-ra, Кандараш, — это современный Кандагар в Афганистане. Однако такая логическая цепочка вызывает определенные трудности. Дело в том, что о практике употребления названия Кандагар в отношении арахосийского города мы ничего не знаем вплоть до XIV в. н. э.; поэтому не исключено, что Мегабаз всего лишь подтвердил официальное разрешение на поездку, которая началась в какой-то более отдаленной провинции. Кроме того, среди персепольских текстов крепостной стены выделяется особая и довольно значительная группа документов (PF 1351, 1385,1439,1443,1474 и 1510) по поводу Арахосии {Ha-ra-u-ma-ti-is, с вариантами), в которых нет ни одного упоминания о Кандараше. Поэтому представляется более правильным считать три документа, где упоминается Кандараш (PF 1440, 1550 и 1358), относящимися к провинции Гайдара.

В связи же с Индией персепольские тексты крепостной стены говорят нам об активном и значительном дорожном сообщении, хотя и не проливают свет на проблему географии этой провинции. Д. Льюис обращает внимание на передвижения некоего индийца Аббатемы, который определенно был высокопоставленным лицом[650]. В апреле—мае 499 г. до н. э. он пересек Персию на пути из Индии в Сузы, имея при себе скрепленное печатью распоряжение, выданное царем, и находясь под опекой «проводника для важных персон» по имени Ишбарамиштима (PF 785). Ежедневный рацион Аббатемы в этом случае составлял тридцать кварт муки, но в один из дней следующего месяца он получил семьдесят кварт, и каждый из его двадцати спутников — по две кварты (PF 1318). Эта норма довольствия, названная «дневной», более чем в два раза превышала его прежнюю норму довольствия. Мы можем задаться вопросом, не включал ли этот «паек» какой-то компенсации на непредвиденные расходы или за скудные, в смысле пропитания, этапы пути. И всё же даже его минимальный рацион, превышавший в тридцать раз продовольственную норму обычного человека, говорит о том, что это была знатная персона. По этому или по какому-то другому случаю в течение того же самого месяца (PF 1558) Аббатема получил также семьдесят кварт вина. Позже в том же месяце мы обнаруживаем рядом с ним нового проводника по имени Мирамана, которому для прокорма животных его господина выдали сто семьдесят четыре кварты зерна, составлявшие двухдневные рационы. Каждой из девятнадцати лошадей полагалось три кварты на день, а каждому из пятнадцати мулов — по две кварты. Странным на первый взгляд выглядит несоответствие числа лошадей (меньше на одну) числу членов экспедиции, но, как можно думать, один из них сопровождал обоз, передвигаясь на муле. Как бы то ни было, эта группа образовала значительную кавалькаду. В июне—июле Мирамана вновь взял зерно для животных от Баруши- ятиши, тезки позднейшей царицы Парисатиды и, может быть, царственной дамы, из поместий которой двор мог получать пропитание для высокопоставленных гостей. Количество продуктов на каждое животное определялось по аналогичной шкале. Наконец, в том же месяце тридцать кварт вина были выданы Аббатеме, на этот раз исключительно на его обратный путь из Суз в Индию, вместе с Ишбарамиштимой, который вновь

действовал в роли его провожатого. Нетрудно догадаться, что Аббатема мог быть одним из феодальных индийских властителей или дипломатическим посланником какого-то соседнего государства, хотя — несмотря на заманчивое сходство санскритских княжеских имен на «-deva» — попытки объяснить его имя как индоарийское не возымели успеха, а иранская передача *Apa-daiva- не вполне удовлетворительна[651]. Остается неясной и точная цель его путешествия.

Другие надписи крепостной стены упоминают отряды индийцев, а также распоряжения о снабжении их провизией. В PF 1425 говорится, что провиант был предоставлен в Узикурраше — часто упоминаемом месте, расположенном, возможно, не слишком далеко от Персеполя; продовольствие было передано десяти индийским мужчинам и двадцати мальчикам через некоего Мадатику (их «проводника важных персон»?), доставившего разрешение Ирдубамы на путешествие. В PF 1529 сообщается о выдаче несомненно щедрого рациона в шестнадцать кварт пива человеку (проводнику?) по имени Мупушда для четырех индийцев, один из которых получил десять кварт, а еще один — четыре. Это разрешение на путешествие также было выдано Ирдубамой, и обе надписи относятся к 499 г. до н. э. Хотя количество предоставляемых в данном случае ресурсов значительно уступает провианту, полученному Аббатемой, оно всё же свидетельствует, что и эти путники были знатными лицами. Всё тем же Ирдубамой было выдано распоряжение PF 1491, на основании которого в январе 498 г. до н. э. некий Мипушда снабжал схожую, но более многочисленную миссию — мужчин в ней было больше на два человека, а малы чиков — на шестьдесят пять, хотя в данном случае мы не знаем, были ли среди них индийцы. Не упоминаются они и в надписях PF 1362 и 2051, где говорится о более мелких отрядах, снаряженных опять же с санкции Ирдубамы. Из предположения, что должностные лица, отдававшие приказы на отправку по царским путям, являлись сатрапами тех провинций, из которых такие миссий выступали в дорогу, следует, что в 499 г. до н. э. Ирдубама состоял в должности сатрапа Хиндуша[652]. Правда, в документах, имеющих отношение к делу, нигде не говорится, что индийцы получали от него распоряжение покинуть Индию, но это вполне объяснимо, при этом в надписи PF 1572 партия индийцев, отправившаяся в дорогу на основании царского распоряжения, в качестве пункта назначения имела именно Индию.

Помимо этих особых случаев, имеющих отношение к Аббатеме и Ир- дубаме, по крайней мере, девять надписей связаны со странствиями индийцев либо говорят о каких-то миссиях в Индию или из Индии. В июне 498 г. до н. э. (PF 1397) некий индиец Карабба был отправлен царем в Индию с партией из ста восьмидесяти «путников» и пятидесяти «мальчиков», но только с тремя лошадьми и с тремя мулами. Ни один из членов этой группы не получал более полутора кварт муки в день, но большое количество людей, входивших в состав этой группы, означает, что они были направлены с каким-то важным заданием. В предыдущем, 499 году до н. э. (PF 1552) некий Бакатандуш, упомянутый в надписи как создатель tidda, путешествовал из Индии в Сузы с тремя индийскими мужчинами и двадцатью тремя «мальчиками». Если приведенное эламское слово действительно означает древнеперсидское dida, ‘цитадель’, ‘твердыня’, как думает Халлок, тогда этот Бакатандуш мог быть военным архитектором, возвращавшимся со своей командой из Индии после строительства там ахе- менидских крепостей. Имя Бакатандуш, несомненно, иранское, несмотря на имевшую место дискуссию об этимологии его второго компонента. То, что этот человек шел в сопровождении своих индийских помощников, означает, что вскоре их предполагали использовать в военных операциях на западе.

О других менее колоритных путешественниках, названных индийцами, скажем вкратце. Это были следующие люди: Хапизиш (PF 1437: октябрь 501 г. до н. э.; рацион — 20 кварт), Бакдадда (PF 1410: [без даты]; 3 кварты), Аштпара (PF 1383: март 498 г. до н. э.; 2 кварты) и Шакшака (PF 1511: февраль 498 г. до н. э.; 1 кварта). Хотя некоторые из этих имен до сих пор не получили убедительной этимологии и хотя в этом списке вполне могут быть чужеземные имена, по крайней мере, два из них определенно иранские, пусть даже их носители и названы «индийцами». Это Бакдадда (древнеперсидское *Baga-data, греч. МауаЗат^, см.: Аппиан. Сирийские дела. 49) и уже упомянутый Бакатандуш; в то же время имя Шакшака также имеет хорошую иранскую аналогию[653]. Возможно, во всех этих случаях мы имеем дело с поздними примерами обычая, в соответствии с которым иранцы, жившие в провинциях, определялись по месту постоянного проживания[654], а не по своей этнической принадлежности (имеется в виду, что этнический иранец, имевший местом постоянного пребывания Индию, в источниках обозначался как «индиец». — А.З.). Как бы мы ни объясняли эту практику, и сама степень приспособления к новой среде, достигнутая персами, постоянно проживавшими в Индии, о чем свидетельствует приведенное именование, и высокое положение отдельных лиц, упомянутых в этих документах, а также значительное число надписей, относящихся к Индии, заставляют полагать, что около 500 г. до н. э. с этим регионом был налажен оживленный обмен. Напротив, провинция Сатгагидия редко упоминается в источниках. Единственным засвидетельствованным ее представителем, похоже, был человек, известный как Sa-da-ku-is, «сатгагид» (PF 789,2018 и 2020), которому вменялось в обязанность распределение сельскохозяйственной продукции в Ширазе и ко-

торый являлся должностным лицом и, скорее всего, свободным, хотя нельзя исключать и его рабского статуса[655]. Во время военных операций в труднодоступных и укрепленных районах вокруг Банну, вероятно, захватывались пленники, но при этом единственный вывод, который можно сделать в отношении этой провинции, состоит в том, что экспедиции в Сат- тагидию были достаточно редки.

Из восточных провинций, упомянутых в текстах крепостной стены, у Геродота в данническом списке представлены все, кроме арахосий- цев (Ш.91—94). Очевидно, что вместо них здесь появились «таманеи» (©afxavalot). С другой стороны, тексты крепостной стены специально не упоминают Дрангиану. По поводу названия народности таманеев считается, что оно тождественно авестийскому слову «Баша»[656], первоначально племенному имени, которое сохранялось на протяжении столетий в качестве титула или личного имени на территориях, соотносимых с древней Арахосией. Что же касается некоторых других племенных групп, рассказ Геродота создает ряд трудностей. Обращает на себя внимание, например, повторное упоминание париканиев и каспиев (Ш.92—94), при этом имеется и более ясный признак некой путаницы у Геродота, поскольку нет никакого разумного объяснения, с одной стороны, для локализации Пактиики рядом с землями индийцев, а с другой — на границах с Арменией и Черным морем (Ш.93, 102). Возможно, следует предположить наличие лакуны в тексте после Ш.92, однако имеются и другие сложности в одной более ранней главе, которые заставляют думать, что нарушение привычной локализации племен могло иметь более глубокие корни.

Некоторую информацию об этих восточных провинциях можно обнаружить также в скульптурных композициях в самом Персеполе и вокруг него. В Накш-и Рустаме многие клинописные надписи на гробнице Дария, обозначающие носильщиков трона, теперь неразборчивы, так что не всех представителей восточных сатрапий можно идентифицировать с уверенностью. Фасад с похожими изображениями (клеймами) имеется и на гробнице Артаксеркса П, где лишь несколько фигур воспроизведены в крупном масштабе[657]. Впрочем, не вызывает сомнения, что на обоих монументах запечатлены представители восточных провинций. Более того, арахосийцы, сатгагиды и индийцы, но не гандарии, изображены и поименованы на пьедестале статуи Дария I в Сузах, причем эти фигуры сопровождаются египетскими иероглифами;[658] так что, хотя детали и одежда

переданы весьма схематично, точная идентификация фигур не вызывает сомнения. Пропуск гандариев на этом памятнике объясняется, несомненно, тем, что надписи делали египтяне. На западе [и прежде всего в Египте] лучше знали Индию и другие провинции, расположенные на морских путях, и не следует думать, будто Гайдара уже отделилась, поскольку скульптура была датирована временем вскоре после 500 г. до н. э. Далее, на основании недавнего исследования можно утверждать, что именно арахосийцы фигурируют в качестве VH делегации на восточном лестничном марше персепольской Ападаны (см.: Том иллюстраций: ил. 40) и на Трипилоне, а в Зале ста колонн — в образе седьмого носильщика трона[659]. На Ападане гандарии и индийцы представлены как XIV и ХУШ делегации; на Трипилоне и в Зале ста колонн — как четырнадцатый и девятнадцатый носильщики трона. В Зале ста колонн, кроме того, двадцать первый носильщик трона был идентифицирован как сатгагид. На лестничном марше Ападаны гандарии и индийцы неожиданно изображены входящими во дворец с оружием — черта, которую с ними делят только саки. Эта деталь была объяснена как свидетельство того, что эти народы считались заслуживающими доверия союзниками Персидской монархии, постоянно состоявшими в ее войсках, возможно, в качестве наемных отрядов. Данный памятник, таким образом, подтверждает их традиционную преданность империи, поскольку рельефы Ападаны были спроектированы незадолго до смерти Дария в 486 г. до н. э., а работы над ними продолжались и после его кончины. В 480 г. до н. э. среди контингентов великой армии, которую Ксеркс вел в Грецию (Геродот. VH.66— 67, 70), вновь упоминаются некоторые из этих народов. С одной стороны, «индийцам», с другой — гандариям и дадикам и опять же пактиям был устроен смотр в Дориске в начале кампании. Предводителем «индийцев» был Фарназафр, сын Артабата; гандариев и дадиков вел Артифий, сын Артабана, по-видимому, двоюродного брата царя[660]. Пактии служили под командой Артаинта, сына Ифамитры. Мы с достаточным основанием можем предположить, что такие высокопоставленные персидские военачальники имели опыт службы среди подчиненных народов, которых вели в битву. Некоторые из них могли быть сатрапами, а поскольку в их число, видимо, входил двоюродный брат царя, двор имел возможность из первых рук получать информацию о том, как обстоят дела на восточных границах державы. Когда в конце войны эти контингенты были расположены лагерем в районе Фив, возникло подозрение, что именно они стали причиной распространения малярии, которая в болотистой местности неизбежно должна была приобрести характер эпиде

мии[661]. Для этой территории (как минимум) присутствие жителей восточного пограничья в составе ахеменидского войска создавало еще одну неожиданную угрозу — распространения бешенства. Тем не менее мы ничего не слышим о том, что огромное количество индийских собак, находившихся при войске[662], привело, как можно было бы ожидать, к заметному увеличению в данной области случаев заболевания бешенством, о котором в Греции, похоже, не было известно вплоть до времени Ксенофонта[663].

После греко-персидских войн античные историки мало интересовались реальной историей восточных ахеменидских сатрапий и населявшими их народами. Так, в конце V в. до н. э. Ктесий приступил к изложению своих небылиц об Индии, и уже у него Аристотель [История животных. 501а26), Павсаний (IX.21.4) и особенно Элиан [О природе животных. IV.21) позаимствовали сообщения о чудовище мартихоре (древнеперсидское *martiya-xwar, ‘людоед’) — пожиравшем людей индийском тигре с тройным рядом зубов в обеих челюстях, с жалом в хвосте, похожем на хвост земляного скорпиона, и с иглами, вылетающими из хвоста! Древнеперсидский термин, использованный для обозначения этого индийского зверя, а также типичное гиперболизированное описание не оставляют сомнений относительно окружения, из которого происходил этот рассказ. Ктесий, конечно, не преминул заявить, что он сам видел мартихора, которого привезли в качестве подарка Артаксерксу П (как львов, доставленных однажды Дарию). Это сообщение, по крайней мере, намекает на то, что власти осуществляли какие-то мероприятия в Индском регионе. Ктесий, похоже, не сохранил никаких указаний на реальные исторические процессы в восточных сатрапиях и не стал отвечать на вопросы о том, насколько далеко в этих провинциях распространялось прямое ахе- менидское правление или до какой степени «непрямой контроль» и местная автономия выливались в полную реальную независимость.

В дальнейшем источниками информации об исторических государствах, существовавших в рассматриваемом нами регионе, будут служить нумизматические находки. Два афганских клада, из Мир-3аках и Чаман- Хузури (см. начало наст, главы), содержали (помимо гандарских монет в виде изогнутых брусков) в первом случае — иранские слитки-бруски, включая слиток, в точности соответствующий вавилонскому стандарту Дария Великого; во втором — необычные диски для чеканки монет, на которых изображены: коронованный лев, стоящий против бычьих голов, длинная и тонкая птица, а также необычный рисунок, напоминающий водяного жука; этот последний обнаруживает сходство с изображением на одной более поздней маурийской монете-каршапане [karsapana). Данные символы должны указывать на существование какой-то администрации, отличной и от правительства Гайдары, и от центрального ахеменидского правительства. Однако предпринимающиеся иногда попытки назвать эти диски «монетами Камбоджей», хотя и кажутся заманчивыми, слишком преждевременны. Необходимы новые исследования в зоне, которая до сих пор археологически нам почти не известна — во всяком случае, до конца V в. до н. э., когда реальная картина политической ситуации в Индском регионе приобретает ясные черты. При всем том понятно, что ахе- менидское присутствие здесь становилось всё более шатким, а независимые силы чувствовали себя в этом регионе всё более уверенно.