<<
>>

Фермопилы и Артемисий

Когда персидские войска отдыхали на Македонской равнине, Ксеркс получил известия, что Фессалия осталась незащищенной; прошло уже более двух месяцев с момента, как греческое войско ушло из Темпейской долины.

Отправившись морем из Фермы, Ксеркс произвел командирскую рекогносцировку Темпейского прохода, представлявшего собой ущелье длиной 8 км, к тому же практически не дававшего никакой возможности для передвижения вьючных лошадей с грузом (Тит Ливий. XI2V.6.8), и принял решение о нецелесообразности прокладки здесь дороги для нужд снабжения своих войск. У него был выбор из двух возможностей.

Один путь шел из Пеллы с заходом в Эдессу, через перевал Кара-Бурун — в Эордею и Элимиотиду, пересекал реку Галиакмон у местечка Сервия и, поднимаясь круто вверх, через седловину Стена-Портас подходил к перевалу Волустана, ведя на плоскогорье Перребии. Подойти к этому перевалу с прибрежной равнины можно было и другой дорогой: через Верию к перевалу Зоодокос-Пеге, находившемуся выше почти непроходимого ущелья Галиакмона;[1241] отсюда спуск к Сервии был плавным. Районом Сервии, находящимся в Элимиотиде, незадолго перед тем овладел македонский царь Александр (см. выше, с. 644). Нет сомнений, что оба эти пути могли быть использованы отдельными отрядами огромной армии, но не интендантскими службами. Вместо этих троп Ксеркс выбрал перевал Петра; данный путь предполагал только один подъем: из Кате- рини через г. Тигарий — «Македонскую гору» (VII. 131; ср.: 128.1) — на то же самое плато Перребии[1242]. Прокладка дороги для колесного транспорта, даже при обилии строительного леса, была непростой задачей. Предстояло карабкаться по очень крутым склонам над обрывистыми ущельями, пробираясь через буйную растительность из дубов, платанов и каштанов, а затем — из хвойных деревьев и бука, чтобы попасть к Айос-Димитриос, над которым расположена открытая горная возделываемая местность с ее пшеницей, бобами и медоносными пчелами.

Спуск в сторону Перребии к Элассоне сначала проходит по крутым и неровным известняковым склонам, а затем становится плавным. Отсюда через проход Мему- на можно выйти прямо к Лариссе или, если уклониться от Темпейского прохода, к Тонну (Дерели), городу перребов у Нижнего Олимпа[1243].

В Пиерии Ксеркс ждал «много дней», пока «третья часть его армии» прорубала в лесу просеку и прокладывала дорогу, которая должна была стать его постоянной линией коммуникации и снабжения. Геродот говорит, что дорога была построена для всего экспедиционного войска (131); однако, по суш, вряд ли это было так, и фраза Геродота о «третьей части» предполагает, что это была центральная из трех колонн, а две другие должны были использовать Темпейский проход и перевал Волустана. При входе в Фессалию Алев радушно встретил царя; когда войско проходило здесь по равнине, были устроены конные состязания, на которых персидские лошади оказались гораздо проворней фессалийских, считавшихся лучшими в Греции. Ксеркс выбрал прибрежный путь через Алое и расположился лагерем на равнине у Трахина, и было это, по-видимому, 12 сентября. Во время своего марша вдоль морского залива Ксеркс узнал, что греческий флот покинул свою позицию у Артемисия и, по всей видимости, взял курс к проливу Еврип, а также то, что Фермопильский проход занят вражескими силами. Само собой разумеющийся план Ксеркса состоял в том, чтобы дождаться прибытия своего флота, который мог затем высадить войска позади Фермопильского прохода. Царь, конечно, рассчитывал на прибытие флота 12-го числа, но известий о нем ему пришлось ждать еще три дня (196). Тем временем он выслал вперед верхового лазутчика, который сообщил, что видел в передней части прохода небольшую группу людей, занимавшихся гимнастическими упражнениями и расчесывавших свои длинные волосы; эти люди не обратили на всадника никакого внимания. Озадаченный этим, Ксеркс послал за Демаратом, который объяснил ему, что это были лакедемоняне, самые доблестные мужи в Греции. И Демарат напомнил Ксерксу некогда уже сказанное ему: лакедемоняне, даже если их будет совсем немного, всё равно вступят в бой и будут биться за свободу (208—209; 102—104).

Первая стычка на море случилась между десятью самыми быстрыми персидскими кораблями на весельном ходу, державшими прямой курс из Фермы на Скиафос, и тремя греческими судами, стоявшими у Скиа- фоса в дозоре[1244]. Завидев персов, греки бежали. Два их корабля персы всё же догнали и захватили. Третий ушел в устье реки Пеней, и здесь его команда высадилась на берег и смогла спастись. Этот инцидент наглядно показал исключительную скорость самых быстрых персидских кораблей при их движении на веслах (УП. 179—182; VIII. 10.1)[1245]. Греки на Скиа- фосе подали сигнал огнем главному флагу, который, не имея данных о персидском флоте, встал на якорь у Артемисия к юго-востоку от Скиа- фоса. Персидские корабли установили на подводной скале между Скиа- фосом и материком каменную колонну, которую они привезли специально, поскольку основные военно-морские силы должны были пройти через Скиафский пролив[1246].

Весь флот покинул Ферму через одиннадцать дней после ухода оттуда Ксеркса во главе основной армии (в конце августа). За полный день плавания (УП. 183.3) в двенадцать часов передовые корабли достигли Ски- афского пролива, расположенного в 180 км от Фермы, остальные же корабли растянулись вдоль скалистых берегов от Касфанеи до пролива. На этом протяжении имелось несколько узких участков с отлогим берегом, в непосредственной близости от которых смогла бросить якорь только одна линия кораблей, остальные встали дальше в море не менее чем в семь линий. Этой ночью море было спокойно. Однако на рассвете при ясном небе сильный северо-восточный ветер, называемый Геллеспонтием, и поднявшаяся волна неожиданно расстроили их ряды и разбили вдребезги многие суда о подветренный берег, в особенности те, что были отнесены к местности с известняковыми карстовыми пещерами под названием Ипны, то есть «Печи».

Шторм ослабел только на четвертый день[1247]. Персы дорого заплатили за свою беспечность, не приостановив движение у устья Пенея и поставив корабли слишком близко друг к другу и совсем недалеко от берега.

Греки возблагодарили Посейдона. В соответствии с оракулом Аполлона Дельфийского (незадолго перед тем этот оракул возвестил дельфийцам: «Молитесь ветрам, и станет лучше»; предсказание дельфийцы распространили среди греков, собиравшихся противостоять персам (Геродот. VII. 178; Климент Алексадрийский. Строматы. VI.3.29. р. 753). —А.З.), они обратили молитвы к нему и к богам ветров; эллины были необычайно воодушевлены тем фактом, что боги оказались на их стороне. Свой эпический рассказ Геродот заканчивает оценкой потерь: 400 военных судов (триер и пентеконтер) и бесчисленное множество кораблей снабжения и прочих судов — «по самому скромному подсчету» (VII. 190). Вполне вероятно, что цифра погибших военных кораблей была сильно завышена, так как гребные суда могли идти против волны, и что ущерб был нанесен главным образом торговым кораблям, ход которых зависел от парусной оснастки. Последние не были способны идти галсами против ветра и при сильной волне. Но в то время никто из греков не желал недооценивать помощь богов.

На четвертый день, когда ветер стих и море успокоилось, персидская эскадра обогнула мыс Сепиада (произошло это, вероятно, 15 сентября). Торговые и поврежденные военные корабли вошли в Пагасейский залив, а боеспособные встали на якорь у местности под названием Афеты — все, за исключением флотилии из пятнадцати судов, вышедшей позднее остальных; она сбилась с курса и была захвачена греческими кораблями у Арте- мисия (УП. 194—195). Внутренняя координация не являлась сильной стороной персидского военно-морского флота. Штормовые дни (видимо, 12— 14 сентября) совпали с днями бездействия Ксеркса на равнине Трахина. Если бы не буря, армия и флот могли бы прибыть в соответствующие пункты примерно в один и тот же день, при этом основные сухопутные силы покрыли дистанцию приблизительно в 300 км за две недели по заранее подготовленным дорогам[1248].

Хотя в июне совет Эллинского союза принял решение занять позицию у Фермопил на суше и у Артемисия на море, греческие силы не двинулись с Истма, где можно было получать продовольствие, пока не пришли известия о том, что Перс уже в Пиерии (он прибыл туда в начале августа).

Сбор войск пришелся на священный месяц Аполлона Карнейского, и спартанцы, как и в 490 г. до н. э. (см. выше, с. 614), оказались не готовы отправить свою армию из Лаконии вплоть до ночи полнолуния, когда заканчивается Карнейский праздник, то есть до 18 сентября. Но им всё же удалось совладать с религиозными угрызениями совести, во всяком случае до некоторой степени, позволив выступить в поход одному из царей — Леониду, с личной гвардией из 300 спартиатов, которых он отобрал из числа мужей, уже имевших в Лаконии сыновей, а также многочисленных илотов, уже обученных действовать в качестве пеших воинов. Кроме того, спартанцы поставили в греческий флот десять кораблей с командами из лакедемонских периэков. Этот месяц был также временем проведения Олимпийских игр, во время которых объявлялось священное перемирие, и, похоже, именно по этой причине пелопоннесские государства послали относительно небольшие силы в сухопутную армию и военно-морской флот: Коринф — 400 пехотинцев и 40 триер, Эгина — 18 триер, Мегары — 20 триер, аркадские государства — 2120 пехотинцев, Флиунт — 200 пехотинцев, Микены — 80 пехотинцев, Сикион — 12 триер, Эпидавр — 8 триер, и Тре- зен — 5 триер. На подмогу передовому отряду («[BoTjGrjaeiv Tclt;xvSr](xet»; VH.206) Спарта и остальные пелопоннесские государства собирались отправить вооруженные силы в полном составе[1249], но планировали это только после полнолуния, когда завершатся Карнейский праздник в Спарте и игры в Олимпии. Афины уже приняли решение поставить во флот весь свой личный состав. Таким образом, они одни из греческих государств дали всё, чем располагали для ведения военных действий: 200 триер, из которых 20 были укомплектованы клерухами из Халкиды, а остальные — афинянами и платейцами. Уцелевшие эретрийцы укомплектовали людьми 7 триер, а евбейский город Стиры поставил 2 триеры. Один из островов, Кеос, также отрядил 2 триеры и 2 пентеконтеры.

Все эти данные приведены у Геродота (УП.202; УШ.1). В том, что касается сухопутной армии, они неполны, поскольку сообщаемая историком суммарная величина составляет для пелопоннесской пехоты 3,1 тыс.

человек, тогда как современная событиям эпиграмма на установленном в Фермопилах камне говорит о 4 тыс. мужей из Пелопоннеса (Геродот. VII.228.1). Наилучшее решение этой проблемы — в допущении наличия в войске около 900 илотов («илотов» Геродот упоминает среди павших при Фермопилах. — УШ.25.1)[1250].

К Леониду во время марша на север присоединились 400 фиванцев и 700 феспийцев, так что в целом он имел около 5 тыс. воинов. Для удержания прохода этого могло вполне хватить, но лишь при условии отсутствия обходных путей. Однако, едва Леонид оказался на месте, выяснилось, что такой путь имеется. Союзный совет совершил ту же ошибку, что и в случае с Темпейским проходом, ошибку тем более непростительную, что времени для проведения рекогносцировки перед отправкой войск на север было предостаточно. Леонид обратился за помощью к ближайшим народам. Опунтские локры выставили всю свою пехоту и семь пентекон- тер, а фокийцы — тысячу пехотинцев[1251]. Еще сохранялась надежда на то, что до прибытия основных греческих сил персы, потратившие массу времени на дорогу к Пиерии, не будут угрожать проходу. С появлением Ксерк- совой армии 12 сентября эта надежда исчезла. Леонид созвал на совещание всех командиров. Некоторые высказались за отступление. Другие, в особенности военачальники локров и фокийцев, отказались оставлять свои земли на милость врага. Леонид принял решение защищать проход и отправил послания с призывом о помощи к членам Эллинского союза. На акрополе Трахина был поставлен гарнизон, фокийцы же должны были перекрыть обходной путь. Своих спартанцев Леонид разместил на самом входе в проход, и именно здесь верховой лазутчик Ксеркса увидел их занимающимися физическими упражнениями и приводящими в порядок свои волосы.

Что касается личного состава греческого флота, то его численность превышала 65 тыс. человек. Хотя в количественном отношении этот флот с его 324 триерами и 9 пентеконтерами уступал ионийскому флоту при Ладе, он обладал одним важнейшим преимуществом — наличием единого постоянного главнокомандующего в лице спартанца Еврибиада. Запасы продовольствия для такой значительной массы людей должны были заранее складироваться на севере Евбеи, пополнялись они местной продукцией; дело в том, что готовые к боевым действиям военные корабли могли перевозить лить очень незначительные грузы. Флотские контингенты были собраны вблизи приморской равнины с видневшимися за ней пологими холмами, которая из-за храма Артемиды, располагавшегося на небольшой возвышенности (ныне называется Айос-Еорьос), получила имя Артемисий. Здесь военные корабли можно было вытащить на отлогий берег. Поблизости не было никаких скрытых водой препятствий, а морское дно круто уходило на глубину до 20 м, так что спуск на воду происходил легко, если только северо-восточный ветер не гнал волну на взморье.

На союзном совете в качестве боевых позиций греки избрали Фермопилы и Артемисий, как достаточно близко расположенные друг к другу места, что облегчало взаимосвязь между ними; решение это было принято за несколько недель до прихода персов в Македонию (VII. 175). У греков не было никакой возможности узнать, каким именно путем персы проследуют дальше. На суше, например, Ксеркс мог продвинуться вглубь страны через Фермопилы и пройти через Фокиду в Беотию, в которой он надеялся получить поддержку, а его флот, чтобы достичь побережья Беотии с юга, мог двинуться островным путем — Скиафос, Пепарефос, Ски- рос и Андрос. Отправляя флот к Артемисию, греки желали воспрепятствовать использованию персами островного пути, так как в этом случае корабли эллинов оказались бы с фланга у вражеского флота и могли перерезать связь последнего с Македонией и тем самым вынудить персидский флот войти в Пагасейский залив. При таком развитии событий персам, прежде чем войти в северную часть Орейской протоки (эффективно «простреливаемой» греческим флотом) и воспользоваться путем по Еврипу, необходимо было бы разбить греков при Артемисии (УШ.15.2). Кроме того, расположившись у Артемисия, греки оставляли для себя открытыми два пути отхода: через Орейскую протоку и Еврип либо по открытому морю с восточной стороны Евбеи. Единственный возможный недостаток заключался в том, что ширина водного простора у Артемисия, находившегося в 11 км от Магнесийского побережья, являлась фактором, в гораздо большей степени благоприятным для персидского флота. Можно было думать, что лучшей позицией был бы сам Орей с его узкой протокой; однако на дне этой бухты имелись подводные коряги и рифы, к тому же персидский флот у Пагасейского залива мог блокировать греческий флот внутри Орейской протоки.

Когда первые десять персидских кораблей появились около Скиа- фоса, Еврибиад имел только 268 триер и 9 пентеконтер у Артемисия; дело в том, что 53 из ожидавшихся 180 афинских триер еще не прибыли. Потеря трех сторожевых триер выявила тот неприятный факт, что в сравнении с греческими персидские корабли были более быстроходными, а это означало, что, если персы сближались с греческим флотом, безопасным отступление становилось только в ночное время. Количество вражеских кораблей было неизвестно (разведчики, отправленные в Сарды, видели только сухопутные войска); однако купцы, несомненно, сообщали о том, что этот флот огромен, а сигнальный огонь, поданный теперь со Скиа- фоса, мог быть неверно истолкован как знак того, что основные морские силы идут в Пагасейский залив. Еврибиад, опасаясь последствий, которые могли наступить в случае, если его небольшой флот принужден будет принять бой на широком водном просторе у Артемисия, отошел назад в Еврип и сделал своей базой Халкиду (УП.183.1). Геродот, вероятно, ошибся, решив, что Еврибиад хотел «прикрыть Еврип», то есть удерживать самое узкое место пролива у Халкиды, потому что этим он обнажил бы тыл позиции Леонидова войска, давая возможность вражеским силам высадиться с моря. Скорее, расположение у Халкиды давало Еврибиаду возможность выдвинуться вперед, чтобы дать бой либо в Орейской протоке, либо в узком месте между Кнемидами и Днем[1252]. Шторм изменил ситуацию, и во время этой бури по счастливой случайности, которую Еврибиад не мог предвидеть заранее, его корабли оказались в защищенных водах, тогда как персидский флот — застигнут у Магнесийского берега[1253].

Соглядатаи, посланные Еврибиадом на вершины холмов в северной Евбее, прежде всего передавали сообщения, — видимо, с помощью сигнального огня, — греческому флоту, стоявшему в Еврипе. Они сообщили, что на второй день шторма вражеская флотилия была им погублена. Греки принесли жертвы Посейдону Спасителю и поспешили к Артемисию. Там 14 сентября, в последний день шторма, они встали на якорь, «ожидая лишь немного вражеских кораблей, которые могли противостоять им» (УП.192). На следующий день появился персидский флот. Он оказался гораздо более значительным, чем Еврибиад мог себе представить! Впрочем, в тот же вечер пятнадцать вражеских кораблей оказались в его руках, благодаря чему была получена полная информация. Люди с этих кораблей были отправлены в оковах в Коринф на Истме; во время инцидента у Скиафоса персы захватили пленных[1254], и теперь греки поступили точно так же.

Этой же ночью Еврибиад и командиры отрядов некоторых городов обсудили ситуацию. Прозвучали предложения отступить на Истм к Коринфу[1255], так как вражеская эскадра имела значительное численное превосходство. Еврибиад, поддержанный Фемистоклом и остальными, решил остаться. Данное решение Геродот объясняет подкупом, хитроумно осуществленным Фемистоклом. Эту информацию мы можем рассматривать как неисторичную, поскольку решение было инспирировано соображениями стратегического порядка. Силы при Артемисии и силы при Фермопилах зависели друг от друга в том смысле, что, пока греки контролировали вход в Орейскую протоку, персидский флот не мог осуществить высадку десанта в тылу армии при Фермопилах, и пока удерживались Фермопилы, сухопутная персидская армия не могла угрожать самому узкому месту на Еврипе, находившемуся на пути отхода эскадры от Арте- мисия. Итак, Еврибиад отказался уводить флот, ибо, поступив так, он обрек бы Леонида на окружение и полное уничтожение. Но имелась также еще одна причина. Несоразмерность греческих сил на суше и на море — вещь удивительная. Небольшое греческое войско могло задержать, но никак не разбить персидскую армию, при этом греческая эскадра была достаточно большой, чтобы нанести поражение или жестокий урон персидскому флоту. Обязанностью Еврибиада было идти в атаку. Обязанностью Леонида — удерживать проход с помощью оборонительных действий и прикрывать отход греческого флота. Для взаимодействия у каждого из военачальников — и у Еврибиада, и у Леонида—всегда была наготове лодка с гребцами, чтобы держать друг друга в курсе событий (УШ.21). Расстояние между ними составляло 65 км по воде.

Пока 15 и 16 сентября персидская эскадра производила аварийный ремонт в Пагасейском заливе, Ксеркс на совете со своими флотоводцами и полководцами вырабатывал план дальнейших действий. Теперь он знал приблизительные размеры греческой эскадры, которая стояла в 11 км от его передовой военно-морской базы в Афетах;[1256] кроме того, из количества костровых дымов в лагере греческого войска, охранявшего проход, следовало, что число воинов в этом отряде исчислялось скорее тысячами, а не десятками тысяч. Сторонники персов из числа фессалийцев и других народностей должны были рассказать ему об удобном пути, который через Китиний в Дориде вел в Кефисскую долину и далее, в Беотию; воспользовавшись этой дорогой, часть персидской армии могла занять беотийский берег в узком месте пролива Еврип и перерезать самую удобную линию отхода для греческого войска. Однако время играло против Ксеркса, так как наилучший период боевого сезона был на исходе. К тому же он страстно желал не просто навязать грекам сражение в обоих стихиях, но еще и поймать их в капкан как на земле, так и на воде. Что бы ни произошло при Фермопилах, петлю для капкана на море образовы- в ало очень узкое место в Еврипе шириной всего-навсего 60 м, находившееся на пути отхода греческой эскадры. План Ксеркса состоял в том, чтобы занять эту водную теснину.

После полудня 17 сентября отряд из 200 судов, специально для этого отобранных (как мы можем догадаться — их отбирали по быстроходности), отделился от основного флота в Афетах и отправился на север через Скиафский пролив. Исчезнув из поля зрения греческой эскадры при Артемисии, этот отряд повернул на восток, а с наступлением сумерек — на юго-восток, намереваясь обогнуть южную оконечность Евбеи и подойти к узкому месту в Еврипе. Если мы допустим, что скорость была не 15 км в час (как у передовых кораблей, двигавшихся от Фермы до мыса Сепиада), а 12 км в час (как у кораблей, шедших в 490 г. до н. э. из Марафона в Фалер), то к месту назначения эскадра могла прибыть через 25 часов, то есть после полудня 18-го числа. Ксеркс, следовательно, отдал приказ своим флотоводцам напасть на греческий флот только после того, как этот отдельный отряд достигнет цели и подаст условный сигнал о своем прибытии (УШ.7.2, быть может, посредством какой-то системы сигнальных судов). На суше Ксеркс собирался проложить себе путь через проход, уничтожив при этом греческое войско; но, поскольку для движения армии проход представлял серьезные трудности, Великий Царь, начав атаку 17-го, пробиться надеялся 18-го. Именно в этот день — в случае получения условного сигнала — его флот должен был вступить в дело и оттеснить маленькую греческую эскадру из Орейской протоки и Еври- па к блокированному узкому проходу в том же проливе.

Итак, 17-го числа основной персидский флот, заняв вскоре после полудня позицию у Афет, не стал навязывать бой. Один отменный греческий ныряльщик, находившийся на персидской службе, Скиллий из Скионы, переплыл незаметно к Артемисию (как говорили некоторые, проделав этот путь под водой, но, согласно Геродоту, — на какой-то лодке) и сообщил об отпльгши отдельного отряда персидских кораблей к теснине на Еврипе, а также о размерах ущерба, нанесенного бурей персидскому флоту. Ев- рибиад созвал военный совет. Первоначально обсуждался план, согласно которому в течение всего этого дня греки собирались оставаться у Арте- мисия, продолжая сушить корабли на берегу, не вступать в битву, а после полуночи — выйти в море и, преодолев 140 км, достичь к полудню теснины на Еврипе. Тем самым было бы выиграно время для устроения засады персидскому отряду из 200 кораблей. Логическое обоснование этого плана, как мы можем предполагать, заключалось в том, что у 268 триер Еврибиада не было никаких шансов на успех в правильном сражении против персидского флота, который, как теперь стало известно, имел четырехкратное превосходство, а также в том, что у Леонида появлялась бы возможность спасения, одержи греческая эскадра хоть маленькую победу — сокрушение 200 персидских судов. К счастью, к концу этого дня верх взяло более смелое решение. Еврибиал отдал приказ напасть на персидский флот, с тем чтобы проверить в действии собственную боевую тактику и опробовать прием под названием диэкплус (biixnXouq — проплыв между вражескими своих кораблей с целью слома весел у первых и лишения их тем самым управляемости. — А.З.), основанный на искусстве маневрировать (УШ.9).

Основное отличие между греческим флотом, особенно его эгинской и афинской эскадрами, и флотом персидским заключалось в тактике. К тому времени греки уже обладали большим опытом в маневрировании, направленном на прорыв линии вражеского флота. Одним из таких приемов был диэкплус. Дабы сохранить высокую маневренность своих судов, а также по той причине, что целью эллинского флота был не абордаж, а выведение из строя кораблей противника, греки брали на борт лишь небольшое количество корабельных бойцов (ср.: Фукидид. Ш.94.1; 95.2). В связи с такой тактикой греки предпочитали относительно разомкнутый строй. С другой стороны, персидский флот, будучи составленным из многих национальных эскадр с различным уровнем мастерства, полагался по преимуществу на абордажную тактику, и на судах находились не только воины того народа, который поставил данную эскадру, но еще по тридцать морских бойцов из числа персов, мидян и саков (УП.ЭбЛ; 184.2; ср.: Фукидид. 1.49.1—3). Обладая значительным перевесом в числе кораблей и взятых на борт воинов морской пехоты, персы предпочитали сохранять сомкнутый строй и подавлять греческие суда, подходя к их бортам вплотную или врезаясь в них с последующим абордажным боем. В персидском флоте также умели применять диэкплус (ср.: VI. 15.2). Данный вид маневра, вполне вероятно, изобрели финикийцы (FGrH 176 F 1), однако из существующих описаний массированных атак сомкнутым строем, проведенных персидским флотом в 480 г. до н. э., становится понятно, что полагался он прежде всего на абордажный бой (VIIL16.2; Эсхил. Персы. 412-416; VTH.86; 89.2)[1257].

Греческие корабли вывали на веслах на широкую воду, развернув строй во фронт примерно на 4 км; персидский флот на веслах двинулся навстречу, причем линия его фронта была еще длинней. Когда греческие корабли сбавили скорость, персидская линия начала с флангов окружать противника. В этот момент находившиеся на флангах греческие корабли по специальному сигналу остановились и дали задний ход, а центр продолжил движение вперед, так что весь строй трансформировался в окружность (или в большую дугу в форме несомкнутой окружности): греческие суда носами оказались обращены к врагу, а кормами — сдвинуты друг к другу (УШ.11.1, ср.: Фукидид. П.83.5). Персы продолжили охватывающий маневр. Их цель состояла в том, чтобы сблизиться с вражескими бортами, забросать противника метательными снарядами и затем взять его на абордаж; корабли персидского флота обладали двумя преимуществами: большая высота борта над ватерлинией и скорость. Но подход со стороны бортов не представлялся возможным, поскольку построение греческих кораблей оказалось слишком плотным. Суть же греческой тактики состояла в том, чтобы наносить таранные удар по врагу сбоку или с кормы, пробивать корпус и ломать весла с одной стороны борта; преимущество греческих судов заключалось в их большей тяжеловесности, более низкой осадке и наличии обшитого бронзой подводного тарана. По второму сигналу, когда греки оказались уже зажатыми на относительно небольшом пространстве и лицом к лицу с врагами, они рванули вперед и нанесли таранные удары по неприятелю — персидские суда находились в менее тесном строю и были заняты выполнением охватывающего маневра. Схватка была недолгой, так как с наступлением сумерек обе эскадры прекратили боевые действия и вернулись на базы. Но к этому моменту греки уже захватили 30 персидских кораблей. Это был наглядный, хотя и небольшой по масштабам, успех эллинского военно- морского искусства;[1258] при этом один лемносский корабль воспользовался случаем и дезертировал из персидского флота. Настроение греков заметно улучшилось. Они отказались от первоначального плана ночного перехода, и Еврибиад отправил Леониду донесение, в котором сообщал о намерении удерживать позицию у Артемисия и на следующий день.

На суше Ксеркс начал наступление утром 17-го. В то время вход в Фермопильский проход имел ширину всего около 2 м (см. рис. 46). Затем шел участок длиной около мили между утесами и морем шириной в среднем до 15 м; упирался он в поперечную стену из сложенных насухо камней, которую греки теперь дополнительно укрепили. За стеной продолжался такой же участок пути протяженностью около мили, оканчивался он еще одним сужением приблизительно до 2 м, далее лежала деревня Альпены. Леонид намеревался биться в передней части прохода; его лагерь располагался между стеной и Альпенами. Весь день на этом крошечном фронте отряды Ксерксова войска — мидяне, касситы, а за ними персидские «бессмертные» — осуществляли волнообразные атаки. У греков были длинные копья, более качественные доспехи и более крепкие щиты, спартанцы в особенности превосходили противника отработанной в многочисленных тренировках тактикой, при которой воины делали вид, что отступают, а затем неожиданно разворачивались и начинали контратаку. В результате ущерб врагам оказывался существенно большим, нежели собственные потери; до конца того дня греческий заслон демонстрировал высокую надежность. С заходом солнца Леонид отправил ободряющее донесение Еврибиаду.

Ночь с 17-го на 18-е была отмечена грозой с проливным дождем и шквалистым юго-восточным ветром, который нагнал обломки кораблей и трупы к персидской якорной стоянке в Афетах. Оставшийся в открытом море (ev rceXocyei)[1259] отряд из 200 персидских кораблей погиб весь, будучи выброшенным на подветренный скалистый берег на юго-востоке

Обозначения: L — позиция Леонида у стены; S — вероятное месторасположение фокийцев; X — лагерь Ксеркса

Евбеи, который был известен под названием Лощины. Грекам, конечно, повезло в том, что они не вышли в море посреди ночи, как собирались сделать поначалу. О постигшей персов катастрофе греки узнали почти в то же время, когда стало известно о прибытии подкрепления из 53 афинских кораблей, которые шли по проливу Еврип и имели возможность укрыться от ночного шторма в защищенных водах[1260]. Боги явно были на стороне эллинов. Между тем персы, не получив ожидаемого сигнала о прибытии отряда к месту назначения, к исходу дня должны были догадаться, что эскадре не удалось справиться с поставленной задачей. В соответствии с полученными приказами, они воздержались от нападения. Греки же, усилившись подкреплением, нанесли удар в тот же самый поздний час, что и 17 сентября, потопив несколько киликийских кораблей (УШ.14). Донесение Леонида также вселяло бодрость.

В течение всего дня 18 сентября сухопутные войска Ксеркса предпринимали атаки, но греческие отряды из разных городов — исключая фокийцев — сменяли друг друга на передовой линии и надежно удерживали проход. Однако в этот день Ксеркс узнал от человека из Малиды по имени Эфиальт и, возможно, от двух других людей о существовании обходного пути; как только царь получил данную информацию, он отправил войска по этой тропе той же ночью. Было полнолуние, соблюдалась строжайшая секретность. Дабы ускользнуть от наблюдения, отряд должен был выступить не из пункта на равнине близ самого входа в Фермопильский проход, а с ее отдаленного участка в холмах. В этот вечер Эфиальт в качестве проводника вывел Гидарна и несколько тысяч его «бессмертных» из лагеря около «того времени, когда зажигают светильники». Они двинулись вдоль Трахинских утесов по тропе, которая вела к седловине в горах, возвышавшихся над занятым противником акрополем Трахина, и затем пересекли реку Асоп, которая текла далеко внизу по дну глубокого ущелья с отвесными стенами (УП.215 ел.)[1261]. Этой дорогой они шли всю ночь.

В полдень 19-го числа персидский флот предпринял атаку. Желая окружить фланги греческой боевой линии, персы, выстроившись полумесяцем, ринулись на эллинские корабли, стоявшие недалеко от своей базы у Артемисия. Греки схватились за весла и вступили в дело. Геродот сообщает о потере многих судов и многих людей с греческой стороны, но при этом добавляет, что потери персов оказались «гораздо большими», в частности потому, что их корабли, будучи столь многочисленными, сталкивались друг с другом. Информаторы Геродота, по всей вероятности, имели преувеличенное представление о потерях персов. В чересчур затянувшейся схватке греки понесли такие потери, которые они вряд ли могли позволить себе, поскольку их флот в количественном отношении значительно уступал неприятелю, а половина афинских кораблей была повреждена (во время бури в ночь с 17 на 18 сентября; см. выше. — А.З.). Вечером того дня греки вытащили свои корабли на отлогий берег, команды забивали евбейский скот и устраивали трапезы, за которыми обсуждали планы отплытия, когда вестник сообщил Еврибиаду о том, что случилось в Фермопильском проходе. Поскольку теперь не было никакого смысла оставаться у Артемисия, флот под покровом ночи вышел в море и ушел через Орейскую протоку.

Гидарн и его люди медленно поднимались вверх по крутой Анопей- ской тропе. Вероятно, они знали, в каком месте тропа может охраняться, и рассчитали время своего прибытия на вершину таким образом, чтобы оказаться там как раз на рассвете. По дороге они не встретили ни пикетов, ни выдвинутых вперед постов. Тысячный отряд фокийцев, издали почувствовав приближение персов по шелесту опавших дубовых листьев под их ногами[1262], схватился за оружие; но персидская атака, а главным образом град стрел согнали фокийцев с дороги и оттеснили на склон горы.

Как только фокийцы отступили, персы быстро вернулись на тропу и приступили к длинному спуску, который должен был привести их на морской берег позади Альпен. Известие об этом обходе Леонид получил еще ночью[1263], и вскоре после рассвета наблюдатели, занимавшие посты на холмах, сообщили ему, что фокийцы не справились со своей задачей.

Леонид сразу созвал совет, на котором одни высказались за сражение, другие — за отступление. Окончательное решение зависело от Леонида. Приказ, полученный им самим в Спарте, был ясен: стоять до конца, и для него, как и для его людей, это было делом чести. Феспийцы и фиванцы остались с ним. Всем другим он приказал отступить[1264]. Один человек отказался подчиниться приказу — прорицатель Мегистий, который на рассвете этого дня сообщил о неблагоприятных знамениях. Сам он остался, отослав лишь своего сына. Не исключено, что на решение Леонида принять бой повлиял оракул Аполлона, полученный спартанцами в 481 г. до н. э. (см. выше, с. 645). Данное решение не имело никакого значения для флота, который в этот день находился у Артемисия и у которого не было возможности вплоть до темноты безопасно отступить оттуда. А к этому моменту, как прекрасно понимал Леонид, сопротивление при Фермопилах будет уже подавлено.

Чтобы дать Гидарну время дойти до Альпен, Ксеркс начал наступление лишь за час или два до полудня. Персидские воины (которых, согласно Геродоту, гнали вперед кнутами, в чем мы можем усомниться)[1265] обнаружили Леонида и его людей выдвинувшимися гораздо дальше вперед, где проход расширялся, нежели то было в предыдущие дни, схватка была свирепой и продолжительной. Если копья у греков ломались, они вынимали мечи. Когда отважно сражавшийся Леонид пал, за его тело завязалась жаркая сеча с переменным успехом. Греки смогли отвоевать тело полководца как раз перед тем, как услышали о подходе с тыла отряда Ги- дарна. После этого они отступили к поперечной стене. Здесь все те, кто еще способен был драться, — за исключением фиванцев, которые стояли отдельно и уже сдались, — организовали последнюю линию обороны на холме, защищаясь зубами и руками, пока не были окружены и засыпаны шквалом метательных снарядов[1266].

Поняв, что над Фермопилами повисла тишина, афинский лазутчик в середине того же дня ускользнул из Трахина, вышел на триаконтере в бухту и примерно через пять часов доставил известие грекам, стоявшим у Артемисия. В тот час они жарили зарезанный скот. Те, кого Леонид отослал, находились уже далеко на юге, вне досягаемости для персидского преследования. Объединенные операции при Артемисии и при Фермопилах не отразили персидского вторжения; но ни один человек в то время и не ожидал, что они могли это сделать. Персидские силы понесли серьезные потери: на море — более пятидесяти триер в ходе боевых действий и две согни лучших персидских кораблей во время шторма у Евбеи, а на суше — отборная персидская пехота, включая двух сыновей Дария, погибших в последний день. Греки приобрели опыт морских сражений, который позднее должен был сыграть решающее значение, и они не просто стойко держались против значительно превосходивших сил противника. В Фермопильском проходе спартанцы продемонстрировали свою железную волю и несокрушимую отвагу, которая воодушевляла остальных союзников следовать их примеру, — отвагу, увековеченную позднее с бесхитростной прямотой:

Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,

Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

(УП.228.2. Пер. Л Блуменау)

Теперь самое время обратиться к захватывающей эпиграфической находке, имеющей отношение к описываемым событиям, — к так называемому декрету Фемистокла, надписи на стеле пентельского мрамора (из чего можно заключить, что вырезана она была, вероятно, в Афинах). Речь идет о постановлении афинского народа, принявшего предложение, которое Фемистокл внес в экклесию. Камень был найден на Пелопоннесе — в Трезене; здесь он, очевидно, был установлен вместе с какими-то статуями женщин и детей[1267], которые увековечивали факт эвакуации из Афин в Трезен, о чем упоминается в надписи (Павсаний. П.31.7). Исходя из того, что по форме букв надпись датируется концом IV или, что более вероятно, началом Ш в. до н. э., она была копией, снятой в то время с надписи или с какого-то документа из Афин. Даже после того, как эта находка была опубликована М. Джеймсоном в I960 г., исследователи спорили о том, было ли содержание текста выведено в IV в. до н. э. каким-то проафинским пропагандистом из некой вымышленной истории, что предполагает, кроме прочего, еще и факт ее навязывания трезен- цам, либо это содержание происходит из оригинального документа, в котором было зафиксировано некое решение, реально принятое в ходе персидских войн[1268]. Для тех, кто придерживается первой точки зрения, данная

надпись не имеет никакого отношения к этой главе. С другой стороны, она обладает большим значением для тех — и автор данных строк в их числе, — кто считает, что «многие черты официального и архаичного языка» здесь могут быть объяснены именно аутентичным характером записи; что же касается отсутствия даты решения народного собрания, присутствия анахронистических вставок (например, патронима), а также указания на дем Фемистокла, то это объясняется тем, что в ходе более чем двухвековой истории сохранения этого документа была осуществлена как минимум одна, а возможно, и большее количество промежуточных публикаций, что сделало этот текст ближе к литературной прозе, нежели эго было изначально.

На данном эпиграфическом памятнике зафиксированы решения об эвакуации населения, сборе всех мужчин призывного возраста для ведения морской войны, о распределении этих людей по 200 кораблям, о назначении двух зон для проведения операций военно-морскими силами, и, кроме того, здесь рассматривается вопрос о лицах, подвергшихся прежде остракизму и возвращаемых из изгнания. Вполне естественно, что с самого начала этот декрет связывался со знаменитой эвакуацией, случившейся после сражения при Артемисии, о которой Геродот упоминает как о последовавшей сразу за «воззванием» (УШ.41.1); однако содержащееся в самом декрете упоминание об отправке кораблей к Артемисию показывает, что решение это было принято до битвы при Артемисии. Не имеет значения, что с «воззванием» об эвакуации декрет Фемистокла связывают поздние литературные источники, в которых содержатся определенные отзвуки и почти дословные цитаты из начальной части нашего эпиграфического памятника, где речь идет об эвакуации[1269]. Именно эти авторы и их предшественники как раз и осуществили данный перенос ради сенсационного эффекта — точно так же, как они перенесли постановление о возврате на родину всех лиц, подвергшихся остракизму, на самый последний момент перед началом войны (например: Плутарх. Фежистокл. 10—11.1)[1270].

Поскольку декрет относится ко времени до отправки кораблей к Артемисию, необходимо рассмотреть вопрос о дате принятия данного постановления — приблизительно в июне 480 г. до н. э., когда Эллинский союз планировал удержать Фермопилы силой (случившуюся приостановку движения Ксерксовой армии, из-за чего пелопоннесцы, занятые подоспевшими Карнейским праздником и Олимпийскими играми, выставили меньшее количество войск, невозможно было заранее предусмотреть), или же в конце сентября 481 г. до н. э., когда Эллинский союз еще не появился[1271]. На этот вопрос мы попытаемся ответить в нижеследующих двух рубриках путем анализа текста декрета. 

<< | >>
Источник: Под ред. ДЖ. БОРДМЭНА, Н.-ДЖ.-Л. ХЭММОНДА, Д-М. ЛЬЮИСА,М. ОСТВАЛЬДА. КЕМБРИДЖСКАЯИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА ТОМ IV ПЕРСИЯ, ГРЕЦИЯ И ЗАПАДНОЕ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕОК. 525-479 ГГ. ДО И. Э.. 2011

Еще по теме Фермопилы и Артемисий:

  1. Фермопилы и Артемисий
  2. Эвакуация и сосредоточение всех сил для войны на море
  3. Персидское наступление И РАЗГРАБЛЕНИЕ АФИН
  4. Саламинское сражение И ОТСТУПЛЕНИЕ КСЕРКСА
  5. Примечания
  6. Глава 11 Дж.-П. Баррон ОСВОБОЖДЕНИЕ ГРЕЦИИ