III. Положение в Греции

В Греции существовала только одна влиятельная коалиция — «лакедемоняне и их союзники», или, если использовать не древнее, а современное название, Пелопоннесский союз. Военным руководством коалиционными силами были облечены цари лакедемонян; однако на действия царей влияло правительство лакедемонян, которое принимало решения в Спарте и состояло только из представителей полноправных спартанских граждан, или спартиатов, как они сами себя называли.

Слава этого войска достигла апогея около 494 г. до н. э., когда оно бросило вызов своему знаменитому сопернику — войску Аргоса. Клеомен, честолюбивый царь Спарты, собирался вторгнуться в Арголиду по суше. От этого намерения ему пришлось отказаться, поскольку большинство жертвоприношений дали нежелательные знаки, и только жертва Посейдону оказалась более благоприятной. Так что Клеомен погрузил войско на корабли и, не встретив сопротивления, произвел высадку в Навплии. Столкнувшись с аргосцами в Сепее, недалеко от места высадки, он разбил их в бою, а большинство тех, кто уцелел и укрылся в священной роще, безжалостно истребил (VI.76—83). Количество погибших аргивян равнялось б тыс. — огромная цифра по греческим стандартам; за Клеоменом закрепилась репутация святотатца, поскольку во время массового избиения в священной роще он еще и поджег деревья.

К этой операции были привлечены лишь немногие из спартанских союзников. Сикион и Эгина отправили несколько кораблей, чтобы помочь в деле переправы, а их команды приняли участие в сражении (VI.92.1). Вообще же союзниками Спарты были Беотия, Фокида и пелопоннесские государства, кроме Аргоса и, возможно, Ахеи.

Спартанская враждебность к Персии была непоколебима. Поочередно Спарта заключила союзы с Крезом Лидийским, с Амасисом Египетским и с европейскими скифами; атаковала Поликрата, тирана Самоса, когда тот переметнулся к Камбису; она же устроила свержение тиранов Наксоса, Фасоса и Афин — с той целью, inter alia [лат. «между прочим»], чтобы предупредить их дальнейшие интриги и потенциальную персидскую интервенцию. Когда задумывалось восстание в Ионии, Спарта отказалась посылать помощь, поступив разумно, как показали дальнейшие события, однако никто не сомневался в ее приверженности делу защиты эллинской свободы на материке. И к нападению на Аргос около 494 г. до н. э. ее, несомненно, подтолкнуло опасение, что Аргос может предложить себя Персии в качестве базы на Пелопоннесе. С другой стороны, отношение союзников к этой проблеме еще не было подвергнуто испытанию, и именно Дарий впервые проявил инициативу, отправив своих посланников в греческие государства. Ответ вызвал тревогу: «lt;...gt; все островитяне, которых посетили посланники, в особенности же эгинеты lt;...gt;, а также многие из материковых жителей дали землю и воду Дарию» (VI.49.1). Дабы компенсировать вызванные этим обстоятельством упаднические настроения, которые расширили орбшу персидского влияния уже на сам материк, Спарта бросила открытый вызов Персии, казнив посланников Дария (УП. 133.1). Это пренебрежение к международному обычаю неприкосновенности послов было, согласно греческим понятиям, актом святотатства, который в результате вызвал «гнев Талфибия» (Агамемнонова вестника во время Троянской войны и героя, являвшегося покровителем спартанских вестников), который позднее, уже при жизни самого Геродота, потребовал от Спарты возмездия (VH.

Отступничество, или «медизм», как это называл Геродот, Эганы угрожало не только Спарте, но и Афинам, которые с 505 г. до н. э. находились в состоянии войны с этим небольшим островным государством. Сразу после того, как эгинцы дали «землю и воду» персидскому царю, Афины попросили Спарту вмешаться, и она поступила так, как и сама, вероятно, намеревалась поступить, — отправила Клеомена схватить вождей олигархической партии на Эгане, которые, находясь у власти (ср.: VI.73.2), несли ответственность за подчинение персам. Впрочем, эгинцы наотрез отказались выполнить приказ Клеомена и выдать олигархов, заявив, что если это официальное вторжение, то явиться должны оба спартанских царя (VI.50.2). В сентябре Клеомен и второй царь, Леотихид, отправились на Эгану, арестовали десятерых вождей и в качестве заложников переслали их не в Спарту, а в Афины. Это решение, видимо, было принято Клеоме- ном по его собственной инициативе с целью продемонстрировать единодушие Спарты и Афин в противостоянии Персии. В ноябре 491 г. до н. э. Клеомен умер.

Эгинские посланники поспешили в Спарту, подвергли здесь Леоти- хида критике за отправку заложников в Афины и получили поддержку со стороны спартанского суда, который постановил выдать им Леотихи- да. Этим актом умиротворения Спарта надеялась избежать разрыва с эгинскими олигархами. Однако олигархи более всего были озабочены суды бой заложников (к тому же посчитали небезопасным арестовать и увести силой на Эгану самого царя Спарты; поэтому они договорились, что Леотихид поможет им вернуть заложников. —А.З.). Переправившись в декабре в Афины вместе с Леотихидом, они от имени Спарты и Эганы потребовали заложников. Но теперь уже афиняне показали, что и они хитры на всякие уловки, заявив, что получили заложников от двух царей, поэтому для выдачи необходимо присутствие обеих особ! Таким образом, Афины оставили заложников у себя (VI.85—86). Данная сюжетная линия была составлена Геродотом на основе его бесед с осведомленными людьми из Афин, Эганы и Спарты.

Теперь рассмотрим, какие события в Спарте послужили общим фоном эгинского дела. Клеомен был здесь своего рода «белой вороной»: он дважды потерпел неудачу, придерживаясь линии на приведение к власти в Афинах своего друга Исагора; к тому же царя пытались обвинить в продажности, объясняя этим неудачу со взятием Аргоса (он оправдался). Получив отпор на Эгане, Клеомен понял, что второй царь, Демарат, строит заговор против него; поэтому он устроил так, чтобы Демарат был обвинен в незаконном обладании царской властью, смещен и заменен на Леоти- хида. Добиться этого удалось путем подкупа некоего влиятельного дель- фийца, а с его помощью — жрицы Аполлона в Дельфах (VI.65—66). Факт подкупа стал общеизвестным после того, как Клеомен и Леотихид переправили заложников в Афины. В результате Клеомен покинул Спарту, обосновавшись сначала в Фессалии, а затем — в Аркадии, где он, как думали, интриговал среди аркадян против Спарты. Будучи более опасным за границей, нежели на родине, он вновь был приглашен занять царский престол, вернулся в середине ноября, но вскоре у него помутился рассудок. Родственники держали Клеомена дома и даже одели на него колодки, поскольку он представлял угрозу и себе, и окружающим. Но царь угрозами заставил стоявшего на страже илота дать ему нож и убил себя, изрезав тело на полосы. По убеждению современников, такая смерть постигла Клеомена в наказание за совершенные им святотатства, ибо именно бога насылают на человека помешательство. На репутацию Леотихида, действовавшего заодно с Клеоменом, данная история повлияла самым неблагоприятным образом; этим отчасти объясняется и решение суда выдать его эгинцам. Демарат, впрочем, не был восстановлен в своих правах. Выполняя какую-то должность в качестве обычного гражданина, он был оскорблен Аеотихидом и бежал на Закинф, а в конце концов — ко двору Дария.

Хотя распри между Клеоменом, Демаратом и Аеотихидом могли быть приукрашены при пересказе, нет никакого сомнения, что вся история характеризуется ложью, своекорыстием и продажностью действующих лиц. В условиях общего разочарования, ставшего результатом этих дрязг, эфоры как выборные представители народа усилили свою власть в государственных делах. В самом деле, один древний закон предписывал эфорам быть арбитрами и судьями в тех случаях, когда цари ссорились (Плутарх. Агис. 12.2—3); и именно эфоры возбуждали судебное преследование против царя или регента. Таким образом, эфорам, находившимся у власти в течение спартанского гражданского года, с сентября 491 г. до н. э. по сентябрь 490-го, пришлось сыграть определяющую роль в выработке и претворении в жизнь политических установок на войну с Персией, сотрудничество с Афинами и умиротворение Эгины. Это было важно, поскольку они в большей степени, чем цари и герусия, отражали волю гражданского коллектива — спартиатов-воинов.

Пока Спарта ограничивалась словесными угрозами по адресу персов, эретрийцы и афиняне уже сражались с ними при Сардах в 498 г. до н. э. С формальной точки зрения, в состоянии войны с Персией они находились даже в 491 г. до н. э. Нам ничего не известно об отношении Эретрии к персидской угрозе в промежуток между этими двумя датами. Колебания Афин были описаны выше, на с. 407—409. Похоже, воля народа к сопротивлению окрепла к 493 г. до н. э. В марте народное собрание избрало на главную должность на следующий аттический год (с июня/июля 493 г. до н. э. по июнь/июль 492-го) не члена одного из влиятельных аристократических домов, а Фемистокла, несомненного поборника сопротивления, и в течение 493/492 г. до н. э. голосовало за то, чтобы расходовать деньги в первую очередь на развитие Пирея как защищенной гавани, отдав ей предпочтение перед отлогой береговой линией Фалера (Фукидид. 1.93.3; Дионисий Галикарнасский. VI.34.1). Вероятно, как раз в начале 492 г. до н. э. народное собрание попыталось предъявить Мильтиаду обвинение — предполагавшее смертную казнь — в установлении «тирании в Херсонесе» не над долонками, но над греческими поселенцами (VI.39.2; 104.2).

Этим актом святотатства Афины, как и Спарта, обрекли себя на полномасштабную войну с Персией. Кто внес это предложение и сделал так, чтобы спровоцировать «гнев Талфибия»? Геродот сохраняет молчание — быть может, потому, что его судьба была тесно связана с этими людьми из Афин. Через много веков ответ дал Павсаний, когда он посетил так называемый Эллений — место [в Спарте], где собрались защитники греческой свободы от Ксеркса. Невдалеке отсюда, говорит Павсаний, была могила Талфибия, гнев которого нанес столь большой урон Спартанскому государству и дому Мильтиада, «lt;...gt; ибо Мильтиад был ответственен за казнь афинянами пришедших в Аттику послов» (Ш.12.7). Высказывавшееся сомнение относительно достоверности этого свидетельства Павса- ния представляется необоснованным: дескать авторство столь гнусного предложения в V в. до н. э., несомненно, крепко держалось в памяти людей, а потому сомнительно, чтобы писатель, рассказывавший о Персидских войнах вскоре после самих этих войн, скрыл имя внесшего предложение[1179].

Затем, в начале 490 г. до н. э., народное собрание выбрало должностных лиц на следующий аттический год (490/489 г. до н. э.), в том числе двух поборников сопротивления: Каллимаха — архонтом-полемархом, то есть религиозным главой вооруженных сил, и Мильтиада — одним из десяти стратегов[1180].

Спарта, Эретрия и Афины выказали отчаянную смелость. Когти персидского льва вцепились в Македонию на севере и в Киренаику — на юге, а его близкое рычание заставило острова съежиться от страха. Какой шанс на выживание имели эти небольшие города-государства перед лицом империи, чьи подданные проживали на территориях, раскинувшихся от долины Инда до порога их собственного, греческого дома? Почему, несмотря ни на что, они упорствовали? Ответ на этот вопрос имеется у Геродота (УП.102):

Они никогда не примут твоих условий, которые сулят Элладе рабство, потом они, конечно, сойдутся с тобой в битье, даже если все остальные эллины будут к тебе расположены. О численности же не спрашивай, сколько тех, кто сможет поступать так! Ведь если даже в поход выйдет лишь тысяча, или больше, или меньше того, они всё равно будут биться».

Это был не вопрос шансов или статистики, это было дело принципа — принципа греческой независимости, который несколько раз отзывался эхом через века. «Один день свободы лучше сорока лет рабства и кабалы».

Согласно Геродоту (VI.87—94), после принятия этих решений и до персидского нашествия между Этной и Афинами произошли военные столкновения. Многие историки, начиная с Грота, твердят, что Геродот ошибся. Их главный довод состоит в убеждении, что описанные им события не могут правдоподобным образом уместиться в те временные рамки, которые он для них отводит. Поэтому эти историки переставляют события и помещают некоторые из них не до, а после персидского нашествия[1181]. В любом случае это весьма сомнительная процедура (см. выше, с. 590), к тому же имеются заслуживающие внимания резоны, которые говорят против нее. Персидское вторжение и битва при Марафоне образовали своего рода водораздел между двумя эпохами в греческой истории V в. до н. э.; с этим рубежом соотносили события и сами эллины, как в свое время европейцы — с битвой при Ватерлоо (ср.: Фукидид. 1.18.1—2). Поэтому трудно поверить, что большинство эгинских, афинских и пелопоннесских информаторов Геродота могли перепутать, произошли ли события, свидетелями которых они были лично, до или всё же после битвы при Марафоне, как получается у Грота и некоторых других современных авторов. Но самым неправдоподобным является предположение, что Геро-

дот, будучи правильно информирован, мог ошибиться и при этом не быть исправлен теми слушателями, которым он публично читал свой труд. Кроме того, независимо от свидетельства Геродота, который только и дает последовательный отчет об этих событиях, Фукидид (1.41.2) датирует один важный эпизод заключительного периода войны между Эгиной и Афинами так: «оттер та Mr]8txa» — «перед Мидийскими делами (т. е. персидскими войнами)». Используемое здесь множественное число подразумевает два «дела»: битву при Марафоне (1.18.1, в конце) и великий поход (1.18.2), который по преимуществу и был для греков «то MeStxov» — «Мидийской войной» (1.23.1)21. Когда в другом месте Фукидид указывает на приблизительное время появления крупных военно-морских флотов у сицилийских тиранов и у Керкиры, он употребляет множественное число — «та Mr]8ixa», «Мидийские войны», но при этом уточняет, добавляя фразу «[перед] смертью Дария», которая случилась между двумя фазами «та MrjStxa» (1.14.2).

В случаях, когда Геродот и Фукидид соглашаются друг с другом относительно хронологии V в. до н. э., опрометчиво отвергать свидетельства обоих как ошибочные, и в особенности на основании того, что, по мнению некоторых современных исследователей, события — как они переданы у Геродота — произошли якобы в течение слишком короткого времени. По- видимому Геродот и Фукидид думали об этом одинаково; а их мнение о том, что могло случиться между соседними городами-государствами в пределах нескольких месяцев, покоилось на гораздо более полной информации, чем та, которую мы можем только мечтать когда-либо получить. Относительно последовавших затем событий за основу нами берется рассказ Геродота, к которому добавляются хронологические указания.

Военные действия начались в священный месяц Посейдона (декабрь), когда Леотихид возвращался в Спарту. Эгинеты воспользовались священным перемирием, чтобы захватить в качестве заложников нескольких влиятельных афинян, присутствовавших на празднике и на состязаниях в гребле в честь Посейдона, у мыса Суний. Этот ответный удар привел Афины в ярость. Располагая лишь пятьюдесятью собственными боевыми кораблями, они за символическую плату арендовали еще двадцать у Коринфа и разбили эгинский флот. Боевые действия продолжились на острове. Из Аргоса на подмогу эгинетам пришел отряд в тысячу добровольцев, но большинство их погибло. В конечном итоге, вероятно, в марте 490 г. до н. э., эгинский флот неожиданно вышел в море, напал на афинские корабли, стоявшие в беспорядке, и захватил четыре из них вместе с экипажами числом до 800 человек. На этом боевые операции прекратились (VI.87—93).

Для этой фазы «необъявленной войны» между Афинами и Эгиной были характерны политическая идеологизация, нападения без официального объявления войны и ощущение надвигающейся большой грозы. Пропер сидски настроенным олигархам Эганы угрожало левое крыло «демократических» революционеров, которые вошли в тайный сговор с Афинами.

Когда заговор потерпел неудачу, его вожди бежали в Аттику; но семь сотен их сторонников были схвачены и безжалостно убиты. Коринф ограничился предоставлением кораблей в аренду, а Аргос — посылкой добровольцев, дабы не вмешиваться в первом случае в войну против Эганы и ее союзников (одним из которых могла быть Спарта), а во втором — в войну против Афин (с которыми Спарта также могла объединить свои силы). При этом надвигающееся вторжение со стороны Персии окрашивало всю эту ожесточенную враждебность в особые цвета. Дело в том, что в случае персидской победы Эгана и Аргос еще могли уцелеть; а Афины, Коринф и на заднем плане Спарта боялись, что их врага внутри Эллады откроют ворота перед персидским захватчиком.