Ионийское восстание

Провозглашение Аристагором исономии в конце лета 499 г. до н. э. привело к появлению группы мятежных городов, которые продемонстрировали свое отпадение от Персии путем низложения и даже — по крайней мере в случае с Митиленой — убийства своих тиранов.

Поэтому с самого начала, похоже, существовала какая-то форма централизованной организации ионийцев, возникшая в связи с восстанием; для последующего времени это ясным образом засвидетельствовано указаниями Геродота на альянсы между ионийцами и афинянами, с одной стороны, и ионийцами и карийцами — с другой (V-ЮЗ), а также его описанием приготовлений к заключительному сражению[1153]. Лишь в этом последнем эпизоде Геродот не ограничивается беглым упоминанием данного аспекта; и его молчание часто оборачивается в современной исследовательской литературе критической оценкой либо рассказа Геродота, либо действий ионийцев, отсутствие единства между которыми контрастирует с единством, продемонстрированным эллинами в Великой Персидской войне. В действительности эти две лиги[1154] обнаруживают значительное сходство как раз в общем отсутствии централизованной организации; а разительное несходство их судеб явилось, скорее, результатом географических и стратегических проблем, а не провала или успеха в деле координации общих усилий.

Эта ионийская организация обозначена однажды словосочетанием «xoivov ионийцев» (VU09.3), но гораздо чаще — просто понятием «ионийцы»; в указанном здесь значении[1155] слово «койнон» (xoivov) употребляется

Геродотом только применительно к городам-государствам.

Нелегко увидеть признаки какой-то более формализованной организации за той моделью развития событий, за которой обнаруживается всего лишь нерегулярная реализация общего интереса; тот же самый обычай — использование традиционного места собраний для выработки плана согласованных действий — можно увидеть в Карии, где восставшие собрались у Белых Столпов на реке Марсии (V.118) перед лицом персидского

наступления[1158]. Единственным источником, который мог бы свидетельствовать о более сложной организации у ионийцев, является нумизматика. Исходя из единства стиля и техники чеканки были предприняты попытки доказать, что серия электровых статеров, выпущенных по милетскому стандарту, включающая около десятка различных монетных типов на лицевой стороне, является продуктом одного монетного двора[1159]. Некоторые из этих типов явно связаны с типами городов, принимавших участие в восстании, некоторые типы не столь однозначно могут быть соотнесены с другими городами; клад таких монет был найден в Клазоменах. Если это в самом деле союзная чеканка, озадачивает то, что не был идентифицирован ни один тип, который можно было бы связать с Милетом — городом, выполнявшим в восстании роль лидера; возможно, авторство всей серии нужно приписать Хиосу. Однако вопрос о существовании у ионийцев полноценного объединенного планирования остается, естественно, затемненным, поскольку после завершения первой стадии восстания большинство акций предпринимались в ответ на персидские инициативы и имели отношение к отдельным городам. Один факт всё же стоит выделить: в организации флотов для совместных акций ионийцы добились гораздо больших успехов, чем в осуществлении кооперации своих сухопутных войск — во время карийской кампании не ионийцы прибыли на помощь, но «милетяне со своими союзниками» (V.120); и даже единственное отважное сухопутное предприятие, приписанное «ионийцам», — нападение на Сарды, было осуществлено главным образом милетянами под командой милетских военачальников при афинском и эретрийском содействии; насколько многочисленным было войско, выставленное другими ионийцами, неясно, хотя Эфес предоставил для этого рейда проводников и выступил в роли выдвинутой вперед базы.

Можно выделить социальный класс, благосклонно настроенный к восстанию: идея общего выступления была особенно понятна людям, получившим выгоду от исономищ — гребцам, которыми были укомплектованы корабли; кавалерия, состоявшая из аристократов, и гоплиты (помимо тех, что были из Милета) желали защищать только собственные города. Неудача восстания объясняется, по крайней мере отчасти, отсутствием каких бы то ни было способов мотивации гоплитского класса: для успешного сопротивления персам требовалась Спарта.

Посольство Аристагора в Спарту зимой 499/498 г. до н. э. оказалось неудачным: Клеомен, видимо, был слишком озабочен угрозой, исходившей от Аргоса. Маловероятно, чтобы Аристагор мог обратиться с призывом о помощи одновременно и к Аргосу, и к Спарте. Хотя призыв к Аргосу в принципе мог иметь место: оракул, приблизительно тогда же полученный аргивянам из Дельф и содержавший ясное предсказание о роковой судьбе Милета (VI. 19), мог быть расценен как предостережение всей остальной Греции от участия в этом деле. Впрочем, в Афинах, опередивших всех по части исономищ Аристагор понял, что легче одурачить «тысячу афинян, чем одного спартанца», так что двадцать кораблей вместе с пятью эретрийскими кораблями прибыли в Милет весной 498 г. до н. э. Попытка привлечь к восстанию материковую Грецию не удалась из-за Спарты и Дельф: призыв нашел отклик только у сторонников исономии и тех, кто унаследовал от предков особые связи с Ионией, в особенности с Милетом.

Настоятельно требовался впечатляющий зачин во время первого боевого сезона, и милетцы обеспечили его под именем ионийцев. Использовав Эфес в качестве базы и с помощью эфесских проводников выдвинувшись по необычному пути, они неожиданно атаковали Сарды, захватили нижний город и заставили сатрапа Артаферна запереться в цитадели. Однако по неведомой случайности город был охвачен огнем (современными раскопками обнаружен слой разрушений), а храм Кибелы сожжен, взятые в осаду лидийцы с персами отчаянно сопротивлялись, в итоге ионийцам, получившим известия о подкреплении, спешившем на помощь противнику, пришлось поспешно отступить.

Сожжение Сард вполне могло отрицательно сказаться на возможности поддержки со стороны лидийцев, но оно придало большой импульс восстанию. В течение 498 г. до н. э. ионийский флот добился преимущества в районе Византия и на Геллеспонте, затем повернул на юг, чтобы поднять на борьбу приморские города Карии. В то же самое время греческие города Кипра восстали под предводительством Онесила из С ал амина, а главный финикийский город Амафунт был взят в осаду. Для персов Кипр являлся ключом ко всем военно-морским операциям в Средиземноморье, так что его вызволение обратно было первоочередной задачей. Здесь они пошли в контрнаступление, используя финикийский флот для перевозки большой персидской армии, и Онесил обратился за помощью к городам Ионии по отдельности. Возможность дать решающее морское сражение в самое благоприятное время не была упущена ионийцами, и xoivov продемонстрировал единство. Последовавшая затем (в начале лета 497 г. до н. э.?) схватка была первой из тех сдвоенных великих битв на суше и на море, которым предстояло занять особое место среди всех греко-персидских вооруженных конфликтов последующих пятидесяти лет. Сухопутное сражение было неистовым и самым важным за время всего восстания; Онесил лично убил персидского полководца, но предательство Сте- сенора, курионского тирана, покинувшего со своим большим отрядом поле битвы, и последовавшее за этим бегство боевых колесниц саламин- цев склонили в тот день чашу весов в пользу персов. На воде наступательные действия ионийцев принесли свои победные плоды, и их превосходство в морской стихии не оспаривалось следующие три года.

это, ионийцам пришлось покинуть Кипр; его возврат персами, воспользовавшимися подмогой имевшихся на острове финикийских городов, сопровождался рядом осад и в завершение ознаменовался падением Сол после четырехмесячной обороны; в ходе раскопок здесь обнаружен слой разрушений. Свобода эллинов на Кипре продлилась всего лишь год.

Одним из осаждавшихся во время этой кампании городов был Пафос, где археологические исследования обеспечивают нас самым лучшим удостоверенным примером тех осадных приемов, которыми были знамениты персы (рис. 42)39. Здесь они столкнулись с недавно вырытым U-об- разным рвом, за которым находилась крепко сложенная из глиняных кирпичей и облицованная камнем стена. Против этих фортификационных укреплений персы начали возводить осадную насыпь, которая постепенно надвигалась на ров, перевалила через него, а затем дошла до стены; во рву археологи обнаружили большое количество каменных статуй и элементов архитектурного орнамента из ближайшего святилища. Распределение по насыпи метательных снарядов различных типов показывает, какие тактические приемы использовались с каждой стороны. Наконечники трехперных стрел восточного типа, изготовленные по стандартной модели, были сконцентрированы лишь в отдельных секторах насыпи, по преимуществу в зоне входящего угла между стеной и северо-западным бастионом ворот (входящим называется угол, вершина которого обращена внутрь фигуры; в фортификационных укреплениях с ломаным планом так называется угол с вершиной, обращенной к обороняющимся. — А.З.); такие стрелы, похоже, являлись стандартизированным оружием профессиональных лучников, которые на время операции обеспечивали огонь прикрытия, усиливая свою огневую мощь во время последнего приступа. Иная картина вырисовывается с грубо сделанными четырехсторонними наконечниками метательных копий, которыми была устлана вся насыпь; они принадлежали обороняющимся, те, пользуясь преимуществом высоты, метали дротики, постоянно беспокоя противника. Каменные ядра разной величины (от 2,7 до 21,8 кг) не были сконцентрированы в каких-то отдельных зонах, но разбросаны главным образом вдоль основания стены; они, несомненно, принадлежали обороняющимся, а не атакующим, и свидетельствуют о попытках осадить нападавших на последней стадии штурма. Персидские стрелки расположились также и на возведенных осадных башнях; обороняющиеся, прорыв под стенами и валом четыре хода, попытались опрокинуть эти банши. Складывается впечатление, что атаковала вполне профессиональная армия, использовавшая устоявшиеся способы ведения осады и в деле разрушения фортификационных сооружений полагавшаяся не на метательные орудия, а на осадную насыпь, возводившуюся, несомненно, насильно привлеченной местной рабочей силой и защищавшейся лучниками (хотя в Солах персы в конечном итоге всё же сделали подкопы под стены); что касается обороняющейся стороны, то здесь какой-то опытный командир, возглавивший не от-

Рис. 42. План осадной насыпи и подземных ходов в Старом Пафосе. (Публ. по: С 348: рис. 8.)

личавигуюся особыми воинскими навыками общину, использовал все доступные ему средства для защиты города.

После провала ионийского нападения на Сарды персидские сухопутные силы были перегруппированы на материке в три войска под командованием трех зятьев Дария с целью организации большого контрнаступления, которое, вероятно, началось в 497 г. до н. э. Главное войско под предводительством Давриса действовало на Геллеспонте и захватило пять городов, пытаясь восстановить персидские связи с прибрежными районами северной Эгеиды: возвращение Византия и Боспорского пути было слишком сложной задачей. Второе войско, под командой Гимея, действовало на побережье Пропонтиды, а третье, под командой Отана и лидийского сатрапа Артаферна, приступило к повторному захвату городов Эолиды и Ионии, начав с Клазомен и Кимы. Однако известие о том, что внутренние районы Карии примкнули к мятежу, заставило основательно пересмотреть планы, поскольку карийцы были способны полностью изменить соотношение сил на суше. Оставив Геллеспонт Гимею, Даврис совершил длинный переход на юг; он нанес поражение карийцам в крупном сражении на реке Меандр; карийцы, получив подкрепление от милетцев, опять вступили в битву, но понесли еще более жестокое поражение. Даврис приступил к осуществлению долгосрочной задачи по подчинению карийских опорных пунктов (началось это, скорее всего, во время кампании 496-го, а не 497 г. до н. э.). Однако карийцы смогли вновь объединиться, и Даврис попал в засаду на дороге у Педаса; его войско было уничтожено, а сам он и четыре его военачальника погибли. Эта катастрофа породила столь же тупиковую ситуацию на суше, какая к тому времени уже ело-

жилась на море. Неудивительно, что для кампаний 496—495 гг. до н. э. нам не удается уверенно установить каких-либо дальнейших боевых действий.

В течение 497 г. до н. э., в разгар персидского контрнаступления, положение Аристагора в Милете утратило всякую прочность; он созвал своих политических сторонников и объявил о намерении повести их либо на Сардинию, либо в город Миркин, укрепленный Гистиеем (Геродот. V.124). По сообщению Геродота, логограф и аристократ Гекатей, член Ари- стагоровой группировки, высказал иное предложение: если они будут изгнаны из Милета, то им следует построить укрепление на острове Лерое и использовать его как базу, откуда потом можно будет вернуться в город. В плане ответа на угрозу персидского нападения этот план по устройству ближней базы не имел особого смысла, но в силу внутриполитических резонов был типичен для изгнанников. К чести Аристагора, он предпочел не усугублять эти проблемы, что могло бы сказаться фатальным образом для ионийцев, и решил отправиться в Миркин. Здесь он и его сторонники погибли от руки предателя во время набега на один фракийский город; это событие Фукидид датирует 497 г. до н. э. (IV. 102.2—3). Падение Аристагора обнажило серьезнейшую и застарелую проблему, усугублявшую положение Ионии: полвека существования проперсидской тирании оставили Ионию без заслуживающего доверия политического и военного лидерства. Почти ничего не слышно о предводителях, избранных в других городах; руководство восстанием обеспечивал именно Милет, где Аристагор лишь формально сложил с себя тираническую власть. Когда же он покинул родину, не было предпринято ни одной наступательной акции40.

В этой связи необходимо рассмотреть притязания Гистиея. Описание его деятельности в IV—VI книгах Геродота отличается наибольшей детализацией в сравнении со всеми биографическими описаниями греков, действующих в этом сочинении, исключение составляют лишь Геродотовы описания восточных монархов. Рассказ о Гистиее, хотя и прерывается, выдерживает единые тон и стиль и при этом охватывает последние двадцать лет жизни Гистиея; данное повествование можно рассматривать как первоначально самостоятельный биографический логос, самый ранний из сохранившихся греческих опытов в жанре жизнеописания, который, возможно, способен пролить некоторый свет на «биографию» похожей фигуры — Гераклида из Милас, написанную Скилаком Кариандским41. Общие черты этого повествования ясны. Здесь нет апологетики, поскольку не предлагается следование определенной политической точке зрения: цель рассказа заключается лишь в демонстрации того, что Гистией был ответствен за каждое важное событие, относящееся к этому периоду; с изумительной виртуозностью он последовательно играет роли тирана, основателя городов, придворного, царского советника, подстрекателя мя-

тежа, его потенциального предводителя, капера. Выявляемое здесь постоянство характера есть постоянство того популярного фольклорного героя, Трикстера, чье присутствие в эллинской культуре гарантировано благодаря самому известному прототипу — Одиссею. Некоторые из тех ролей, что исполняет Гистией, весьма правдоподобны, другие же — совершенные небылицы, заимствованные у профессиональных рассказчиков историй, как, например, эпизод с письмом, нанесенным в виде татуировки на голову раба, с чего и началось Ионийское восстание. Для историка проблема состоит в том, чтобы установить, до какой степени эта легенда является правдой. Ибо ясно, по крайней мере, что Гистией, как позднее и Фемистокл, был именно таким человеком, каким он сам себя представлял, — олицетворением добродетели с названием метис [pjjTis], то есть хитроумности, которой эллины так восторгались[1160]. Истории про Гистиея были сплетены в биографическую повесть из-за того обаяния, каким, с эллинской точки зрения, обладал этот идеал. Единственная версия Ионийского восстания рассказана целиком с позиции Гистиея, и версия эта характеризуется как связностью, так и привлекательностью; подозрения у нас возникают только в связи с тем, что это, по сути, одна из нескольких возможных версий.

И всё же значительная часть всей истории должна быть правдой. Гистией конечно же представляет собой вполне узнаваемый тип, возникший благодаря самим персидским царям, — тип греческого придворного и советника. Если бы он не спас Дария в истории с мостом через Дунай, то, по крайней мере, не оказался бы в милости после скифского похода. И если бы он не спровоцировал начало Ионийского восстания, то по меньшей мере не был бы послан в Сарды с заданием это восстание остановить (как и многим грекам при персидском дворе, Гистиею надоела позолоченная клетка) как раз в тот момент, когда он пытался его возглавить. Оставив Сарды, Гистией отправился на Хиос. Здесь его фантастические планы начинают срываться, вплоть до окончательной потери всяких надежд на тех людей, к которым он обращался за помощью. Конечно, он мог бы быть полезен Милету как человек, хорошо разбиравшийся в персидском образе мыслей, поскольку таких экспертов было мало, однако, избавившись от одного прежнего тирана, милетцы отнюдь не горели желанием обзавестись другим. Когда однажды ночью он попытался пробиться в город, то был ранен и прогнан. Так Гистией стал изгнанником. Убежище он нашел на Лесбосе, где народ Митилены отправил его в Византий, чтобы он в качестве капера обеспечивал здесь интересы ионийцев. Не вызывает сомнения, что в процессе всех этих событий притязания Гистиея приобретали всё более экстремистский характер: он не только поднял восстание (причем Артаферн, являвшийся его личным врагом, знал об участии

в нем Гистиея), но даже готовил в Сардах заговор среди персов против персов!

Но вернемся к истории. К началу боевого сезона 494 г. до н. э. персы были готовы к контрнаступлению. Восстание продолжалось уже слишком долго, стратегия персов, направленная на захват одного города за другим, не достигала цели. Теперь было решено нанести удар по самому центру сопротивления — по Милету, причем как с суши, так и с моря. Войска, находившиеся к западу от Галиса, были соединены, а основной персидский флот из 600 триер (по крайней мере, теоретически), собранный из Финикии, с Кипра, из Киликии и из Египта, встал на якорь. Представители ионийцев собрались в Панионии и приняли решение не давать сражение на суше, а оборону Милета предоставить самим милетцам; вместо этого ионийцы должны были укомплектовать людьми каждый имеющийся в наличии корабль и всю эту силу сконцентрировать у острова Лада. Обе стороны хорошо понимали, что решающее сражение должно произойти на море: если бы персидский флот опять потерпел поражение, Иония могла бы остаться свободной. Битва состоялась осенью 494 г. до н. э., как раз во время праздника Фесмофорий.

Мы можем лишь бегло окинуть взглядом персидскую сторону в этот подготовительный период. Согласно одной из табличек крепостной стены из Персеполя, между 17 января и 15 февраля 494 г. до н. э. некий Да- тийя получил в Хидали норму продовольствия за четырехдневное пешее путешествие из Персеполя: «Он нес скрепленный печатью документ царя. Он шел из Сард [с] курьерской [службой], пришел к царю [в] Пер- сеполь» (Таблички персепольской крепостной стены, PFT, табличка Q.1809). Норма довольствия для Датийи составляла 70 кварт пива, что соответствует норме одной из самых высокопоставленных должностей в империи; этот человек совершенно правильно отождествляется с Дати- сом Мидянином, который еще в годы Ионийского восстания должен был получить соответствующий опыт действий в греческой области, то есть до того, как он вместе с Артаферном, сыном сатрапа Артаферна, возглавил экспедицию, закончившуюся битвой при Марафоне. Его путешествие, зафиксированное в процитированной табличке, явно имело какое-то отношение к подготовке персидского наступления43.

Насчет ионийской стороны Геродот дает нам подробную и впечатляющую сводку о приготовлениях, которые были направлены на сбор ионийского флота у острова Лада. Три сотни и еще пятьдесят три триеры из девяти городов были сведены вместе: мощь и сплоченность ионийцев были триумфально продемонстрированы; но не менее выпуклым оказалось отсутствие у них продуманной организации. Общее собрание в Панионии [xoivov] так и не назначило главнокомандующего, решение этого вопроса было оставлено военному совету, собравшемуся уже непосредственно в ходе кампании: основным недостатком ионийцев, возможно, было то, что

их города обладали слишком равными силами, чтобы без проблем договориться о лидерстве, тогда как для материковых греков ответ на такой вопрос был очевиден[1161]. В данном конкретном случае решение оказалось остроумным: в качестве командующего совет выбрал Дионисия Фо- кейского, флотоводца всего с тремя кораблями. Таким способом удалось избежать соперничества между крупными государствами; к тому же фо- кейцы обладали давними традициями коммерческого судоходства на пентеконтерах, снабженных вооруженной охраной, и боевым опытом столкновений с финикийскими кораблями в западном Средиземноморье, кульминацией чего была битва при Ал алии. После того, как [в 545 г. до н. э.] часть жителей Фокеи под угрозой персидского завоевания отправилась за море, сам город превратился в небольшое поселение, однако ему удалось сохранить традиции и контакты с западом.

Ионийский флот приступил к изнурительным тренировкам под руководством Дионисия. Рассказанную Геродотом (VI. 12) историю о том, что режим упражнений, навязанный командующим, был настолько тяжелым, что это вызвало бунт, можно, вероятно, отвергнуть, поскольку она придумана для того, чтобы объяснить и извинить решение самосцев пойти на предательские переговоры с персами. Персы и в самом деле, пользуясь помощью находившихся при их армии прежних тиранов отдельных городов, пытались побудить контингенты последних к измене путем угроз и предложений льготных условий.

«Итак, они сошлись и схватились друг с другом, однако сейчас я не могу описать наверняка, кто из ионийцев в этом морском бою оказался малодушным, а кто сражался отважно: ведь они обвиняют друг друга» (Геродот. VI. 14). Самосцы, будто бы по заранее составленному плану, подняли паруса и взяли курс домой, за исключением одиннадцати триер, чьи капитаны вопреки приказу остались и приняли участие в сражении, за что позднее (по-видимому, уже после персидских войн) в их честь на самосской агоре была воздвигнута колонна с перечнем их имен[1162]. В следующей после самосцев боевой линии находились лесбосцы, которые вслед за теми пустились в бегство, как и большинство остального флота. Хиосцы держались стойко и немногими своими уцелевшими кораблями с боем проложили себе дорогу к отступлению; экипажи серьезно пострадавших кораблей были вынуждены высадиться на берег у Микале и при попытке вернуться домой по земле эфесцев были перебиты последними, каковой инцидент, согласно позднейшим утверждениям, был объявлен результатом недоразумения.

Теперь Милет был обложен и с суши, и с моря и в конце концов захвачен посредством подкопов и с помощью таранов: мужское население бы-

ло либо перебито, либо депортировано в Месопотамию, женщины и дети — обращены в рабство; святилища в Бранхидах и в других местах — разрушены. Список милетских жрецов-эпонимов в той части, что приходится на этот период, позднее был восполнен путем компиляции; однако обширные археологические данные о происшедшем разграблении города и пер манентная заброшенность портовой зоны рисуют нам совершенно иную картину.

Каждый город теперь был сам по себе. Некоторое число самосских аристократов и милетских беженцев отправились по морю на запад и захватили Занклу на Сицилии. Однако Самос оказался единственным пощаженным городом; как было обещано самосцам до сражения, ни сам город, ни его храмы не были сожжены, ему был возвращен прежний статус вместе с прежним тираном. Кария пала. Гистией осуществил свою последнюю причуду: выдавая себя за руководителя сопротивления, он вместе со своими лесбосцами отправился из Византия на Хиос и разорил его, затем во главе смешанного отряда из ионийцев и эолийцев напал на Фасос. Узнав, что персидский флот вышел из Милета против остальной Ионии, Гистией вынужден был вернуться на Лесбос для обороны острова, но, когда в поисках продовольствия совершал рейд на материке в Ми- сию, оказался захвачен персидским войском под командой Гарпага. Будучи взятым в плен живым, он вопреки всему думал, что ему удастся при личной встрече с царем получить у того прощение; однако Артаферн посадил его на кол, а Великому Царю отправил лишь набальзамированную голову Гистиея. Перезимовав в Милете, персидский флот приступил к систематическому и безжалостному истреблению повстанцев, действуя в традиционной персидской манере: на островах, дабы выловить всех обитателей, устраивались облавы при помощи цепочки взявшихся за руки людей, которые прочесывали так весь остров; здесь, как и на материке, города и храмы были разрушены до основания; мужчин поголовно убивали; более удачливых мальчиков кастрировали и превращали в евнухов; везучих же девушек отправляли в царский гарем; остальных продавали в рабство или поселяли в отдаленных провинциях (VL31— 32; ср.: VI.9.4). Затем флот повернул на север, дабы завершить повторное завоевание европейской стороны Геллеспонта. Милыиад, который во время восстания явно проводил слишком независимый курс, бежал в Афины, чтобы вскоре превратиться здесь в следующего лидера сопротивления персам46.

Восстание было подавлено с жестокостью, что видно из данных о разрушении и запустении или переселении из множества населенных прежде мест; но уже в 493 г. до н. э. началось проведение новой политики. Артаферн заставил представителей всех ионийских городов принести в Сардах друг перед другом клятву в том, что впредь они будут улаживать разногласия в судебном порядке; данная процедура продолжала здесь применяться и столетием позже, когда в одной из надписей упоминаются «судьи ионийцев» в качестве лиц, компетентных выносить решения в спорах между государствами — участниками указанного соглашения; вынесенные решения подлежали утверждению сатрапом (Tod. GHI113);47 это предполагает, что, во-первых, после восстания Ионийский союз не был распущен персами, а, следовательно, во-вторых, в глазах персов его действительная роль в восстании была не столь уж значительной. Артаферн обмерил также территорию каждого города, рассматривая ее как основу для нового и более справедливого обложения податью, объем которой в целом остался на прежнем уровне: система налогообложения, ставшая результатом этого обмера земель, оставалась в силе весь V в. дон. э.,по крайней мере, в том, что касается персидских требований, и даже, возможно, при определении размера налогов, уплачивавшихся в Афинской морской державе48. Тот факт, что благосостояние городов измерялось теперь площадью земли, служит наглядным свидетельством крушения ионийского торгового господства в восточном Средиземноморье.

Последний акт примирения был исполнен новым полководцем, — Мардонием, зятем Дария, прибывшим в Ионию в 492 г. до н. э., с тем чтобы начать новое наступление на Грецию. Он проникся пониманием роли исономии как одной из причин и направляющих восстания, сместил ранее восстановленных в прежнем положении тиранов и установил в городах то, что Геродот назвал «демократиями». Возможно, теперь для персов это не представляло особой опасности, так как экономической базы для реальной демократии более не существовало.

Поражение Ионийского восстания ознаменовало конец ионийской истории: та группа городов, которые доминировали в торговле в бассейне Средиземного и Черного морей, от Испании до нынешней южной России, и которые создали эллинскую поэзию, философию, науку и историю, смогла вновь обрести экономическое процветание и достичь культурных высот только спустя полтысячелетия, но произошло это уже в совершенно иных условиях ранней Римской империи. Размер флотов, принимавших участие в битве при Ладе, является наиболее значительным показателем экономического процветания и военно-морской мощи Ионии в этот период: Хиос выставил 100 триер, Милет — 80, Самос — 60. Для сравнения скажем, что в битве при Саламине две великие морские державы материковой Греции архаического периода, Коринф и Эгина, могли выставить лишь 40 и 30 триер соответственно. Гибель Хиоса и разграбление Милета знаменуют окончание архаического периода более определенно, нежели любое другое политическое событие: два самых крупных города греческого мира с населением, превышавшим почти вдвое население Афин, никогда уже более не восстановились в полной мере. Сами афиняне усвоили урок Милета и были до такой степени тронуты трагедией Фриниха «Взятие Милета», что зрители в театре заливались слезами, автор был оштрафован на тысячу драхм, а любая новая постановка пьесы была запрещена. С точки зрения Геродота, это был урок, преподанный самой историей:

Ибо многие из тех, кои в древности были великими, соделались малыми, и кои в мое время были велики, те прежде были малыми: благополучие людское непостоянно, и, ведая о том, я упомяну и о тех, и о других (1.5; пер. И. Мартынова).

Разгром Ионии должен был стать лишь первым шагом в деле завоевания Средиземноморского региона Персией и финикийскими городами, которые при таком развитии событий, казалось бы, получили возможность извлечь основные выгоды. Однако Геродотова повесть имела продолжение.