Кир Великий: военная деятельность и завоевания

К сожалению, источники по этим четырем основным фазам удивительного восхождения Кира к имперскому господству отличаются значительной неровностью как в количественном, так и в качественном отношении. Помимо данных Геродота, мы имеем некоторую информацию лишь о войне с Мидией и о завоевании Вавилона. Одно упоминание о войне с Лидией, сохранившееся в неклассическом источнике (т. е. не в греко-римской литературе), остается, как мы увидим, до некоторой степени загадочным. Что же касается восточных кампаний, то здесь у нас вообще нет почт никакой информации, за исключением следующего умозаключения: когда при восшествии на престол Дарий перечисляет в «Бехистунской надписи» земли его державы — включая в этот список и множество восточных стран — и утверждает, что «овладел ими», он приписывает себе то, что на самом деле было, по всей вероятности, результатом военных предприятий Кира в этом восточном регионе.

Консолидация Персии и падение Мидии. Когда в 559 г. до н. э. Кир взошел на персидский трон, он, согласно Геродоту, был всего лишь одним из вассалов Астата, последнего мидийского царя. Неизвестно, насколько значительным было царство Кира в юго-западном Иране; оно могло охватывать более обширную территорию, нежели один только район в окрестностях города Аншана и равнину у Пасаргад; некоторые исследователи даже высказали предположение, что к этому времени Кир управлял уже и древним Эламом[84]. Геродот сообщает важные подробности о молодых годах будущего Великого Царя, о его родственных связях с Астиагом и постепенном укреплении власти Кира над персидскими племенами после смены им на троне Камбиса I. К этому рассказу о юности Кира и о его отношениях с Астиагом можно относиться как к романтической выдумке, отчасти — по причине большого количества таких элементов в этом изложении, которые следуют хорошо известным образцам жанра царской биографии и греческим приемам написания повестей и занимательных историй (например, очаровательный рассказ о том, как скрытое царское происхождение главного героя было неожиданно обнаружено в игре с его десятилетними сверстниками. — Геродот. 1.114—116; или история о том, как Астиаг накормил Гарпага мясным блюдом, приготовленным из родного сына последнего, в наказание за то, что Гарпаг не выполнил царского приказа об умерщвлении Кира еще в младенчестве. — Геродот. 1.119). Однако рассказ о том, как Кир ждал своего часа, подготавливая себе поддержку в Персии перед нападением на мидийцев, может содержать зерно исторической правды. В конечном итоге прошло девять лет между сменой им на престоле Камбиса I и 550 г. до н. э. — годом свержения Астиага. Согласно Геродоту (1.125), свою расширяющуюся власть Кир строил на основе собственного племени пасаргадов, к которому принадлежал правящий род Ахеменидов.

Хотя в этой сводке лишь немногие детали следует рассматривать как исторически достоверные, можно не сомневаться, что в это время базовая социально-политическая организация персов действительно носила племенной характер, а также в том, что персы в значительной степени (быть может, в более значительной, чем предполагал сам Геродот) являлись полукочевыми скотоводами. Хотя в последние годы предпринимаются многочисленные археологические обследования местности и проведено несколько полноценных раскопочных кампаний на равнине Мавр Дангг и в соседних долинах Фарса, в том числе в долине Пасаргад, имеется немного надежных свидетельств существования оседлых поселений в этих районах в те столетия, что предшествовали основанию Пасаргад (город возник вскоре после 550 г. до н. э.). Помимо поселений, обладавших статусом царских резиденций, известно еще несколько мест ахеменидской эпохи, но материалы, по крайней мере от среднего этапа железного века (IX— VTH вв. до н. э.), отсутствуют. Одно из возможных объяснений этого исходного факта состоит в том, что такие места еще не были заселены во времена, непосредственно предшествовавшие эпохе Ахеменидов, поскольку регион занимали главным образом пастушеские племена, а не оседлые земледельцы. Только последние могли оставить надежные археологические следы своего присутствия. Таким образом, общая атмосфера рассказа Геродота о Кировом царствовании и образе жизни персов до покорения ими мидийцев находит, по всей видимости, отражение в археологических источниках[85].

Конфликт между Киром и Астиагом—первый хорошо документированный факт ахеменидской истории.

Набонид, царь Вавилона, утверждает, что в начале его правления боги низвели ему вещий сон[86]. В сновидении ему было сказано Мардуком, что великие боги желают, чтобы он восстановил Эхульхуль — храм бога Сина в городе Харран. Набонид хотел бы усердно исполнить это божественное распоряжение, но вынужден сказать:

Умман-манда (т. е. мидийцы) полностью окружили храм, который ты повелеваешь [мне] отстроить [заново], и сила их воинского могущества велика.

На это Мардук отвечает:

Умман-манда, о которых ты ведешь речь, — они сами, их страна и [все] их цари, их союзники — сгинут!

В этом месте, похоже, заканчивается сам сон, и Набонид продолжает:

[И в самом деле,] когда настал третий год, он (Мардук) поднял против них Кира, царя Аншана, его (Мардука) малого раба, и он (Кир) со своим небольшим войском рассеял многочисленных умман-манда и полонил Астиага, царя умман-манда, и увел его в кандалах в свою страну. Таково было деяние Великого Владыки Мардука, чье повеление не подлежит изменению[87].

«Хроника Набонида—Кира», источник более лаконичный и менее проблематичный, сообщает следующее:

[Астат] собрал [свое войско] и отправился против Кира \Щ, царя Аншана, чтобы завоевать lt;...gt;. Войско восстало против Астиага, и он был пленен.

Затем в тексте говорится, что Кир разграбил Экбатаны и вывез добычу в Аншан[88].

Согласно Геродоту (1.127—129), какое-то время персы были подчинены мидийцам. Астиаг узнал о приготовлениях Кира к восстанию, вызвал его ко двору, и, когда царь персов, бывший вассалом Астиага, воспротивился явиться, мидийский царь отправил Гарпага во главе войска с приказом подавить мятеж. Последний конечно же ненавидел своего царя, однажды на пиру предложившего Гарпагу на угощение мясо его же, Гарпага, сына. Когда войско во главе с этим полководцем встретилось с персами, то в битву вступили лишь немногие мидийцы, большинство же просто перешло на сторону Кира. Тогда уже сам Астиаг собрал новое войско, «во главе которого отправился в поход против персов и вступил в сражение, в котором был полностью разбит».

Геродот и «Вавилонская хроника» сходятся в двух пунктах: в том, что именно мидяне отправились в поход против персов, а не наоборот, и в том, что огромное число воинов, если не всё мидийское войско целиком, перешло на сторону Кира (составитель «Хроники», возможно, подразумевает, что вообще никакой битвы не было). С другой стороны, текст о вещем сне Набонида указывает, вероятно, на то, что именно персы выступили в поход против мидийцев. Это, впрочем, не столь значительное различие в наших источниках. В историческом смысле гораздо более важным является то, что ни надпись Набонида о вещем сне, ни «Хроника» ничего не говорят о Кире как вассале Астиага, восставшем против мидийского господства. Более старые переводы текста о вещем сне всё же описывали Кира как подвластного Астиагу правителя, но новейшая интерпретация предполагает, что фраза «малый раб» подразумевает отношения между Киром и богом Мардуком, но отнюдь не между Киром и Астиагом[89]. Как бы то ни было, «Хроника» еще в одном пункте отличается от двух других текстов: здесь говорится, что Асгааг отправился в поход против Кира, «чтобы завоевать» (аккадская фраза «а-па ka-sa-di» и в других случаях переводится глаголом «завоевывать»)[90]. Иными словами, тут нет никакого упоминания о мятеже, хотя составитель «Хроники» знает, что это такое, и в других местах данного текста фиксирует подобные бунты, случавшиеся в иных ситуациях[91].

Таким образом, пытаясь согласовать эти три текста друг с другом, мы сталкиваемся с некоторыми проблемами. Наши первичные источники

(см. выше, раздел П наст, гл.) ничего не говорят о персах как о вассалах мидийцев. Конечно, по крайней мере, «Хроника» недвусмысленно заявляет, что мидийцы выступили в поход для завоевания персов, дабы сделать их вассалами Мидийской державы. Единственный текст, сообщающий о более раннем завоевании персов мидийцами и о Кире как о мятежном царе — это «История» Геродота, наш вторичный источник. Если бы мы реконструировали исследуемые события исключительно на основе первичных источников, то нам следовало бы ограничиться одной лишь фиксацией того факта, что между мидийцами под руководством Астиага и персами под предводительством Кира была война и что персы, значительно уступавшие в численности врагам, победили; Астиаг был взят в плен живым, Экбатаны подверглись захвату и разграблению, а Кир узурпировал мидийский престол[92].

Не вполне ясно, когда именно всё это произошло. В рассказе о вещем сне Набонид говорит о третьем годе своего царствования; в «Хронике» подразумевается, что событие это относится к шестому году его правления[93]. Приемлемая реконструкция возможна, по-видимому, с опорой на оба источника. Набонид и вавилоняне знали, что между персами и мидийцами назревает конфликт — отсюда предвидение, или так называемый «вещий сон», вавилонского царя о том, что раздоры в какой-то отдаленной стране ослабят хватку мидийцев, удерживавших Харран, и что Набонид сможет взять этот город и отстроить храм лунного бога Сина. В самом деле, как сообщается в разделе, следующем за описанием сна, позже, в третий год правления Набонида (533 г. до н. э.), между мидийцами и персами вспыхнула война. Боевые действия продолжались более двух, но менее трех лет, закончившись в шестой год пребывания у власти Набонида (550 г. до н. э.), каковой и значится в «Хронике». Между тем, как говорят «Харранские надписи» Набонида, Харран был взят вавилонянами, и Набонид получил возможность исполнить свой «вещий сон», то есть восстановить храм Сина[94]. Затем был заключен договор между Набонидом и Киром, при этом, с вавилонской точки зрения, Кир являлся всего литтть новым царем мидийцев, или народа умман-манда[95]. Суждено ли было сложиться союзу между персами и вавилонянами, специально направленному против мидийцев, высокую вероятность чего отстаивают некоторые исследователи, остается неясным.

Если такое персидско-вавилонское сотрудничество всё же имело место, это, с точки зрения долгосрочных вавилонских интересов, означало серьезную внепшеполитическую оплошность Набонида. Возможность добиться краткосрочной цели, заполучив Харран в обмен на участие в создании объединенного Ирана с персами и мидийцами под руководством Кира, была невыгодной сделкой. На Ближнем Востоке заявила о себе новая сила, более уже не находившаяся под нерешительным управлением последнего мидийского царя, который, согласно одному из свидетельств (Аристотель. Политика. 1312а12), погряз в роскоши, но сила эта оказалась под твердым контролем Кира, основателя Ахеменидской державы и самого деятельного и искусного полководца, какого знала мировая история вплоть до прихода Александра Великого. Тогдашние государственные мужи вполне могли понимать, что со времен крушения в конце 7-го столетия до н. э. новоассирийского владычества довольно хрупкому балансу сил, существовавшему между мидийцами, вавилонянами, лидийцами и египтянами, потенциально угрожал именно такой поворот событий. Но никто из этих политиков, конечно, не догадывался, что пройдет каких-то 25 лет (550—525 гг. до н. э.) и у ног ахеменидских персов будут лежать покоренными все эти четыре основные царства Ближнего Востока.

Война с Лидией. После победы над Астатом до войны с Лидией Киру, по всей видимости, пришлось потратить три года (550—547 гг. до н. э.) на установление прочного контроля над землями, ставшими персидскими в результате покорения мидийцев. Точные границы Мидийского царства нам неизвестны. В восточном направлении на Иранском плато его территория, вероятно, простиралась по меньшей мере до окрестностей современного Тегерана. Предание гласит, что в Анатолии, в западном направлении, власть мидийцев распространялась до реки Гадис, которая и служила границей между Лидией и Мидией. Древняя Ассирия и многие равнины северной Месопотамии также могли принадлежать мидийцам, хотя остается неясным, как далеко на запад доходила их власть; в течение какого-то времени они, несомненно, обладали Харраном[96]. В любом случае, именно переход лидийского царя Креза через Гадис и его поход в Каппадокию был явным поводом для войны между Лидией и Персией, поскольку данный акт был воспринят Киром как нападение на земли, принадлежавшие ему по праву завоевания Мидии. Собственные честолюбивые планы Кира являются конечно же не менее правдоподобным объяснением того, почему в 547 г. до н. э. персы двинулись на запад.

Кир прошел походом по древней Ассирии, мимо города Арбелы (Ар- ба’ил, Эрбил), ниже которого переправился через Тигр, затем двинулся вдоль будущей трассы знаменитой Царской дороги в Сарды, миновал Киликийские Ворота, после чего попал в Каппадокию. Реконструкция этого маршрута построена отчасти на догадках, отчасти же — на сухом сообщении «Хроники Набонида—Кира»:

В месяце нисанну (апрель 547 г. до н. э.) Кир, царь страны Парсу, собрал войско и перешел Тигр ниже Арба’ил. В месяце аяру (май) [он направился походом] в Lu-... Он разбил ее царя, захватил ее имущество [и] разместил [там] собственный гарнизон lt;...gt;[97] [98].

Было высказано предположение, что знак «Lu-» в этой надписи, вслед за которым идут испорченные знаки, следует понимать как указание на Лидию, а потому нужно толковать весь отрывок как описание персидской кампании против этого царства. Прозвучавшие против такой интерпретации возражения, помимо тех, что построены на чтении самих знаков, были сосредоточены на видимом хронологическом противоречии между данным отрывком «Хроники» и рассказом Геродота". Если отталкиваться от Геродота, можно прийти к выводу, что вплоть до ноября 547 г. до н. э. Сарды захвачены не были (Геродот. 1.81—82); в «Хронике» же говорится, что уже в мае Кир был в Lu-.... Возражение это, впрочем, слабое, поскольку пытается противопоставить первичный источник вторичному. В любом случае, «Хроника» ничего не говорит о разгроме царя Lu-... именно в мае, она лишь сообщает, что в этом месяце Кир выступил против данной страны. Итак, указанные обстоятельства позволяют прийти к выводу, что приведенный отрывок «Вавилонской хроники» представляет собой еще одно свидетельство из группы имеющихся у нас крайне немногочисленных упоминаний о деятельности Кира, которые сохранились до нашего времени без посредства вторичных источников.

Геродотово описание персидско-лидийской войны вооружает нас некоторыми подробностями (1.76—91). Первое сражение (в Каппадокии) не смогло выявить победителя — на следующее утро после битвы оба войска сохранили свои позиции. Поскольку всё это происходило уже на исходе военного сезона и поскольку Крезу, царю Лидии, казалось, что наступление вражеского войска надежно остановлено, он принял решение закончить кампанию текущего года. Отступив к Сардам и распустив все контингенты за исключением лидийцев, царь отправил дипломатические посольства в Спарту, Египет и Вавилон, прося союзников по окончании зимы прислать помощь, поскольку весной собирался возобновить войну. Кир же, со своей стороны, ничего не имел против войны в зимний период, если того требовала ситуация. Чтобы застать лидийцев врасплох, он выступил на запад в направлении Сард, предварительно дав время противнику распустить войско по зимним квартирам. В результате Крез был вынужден вступить во второе сражение с ослабленными силами и уповать исключительно на атакующую мощь лидийской конницы. Но Кир расстроил эту атаку, последовав совету Гарпага, преданного ему мидий- ского военачальника, — перед персидской боевой линией были поставлены обозные верблюды. Зловоние, исходившее от этих животных, настолько пугало лидийских коней, что кавалерийская атака рассыпалась, поле битвы осталось за персами, а Крез вынужден был отступить в цитадель Сард. Здесь он намеревался переждать осаду, уповая на скорое прибытие союзников, к которым вновь были отправлены послы с просьбой о немедленном выступлении в общий поход. Персы, однако, нашли способ взобраться на единственную необороняемую часть стены, где лидийцы не ожидали нападения, будучи убеждены в неприступности скалы акрополя в этом месте. В результате дерзкого штурма были захвачены цитадель, Крез, лидийская царская сокровищница и проч. Последующая история Креза — уже сюжет легенды[99].

Что касается дальнейшей судьбы эолийских и ионийских городов, то хотя и здесь основным источником остается Геродот (1.141 слл.), его рассказ на эту тему, по всей видимости, несравненно более реалистичен, нежели рассказ о судьбе Креза. После падения Сард эти города обратились к Киру, выразив готовность подчиниться на тех же даннических условиях, какими пользовались под лидийским господством. Однако Кир, ранее тщетно просивший их о помощи против Креза, ответил., что они ничего не сделали, чтобы заслужить столь привилегированное к себе отношение. И всё же Милету был предоставлен своего рода особый статус, чем Кир предусмотрительно расстроил попытки ионийцев сколотить союз для противостояния персам. Остальные азиатские греки объединились и ради общего дела решили снарядить в Спарту послов с просьбой о помощи. Спартанцы отказались посылать какие-либо вооруженные силы, отправив при этом к Киру делегацию, которой было поручено сказать, что спартанцы не потерпят с его стороны никаких враждебных действий в от

ношении ионийских греков. В ответ Великий Царь, согласно преданию, спросил: «А что это за люди — спартанцы?» (Геродот. 1.153). Эта первая попытка европейских греков вмешаться в персидские дела в Азии явно не произвела на завоевателя особого впечатления.

Кир двинулся домой, оставив наместником в Сардах перса Табала и поручив хранение лидийской сокровищницы местному жителю по имени Пактий (наряду с историей мидийца Гарпага это, возможно, еще один наглядный пример изобретенного Киром курса на то, чтобы доверять покоренным народам и отдельным лицам ответственные поручения с целью завязать с ними партнерские отношения в деле управления огромной страной). Пактий, впрочем, поднял мятеж, воспользовавшись порученными ему казенными средствами для вербовки наемников, и осадил Табала, запершегося в цитадели Сард. Отряд, который был отделен Киром от основного войска и отправлен назад в Лидию, снял осаду и, по всей видимости, захватил. Пактия. Затем боевые действия против мятежных лидийцев и ионийских городов приобрели очень серьезный характер. Некоторое время спустя персидские силы здесь возглавил Гарпаг и постепенно, вероятно через два или три года, ему удалось блокировать и захватить все населенные пункты побережья, приведя тем самым ионийцев под прочную персидскую власть. В конечном итоге успешная война с Крезом имела результатом не только «сокрушение великого царства» (Лидии), как было предсказано дельфийским оракулом самому Крезу, вопрошавшему бога [Аполлона] о том, следует ли ему отправляться в поход на Кира (Геродот. 1.53); эта война необычайно усилила и Персию, отныне способную выступить против Вавилонии и стран низинных районов Западной Азии как с северного, так и с восточного направлений. Перефразируя слова из гл. 5 Книги Пророка Даниила, можно сказать так: вот уже на стенах чертогов этих царей стали появляться письмена, пророчествующие о том, что царства эти обречены.

Военные кампании на востоке. Для периода, охватывающего без малого семь лет, наши источники ничего не сообщают о деятельности Кира, тем не менее принято считать, что в течение указанного времени он завершал завоевание восточных регионов и укреплял, власть над новыми территориями Ахеменидской державы. Деталями этой истории мы не располагаем. Известно лишь, что, когда Дарий вступил на престол, восточные провинции уже находились под персидским управлением; вместе с тем мы полагаем, что Камбис П совершенно не имел времени для завоевательных экспедиций в этих областях. Следовательно, восточные страны, поименованные Дарием в «Бехистунской надписи» как входившие в состав державы уже в самом начале его правления — Парфия, Дрангиана, Ария, Хорезм, Бактрия, Согдиана, Гайдара, Скифия, Сатгагидия, Арахо- сия и Мака, — должны были быть частью ахеменидского наследства, созданного именно Киром[100].

Не исключено, конечно, что эти восточные завоевания были осуществлены при Кире, но уже после захвата Вавилона. Нам ничего не известно о деятельности Великого Царя в период между его возвращением из Вавилона и его смертью в 530 г. до н. э. Более того, по преданию, сообщаемому Геродотом, Кир погиб в бою, сражаясь против одного из восточных племен где-то в районе Окса. И всё же представляется более вероятным, что в состав державы восток был включен в период между Лидийской войной и походом на Вавилон. Кир, безусловно, был не только отличным тактиком, но еще и великолепным стратегом, так что он вполне мог осознавать всю опасность войны с самым мощным из оставшихся в западной Азии царств — с Вавилоном, без предварительного обеспечения собственного тыла от вероятных набегов из Восточной и Центральной Азии. Иранское нагорье широко открыто на северо-восток, что позднее столь кровавым образом продемонстрировали тюркские и монгольские нашествия, и, если бы персидский монарх позволил себе сосредоточить внимание на низинных странах Ближнего Востока, прежде чем обеспечил безопасность восточной части нагорья, это означало бы взятие им на себя серьезнейших военных рисков.

Как уже отмечалось, неясно, сколько именно восточных территорий было завоевано в первый раз и сколько еще до этого могло контролироваться мидийцами. Парфия, куда Кир, возможно, назначил сатрапом Гис- таспа, отца Дария, уже могла входить в состав державы. Весьма вероятно, что Кир вторгался и в регионы, не подконтрольные мидийской власти, что он проводил успешные кампании далеко на востоке и углублялся в горы, вплоть до реки Гайдары, откуда мог обозревать богатую долину в верховьях Инда (захваченную позднее, при Дарии). В этой точке персидские войска оказались примерно на таком же расстоянии от дома, на каком от него лежала Лидия в западном направлении, — и всё это произошло спустя десятилетие после того, как их полководец был еще никому не известным царем Аншана.

Завоевание Вавилона. Как уже говорилось, в стратегическом смысле завоевание Вавилона началось с лидийской кампании, результатом которой стала усилившаяся изоляция Месопотамии. В тактическом плане это завоевание продолжалось даже тогда, когда Великий Царь находился на востоке. Кир твердо решил, что любое ослабление правящих классов в Вавилоне, олицетворявшихся царем Набонидом, необходимо использовать в собственных интересах, прежде чем персидское войско будет подвергнуто испытанию в сражении против этого крупнейшего древнего царства. Так что именно персы организовали пропагандистскую кампанию против Набонида, которая на деле оказалась настолько успешной, что могущественный Вавилон пал почти без боя.

Великий иудейский пророк Исайя Второй мог читать и использовать какие-то тексты, относящиеся к этой пропаганде; ее интонация — если не ее подлинные слова — обнаруживается, возможно, в некоторых частях пророчества Исайи иудеям, томившимся в плену в Месопотамии:

Так говорит Господь помазаннику Своему Киру: Я держу тебя за правую руку, чтобы покорить тебе народы, и сниму поясы с чресл царей, чтоб отворялись для тебя двери, и ворота не затворялись; Я [Сам] пойду пред тобою, и горы уровняю (т. е. превращу в равнину), медные двери сокрушу, и запоры железные сломаю; И отдам тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые (т. е. спрятанные) богатства lt;...gt; [Книга Пророка Исаии. 45.1—3).

Или:

«lt;...gt; Я воздвиг его (т. е. Кира) в правде (т. е. привел как избавителя) и уровняю все пути его (т. е. выровняю все пути перед ним). Он построит город Мой и отпустит пленных (т. е. освободит изгнанников) Моих не за выкуп и не за дары», — говорит Господь Саваоф [Книга Пророка Исаии. 45.13)[101]

Короче говоря, Бог — Саваоф («господин ратей») — призвал Кира покорить Вавилон, дабы освободить из плена иудеев и, как следствие, позволить им вернуться в Иерусалим. Именно это, конечно, и случилось; более того, эго почти наверняка именно то, что сам Кир и другие клинописные источники описывали как уже происходившее.

Вскоре после покорения древних городов, принадлежавших вавилонянам, Кир объяснял последним на их собственном языке, каковы были истинные причины его вторжения и завоевания. В надписи на цилиндре Кира говорится следующее:

[Набонид] неустанно творил зло его (т. е. Мардука) городу. Он [причинял страдания] его [жителям] нарядами на работу без всякого облегчения, он разрушил их все lt;...gt; владыка богов впал в ужасный гнев и [покинул] их область, [также и другие] боги, жившие среди них, оставили свои жилища, гневные, что он привел [их] в Вавилон. [Но] Мардук lt;...gt; внимательно осматривал и оглядывал все страны, ища справедливого правителя, желающего вести его (т. е. идол, олицетворяющий Мардука, во время новогоднего праздничного шествия). [Затем] он назвал имя Кира, царя Аншана, назвал [его] имя, чтобы он стал владыкой мира. lt;...gt; И он (Кир) всегда стремился обращаться по справедливости с черноголовыми (т. е. с жителями Месопотамии), коих он (Мардук) побудил его (Кира) покорить[102].

Другими словами, персидское завоевание Вавилона оказалось возможным потому, что Мардук, городской бог Вавилона, повелел оному свершиться, да еще и под предводительством Кира.

Как получилось, что Мардук оказался в роли выдавшего свой город и царство чужеземцу? Почему, если рассматривать вопрос со светской точки зрения, недовольство в Вавилоне достигло таких размеров, что вылилось в открытые волнения и позволило персам покорить Месопотамию без особого труда?

В это время Вавилоном правила не местная по своему происхождению династия; Набонид, войска, служившие ему опорой, другие представители знати из его команды — все были чужеземцами, халдеями с юга. Само по себе это могло и не быть серьезной проблемой (во всяком случае, не создавало помех для Набопаласара, основателя династии), если бы Набонид не оказался в некотором роде политическим глупцом и религиозным фанатиком. Благоговейный почитатель лунного бога Сина, свой главный религиозный интерес он сосредоточил, похоже, на храме этого божества в Харране (см. выше, п. IV.2). Богами и религиозными ритуалами самого Вавилона Набонид пренебрегал, в особенности теми обрядами, что относились к Мардуку и новогоднему празднику, к тому же он предпочитал жить не в Вавилоне, а в Тейме (область и город северной Аравии)[103].

Чтобы оценить, что всё это значило для жителей Вавилона, необходимо разобраться с рассеянными и немногословными комментариями «Хроники Набонид а—Кира».

На седьмом году: царь [был] в Тейме, [в то время как] принц, его (царя) должностные лица, [и] его войско [пребывали] в Аккаде. [Царь] не пришел в Вавилон [в месяц ни- санну]. Набу не вошел в Вавилон, Бел — не вышел. lt;Празднgt;ик [Акиту не состоялся][104].

Другими словами, пока Набонид оставался в Тейме, наследный принц и войско находились в Вавилоне, отстаивая право династии на власть. В отсутствие царя в Вавилоне Акиту, праздник Нового года, не мог отмечаться. Царем не был взят за руки городской бог и потому осталось невозоб- новленным не только право первого на трон и власть, но и невосстановленным плодородие земли и сам цикл ежегодных событий. Далее «Хроника» рассказывает, что то же самое произошло на девятом, десятом и одиннадцатом годах правления Набонида и, как мы можем догадываться, во все другие годы за исключением одного. Затем, под семнадцатым годом, «Хроника» неожиданно сообщает, что Набонид — в Вавилоне, что праздник Акиту проведен должным образом, однако все боги городов Месопотамии выведены из своих храмов и свезены в Вавилон.

Короче говоря, Набонид вдруг проявил суматошную активность, пытаясь наверстать упущенное и вновь упрочить свое положение среди вавилонян. Было, однако, слишком поздно. Город к тому времени уже всецело настроился против своего царя и правящего дома. Слишком долгое время, пока Набонид предавался усердному изгнанию неугодных богов, всё управление Вавилоном находилось под прямым контролем наследного принца Валтасара, судя по Книге Пророка Даниила, человека крайне постыдного и низкого. Внутренними проблемами слишком долго пренебрегали, так что персидская пропаганда, столь повлиявшая на Исайю Второго, была вполне усвоена местной вавилонской публикой, предрасположенной внимать ей не менее чутко, чем это делали плененные иудеи. В результате большинство жителей Вавилона, очевидно, готовы были приветствовать персидское вторжение и низвержение Набонида.

Фактические военные действия могли вспыхнуть еще до главного персидского наступления. Решающая кампания, впрочем, началась в октябре 539 г. до н. э. Кир выступил во главе войска, одно крыло которого находилось под командованием полководца по имени Угбару. В «Хронике» этот человек назван «наместником страны Гутиум», но, скорее всего, он мог быть вавилонским перебежчиком. Угбару — не кто иной, как Гобрий Ксе- нофонтовой «Киропедии», который, согласно этому позднему роману, переметнулся на сторону Кира из-за особенно плохого обращения с ним «ассирийцев» (у Ксенофонта вместо вавилонян действуют «ассирийцы». — А.З.). Параллелизм с историей Гарпага и его изменой Астиагу вызывает, конечно, определенные подозрения.

Главное столкновение во время этой войны произошло довольно далеко на север от города Вавилона, где-то рядом со знаменитой Мидийской стеной, построенной предположительно во времена Навуходоносора с целью защиты от мидийцев[105]. Единственное сражение всей кампании имело место у города Опис в начале октября. В той битве вавилонская армия держалась, очевидно, не слишком долго — лишь до того момента, как «люди Аккада» отступили. «Он (Кир) увез добычу [и] учинил людям резню». Эта фраза «Хроники» позволяет предположить, что основной лагерь армии Набонида достался персам нетронутым и что, как часто случается, основное кровопролитие в этой схватке случилось уже после того, как вавилоняне поддались страху и в панике бежали с поля боя. Благодаря этому маневру Кир успешно прорвался через Мидийскую стену, так что дорога на Вавилон оказалась для него открытой. Отсюда против Вавилона был отправлен Угбару с частью войска. Город он взял без боя 12 октября. Сам же Кир выступил против Сиппара и 10 октября, также без всякого сопротивления, овладел этим важным городом. Набонид, бежавший в Вавилон, был там схвачен, и до конца месяца воины Угбару — «щитоносные гутии» (люди из страны Гутиум, см. выше) — несли караульную службу, охраняя мир и порядок в Вавилоне (в «Хронике» сказано, что они взяли под охрану ворота Эсагилы, т. е. храма Мардука, главного вавилонского святилища. — А. 3.).

Далее «Хроника» переходит к замечательному и довольно подробному сообщению о прибытии Кира в Вавилон, а также о событиях начала его правления в качестве нового царя страны Мардука:

Не было перерывов [обрядов] в Эсагиле, а равно и в [других] храмах, и никакие установленные сроки [для исполнения обрядов] не были нарушены. На третий день месяца арахсамну (октябрь—ноябрь) Кир вошел в Вавилон. [Дорога] перед ним была устлана [зелеными ветками]. В городе стояла тишина, когда Кир обратился со словами благоденствия ко всему Вавилону. lt;...gt;. Начиная с месяца кислиму (ноябрь—декабрь) и до месяца аддару (февраль—март) боги Аккада, которых Набонид велел перевезти в Вавилон, вернулись на свои места. lt;...gt; В месяце lt;...gt; жена царя умерла. В Аккаде с двадцать седьмого дня месяца аддару по третий день месяца нисанну был траур. Все люди обнажили головы. На четвертый день, когда Камбис, сын Кира, пошел в храм Эгидрикаламмасумму lt;...gt; рука бога Набу lt;...gt;[106].

Из данного лаконичного отчета мы узнаём многое. Вавилону не было причинено никакого ущерба, как раз наоборот. Оккупация, осуществленная Угбару с отрядами гутиев, служивших в войске Кира, столь незначительно потревожила привычную повседневную жизнь великого города, что религиозные обряды как в Эсагиле, так и в других святилищах совершались в положенное время и надлежащим образом. Так что Кир, когда он наконец вошел в город, был принят жителями с миром, ибо сдержал свое слово, которое было широко распространено среди вавилонян путем пропаганды, предварявшей начало войны. В противоположность Набониду новый царь намеревался следить за сохранением и исправностью отправления всех положенных ритуалов. Кроме того, статуи богов, которые На- бонид вывез из их родных городов в Вавилон, были возвращены на свои места. Тем самым Кир продемонстрировал не только готовность быть справедливым правителем в самом городе Вавилоне, но также и намерение исполнять религиозные обязанности по всей Вавилонии.

Заключительная, поврежденная, строка приведенного отрывка позволяет предположить, что в 538 г. до н. э. Камбис П, сын Кира, был фактически возведен в ранг царя Вавилона вместо своего отца. Он взял за руки бога Набу и исполнил все необходимые древние обряды, предписанные законному местному вавилонскому царю. Вавилонский писец сообщает:

[Для жителей] Вавилона теперь настала радость,

[Они словно узники, для которых] отворились тюрьмы,

[Свобода возвратилась к] тем, кто был окружен гнетом,

[Все в восторге,] взирая на него как на царя[107].

Не в меньшей степени радовались и евреи, ибо в тот же год Кир, теперь находившийся, по-видимому, уже в Экбатанах, издал свой знаменитый декрет, разрешавший им вернуться из вавилонского плена в родные края. Как народам Месопотамии, перешедшим под персидское управление, были возвращены их боги, так и иудеям было позволено восстановить их храм, разрушенный более сорока лет назад вавилонянами при взятии Иерусалима (7 Книга Ездры. 1.1—4).

Многие эпизоды этой истории о мирном включении завоеванной Вавилонии в Ахеменидскую державу были записаны самим Киром на его знаменитом цилиндре, который цитировался выше. Здесь он говорит о себе следующее:

Кир — Царь мира, Великий Царь, законный царь, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света, lt;...gt; правление коего любезно Белу и Набу, желающим, чтобы он был царем, дабы угождать их сердцам. (Бел (аккад. ‘владыка’; в синодальном переводе Библии — Вил) — общий эпитет верховного бога в аккадской мифологии; у вавилонян Мардук и Энлиль слились в единый образ «владыки» — Бела; Набу (аккад; в синодальном переводе Библии — Нево) — вавилонский бог мудрости и писцового искусства, сын Мардука. —А.З.)

Далее, в том же самом тексте, Кир упоминает, что завоевание Месопотамии и ее включение в состав Персидской империи имело широкомасштабные политические последствия:

Все цари целого мира, от Верхнего до Нижнего моря (т. е. от Средиземного моря до Персидского залива), те, что восседают в тронных залах, и те, что живут в других [чертогах, как и] все цари западных стран, живущие в шатрах (т. е. шейхи арабских племен), принесли свои тяжелые подати и облобызали стопы ног моих в Вавилоне[108].

Одним словом, с ниспровержением Набонида в руках Кира оказалось значительно больше, чем просто Вавилон или даже чем одна только центральная и южная Месопотамия. Вероятно, вся Вавилонская держава, включая Сирию и Палестину вплоть до границ с Египтом — громадная территория, включавшая населенные города, множество мелких княжеств и огромные районы, занятые одними лишь «живущими в шатрах» скотоводами, — всё это отныне находилось под персидским владычеством.

Итак, к 539 г. до н. э. два из трех великих царств, с которыми мидийцы делили господство на Ближнем Востоке, Лидия и Вавилония, достались персам. Не прибранным к их рукам оставался один Египет.

Устройство державы Киром, его программа государственного строительства и его смерть. Согласно Геродоту (1.201 слл.), Кир погиб в сражении с племенем массагетов на северо-восточной иранской границе (по вавилонским свидетельствам, это произошло в 530 г. до н. э.). Кроме упоминания об этой истории, источники ничего не сообщают о его правлении после завоевания Вавилона, так что остается только догадываться, какие события происходили на протяжении последних восьми лет жизни нашего героя.

В эти годы часть времени царь должен был уделять развитию организационных структур, системы контроля и управления державой. Нам, однако, неизвестно, каким был личный вклад Кира в эту деятельность. Можно документально подтвердить, что к моменту смерти Камбиса в 522 г. до н. э. царство включало 23 страны или группы народов, по меньшей мере часть которых находилась под управлением наместников. Весьма вероятно, что отчасти эта организация стала результатом усилий Камбиса. В двух отношениях, однако, она с большей вероятностью отражает программу по устройству державных владений, которая была завершена, по крайней мере в основном, уже при Кире. Во-первых, ни один из наших источников по Камбису, за исключением вторичных, даже не намекает, что этот царь уделял хоть какое-то внимание вопросам имперской организации территорий, находившихся за пределами Египта. Во-вторых, Камбис овладел Египтом в 526—525 гг. до н. э., и весь уготованный ему судьбой короткий период правления Великий Царь был целиком поглощен египетскими проблемами, так что у него оставалось слишком мало времени на разрешение вопросов имперского устройства. Поэтому разумно предположить, что унаследованная Дарием в 522 г. до н. э. организация провинций в основе своей являлась плодом трудов не Камбиса, а самого Кира.

Не вызывает сомнений, что для сохранения порядка и поддержания экономического процветания в столь громадной державе, которая оказалась в подчинении у Кира после завоевания Вавилона, требовались какие-то новые и передовые формы политического устройства. Племенные структуры, удовлетворявшие персов в деле государственного управления до покорения мидийцев, уже явно не годились, так что еще в начале своего пути к власти Кир приступил, видимо, к разработке такой системы политического построения, которая в некотором смысле напоминала провинциальную. С определенной степенью уверенности мы можем говорить, что по завершении войны с Лидией он поставил наместника в Сарды, и что этот наместник управлял как Лидией, так и восточными греками. Более того, «Хроника Набонида—Кира» упоминает о назначении наместником Вавилона некоего Губару и о поставлении им, в свою очередь, более мелких правителей — «областеначальников»[109]. Складывается впечатление, что не только наследный принц Камбис правил, — хотя, быть может, не особенно долго — как фактический царь города Вавилона, но и Вавилония также должна была входить в состав Персидской державы в качестве одной из провинций со своим наместником (который при таких в некотором смысле необычных условиях находился, по-видимому, в подчинении у Камбиса).

Впрочем, важнее любых форм управления, заложенных Киром, был тот политический курс, которому он следовал и в рамках которого эти формы функционировали. Заключался этот курс в удивительной терпимости, основывавшейся на уважении к отдельным народам, этническим группам, иным религиям и древним царствам. Населением, давно привыкшим к практиковавшимся в Новоассирийской и Нововавилонской державах управленческим методам и отношениям вроде безжалостного разорения территорий, описанного в некоторых случаях как «засевание земли солью», или массовой депортации целого народа, уважение и терпимость, проявляемые персами при Кире, должны были восприниматься как нечто весьма необычное.

Мы уже видели проявления этого нового политического курса как до, так и после завоевания Вавилона. Первый пример — отношение персов к мидийцам, которые с первого дня после низложения Астиага почти как равноправные партнеры принимали участие в восхождении иранцев к имперскому триумфу, и чьи полководцы, подобно Гарпагу и Мазаресу (отправленному во главе отряда персидского войска с приказом снять осаду Сард и захватить живым мятежника Пактия), стали доверенными помощниками царя и на которых возлагалась большая ответственность. Назначение лидийца Пактия хранителем сокровищницы Креза — единственный известный случай, когда установка Кира на привлечение на свою сторону врагов путем оказания им доверия, дала осечку, — Пактий под

нял мятеж. Но при Кире подобные инциденты были, несомненно, редкостью и не могли сбить царя с выбранного курса. Проявлением того же самого доверия к чужеземцам конечно же была отправка Киром Угбару (по видимости, урожденного вавилонянина) с отрядом гутиев для взятия Вавилона, при том что сам Кир в это время выступил против Сиппара. В более широком масштабе эта политика проводилась в Вавилонии, когда посредством пропаганды Кир недвусмысленно дал всем понять, что будет здесь править не как чужеземный захватчик, но как законный царь Вавилона. Почтительное отношение персов к местным месопотамским религиозным праздникам и ритуалам, а также возвращение Киром местных богов в их родные города (включая Яхве) отражают фундаментальную установку в отношении форм правления, которая выходит за пределы практической пропаганды и обладает более широкими — то есть политическими — последствиями и значением.

В общем, организационная политика Кира может быть описана как такая, при которой действовало правило: если вы исправно платите налоги, исполняете обязанности и соответствующие повинности перед Великим Царем, остаетесь верными подданными державы и в некоторых — как минимум — ситуациях несете воинскую службу, тогда вам дозволяется следовать вашим собственным обычаям, а в значительной степени даже и придерживаться ваших собственных форм правления и права. В некотором смысле это была идеальная модель партнерских отношений в империи. Данная политическая линия сохранится в основном до конца существования державы, о чем речь пойдет в гл. 2.

При том, что в период между завоеванием Вавилона и своей смертью Кир, по всей видимости, должен был тратить много сил на организационное устроение завоеванных им территорий, в тот же самый период он, вероятно, уделял значительное внимание программе архитектурного обновления Пасаргад. Обычно недавно учрежденная государственная власть идет рука об руку со строительной программой, соответствующей тому могуществу, каким обладает новый царь. Восприняв этот обычай, Кир в некотором смысле оказался в непростой ситуации. Хотя к тому времени уже существовала собственная иранская архитектурная традиция, всё же совершенно ясно, что не было никакого высокоразвитого персидского строительного стиля, который можно было бы легко усовершенствовать, дабы он стал удовлетворять имперским запросам. Не меньшим вызовом являлся тот факт, что еще никогда ни один царь на Ближнем Востоке не управлял столь обширной территорией и не был столь могущественным, как Кир; его архитектурные требования значительно превышали запросы, выдвигавшиеся кем-либо из предыдущих монархов. Он нуждался в строительной программе, соответствовавшей его славе.

Возвращение Киром на исконные места пленных божеств сопровождалось восстановлением и реконструкцией их храмов (по-видимости, за счет царской казны), в городах Месопотамии было возведено множество архитектурных сооружений. Как минимум ремонтные работы, но, возможно, и новое строительство, должны были осуществляться также в некого- рых роскошных дворцах, правительственных и храмовых комплексах в самом городе Вавилоне[110]. Хотя о возведении при Кире новых крупных зданий в Сузах либо вообще нет никаких прямых указаний, либо данные слишком незначительны, мы с большой долей уверенности можем предполагать, что какая-то строительная активность была начата здесь при первых великих Ахеменидах, поскольку к тому времени Сузы, несомненно, уже являлись одной из столиц Персидской державы. И тем не менее свои основные строительные усилия Кир расточал на архитектурное украшение Пасаргад, которые находились в его родной Персии, так что именно в этом месте мы можем кое-что понять как о самом Кире, так и о его взгляде на мир. Именно в Пасаргад ах можно также попытаться выяснить происхождение своеобразной ахеменидской монументальной архитектуры, которая в своей позднейшей зрелой форме, воплотившейся наиболее полно в Персеполе и Сузах, с неизбежностью стала одним из замечательнейших достижений древней ближневосточной культуры[111].

Название Кировой столицы, Пасаргады, происходит, конечно, от имени персидского племени, правящим родом которого были Ахемениды. Предпринимались попытки объяснить это название из какой-либо, вероятно, древнеперсидской формы, которую греки, исказив, превратили в «Пасаргады», при этом часто такие попытки связывались со стремлением найти некий перевод, который можно было бы совместить с античной интерпретацией этого названия, согласно которой оно означало «лагерная стоянка (или стан) персов». Данный перевод весьма привлекателен, поскольку само место — это видно по результатам археологических раскопок — в действительности распланировано наподобие лагеря, и современные исследователи часто обращают внимание на то, что именно временная стоянка или «шатровый город», преобразованный в камень, скорее всего, и мог стать разновидностью именно такого архитектурно-строительного комплекса, который следовало бы ожидать от пастушеского и полукочевого народа, испытывавшего потребность в сжатые сроки заложить на своей исконной территории неизменный центр большой державы. Однако в результате недавнего и весьма плодотворного обсуждения данного названия была предложена древнеперсидская форма Пасрагада с некоторыми возможными вариантами. Это могло означать, что название племени, а следовательно, и название места, наилучшим образом переводилось бы, например, так: «те, кто обладают крепкими дубинами»[112].

Согласно преданию, Пасаргады были построены на том самом поле, где Кир взял верх над Астиагом. Каковы бы ни были мотивы выбора именно этого места, Дапгг-и Мургаб (современное название, означающее «долина Мургаба»), или равнина Пасаргад, является холодным, продуваемым ветрами, ныне лишенным деревьев пространством, находящимся на высоте 1900 м над уровнем моря. Это самая северная равнина Фарса, имеющая достаточно удобные выходы на юг и запад. К счастью, она не испытывает проблем с водой — река Пульвар течет, не пересыхая, через равнину с севера на юг, обеспечивая к западу от Персеполя сравнительно легкий доступ к открытой местности, самому сердцу древней Персии.

Именно эта река позволила Киру возвести такую столицу, о которой он грезил. К западу от Пульвара по всей равнине рассеяны остатки сооружений, зачастую достаточно крупных (см.: Том иллюстраций: ил. 7—10): гробница Кира, главные ворота в архитектурный комплекс (на одном из дверных косяков этих ворот находится знаменитый рельеф с крылатым гением), два больших дворца, два павильона (построенные из камня открытые садовые сооружения. —А.З.), мост, так называемый Зендан-и Сулейман (это современное название, означающее «тюрьма Сулеймана»; неизвестно, каково было истинное назначение этого сооружения в древности. —А.З.), огороженная священная территория — выложенная из камня громадная платформа, находящаяся на вершине укрепленного холма (ее современное название: Талл-и Тахт). Из наличия следов водных каналов, обнаруженных археологами, моста, павильонов, а также из того, что эти последние физически были связаны с двумя дворцами, легко догадаться, что главная жилая зона имела планировку в виде сада. Иными словами, Пасаргады дают нам первый известный пример персидского парадиза. Сами дворцы выглядят в некотором смысле как павильоны — их крупные портики с колоннами, занимающие столько же, если не больше, квадратных метров, что и замкнутые центральные колонные залы, явным образом предполагают такой образ жизни и деятельности, какой ориентирован на открытое пространство. При этом сами колонны были уже тогда и остались в дальнейшем одной из самых отличительных и оригинальных черт ахеменидской архитектуры. Но и общая планировка всего комплекса, как и использование открытого пространства в качестве интегральной части единой концепции, также является признаком этой архитектуры и в видоизмененных формах продолжает сохраняться на протяжении веков как характерная особенность персидского подхода к строительству зданий и организации пространства. Если отвлечься от вопроса о персидском названии, то следует повторить, что у греков слово «Пасаргады» означало «стан персов».

Еще одна отличительная черта более поздней ахеменидской архитектуры — искусственная каменная платформа, впервые представленная Талл-и Тахтом. На естественной обнаженной породе в северной части комплекса была разбита большая каменная площадка; ее появление было связано с тем, что плоская местность, на которой располагались Пасаргады, нуждалась в строительной конструкции типа цитадели. Кир, по-видимому, намеревался увенчать эту платформу укрепленным культовым зданием, однако по смерти царя работы были остановлены и вместо этого здесь появились обычные складские помещения. Сама цитадель была возведена рядом с платформой. К северу от Талл-и Тахта изогнутая и неровная гряда низких холмов частично защищает котловинообразную зону, а крепкие оборонительные стены, идущие вдоль этой гряды, некогда были

связаны, несомненно, с цитаделью у платформы. В совокупности этот укрепленный пункт и ограждающая стена создавали, таким образом, обширную зону, которую можно было оборонять с относительной легкостью. Эти постройки, заложенные еще в правление Кира, видоизменялись, перестраивались и расширялись в течение всего ахеменидского периода и уж тем более в постахеменидские времена[113]. Теперь мы знаем, что, когда Дарий перенес столицу Персии в Персеполь, Пасаргады в качестве царской резиденции (но не в качестве населенного места) были заброшены; конечно, уже давно было высказано предположение, что именно в Па- саргадах, — вероятно, в священном огороженном участке — короновался каждый ахеменидский царь, символизируя тем самым сохранявшееся у династии чувство уважения и долга перед Киром.

Хотя многое в архитектурно-строительном комплексе Пасаргад представляет собой результат оригинального ахеменидского творчества, однако в том, что касается, во всяком случае, декоративных элементов, здесь обнаруживаются многочисленные заимствования из иных художественных традиций. Например, в венцах крылатых гениев на рельефе главных ворот явным образом использованы египетские формы[114]. Месопотамские черты могут быть установлены в других более фрагментированных и восстановленных рельефах, а также в трактовке крыльев гения. Урартские постройки, как следует предполагать, воодушевляли создателей платформы в районе цитадели. Влияние греческого стиля с его тонким мастерством на базы колонн, рельефное убранство, камнерезное искусство и сгрои-

тельные приемы — пусть даже этот вопрос и оказался предметом многих острых дебатов[115] — также очевидно. Кир привлекал мастеров из числа завоеванных народов к своей строительной программе, обращаясь при этом к их ремесленным и художественным традициям, что должно было помочь в формировании первой ахеменидской заявки на обладание собственным имперским искусством. И всё же Пасаргады как единый архитектурно-строительный комплекс — это отчетливо персидское по своему характеру явление, нечто новое в древнем мире. Сей образчик эклектичного искусства, заимствующего индивидуальные черты из самых разных частей державы и затем формирующего из них некое свежее и неожиданное пер сидское единство, продолжал существовать вплоть до конца империи и является еще одним характерным ахеменидским вкладом в мировую историю, который может быть приписан гению Кира, основателя державы.

Гробница Кира — единственная постройка в Пасаргадах, описанная греческими авторами[116]. Эти сообщения свидетельствуют о некой надписи, которая когда-то была на гробнице. Текст, по словам Арриана [Анабасис. VI.29.8), гласил: «О человек! Я — Кир, сын Камбиса, основатель Персидского царства и владыка Азии. Не завидуй тому, что у меня этот памятник». Александр Македонский приказал привести в порядок и саму гробницу, к тому времени уже разграбленную, и все ее предполагаемые погребальные сокровища — так на него подействовали мысли о Кире, созидателе ахеменидского могущества, основателе самой крупной из когда-либо известных держав и при всем том человеке, который просил у потомков столь малого одолжения. Современный исследователь конечно же ставит под сомнение заявления античных авторов о существовании подобной надписи. Но дело в том, что и без обращения к процитированным словам на те же самые мысли о Кире наводит сама его могила — сооружение, необычное для царской гробницы и с точки зрения его расположения на ровной местности, и с точки зрения его формы и убранства. Что же касается Александра, то он был, судя по всему, единственным человеком своего времени, который мог лично и профессионально оценить по достоинству достижения Кира Великого.