I. Материальная и духовная культура Сицилии в VI в. до н. э.

Нечто похожее на «фактическую историю» древней Сицилии можно писать, начиная с конца VI в. до н. э. и основываясь главным образом на данных Геродота, сицилийских историках от Антиоха Сиракузского до Тимея из Тавромения, а также на лучше сохранившихся текстах их последователей, таких как Диодор Сицилийский.

Древним были известны три народа догреческой и допунийской Сицилии: сикелы (греч. вариант ‘сикулы’. — А.З.), обитавшие к востоку от реки Галик (совр. Платани), сиканы, жившие к западу от той же реки, и эли- мы, занимавшие северо-западный угол острова. Хотя отличить культуру сикелов от культуры сиканов современные археологи не способны, они всё же смогли открыть еще два культурных анклава в восточной Сицилии: один — вокруг Мил (Милаццо), а другой — в Моргантине (Серра- Орландо), в которых явственно прослеживаются следы италийского, «апеннинского» происхождения; сейчас эти анклавы условно определяются соответственно как «авсонский» и «моргетский»[1676]. В VI в. до н. э. процесс эллинизации сицилийских археологических культур зашел уже довольно далеко. Халкидское влияние, распространявшееся через Занклу, Наксос, Катану и Леонтины, затронуло северо-восточный пояс острова, вплоть до Милаццо, Адрано и Кальтаджироне, и даже позволило заиметь халкидянам свой форпост в Серра-Орландо. Несколько сикельских поселений в этом ареале обнаруживают явные признаки эллинизации.

Карта 20. Сицилия

Веккьо; на запад, к долине Дирилло через Кьярамонте-Гульфи (Акриллы?) и Скорнавакке, затем поворачивая к югу по долинам рек Гиппарис (Каме- рино) и Гирмин (Ирминио) и достигая побережья у Камарины.

Эта Сиракузская «империя», как ее иногда не вполне адекватно называют, почти в два раза превосходила территорию Аттики и, собственно говоря, являлась всеобъемлющей амальгамой самых разнообразных отношений подчинения: город и хора Сиракуз; пара магистральных коммуникационных линий; несколько военных опорных пунктов; одна сельскохозяйственная и полуавтономная колония (Камарина); деревни сикелов, низведенных до положения сервов (согласно Геродоту, их называли «килли- риями», см.

Со времен Цицерона греческие колонии часто сравнивают с «бахромой, пришитой к варварским землям» (О государстве.

Гимера и Селинунт, основанные во второй половине VII в. до н. э., по сравнению с другими греческими колониями отнюдь не являлись особыми «форпостами эллинизма» против варваров. В действительности в этом ареале не было никаких трений между греческими и пунийскими поселенцами, пока первые не попытались проникнуть в сферу интересов последних. На пунийской территории доминировали три города — Мотия, Панорм и Солоент.

Рис. 72. План Мотии. (Публ. по: D 516: 79, рис. 10.)

острова. Оштукатуренная дорическая капитель, предположительно VI в. до н. э., и несколько архаических греческих надписей с очевидностью указывают, что в это время греческое влияние в Мотии было достаточно глубоким. В 6-м столетии островок сначала обнесли оборонительной стеной и рядом с южными воротами вырыли котлован для небольшого рукотворного водоема (это был искусственный док, но, вероятно, не по типу карфагенского котона) с протокой, ведущей в море. В середине того же века около раннего некрополя построили маленький храм (место называется Каппиддаццу). Позднее, как показали недавние раскопки, к востоку от кладбища появляется особый выгороженный участок для жертвоприношений (так называемый тофет), свидетельствующий о том, что здесь практиковался известный хананейский обычай приносить детей в жертву Молоху (см. наш комментарий в гл. 13, примеч. 101. —А.З.). В той же самой зоне недавно было выявлено около 700 стел, большинство из которых имеют изображения лиц, а некоторые — посвятительные надписи Баалу. В конце VI в. до н. э., после того, как остров Мотия был соединен с материком у Бирги посредством небольшой дамбы, которую до сих пор можно видеть на мелководье лагуны, около Бирги появляется второй некрополь.

О двух других пунийских колониях на Сицилии нам известно гораздо меньше. Панорм (Палермо), предположительно называвшийся по-финикийски Sys[1683], был основан в VII в. до н. э. и тогда же обнесен крепкими стенами. Представляя интерес в основном своей гаванью — до сих пор одной из лучших в Средиземноморье, — город имел также важное сельскохозяйственное значение, обрабатывая плодородные земли в котловине Кон- ка-Д’Оро, расположенной между мысами Капо-Цафферано и Капо- Галло и прозывавшейся древними Панормитидой, а также Садом. «Старый город» позднейшего Панорма располагался на месте изначального пунийского поселения, через который теперь проходит проспект Корсо- Вигторио-Эмануэле, между Палаццо-деи-Норманни и кафедральным собором Палермо (район по-прежнему известен как Кассаро-Веккьо, т. е. «Старая крепость»). Раскопки древнего пунийского кладбища по обеим сторонам от Корсо-Калатафими, которые ведутся с 1953 г., дали смешанный финикийский и греческий материал. Это породило гипотезу, что греки проживали в пунийском Панорме уже в архаические времена[1684]. Нэа-Полис («Новый город») Панорма вышел за пределы оборонительных стен, будучи, по всей видимости, портовым пригородом вокруг небольшой бухты Кала.

Еще меньше нам известно о Солоенте, третьем важнейшем пунийском центре в Сицилии. Его локализуют по-разному: либо ниже эллинистического Солунта (совр. Солунто), либо у Пиццо-Каннита, либо у Мон- те-Поркары, где в нескольких километрах от морского побережья были обнаружены остатки архаического пунийского поселения. У Канниты видны следы оборонительных стен, наводя на мысль, что это поселение было основано для защиты залива, обращенного в сторону области, подконтрольной греческому городу Фермы (совр. Термини). В Канните были обнаружены два ставших уже знаменитыми антропоидных саркофага, которые, хотя и напоминают восточные саркофаги из Финикии, имеют вид женских фигур греческого типа, одна из которых закутана в дорический хитон. Скульптура сидящей богини со сфинксами по сторонам, происходящая из Канниты и предположительно датируемая VI в. до н. э., также указывает на явные признаки эллинского влияния[1685].

Помимо этих трех городов, еще несколько мест в Сицилии с уверенностью можно идентифицировать как пунийские. Пуны жили вместе с греками в Болоньетга, примерно в 20 км к югу от Палермо. Мацара, более поздний селинунтский эмпорий, и Макара (другое название: Миноя) — это сугубо финикийские топонимы. Впрочем, систематический поиск следов финикийского влияния в эллинизированных областях может принести больше информации. Речь идет о таких археологических находках, как египетские отлитые изделия из Сегесты или статуя Баала, обнаруженная в море недалеко от Селинунта, а также о таких свидетельствах смешения религий в западной Сицилии, как почитание Ашторет-Афродиты в Эриксе или, возможно, культ Геракла в Селинунте и Поджореале, каковое божество изначально могло представлять собой эллинизированную форму Мелькарта. Хотя в отдельных греческих зонах можно порой разглядеть финикийский культурный фон, большинство соответствующих археологических свидетельств относятся к позднему времени, тогда как в пунийских зонах признаки эллинизации являются и более ранними, и более рельефными. «Финикийская» статуя часто ставит исследователя в тупик, поскольку может оказаться как работой греческого мастера, пытавшегося угодить финикийским вкусам, так и изделием финикийского ремесленника, уже знакомого с греческими художественными канонами. В целом само содержание и дух сохранившихся остатков архаического финикийского искусства прочно удерживают свой финикийский характер, но выбор стиля и формы остается разнообразным и свободным, несмотря на местные влияния, постепенно проникающую эллинизацию и культурное давление со стороны Карфагена. На портретных стелах с те- мена [священного участка] Мейлихия в Селинунте под внешним финикийским налетом легко различима аборигенная сиканская основа (рис. 73), а саркофаги и сидящая богиня из Каиниты являются финикийскими по теме и типу, но при этом здесь очевидно стилистическое родство с греческим искусством. Наконец, большинство стел с лицами из Мотии, как и

alt="" />

Рис. 73. Портретные стелы из Селинунта. Высота 18 и 26 см. (Публ. по: А 6: 187, рис. 224.)

недавно открытая в Марсале мужская статуя, несут на себе безошибочно узнаваемые восточные, египтизированные черты, начисто лишенные всякого карфагенского влияния. Восприимчивость к иноземным формам в сочетании с сопротивляемостью к чужому содержанию делают невозможным любое истинное культурное проникновение, поскольку сугубо внешние контакты не дают шансов для полного смешения вероисповеданий или взглядов на мир. Впрочем, такая культурная ситуация способна привести к развитию творческих идей в искусстве, и пунийская Сицилия была отнюдь не исключением из этого правила.

В культурном отношении Сицилию VI в. до н. э. можно рассматривать как страну разнообразных этнических элементов, каждый из которых находился на определенной стадии нивелирующей, унифицирующей эллинизации. Нет никаких причин разделять этот остров на резко отличающиеся, непроницаемые или антагонистические культурные зоны. В Сицилии, как и повсюду, ассимиляция и сопротивление ей являлись двумя аспектами одного процесса эллинизации, а все ранние конфликты между карфагенянами и греками, как мы увидим, — результатом политического либо коммерческого, но никак не культурного антагонизма. Торговля и культурный обмен не прекращались даже в те периоды, когда остров становился театром военных действий для двух соперничавших гегемонов. Примерно через два столетия после основания на обеих сторонах острова первых греческих и пунийских колоний появляется новая сицилийская и колониальная культура, отличавшаяся оригинальной и провинциальной атмосферой, которая способствовала затушевыванию более ранних различий. Это ощущается практически во всех аспектах материальной культуры. Например, мы не найдем здесь двух совершенно отличных типов керамики, греческой и негреческой или финикийской и нефиникийской. Сикульские вазы являются настолько близкими имитациями греческих моделей, что зачастую очень сложно отделить греческий импорт от местных изделий; столь же трудно отличить продукты греческих гончаров для сикульских потребителей от керамики, изготовленной сикульскими горшечниками для местного рынка. То же самое можно сказать и о многих бронзовых артефактах и произведениях искусства, как, например, о тех, что были найдены в Граммикеле, где сикелы и греки жили бок о бок. Сицилийский декоративный стиль в некоторых колониях развился на основе коринфских элементов, которые комбинировались оригинальным способом с тем, чтобы выразить специфическое чувство веселости и одновременно свирепости. Наиболее известные примеры — это горгоны на метопах селинунтского храма (особенно метопы храма С — см. ниже), а также типично акрагантское смешение всех «колониальных дорических» стилей.

В сфере религии сохранились неоспоримые аборигенные элементы. Упомянутые выше селинунтские стелы имеют финикийско-сиканский внешний вид, однако посвящены они Мейлихию, то есть принесенному сюда греческому божеству, причем на некоторых из них имеются посвятительные надписи, выполненные хорошим дорийским письмом (Мейли- хий — милостивый, милосердный; один из эпитетов Зевса. — А.З.). Речные боги и эпонимные нимфы местного происхождения появляются повсюду. В районе Этны местный бог Адран, отец близнецов Паликов, был принят греками и в конечном итоге отождествлен ими с Гефестом. В Бу- шеми некоторые греческие надписи свидетельствуют о культе Анны, местной богини плодородия[1686], а в сицилийской Мегариде местная богиня- мать, Гибла, в конце концов превратилась в Афродиту, точно так же, как и богиня Апггорет в Эриксе. Наиболее интересны судьбы Деметры и Коры, почитавшихся по всей Сицилии. Изначально существовал местный неолитический культ Великой Матери. Затем появился греческий культ Подземных Богинь, ввезенный сюда в основном родосскими колонистами из восточной Эгеиды. Наконец, Деметра появилась на самых ранних монетах Энны, сицилийской священной столицы Великой Матери, при этом местные жители утверждали, что похищение Коры случилось в близлежащем лесу. Таким образом, к середине V в. до н. э. круг замкнулся. В других случаях, впрочем, преемственность и слияние культов часто воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, но редко подтверждаются источниками. К примеру, теория о том, что все греческие святилища вне городских стен непременно должны были иметь под собой остатки своих автохтонных предшественников, не была ни подтверждена, ни опровергнута археологически. Эта гипотеза обязана своей популярностью, скорее, определенным современным идеологическим установкам, которые время от времени входят в моду. Сохранение преемственности места поклонения само по себе ничего не означает до тех пор, пока не будет доказана также и преемственность самого религиозного содержания[1687]. Много раз обсуждавшийся сикульский вклад в греческий язык также имеет невеликое значение. Ряд топонимов (например, Гела и Занкла) и некоторые обозначения мер и весов (например, litra, nummus, onkia), популярных продуктов питания (например, tellis, ‘моллюск’), предметов домашнего обихода (например, batanion и katinos, вид блюда) просочились в сицилийский греческий язык. Но гораздо более важен факт усвоения греческого алфавита сикелами и элимами как средства записи текстов на их собственных языках[1688].

Трудно оценить степень смешения рас посредством изучения фактов простого сожительства и смешанных браков. В течение V в. до н. э. полугреческий-полуэлимский элемент населения, несомненно, численно увеличился в западном углу Сицилии в результате принятия соглашений о смешанных браках между сегестийцами и селинунтцами. Обычным делом, судя по всему, были если не законные браки, то, по крайней мере, простое сожительство как между колонистами и местными жителями в смешанных деревнях в сельской и горной местности, так и между хозяевами и рабынями в пределах городских стен, особенно в среде низших классов. Учитывая такую культурную ситуацию, мы не должны удивляться тому, что сикельские киллирии и греки незнатного происхождения вместе участвовали в восстании против старой олигархии Сиракуз; тому, что сикелы плечом к плечу с греками сражались за независимость Камарины от ее собственной метрополии; а также тому, что Селинунт бок о бок с карфагенянами боролся против всей остальной части греческой Сицилии. В целом греческие группировки и города без особых колебаний объединялись с пунийцами или сикелами против других греков. В самом деле, весь период до битвы при Гимере был не временем конфронтации между карфагенянами и эллинами по поводу Сицилии, но, скорее, периодом непрерывных столкновений между греками, а карфагеняне лишь изредка принимали сторону тех, кому противостояла сила, более других угрожавшая политическим или военным интересам самих карфагенян.