VI. Мир

В некоторых сферах мирные ремесла этого периода документированы лучше, нежели военное ремесло. Какова была жизнь в позднеархаических Афинах, мы можем живо представить с помощью поэтических произведений, памятников искусства, а также благодаря упоминаниям Фукидида (1.6).

Как бы то ни было, наше внимание привлекает отнюдь не наличие или отсутствие каких-то экзотических объектов.

Наш взгляд на образ жизни в данный период в определенном отношении несомненно искажен обилием соответствующих изобразительных свидетельств. Некоторые из них демонстрируются в Томе иллюстраций. Общественное и индивидуальное поведение — застольное, торговое, священное — хорошо документировано. Возникает сильное искушение думать, что сюжеты и образы, считавшиеся художником достойными изображения, представляли собой самые актуальные на тот момент темы или что художник мог смело вторгаться в сферу культовых или социальных тайн, о которых тексты едва лишь намекают. Опасность, связанная с многократно копируемыми изобразительными свидетельствами, заключается в том, что все их детали, скорее всего, быта тщательно продуманы. Можно правдоподобно объяснить самыми разными способами, как какой-нибудь отдельный человек достиг в эти годы своего уровня жизни, но при этом весьма вероятно, что существовали некие ключевые факторы общего порядка, которые мы непременно должны выяснить. Одним из таких факторов могла быть политика самих тиранов.

Ключевые годы этой ионизации приходятся на 520-е и позднее, начинаясь, как кажется, после смерти Писистрата. В художественных ремеслах этих лет основной результат наибольшей ионизации обнаруживается

в корах, изготавливавшихся для посвящений на Акрополе[1073]. Одежда, состоявшая из свободного хитона с широкими рукавами и короткого гима- тия (гиматий — длинный кусок ткани, перебрасывавпшйся через левое плечо и укреплявшийся под или над правым плечом, носился поверх хитона. — А.З.), должна была войти в моду у афинских женщин именно в это время. Собственно хитон был известен и ранее, а признаки нового стиля появились вскоре после середины столетия, но теперь (т. е. в 520-х годах до н. э. — А.3) данная манера одеваться была уже общепринята, а на базах с Акрополя читались имена ионийских скульпторов из Хиоса, Эфеса, Милета. Приблизительно в это же время колонны, посвящавшиеся в храмы, начинают часто увенчивать ионийскими капителями[1074], и как раз этот период является временем перехода к более простому типу надгробия без декоративного сфинкса-навершия, к типу, появившемуся под влиянием ионийских стел, лучше всего известных нам по богатой серии с Самоса[1075].

Около 530 г. до н. э. в Афинах была изобретена краснофигурная техника вазовой живописи[1076]. Не очевидно, что изобретение это ионийское, хотя исключать такого нельзя, к тому же контурная техника создания рисунка, используемая в краснофигурной живописи, оказалась в восточногреческом мире более долговечной, нежели в Аттике; как бы то ни было, краснофигурная вазопись по сравнению с чернофигурной техникой более явно проявляла интерес к передаче моделей платья, если не к анатомии, что было характерно как раз для ионийской скульптуры.

чернофигурная же продукция уменьшается в количестве и ухудшается в качестве. «Пионеры» были яркими и умными живописцами. В своих работах они намекали друг на друга, и мы можем кое-что понять о сотрудничестве и соперничестве в группе мастеров, чья деятельность, по всей видимости, приходится на время перехода от тирании к демократии в Афинах. Одним из любимых персонажей этих мастеров был Леагр, будущий полководец, который превозносится на вазах как «калос» [хаХ6$ — «прекрасный», «красивый»] с помощью формулы, ставшей с середины столетия стереотипной для надписей на афинских керамических сосудах50. Семья Аеагра проживала в деме, где располагался квартал горшечников, и этот малый несомненно был постоянным участником их попоек. Намеки на гомосексуальные отношения очевидны в надписях со словом калос, и сцены подобного рода отнюдь не были редкостью в рисунках на вазах[1078] — они встречаются чаще, чем гетеросексуальные сцены, изображение которых было оставлено главным образом для многочисленных фигур сатиров.

Было бы интересно узнать, кем именно были эти «пионеры»; подобно многим греческим вазописцам, некоторые из «пионеров» носили прозвища (Смикр, «Малыш»), некоторые — неафинские имена (Финтий), некоторые — имена, которые могли быть неафинскими или вымышленными (Гипсий, Евфроний, Евфимид) или которые были, по крайней мере, редкими для афинян вплоть до более поздних времен[1079]. Можно, видимо, утверждать, что замечательный вклад сделали живописцы, которые по своему статусу были метеками, если не рабами из квартала гончаров, состоявшими в близких дружеских отношениях с молодыми аристократами того времени. Гончары, по крайней мере, могли становиться богатыми людьми, и некоторые из них делали дорогостоящие подношения на Акрополе[1080].

«Пионеры» и их непосредственные последователи много времени проводили в веселых компаниях: на кожосах и симпосия^. Мужчины, от молодежи до людей среднего возраста, резвились нагишом или почти нагишом (и это была отнюдь не «героическая нагота») от одной вечеринки к другой или возлежали на застольных ложах (xXivoci), при этом мальчики подавали им чаши с вином, а девушки развлекали игрой на флейте или лире. Обычаи и атмосфера комоса и симпосия отражены в вазовой живописи вполне ясно — так же, как и на некоторых более ранних вазах (см.: КИДМ. Ш.З: 550—551), но здесь появились новые заслуживающие внимания элементы. Отдельные кутилы теперь изображаются в головных уборах наподобие тюрбанов. Некоторые обнажены, но некоторые одеты в широкие хитоны и гиматии, а многие даже держат в руках зонтики от солнца, причем такие гуляки еще и носят ушные кольца — трансвеститы, могли бы мы подумать. Однако тюрбан являлся мужским головным убором (митра); хитон в восточной Греции был общераспространенным мужским платьем (многие восточногреческие куросы, в отличие от их собратьев из материковой Греции, имеют одежду), и его, между прочим, носили афинские Дионисы[1081] и пожилые люди; в Анатолии и в восточных странах зонтик от солнца был отличительным признаком скорее сановника мужского пола или царя, чем женщины, и ушные кольца также носили мужчины. Данные элементы убранства могли восприниматься как знаки женоподобия и изнеженности у афинян, но нет никаких сомнений относительно восточногреческого — в конечном счете лидийского — мужского происхождения этих элементов. Некоторые кутилы носят новую мягкую обувь, не имеющую ни шнуровки, ни язычков, и это, очевидно, лидийские котурны (котурны — сапоги из мягкой кожи, доходившие до середины голени. —А.З.). В их руках теперь часто появляется барби- тон — разновидность лиры, струнный инструмент с двумя удлиненными стойками, предназначенный для музыкального сопровождения мужского голоса и имеющий восточное происхождение. Все эти факторы ясно указывают на ощутимый наплыв ионийско-лидийских манер, но они вполне могут нести для нас еще более конкретную информацию. Тюрбан и бар- битон ассоциируются в литературе с теосским поэтом Анакреонтом; на одной вазе его имя написано на барбитоне в сцене с бражниками, которые одеты, а на их головах — тюрбаны (см.: Том иллюстраций: ил. 192— 193)[1082].

Сначала Анакреонт служил при дворе Поликрата, а по смерти патрона был приглашен в Афины сыном Писисграта Гиппархом (Платон. Гиппарх. 228Ь). Именно в Афинах, после путешествий в Фессалию, Анакреонт умер в преклонном возрасте. Новые восточные нравы, по всей видимости, получили в его лице своего верховного жреца, и позднее его почтили установкой статуи на Акрополе (Павсаний. 1.25.1)[1083]. Такие замечания могут показаться банальностями жизни позднеархаических Афин, однако они делают нам ближе и понятней тех людей, которым вскоре предстояло столкнуться лицом к лицу с персами и создать Афинскую державу.