Персидские приготовления и выдвижение к Ферме в Македонии
Поражение персов при Марафоне никак не сказалось на их положении в северной Эгеиде. Они не встречали там никаких препятствий, когда готовились к вторжению на Греческий полуостров.
При проведении таких общественных работ, как, например, строительство в царствование Дария канала от Нила до Красного моря, персы, подобно египтянам и финикийцам, полагались на огромные трудовые ресурсы (Геродот. П.158). Афонский канал — длиной 2200 м и шириной более 20 м, — позволявший двум триерам, идущим на веслах, разойтись друг с другом, был прорыт вручную по низко расположенному участку (самая высокая точка там —17 м над уровнем моря) с использованием войсковых подразделений и рекрутированных для этих работ местных жителей, которые трудились посменно «из-под кнута», передавая корзины с землей из рук в руки (УП.22—23). Финикийцы отличились смекалкой: поняв, что стенки канала, который прокапывался ими в слое песка и известковой глины, должны быть [не вертикальными, а] пологими, и воспользовавшись своим знанием действий ветров и волн, они соорудили на входе и выходе из канала насыпи, которые во время прибоя защищали его устья от высокой волны (УП.37). Мука, служившая продовольствием для рабочих, доставлялась из Азии, а для местных продуктов был устроен рынок в месте собраний. На всю операцию ушло более двух лет; будучи прорыт, этот канал немало послужил не только целям похода, но и грузовым кораблям, которым при плавании вдоль берега больше не приходилось огибать Афонскую гору — место постоянных штормов. Характеристиками Ксерксов канал значительно превзошел коринфский диолк на Истме.Персия заслуженно славилась своими царскими дорогами, из которых Геродот описал одну — ту, что соединяла Сарды с Сузами (V.52). Дороги были построены вручную путем привлечения огромных трудовых масс; так, треть армии Ксеркса была брошена на прокладку дороги через Пиерийскую область (VII.131).
В случае необходимости дороги мостились и предназначались не только для верховых курьеров, но и для колесного транспорта; имелись и караульные посты, постоялые дворы и курьерские станции — как позднее на главных дорогах Римской империи. Переправа через реки осуществлялась паромами или по мостам. В Европейской сатрапии в распоряжении Ксеркса имелась приморская дорога, которую перед его прибытием заблаговременно улучшили. Были проведены инспекционные проверки, построены мосты (к примеру, через Сгри- мон у Девяти Дорог было наведено более одного моста), а также выбраны места для устройства складов продовольствия, доставлявшегося из Азии паромными судами вдоль берегов по закрытым водам (например, складов в гавани Левке Акте [«Белый Берег»] и Тиродиза, на европейской стороне Пропонтиды («закрытые воды» противопоставляются «открытому морю»: закрытые воды — это ограниченные, защищенные морские акватории с вероятной силой ветра 13—17 м/с и, главное, с удалением от места укрытия не более 3 морских миль, обычно — 2 мили. — А.3.)) и торговыми кораблями по открытому морю (например, в Дориске, Эионе близ Стримона и на побережье Фермейского залива). Мосты, вероятно, возводились на деревянных сваях, забивавшихся в глинистое дно реки. Данный метод был применен около 425 г. до н. э. у Девяти Дорог (в то время это был уже Амфиполь), и его же попытался применить Александр Великий на реке Оке (Арриан. Анабасис. Ш.29.3). Именно персам Европа должна быть обязана тем, что здесь появились хорошо оборудованные транспортные артерии, фракийцы, например, относились к этим путям с благоговейным почтением (УП. 115.3). От персов искусство дорожного строительства унаследовали одрисы, а позднее — македоняне (Фукидид. П.98.1, 100.2).Умение наводить переправы через широкие водные преграды относилось к тем замечательным достижениям Персидской державы, для претворения которого в жизнь она задействовала опыт и материальные ресурсы своих подданных. Дарий, например, использовал для этих целей самосского инженера Мандрокла, по проекту которого были сооружены две понтонные переправы (IV.88; 139.1), одна — через Боспор, с его течением
Карта 15.
Греция и Эгеида
в четыре узла, а другая — через широкий Дунай, у вершины его дельты. Данный тип переправы был назван этим инженером «паромом» (ахеЗй), доел, «плот»: IV.88.2), поскольку проезжая часть дороги была положена на заякоренные плавучие суда, головной частью обращенные против течения (как и в римские времена, см.: Арриан. Анабасис. V.7.3—4). В связи с тем, что эта конструкция могла держаться на водной поверхности как целиком, так и частично собранная, не составляло труда изъять из нее один корабль или даже целую секцию, чтобы переправить самого Дария (IV.85.1). Что касается Геллеспонта, то он почти вдвое шире Боспора, больше подвержен сильным ветрам, и море здесь всегда неспокойно. Соединение берегов Геллеспонта Ксеркс поручил Гарпалу, который, возможно, тождествен известному под этим именем греческому математику и астроному[1210]. Гарпал придумал сложную конструкцию, сочетавшую понтонную переправу с висячим мостом; она была не совсем верно описана Геродотом и не во всем понята его комментаторами (начиная с Арриана, который принял канаты за бревна и доски, использовавшиеся якобы для сцепления кораблей; см. указ, выше место)[1211].
Геродот первый описал систему несущих тросов — прием, ранее не известный грекам; эту характерную деталь Эсхил поместил в свое описание переправы по «связанному льняными канатами плоту» («XivoSeaptco oyeSia»: Персы. 68, а также 104: «ХетттоЗорюк; Tietafxaat», «тонко сработанные канаты»). Д венадцать канатов, каждый длиной около 1500 м, одни из которых были сплетены финикийцами из «белого льна» (XeuxoXtvou, вероятно, трава эспарто), ввозившими его из Северной Африки, а другие скручены из папируса египтянами, которые выращивали его у себя на родине (VU.34). Пара мостов на основе канатов одного типа была возведена заранее, но их разрушил сильный шторм, который, по всей видимости, сорвал корабли с якорей.
При строительстве следующей пары были использованы канаты смешанного типа, при этом каждый мост имел по паре канатов из травы эспарто (более прочный материал) и по четыре — из папируса (VH.36.3). Канаты, несомненно, протягивались посуху (находись они под водой, они были бы значительно прочней), то есть когда понтонные плавучие средства уже стояли на якоре, при этом концы канатов крепились на береговых опорах. Затем канаты, дабы быть туго натянутыми над корабельными палубами, скручивались посредством деревянных «донок», то есть лебёдок. Поверх шести канатов каждого моста настелили дорожное покрытие из досок, валежника и земли («крепко сколоченная гать». — Эсхил. Персы. 71), с ограждением по сторонам, чтобы вьючные животные не видели воды. Под весом дорожного настила и тех, кто будет по нему двигаться, канаты должны были прогибаться и прилегать к палубе понтонных судов, но даже и в этом случае натяжение канатов сохранялось чрезмерным. Несмотря на переменчивое течение, способное при капризной погоде менять направление, понтонные мосты благодаря корабельным якорям, закрепленным на глубине до 104 м, сохраняли высокую устойчивость.Расположение мостов между Абидосом и противоположным берегом представлено на рис. 45 так, как об этом говорится у Геродота (VIL34.1) и Страбона (VII. Фр. 55). Мост, находившийся выше по течению, состоял из 360 военных кораблей — пентеконтер и триер, — которые были поставлены в линию на якорь; суда располагались параллельно друг другу и перпендикулярно к канатам, то есть — к осевой линии моста[1212]. В переправе, находившейся ниже по течению, 314 кораблей стояли на якоре в линию, не совсем под прямым углом, а «в соответствии» с течением, то есть носами против течения, которое меняло свое направление при выходе из самой узкой части пролива и входе в его самую широкую часть[1213]. Цель такого расположения кораблей заключалась в уменьшении сопротивления течению и «сдерживании давления на канаты» [ослаблении их натяжения] (VIL36.1) — подразумеваются, видимо, якорные канаты, а не те, что были протянуты с берега на берег[1214].
Корабли стояли на якорях с исключи-
Рис. 45. Схема расположения мостов Ксеркса через узкий пролив на Геллеспонте. Глубины и высоты указаны в метрах, топография дана по Британской морской карте (British Admiralty Chart No 2429). Обозначения'. A — 360 параллельных понтонов; В — 314 непараллельных понтонов
тельно длинным якорным канатом, предназначенным для удержания судов при сильных ветрах — северных, дующих с Черного моря и угрожавших переправе, располагавшейся выше по течению, и южных и западных — с Эгейского моря. Когда ветер и/или течение были особенно мощными (ср.: Полибий. XVI.29.14), устойчивость кораблям придавали канаты, с которыми они были (как можно себе представить) свободно связаны[1215]. В каждой переправе был оставлен один или несколько проемов, чтобы другие суда могли проходить под канатами; во всех остальных местах корабли стояли плотно борт к борту (314 кораблей, имевших в ширину приблизительно по 4 м в средней части судна, дают в сумме 1256 м; Геродот (TV.85.4; VII.34) сообщал, что в самой узкой части ширина пролива составляла семь стадий, т. е. 1300 м, однако Ксенофонт, согласно которому там было восемь стадий [Греческая история. IV.8.5), ближе к истине).
Триеры, по всей видимости, были поставлены рядом, с промежутками для прохода мелких судов, так как палубы у триер выше, чем у пентекон- тер16.
Самой удивительной особенностью этих переправ являлись упомянутые выше береговые опоры, между которыми были натянуты канаты. Опоры принимали на себя колоссальную нагружу. Насколько можно представить, в скале были пробиты вертикальные шахты (как при ведении горных разработок в древности) малого диаметра и в образовавшиеся скважины введены огромные стволы деревьев, умогцненные, возможно, металлическими стержнями, так что верхушки этих стволов образовывали анкеры для крепления канатов. Концы последних закреплялись приблизительно на высоте дорожного настила, который они после натяжения должны были нести на себе.
Из-за длины и огромных размеров эти канаты уже сами по себе являлись для греков необычайным зрелищем, и вполне естественно, что годом позже они увезли их с собой в качестве военного трофея (IX. 121) и по частям посвятили богам. В качестве понтонов использовались скорее не торговые, а военные корабли, поскольку они, будучи узкими в районе минделя (т. е. в средней части судна) и имея небольшую осадку, оказывали меньшее сопротивление течению. Проемы были, очевидно, довольно большими, позволявшими проходить через них транспортам с зерном, курсировавшим между Черным и Эгейским морями. Мосты могли выдержать ветер, волны, течение и нагрузку совершавшихся по ним перемещений, поскольку канаты и понтоны взаимно поддерживали друг друга и обладали необходимой эластичностью. Берега Боспора [Босфора] оставались не соединенными в наше время вплоть до 1973 г., а Геллеспонт [Дарданеллы] не имеет моста по сию пору.Масштаб этих операций, с точки зрения концентрации рабочей силы и используемых материалов (для наведения переправы пришлось согнать в одно место 674 корабля!), могли убедить даже самых неисправимых скептиков в том, что Ксеркс задумал исключительное по масштабам нападение на Греческий полуостров. То, что в его распоряжении находились действительно грандиозные силы, ясным образом указывается в эпиграмме Симонида Кеосского, посвященной битве при Фермопилах и написанной вскоре после нее:
Некогда против трехсот мириад здесь сражались четыре
Тысячи ратных мужей Пелопоннесской земли.
(Геродот. VII.228. Пер. Л Блуменау)
В тот год численность в 3 млн могла казаться грекам завышенной, но отнюдь не абсурдной для той двигавшейся по земле и по морю несметной массы народа, которая сопровождала Ксеркса. Восемью годами позже Эсхил представил Ксерксово воинство как «всю силу, Азией рожденную» [Персы. 12; ср.: 126), при этом поэт упомянул достаточно имен, что-
бы внушить слушателям мысль о том, что отряды прибыли из всех частей Персидской державы. Поколением позже Геродот подсчитал, что совокупная численность составляла 5 283 220 человек из всех частей империи, и это конечно же подтверждало его утверждение, что войско Ксеркса превосходило масштабами любое другое, когда-либо прежде отправлявшееся в поход (УП.20.2; 186.2). Из-за этого абсурдного преувеличения Геродота не следует умалять высказываний Симонида и Эсхила о том, что, по греческим стандартам, воинство Ксеркса было огромным, собранным с колоссального пространства.
Если обратиться к конкретным числам, Эсхил уверял, что с персидской стороны в таранном бою при С ал амине участвовало 1207 кораблей [Персы. 336, 341—343), и ожидал, что его слушатели не усомнятся в этом; к тому же есть все основания полагать, что это число греки узнали сразу после битвы от дезертиров или позднее от греков, служивших на персидском флоте[1216]. Сверх того, согласно Плутарху [Фемистокл. 12.5; 14.1), имелся еще один отряд в 200 кораблей, а Геродотом зафиксирована цифра «не менее» 1327 кораблей (УШ.ббЛ; УП. 184.1; 185.1). Персидский боевой флот при Саламине состоял из триер или более крупных судов, а общая численность флотского личного состава для 1407 кораблей, не считая воинов, взятых на борт, составляла 281 400 человек. По поводу количества военно-морских вспомогательных судов — пентеконтер, триаконтер, керку- ров (в порядке убывания численности команды) и транспортов для конницы — Геродот дважды называет цифру 3 тыс. (VII.97; 184.3). Корреляция между числом этих судов и числом кораблей, находившихся в боевых порядках, не будет выглядеть странной, если вспомнить, что к тому времени большинство государств всё еще чаще снаряжало пентеконтеры, нежели триеры, а их флотский личный состав, даже если уполовинить цифру Геродота, произведшего оценку всех кораблей по классу пентеконтер, всё равно останется около 120 тыс. человек. Военно-морской силе числом около 400 тыс. человек требовалось множество продовольственных судов — скажем, 400, так как во время афинской экспедиции на Сицилию в 415—413 гг. до н. э. на тысячу человек приходилось более одного продовольственного судна, а таковое могло иметь 20 матросов, что в сумме дает 8 тыс. Нам следует также держать в памяти 674 боевых корабля, чьи корпуса служили звеньями понтонов на переправах через Геллеспонт, и значительный отряд людей, которые должны были управляться с ними и выстраивать их в ряд, если бы линия была разорвана, как случилось с первой парой мостов.
Гораздо сложней определить численность тех, кто находился под командой Ксеркса на суше. И всё же историк обязан попытаться сделать это, даже если его вывод будет носить столь же предварительный, сколь и дискуссионный характер[1217]. В 480 г. до н. э. греки ни разу не видели Ксерксо- вой армии в развернутом боевом порядке (в том году она сражалась только в узкой теснине), и Эсхил не осмелился дать ее общую численность в «Персах», поставленных в 472 г. до н. э. И тем не менее он упомянул командира 30 тыс. «Черных лошадей» (строка 315), трех командиров, каждый из которых командовал отрядом в 10 тыс. (один — конницей, два других — пехотой, как напрашивается из строк 302, 314 и 994), и важного хилиарха, «тысячника» (строка 304; речь идет, вероятно, о полке персидской царской гвардии). Затем поэт упомянул «государево око» — чиновника, занятого подсчетом числа отрядов, состоявших из 10 тыс. чел. каждый (строка 980). Несомненно, во многом это верно; однако из этого не следует, что в 480 г. до н. э. офицеры, носившие данные почетные титулы, имели в Греции именно такое количество людей под своим началом[1218].
Геродот не сообщает никаких подробностей относительно сил, которые привели сатрапы в Криталлу в Каппадокии (УП.2б), как и об отрядах, находившихся на марше из Сард, за исключением собственно персидских частей. Этих было 24 тыс.: четыре полка царской гвардии по тысяче воинов каждый (два кавалерийских и два пехотных. — VII.40— 41), 10 тыс. всадников и 10 тыс. пехотинцев, называвшихся «бессмертными». Еще раз они упомянуты отдельно в момент переправы через Геллеспонт, за исключением 10 тыс. кавалерии (VH.55). Свой подсчет Геродот отложил до ключевого момента — соединения всех морских и сухопутных сил у Дориска. Он говорит, что никто не сообщает численности полчищ каждого отдельного народа (УП.бО), но общее количество было подсчитано с использованием огороженной площадки, вмещавшей 10 тыс. человек, куда воинов быстро вводили и выводили, в результате совокупная численность одного только сухопутного войска составила 1,7 млн. Такой метод подсчета использовали греческие пастухи для своих стад. Геродот, видимо, писал об этом с издевкой. Затем он представил список национальных контингентов и национальных вооружений (61—80), основанный, очевидно, на некоем официальном персидском учетном документе по сухопутным войскам империи. Геродот, как и Эсхил, допускал, что «вся сила, Азией рожденная», пешком явилась в Элладу. Более осторожен «отец истории» в утверждениях относительно кавалерии. Конница, по его словам, состояла из 80 тыс. всадников, не считая верблюдов и колесниц, запряженных лошадьми или ослами, к всадникам он причислил 8 тыс. воинов из племени сагартиев (они вернулись домой вместе с Ксерксом), вооруженных арканами. Эти цифры, 1,7 млн и 80 тыс., повторенные Геродотом в: 184.4, весьма далеки от того, чтобы считаться надежными. Правдоподобны лишь цифры собственно персидских войск, ибо Ксеркс, как кажется, должен был держать свои элитные подразделения при себе.
Единственные хоть сколько-то надежные сведения — относительно армии Мардония осенью 480 г. до н. э. Эти данные, хотя и приблизительные, были известны грекам, сражавшимся как в составе этой армии, так и против нее при Платеях. Согласно Геродоту (УШ.113), Мар доний отобрал два полка из состава царской гвардии и 10 тыс. «бессмертных»; всех мидийцев, саков, бактрийцев и индийцев, как всадников, так и пехотинцев; из числа прочих народов — лишь немногих воинов. (Это были наилучшие отряды из всех имевшихся в наличии, за исключением двух оставшихся полков царской гвардии и 10 тыс. персидской кавалерии.) Силы, отобранные Мардонием и долженствовавшие остаться в Европе, насчитывали 300 тыс. человек (УШ. 113.3), из них 60 тыс. воинов он послал провожать царя (УШ. 126.1). (Из последних не все вернулись к Мардонию, поскольку он должен был расставлять отдельные отряды в качестве караульных постов вдоль коммуникаций.) В каком войске нуждался Мардо- ний? Всадников должно было быть достаточно для поддержания баланса между кавалерией его греческих «союзников» и небольшими силами вражеской конницы, но численность пехоты должна была быть достаточной, чтобы нанести поражение греческому войску, насчитывавшему не менее 100 тыс. бойцов (фактически это была численность войска при Платеях), которые, с точки зрения их качества и вооружения, в основном превосходили пехоту Мардония. Далее, мы можем говорить, что при Платеях у персов имелось по меньшей мере 120 тыс. воинов — данную цифру сообщает Ктесий, греческий врач, служивший при дворе Великого Царя в конце V в. до н. э., — к этому можно присовокупить еще 30 тыс. человек для обслуживания армии и охраны коммуникаций в Европе[1219].
Экспедиционный корпус Ксеркса, несомненно, значительно превосходил по численности войско, оставленное с Мардонием. Дело в том, что Ксеркс стоял перед лицом вероятной борьбы с объединенной Элладой, тогда как на стороне Мардония находились греческие государства к северу от Истма, за исключением Афин. Более того, как мы уже видели, кредо Ксеркса состояло в создании подавляющего численного превосходства. Итак, по умеренным оценкам, у него могло быть 220 тыс. воинов на суше[1220] и еще 22 тыс. для продовольственной службы и прочих целей. Эти контингенты вместе с 408 тыс. человек (последнее число мы получили путем подсчета применительно к военному флагу и кораблям снабжения) дают суммарно 650 тыс. человек. На характер Ксерксова умонастроения указывает то, что даже в Европе он продолжал рекрутировать всё новые и новые отряды для своего громадного воинства, хотя, конечно, не в количестве, указанном у Геродота (300 тыс. человек. — 185).
Обеспечение продовольствием трудовых армий, задействованных на строительстве Афонского канала и мостов через Геллеспонт, а также снабжение экспедиционных войск представляло сложное предприятие. Главным источником снабжения была Азия. Провиант и люди транспортировались по морю в Элеунт, персидскую военно-морскую базу на южной оконечности Херсонеса Фракийского, отсюда они доставлялись по суше либо по морю — в зависимости от времени года — к мысу Афонского полуострова (УП.22.1). Основной элемент рациона, мука из Азии, дополнялся местными продуктами (VH.23.4). Подобный состав пайка был, вероятно, определен также и для рабочих, задействованных на строительстве дорог и на переправах через Геллеспонт. С целью обеспечения людей и тягловых животных экспедиционного корпуса запасы были заготовлены заранее. Как мы уже упомянули ранее, основные полевые склады материалов, перевозившихся по морю из Азии, были устроены вдоль приморского пути в Европу (УП.25.2). Общинам, находившимся на разных маршрутах, заранее поручили приготовиться к «радушному приему» войск; это означало запастись мукой и другой провизией, откармливать скот несколько месяцев, так что местный люд начал испытывать проблемы с пропитанием (VII. 116—121.1).
Даже при всех этих приготовлениях экспедиционное войско сопровождалось большим количеством интендантов. Пока вооруженные силы шли походным маршем в Европу, используя мост, расположенный выше по течению, носильщики, повозки и слуги медленно проходили более коротким мостом (VII.55.1; ср.: VII.40). Они, несомненно, несли с собой не только утварь, но и провиант. Для более поздних времен мы слышим о целых армиях носильщиков: 30 тыс. в Дамаске (Курций. Ш.13.16) и 400 повозках, перевозивших муку и вино для 13 тыс. европейских войск Кира Младшего (Ксенофонт. Анабасис. 1.10.18). В повозки, вероятно, были запряжены как лошади, так и волы. Некие вьючные животные упомянуты Геродотом в УП. 187.1; это, вероятно, были верблюды. Флот сопровождался также торговыми судами, ходившими только под парусами (т. е. отсутствие гребцов создавало дополнительное пространство. — А.3.), поэтому эти корабли могли нагружаться продовольствием для снабжения едой команд боевых кораблей, на которых было слишком мало места для хранения припасов. Плавали они до побережья Фессалии (УП. 184.5; 186.1; 191.1), а возможно, и до Аттики.
В летние месяцы скорость передвижения возрастала. В этот период морем перевозились люди, продовольствие и верховые лошади, причем последние — транспортом, приспособленным специально для кавалерии, как во время кампании 490 г. до н. э. В зимние месяцы Ксеркс полагался исключительно на сухопутные маршруты. По этой причине он построил две дорожные переправы через Геллеспонт, не менее двух мостов через Сгри- мон и, очевидно, через все остальные реки, встречавшиеся на путях движения его войск. Всякий раз, когда это было возможно, армия разделялась на три колонны, каждая из которых шла своим маршрутом, чтобы избежать продолжительных задержек перед узкими проходами. Учитывая всё это, можно сделать вывод, что Ксеркс и его штаб продемонстрировали отменное мастерство в деле планирования, подготовки и переброски в Европу и центральную Грецию очень больших и необычайно разнородных вооруженных сил Персидской державы.
Геродот не выказывал живого интереса к искусству Ксеркса в деле тылового обеспечения. Вопросы морального и религиозного свойства занимали «отца истории» гораздо больше. Сообщая о слуге при каждом бойце и об обязательном присутствии евнухов, сожительниц и женщин в войске, при походных кухнях, Геродот подчеркивал роскошь и изнеженность восточного образа жизни. Поведение Ксеркса, повелевшего наказать Геллеспонт тремястами ударами плетью, выжегшего клеймо на его водах раскаленными докрасна железными прутьями и обезглавившего командиров в наказание за неудачную постройку моста, типично для восточного деспота. Полнейшая неразбериха, царившая в армии на марше из Сард, если не считать элитные персидские войска, подсчет численности воинства с помощью загона для баранов, а также выпивание досуха самых больших рек — всё это было косвенной критикой безрассуднейшей идеи поставить в строй свыше пяти миллионов человек. И здесь, быть может, не столь существенно, верил ли сам Геродот в такого рода вещи. Это было частью той драмы, которую он развертывал на страницах своего труда, драмы религиозного и человеческого звучания, которая неуклонно двигалась к предопределенной трагической развязке. «Когда он посмотрел и увидел, что весь Геллеспонт покрыт кораблями его флота, а весь берег и вся равнина у Абидоса кишат людьми, Ксеркс возрадовался своей счастливой судьбе, а затем пролил слезы» (VH.45).
В 481 г. до н. э. контингенты из Персии, Мидии и восточных сатрапий были собраны Ксерксом в Криталле — местности, находившейся где-то в восточной Каппадокии, откуда походным маршем они двинулись через Анатолийское плато (прямо на север от узких Киликийских Ворот) через Келены (Динар) к Колоссам (ныне Хоназ) в верховьях долины Меандра. Нет сомнений, что по пути они соединились с отрядами, шедшими из южных сатрапий и Малой Азии. Спустившись по долине Меандра до Кид- рар (ныне Сарайкёй), они вошли в долину Герма и достигли Сард, столицы сатрапии. Здесь всю зиму войско экипировалось и тренировалось, Ксеркс же отправил посланников в греческие государства, за исключением Афин и Спарты, с требованием предоставить знаки покорности — «землю и воду». В 480 г. до н. э. «с наступлением весны», то есть в начале апреля, армия выступила, причем без всякой тревоги и, вопреки утверждению Геродота (VII.37), без неблагоприятного знамения в форме солнечного затмения, ибо затмение, на которое указывает историк, видели в Сардах двумя годами позже, 16 февраля 478 г. до н. э. Выход из Сард был событием церемониального характера. В центре процессии ехала колесница персидского бога Ахура-Мазды, запряженная восемью конями серой масти и ведомая идущим пешком возничим. Впереди божественной колесницы шествовали десять священных коней нисейской породы, более крупные, чем европейские лошади, позади же ехал сам Ксеркс, вое-
седая на запряженной нисейскими конями колеснице, которой правил стоявший рядом с царем возничий.
К Геллеспонту войско направилось, судя по всему, несколькими путями. Геродот описывает ту дорогу, которую выбрал сам Ксеркс. Миновав лежавшие на побережье Адрамитшй и Антандр, Ксеркс повернул вглубь страны, пройдя восточней от вершины Иды (Каз-Даг, 1767 м)[1221], и так вступил по долине Скамандра в пределы Троады. Быть может, он хотел, как Зевс в «Илиаде» (УШ.47—52), увидеть с гребня Иды раскинувшимися под его ногами Трою и Геллеспонт. Как бы то ни было, первое, что он сделал по прибытии в Трою, это поднялся на ее акрополь и принес жертву троянской богине (которую греки именовали Афиной), тем же временем маги совершили возлияние «героям» Трои — Приаму, Гектору и другим. Отомстив за разрушение Трои и сожжение ее святилищ греками, Ксеркс выполнил сакральную миссию.
На Геллеспонте Ксеркс провел месяц, с конца апреля до конца мая. За это время сюда подошли эскадры (некоторые из Египта), и на Геллеспонте были устроены корабельные состязания в скорости, которые выиграл финикийский корабль из Сидона; сам Ксеркс наблюдал за регатой, восседая на троне, установленном на какой-то высоте близ Абидоса. В течение этого месяца армия и интендантские отряды переправлялись по двум мостам[1222], а флот шел к своей первой европейской базе — к Элеушу. На восточной стороне Херсонеса была построена специальная дорога для повозок[1223], но следующий отрезок пути был легким: пролегал по глинистым холмам и шел через широкую, болотистую Меланскую равнину с ее хорошими пастбищами для верховых лошадей и тягловых животных. Армия двигалась несколькими колоннами, получая продовольствие от флота, которому было приказано ждать у мыса Сарпедон. Затем армия и флот встретились в Дориске, административном центре сатрапии Скудра (см. выше, с. 303). Здесь корабли были вытащены из воды для просушки, и, пока они оставались на отлогих берегах дельты Гебра, Ксеркс устроил смотр армии. На исходе июня экспедиционные войска покинули Дориск.
Переход от Абидоса к Дориску, отстоявших друг от друга всего на 75 км, совершался без спешки не без умысла. Геродот заставляет Ксеркса произнести такие слова: «Мы и сами несем с собой во время нашего похода большие запасы продовольствия, но также возьмем зерно у тех, кого повстречаем на пути, поскольку они — не кочующие пастухи, а земледельцы» (VII.50.4). Ксеркс намеревался реквизировать урожаи, которые должны были быть собраны в июле—августе в богатых и плодородных долинах, а именно: на побережье между Дориском и Каваллой; внутри страны у Каваллы и Эиона; и, наконец, в долинах Македонии. Помимо всего прочего, эти долины, хорошо питаемые водой, могли даже летом предоставить пастбища для Ксерксовой конницы и тягловых животных. И даже при таких обстоятельствах было целесообразно разделить огромную, более чем 200-тысячную армию на части, с тем чтобы и облегчить движение по прибрежным путям, и реквизировать дополнительный хлеб. Геродот категорично утверждает, что пехота была распределена на три группировки, каждая — под командой двух полководцев, и что одна проследовала от Дориска по берегу «вместе с флотом», другая отправилась дорогой, уходившей «вглубь страны» (VH. 121.3: «fye lt;...gt; tt]v fxeaoyatav sc. 68ov»), третья же — двигалась посередине между первыми двумя.
Геродот, не знавший этой местности и не имевший карты, не смог нарисовать ясную картину конкретных путей, но наши сведения об этой части Фракии оставляют мало сомнений. Между Дориском и Каваллой расположена прибрежная равнина, имеющая в разных местах разную ширину и образованная в основном наносными отложениями быстротекущих рек. В 480 г. до н. э. эта долина была, возможно, не такой широкой, как сегодня, но она имела больше болотистых почв и озер (в то время они существовали вблизи Дориска, Маронеи, Дикеи и Пистира). Дорога, пригодная для движения по ней повозок в любую погоду, могла быть построена только на удаленной от моря стороне равнины. Таковой была Старая Царская дорога — очевидно, дорога Ксеркса, — которую Ливий определенно относил к территории Маронеи: «Она приближается к Парорее Фракийской и никогда не отклоняется от моря» (XXXIX.27.10). Парорея — это местность, которая отделяет богатые равнины от внутренних районов Фракии[1224]. Прибрежная полоса, включавшая бассейн Сгримона на западе, была отрезана от внутренних областей крутыми и очень высокими горными кряжами Родопы (2191 м), Пирина (2822 м) и Орбела (2031 м), которые пронзались двумя крупными реками — Гебром и Сгримоном. Не существовало никакого удобного пути передвижения войска с востока на запад вдоль этих горных кряжей, а из этого следует, что «внутренняя дорога» из Дориска поднималась вверх по долине Гебра в центральную равнину Фракии, сердце сатрапии (см. выше, с. 300), а оттуда выходила или через Самоков, Кьюстендил и Валандово к Амфакситиде в Македонии или/и через Разлог и Петрич — к бассейну Стримона[1225].
Геродот описывал путь Ксеркса, опираясь на впечатления от собственного визита на Фасос и, возможно, в Эион. Так, он перечисляет греческие города на побережье, в которых Ксеркс не бывал, но которые «оставил по левую руку, когда проходил мимо» (УП. 109.2). Так как Геродот «перескакивает» с Пистира (Понтолив ад о)[1226] к Эиону, мы можем сделать вывод, что в этот промежуток времени Ксеркс находился в удаленных от моря районах. Колонна, двигавшаяся маршем вдоль побережья «вместе с флотом» и кавалерией (последняя выпасала верховых лошадей возле озер), проходила, по всей видимости, вблизи от греческих городов, включая Неаполь (Кавалла), и дошла до Бромиска. Центральная колонна, при которой находился ехавший на колеснице Ксеркс, следовала по пригодной для колесного транспорта профилированной и вымощенной дороге. От Дориска путь этой колонны вел, вероятно, по удаленной от моря стороне равнины к Макри, затем — по району низких известняковых холмов с водными стоками к Хамилону (который явно относился к территории Маронеи) и по внутренней кромке равнины к большому озеру, ныне пересохшему, находившемуся в глубине страны, у Пистира. Отсюда дорога, похоже, пробивалась через холмы во внутренней области около Неа-Карвали, чтобы выйти на равнину Крениды—Филиппы. Царская дорога тянулась отсюда до южной стороны горы Пангей; здесь имеется узкий проход у Элевферуполиса, два низких перевала (у Алексовуниона и Коккинохори), хорошие места для выпаса в плодородной долине и удобный спуск к Эиону, расположенному к востоку от нынешнего устья Стримона, в низинной прибрежной местности. Геродот упоминает племена приморской Фракии и среди них — тех, что проживали в глубине страны, у горы Пангей, которую Ксеркс обошел. На берегу Стримона перед переправой армии по заранее наведенным около Девяти Дорог (позднейший Амфиполь) мостам маги принесли в жертву белых лошадей и заживо погребли девять юношей и такое же количество девушек из местного фракийского племени эдонов.
На всем пути до Аканфа Ксеркс находился при береговой колонне, но конница и интендантские службы, несомненно, шли по удобному пути с хорошими пастбищами, который протянулся от Бромиска мимо озера Больба и Коронеи к Ферме на Фермейском заливе[1227]. После осмотра Афонского канала и оплакивания смерти одного из его строителей, Артахея, Ксеркс вернулся к Сгримону и двинулся по дороге, отрезок которой, пролегавший «по внутренним районам страны», он повелел вымостить, дабы сделать пригодным для повозок (VII. 124). Эта дорога шла вдоль западной стороны бассейна; затем — вверх по долине Кумли и через перевал Стена-Дов-тепе (здесь имеется в виду «часть, шедшая по внутренним районам»); затем — вниз по долине Эхедора, который впадает в Фермейский залив к западу от Фермы[1228]. На этом пути ночью на вьючных верблюдов нападали львы, при этом не трогая других тягловых животных. Тем временем флот и береговая колонна обогнули Халкидику и Крусиду и прибыли в Ферму. Колонна, двинувшаяся вверх по долине Гебра и совершившая переход через центральную Фракию, соединилась с остальным экспедиционным войском. Флот встал на якорь вдоль побережья, от Фермы до устья Аксия. Лагерные стоянки с расположившимися на них около 600 тыс. человек заняли всю прибрежную равнину вплоть до устья реки Галиакмон (совр. название: Альякмон, или Вистрица. —А.З.). Отсюда на юг открывается вид на вздымающуюся громаду Олимпа, бастион Эллады.
Во время перехода от Геллеспонта Ксеркс мобилизовал 120 кораблей с командами из греческих городов на побережьи и на прибрежных островах Фракии, а также рекрутировал сухопутные войска как из фракийцев, живших внутри страны (т. е. из центральной Фракии), так и из фракийцев с побережья30, пеонийцев, пиерийских фракийцев, племен Халкидики (включая боттиеев) и эордов, обитавших близ озера Больба (VIL185). Колонна, двигавшаяся по внутренним территориям, закрепила персидское господство над этими районами и усилила систему укреплений, защищавшую приморскую дорогу. В Македонии Ксеркс применил ту же тактику. Это нам известно не из Геродота, а из Юстина (VII.4.1), который сообщает, что дружба Ксеркса и Александра привела к тому, что, когда «гроза нависла над Грецией», персидский царь отдал в руки последнего управление «всей областью между горами Олимпом и Гемом». Обычно считается, что Гемом у Юстина назван горный кряж, уходящий на запад, в водосборный район верхнего Сгримона и Аксия, и смысл Юстинов ой фразы заключается в том, что Александр воспринимался племенами Верхней Македонии как свой царь при общем господстве персов. В этот период, будь то в 480-м или в каком-то более раннем году, такие племена, как оресты, перестали быть ’Opeoroci MoXoaaot и уже превратились в ’Ореслш MaxeSoves, каковыми мы их застаем во времена Фукидида (П.99.2; IV.83.1)31. Стратегия Ксеркса по подготовке вторжения в Элладу была очень здравой: он создал широкий плацдарм и установил превосходную систему коммуникаций. Единственными проблемами оставались время нападения и качественные характеристики его огромного экспедиционного войска.