ДЛЯ ЭПОХИ империи данных об источниках рабства значительно меньше»/ чем для предыдущих периодов. Древние авторы, более или менее подробно перечислявшие проданных в рабство пленных во времена республиканских войн, почти полностью обходят этот момент, переходя к войнам I—III вв. Особенно характерен в этом смысле Дион Кассий. Он упоминает лишь пленных бастардов, розданных Крассом солдатам в 29 г. до н. э. (51, 24, 7), салассов, проданных после подавления в 25 г. до н. э. поднятого ими восстания (53, 25, 4), усмиренных и проданных в 19 г. до н. э. кантабров (54, 11, 2), паннондев, разбитых Тиберием в 12 г. до н. э. (54, 31, 1), и, наконец, германских женщин, взятых в плен и проданных Каракаллой в 213 г. (78, 14, 2). По его словам, Септимий Север при взятии Ктесифона захватил 100 тыс. пленных, но о дальнейшей их судьбе он умалчивает (79, 9, 4). О пленных, которые несомненно должны были попадать в руки римлян во время крупных и мелких войн на протяжении более чем двух веков, Дион Кассий вообще ничего не пишет. Даже при перечислении огромной дакийской добычи Траяна он ни словом не обмолвился о людях. Немногим больше мы узнаем и из других авторов. Страбон упоминает пленных, проданных Петронием во время похода в Эфиопию (XVII, 1, 54). Тацит, дававший подробный отчет 0 войнах I в. н. э. и особенно о военных действиях Корбулона, лишь однажды отмечает продажу Корбулоном «негодной для военного дела черни» после взятия крепости Воланда К Второе его свидетельство относится к продаже Вителлием «многих гельветов», не желавших признавать его власть8 9, но она имела место не во время внешней, а во время гражданской войны. По свидетельству Светония, Август продавал пленных из народов, особенно часто восстававших, с условием, чтобы они не оставались в соседних со своей родиной районах и не получали свободы ранее, чем через 30 лет10. Ни о каких других продажах пленных у него речи нет, Из Евтропия мы узнаем, • что император Луций Вер при взятии Селевкии захватил 40 тыс. пленных11, но что он с ними сделал, неизвестно. Авторы SHA приписывают Александру Северу продажу пленных персов, вскоре, однако, выкупленных персидским царем12. Тот же император, по словам его биографа, обычно дарил детей и подростков из числа пленных своим друзьям, а знатных пленников зачислял на военную службу13. Клавдий II, разбив готов, «отправил их в рабство к римлянам», но приводимые далее подробности довольны сбивчивы: каждому солдату император роздал по две-три готские женщины, и не было района, где не имелось бы раба-гота; провинции наполнились рабами-варварами, земледельцами-скифами. Однако биограф Клавдия тут же говорит, что готы были в качестве колонов поселены на лимесе14. По версии Зосима, все скифы, уцелевшие после поражения, нанесенного им Клавдием, были или включены в легионы, или посажены на землю15. Согласно SHA, Аврелиан в бытность свою трибуном VI Галльского легиона разбил бродивших по Галдии франков и триста из них продал16, а в дальнейшем «обогатил Фракию пленными рабами» и послал императору Валериану для его частной виллы около 30 тыс. голов скота и 500 рабов 17. Чем же объясняется почти полное молчание римских авторов времен империи о порабощенных пленных? Можно было бы думать, что продажа пленных прекратилась, однако это не так. Тот же Дион Кассий мимоходом упоминает пленных британцев, сражавшихся в качестве гладиаторов в 47 г.18 Иосиф Флавий в «Иудейской войне» неоднократно пишет о проданных в рабство повстанцах: при взятии Сепфоры (II, 5, 1), Гадары (III, 7, 1), Яффы (III, 7, 31), Иотапаты (III, 7, 36), Тивериады, откуда 6 тыс. человек Веспасиан послал Нерону для работ на Коринфском перешейке, а 30 400 человек продал (III, 10, 10); при осаде Иерусалима, когда Тит продавал бежавших к нему иудеев в таком количестве, что цена на них сильно упала (VI, 8, 2). После взятия города распоряжавшийся пленными по приказу Тита Фронтон тех, кто был старше 17 лет, отправил в оковах на работу в Египет или в гладиаторские школы, тех же, кто был моложе 17 лет, продал. Всего, по подсчетам Иосифа Флавия, за время войны было взято в плен 97 тыс. человек (VI, 9, 3). Цифра эта, даже по масштабам республиканских войн, довольно значительна, но другие авторы, в той или иной связи писавшие об Иудейской Еойне, ее не упоминают. Это дает право предположить, что отсутствие у них сведений о продаже пленных в других войнах еще не означает полного прекращения соответствующей практики. Скорее можно думать, что материал, относящийся к продаже пленных, не возбуждал особого интереса ни у римских историков, ни у их читателей, так как, в противоположность распространенному мнению, о котором речь шла выше, потребности в притоке новых рабов не ощущалось. Поэтому захват и продажа пленных внимания не привлекали. Об этнической принадлежности рабов в I—III вв. судить весьма трудно. Некоторые писатели того времени отмечают, что среди римских рабов имеется много варваров. О толпах разноплеменных рабов, поклоняющихся своим богам или не почитающих никаких богов, говорил Гай Кассий,, когда выступал в сенате по делу рабов Недавня Секунда19. Плутарх осуждал обычай приставлять к детям рабов-варваров 20; философ Фаво- рин советовал не поручать выкармливание детей рабыням, обычно происходящим из чужой, варварской среды 21. Все это, однако, достаточно неопределенно. В надписях национальность рабов указывается в единичных случаях. Имена же не являются сколько-нибудь надежным свидетельством. М. Гордон, специально занимавшаяся этнической принадлежностью италийских рабов, замечает, что из 5 тыс. рабских имен, содержащихся в CIL, 2174 — греческие и 2126 — латинские, но это ничего не доказывает, так как рабов, независимо от их национальности, могли назвать любым именем. Так, рабов германцев, галлов, испанцев из императорской стражи звали Феб, Гност, Эрот, Синтроп и т. п.22 Кроме иноплеменников, попадавших в империю в качестве пленных, многие импортировались с «варварской» периферии. Страбон отмечает значение Аквилеи и Танаиса как рынков, на которых соседние племена продают рабов (V, 1, 8; XI, 2, 3). Тацит рассказывает, что когда во время войны с царем Боспора Митридатом римляне осадили крепость сираков Успе, те предложили в виде выкупа 10 тыс. рабов, но римляне их не взяли, так как столь большую толпу трудно было стеречь23. Меньшие партии рабов римляне, однако, ввозили. За границу, т. е., скорее всего, в империю, продавали своих попавших в рабство со племенников и взятых в плен в межплеменных стычках германцев 24. Например, когорта узипетов, отправленная в Британию, восстала, а затем была разбита свевами и фризами. Солдат когорты продали как рабов, и, «меняя владельцев», они оказались на границе империи25 26. Рабов у германцев покупал Домициан 1э. В известном таможенном тарифе из Зараи в Африке значатся и привозившиеся из пограничных областей рабы. Об импорте рабов из-за границы говорится в одной Псевдоквин- тиллиановой декламации, построенной на разборе случая обмана работорговцем публиканов, взимавших пошлины на ввозимых для продажи рабов. Автор замечает, что подобные дела нередко разбираются в судах27. Но никаких данных, позволяющих судить о численности привозившихся из-за границы рабов, мы не имеем. Тем менее можно судить об их распространении по римскому миру — оставались ли они в пограничных провинциях, продавались ли в Италию и т. д. Постоянным источником рабства оставалась «внутренняя ' периферия» — провинции. При всех попытках императоров ввести эксплуатацию провинций в известные рамки случаи произво- , ла наместников были нередки, а нищета населения во многих 'провинциях — вопиющей. Тацит рассказывает, например, о хозяйничании примипилария Оления в области фризов, доведенных им до восстания. Переобременяя фризов налогами, он сперва уводил у должников скот, а затем продавал в рабство их жен и детей28. В Британии ветераны, римские дельцы и т. п. сгоняли туземцев с земли, навязывали им займы под огромные проценты, а когда те не*могли расплатиться, продавали их29. Филострат презрительно отзывается о легкости, с которой расстаются со свободой геты, фракийцы, мизийцы, лидийцы и карийцы: они охотно продают своих детей и сами их массами привозят на продажу30. Дело здесь, ко1речно, не в пренебрежении «варваров» к свободе, а в бедности малоазийских крестьян и живучести на востоке разных форм долгового рабства, делавшего возможной продажу должника на рабском рынке. Весьма значительная часть рабов, несомненно, рождалась рабами. Резко противопоставлять в этом отношении время империи периоду республики неправомерно. Распространенная ссылка на частое упоминание в эпиграфике I—III вв. верн является плодом недоразумения: в подавляющем большинстве случаев верны в надписях не рабы, а малолетние дети сво- бедных родителей; только в надписях императорских рабов и отпущенников верны действительно выросшие в доме рабы августов и членов их семей. Естественное воспроизводство рабов имело место и при республике, и при империи. Насколько роль его с годами возрастала, мы судить не можем. Но возможно, что при империи оно стимулировалось признанием—сперва фактическим, а затем, как мы увидим далее, и юридическим — родственных и семейных связей рабов. Уже в одной из Контро- версий Сенеки Старшего как нечто само собой разумеющееся говорится, что при продаже рабов с аукциона братьев не разлучают31. Мусоний Руф, осуждая связи господ с рабынями, пишет, что большинство не видит в них ничего зазорного, особенно если рабыня вдова32. Следовательно, даже в его времена некоторые, хотя бы теоретически, считали недопустимой связь со своей замужней рабыней, признавая ее брак и права мужа. Ульпиан, комментируя закон о возвращении продавцу раба, о болезни или пороке которого он не предуведомил покупателя, пишет, что часто из-за такого раба приходится возвращать и других, вместе с ним приобретенных, «если их нельзя разлучить, не погрешив, против благочестия, ибо разве можно отдать сына и удержать родителей или наоборот? То же следует соблюдать относительно братьев и лиц, состоящих в сожительстве» (Dig., XXI, 1, 35). В надписях рабыни и рабы очень часто называли своих супругов не сожителями и сожительницами, а мужьями и женами, упоминали своих детей, родителей, сестер, братьев. Как мы увидим далее, рабов и на волю обычно отпускали целыми семьями. Правда, по некоторым свидетельствам, рабыни с согласия мужей и господ или в тайне подкидывали своих детей33, но подкидывали и свободные бедняки, так что считать, будто подобная практика препятствовала росту рабского населения в большей мере, чем свободного, не приходится, тем более что подкидыши независимо от статуса родителей становились рабами тех, кто их воспитал. Такие воспитанники фигурируют в надписях часто. Число рабов или лиц, чрезвычайно близких к рабам, пополнялось и за счет свободных не только из числа Перегринов, но и римских граждан. У юристов сплошь да рядом фигурируют свободные, находящиеся в рабстве на законном основании (qui bona fide serviunt). Категория эта была неоднородна и не всегда можно решить, о ком именно идет речь в каждом конкретном случае. Иногда это люди, которые, будучи свободнорожденными, считались рабами по ошибке34. О других было известно, что они свободнорожденные, и все же они находились на положении рабов. Гай, говоря о рабах, на которых «мы имеем узуфрук* и которые делают нашим то, что изготовили на наши средства или своим трудом», приравнивает в этом смысле к ним и тех, кем «мы добросовестно владеем», будь то чужие рабы или свободные35 Эдикт об уничтожении сделок, совершенных в ущерб отсутствующему, упоминал и свободных, находившихся в рабстве вследствие насилия или на законном основании (Dig,, IV, 6, 11). В доме, на который челрвек имел usus, он мог проживать со своей фамилией, отпущенниками и теми, кто у него рабо^ тал на положении рабов, будь то свободные или чужие рабы (Dig., VII, Ъ, 4). В понятие фамилии, говорит Ульпиан, включаются все, находящиеся у ее главы в рабстве, и свободные, состоящие в рабстве на законном основании (Dig., XXI, 1, 25, 2). Последних он включал и в понятие «свои рабы», т. е. рабы, принадлежащие завещателю на полном праве (Dig., XXXII, 75, 1). По толкованию Требатия, к свободному, купленному bona fide, не относился интердикт, предписывавший выдавать свободного человека, удерживаемого насильственно и злонамеренно (Dig., XLIII, 29, 4, 1). За побои, нанесенные такому лицу посторонним человеком, хозяин мог вчинить иск, как и за обиду, нанесенную служащему ему чужому рабу (Dig., XLVII, 10,15, 48). Служащих кому-нибудь чужих рабов и свободных нельзя было пытать в деле, направленном против их хозяина (Dig., XLVIII, 18, 1, 9). Свободных, находившихся в рабстве, а также выкупленных у врагов и еще не отработавших свой долг выкупившему, не принимали в армию (Dig,, XLIX, 16, 8). (По мнению Юлиана, эти лица могли® некоторых случаях — например по закону Аквилия — вчинить хозяину иск, но Павел это отрицал (Dig., IX, 2,13,1; XI, 1,13, 1). С другой стороны, хозяин не мог вчинить иск за моральную порчу служащего ему свободного и не отвечал за совершенное им убийство (Dig., IX, 2, 27, 3; XI* 3, 1, 1). Спорным среди юристов был вопрос, обязан ли находящийся в рабстве свободный, подобно рабу, принимать оставленное ему наследство по приказу господина (Dig., XXVIII, 5, 60; XLI, 1, 54). Всевозможные сделки он мог заключать от своего имени (ipso iure obligari) и отвечал сам по искам за причиненный им ущерб (Dig., XLI, 1, 54, 1—3). Он должен был исполнять все взятые им на себя относительно хозяина обязательства, причем дело не менялось от того, что он был куплен, получен по завещанию, принадлежал хозяину или тот владел им как фруктуарий (Dig., XLI, 1, 54, За; XLV, 1, 118). Вместе с тем Гордиан в рескрипте на имя Помпеи разъясняет, что свободнорожденную рабская служба (servitutis obsequium) не делает рабыней, а отпуск на волю — отпущенницей (CJ, VII, 14, 2). Диоклетиан в рескрипте от 294 г. упоминает свободных, из-за нужды несущих рабскую службу (servilia ministeria), что не должно отражаться на их статусе, а в ответе Аристоклее пишет, что статус свободнорожденной не может измениться из-за того, что она была дана в приданое как рабыня (velut ancilla),— свободного нельзя сделать рабом частным договором или фактом исполнения им службы (CJ, VII, 14, 2; 14; 16, 10; 16). Из приведенного материала можно заключить, что частично свободные, о которых идет речь, были наемными работниками, сближавшимися, с точки зрения их взаимоотношений с хозяином, с нанятыми им же рабами. Несмотря на неоднократные разъяснения законодателей, наниматели, если такой работник служил им более или менее долгий срок и, вероятно, скорее всего не ограниченный определенным договором, приравнивали его к своим рабам и распоряжались им по собственному усмотрению (например, давали в приданое и т. п.). Но видимо,, была и другая категория свободных, находившихся в рабстве на законном основании, права на которых их господ и юридически почти не отличались от прав на рабов. Их можно было удерживать у себя силой, продавать, завещать. Они сближались с теми лицами, которые, будучи выкуплены кем-либо у врагов, должны были отрабатывать сумму выкупа и, хотя не считались рабами в собственном смысле, практически таковыми оказывались (CJ, VIII, 50, 2; 11). Скорее всего это и были неоплатные и закабаленные должники. В работе, посвященной рабовладельческим отношениям в Римской республике, мы уже приводили данные о долговой кабале во II — I вв. до н. э. Не положил ей конец и закон Юлия de cessione bonorum. Закон этот, судя по комментариям, содержащимся в Дигестах (XLII, 3) и Кодексе Юстиниана (VII, 71), давал право должнику отказаться от своего имущества в пользу кредитора и сохранить, таким образом, свободу. Если его имущество было меньше суммы долга, он был обязан вносить кредиторам и то, что наживал впоследствии, за исключением необходимого прожиточного минимума. Вероятно, многих, особенно имевших семью, такие условия не устраивали, и они предпочитали расплачиваться своим трудом, т. е. идти в кабалу, не отличавшуюся от рабства. Возможно, именно к таким случаям относится рассматриваемый Ульпианом вопрос, может ли господин продать имение, полученное в приданое человеком, затем обращенным в рабство? По мнению Ульпиана, не может (Dig., XXIII, 5, 2). Следовательно, какая-то часть имущества оставалась семье человека, ставшего рабом или кабальным. Отличие второго от первого было весьма несущественным. Квинтиллиана интерессшало, есть ли разница, и в чем она состоит— между рабом и должником, присужденным кредитору, аддиктом, которому «закон повелевает быть в рабстве, пока он не расплатится». Ответы на столь тонкий и сложный вопрос, говорит Квинтиллиан, могут быть разные, как различны мнения и о том, является ли рабом ребенок матери-кабальной. Некоторые скажут, что «раб — это тот, кто находится в рабстве согласно праву» ’(servus est, qui est iure in servitute). Другие дадут такое определение: «раб —тот, кто в рабстве по тому же праву, что и раб» (qui in servitute est eo iure quo servus), или тот, кто «рабствует» (qui servitutem servit). По мнению Квинтиллиана, хотя такое определение подходит к кабальному, он все же отличается от раба, так как, во-первых, получив свободу, считается не ли- бертином, а свободнорожденным; во-вторых, он может, в отличие от раба, стать свободным и помимо желания господина; в третьих, он имеет три имени и трибу, и, наконец, закон принимает во внимание кабальных и не принимает рабов. Из всего этого Квин- тиллиан делает вывод, что быть рабом (servum esse) не то же самое, что быть в рабстве (servire) (Inst. Orat., Ill, 6; V, 10; VII, 4). Заметим, кстати, что он применяет к аддикту тот же терт мин servire, который применяется в Дигестах к свободным qui bonafide serviunt. Что последние не всегда были идентичны с наемными работниками, показывает толкование, которое Гай дает закону о похищении свободных людей: к таковому относится кража детей, находящихся in potestate, жены, состоящей in manu, аддикта Н нанявшегося на работу — auctoratus (Inst., Ill, 199). Некоторые дополнительные подробности об аддиктах мы узнаем из риторических сборников. Кабальный, говорится в одной из Псевдоквинтиллиановых декламаций,— почти раб, почти несвободный (репе servus, vix liber)36. Другая декламация посвящена следующему казусу: закон гласит, что кабальный, пока не расплатится, находится в рабстве. Некто, имевший в доме аддикта, отпустил по завещанию всех своих рабов, аддикт также претендует на свободу. Наследники возражают, доказывая, что он не раб, а только находится в рабстве. Его природу свободнорожденного не могут изменить никакие превратности судьбы. Далее повторяется аргументация Квинтиллиана—аддикт имеет три имени, трибу, ценз; расплатившись станет не либертином, а свободнорожденным. В свое нынешнее положение он попал не так, как прочие рабы, а из-за долга. Рабы заслужили свободу верной службой, господин полюбил их. Аддикт же, кроме гнева, ничего в нем вызвать не мог. Самый закон против неоплатных должников может быть суров, но справедлив, так как без него ничье имущество не было бы в безопасности37. Из того же закона исходит и Кальпурний Флакк, предлагая для разбора такое дело: некто отверг одного из своих сыновей, лишив его тем самым прав на наследство. Затем, впав в долги, был присужден кредитору, выкуплен отвергнутым сыном, который отпустил его на свободу (manumittit) и приобрел в качестве патрона права на его имущество. После его смерти сыновья спорят об этом имуществе, один — как патрон, другой — как наследник. Отвергнутый сын ссылается на то, что только по его милости отец получил свободу и права гражданства (civitas). Кабальный обычно никогда не надеется на свободу, так как, не1 умея «рабствовать» (servire), ведет себя дерзко и небрежно выполняет свои обязанности. Если бы он не был отпущен отвергнутым сыном, состояние отца принадлежало бы ему как пекулий раба. Когда отец стал рабом (venalis), заключает оратор, любимый сын не спешил его выкупить, и если бы кабальному можно было пользоваться правами отца, то я был бы теперь наследником, а он отвергнутым38. Как видим, на практике кабальный ничем не отличался от раба, а его надежды на свободу оказывались ничтожными. Мы так подробно остановились на аддиктах потому, что в современной исторической литературе этот источник рабства не учитывается. Между тем, видимо, он играл немаловажную роль. О кабальных, работающих в оковах на землях крупных собственников, пишет Колумелла (I, 3). Авл Геллий, комментируя древний суровый закон о должниках, замечает, что вряд ли он когда-либо применялся, теперь же «из-за испорченности людей», презирающих наказания, многих приговаривают к кабале и оковам (addicti... et vinciri multos videmus) (XX, 1). Ритор Форту- натиан различает три возможных статуса человека: свободный, раб и аддикт39. Нередкими, вероятно, были и случаи, когда влиятельные люди разными мерами вынуждали маленьких людей признать себя их рабами. Перечисляя сделки, совершенные под угрозой, Павел называет и угрозу порабощения посредством уничтожения документов, подтверждающих статус свободнорожденного пострадавшего лица (Dig., IV, 2, 4; 8, 1). Свободных, которых силой или страхом заставили признать себя рабами, упоминает и Уль- пиан (Dig., XLI, 2, 16, 1). Валериан и Галлиен в письме Вазу- ментию разъясняют, что он может восстановить свой статус свободнорожденного, хотя был принужден признать себя рабом (CJ, VII, 16, 6). Иногда гонимые нуждой бедняки, несмотря на противозаконность таких сделок, отдавали кредитору или продавали своих детей (CJ, IV, 10, 12; 43, I; VII, 16, 1; VIII, 16, 6).Если дело доходило до суда, их восстанавливали в правах, но, конечно, они могли пребывать в рабстве и неопределенно долгий срок. Насколько часты бывали различные случаи незаконного порабощения, показывают, во-первых, постоянные судебные дела о статусе, которые дозволялось начинать всем родным попавшего в рабство человека, даже если они не имели права выступать в других тяжбах (Dig., XL, 12, 1, 1—4; 12, 7); а во-вторых, замечание Помпония о том, как часто люди покупают свободных, считая их рабами. Из-за этого пришлось ввести правило, соглас но которому все приобретенное ими за время пребывания в рабстве принадлежит господам, ибо иначе возникло бы множество недоразумений и затруднений (Dig., XLI, 3, 44). Все это были незаконные пути порабощения свободных, но, очевидно, с середины II в. был открыт к тому и юридически признанный путь — узаконена ранее безусловно запрещавшаяся самопродажа совершеннолетнего свободнорожденного римского гражданина. Если раньше юристы считали покупку гражданина столь же невозможной, как покупку принадлежавших римскому народу храмов и священных участков (Dig., XVIII, 1, 6), то уже Адриан постановил, что, если кто-нибудь старше 25 лет позволил себя продать с тем, чтобы получить данную за него сумму, он законным образом становится рабом. Если продала себя женщина, рабами становились и ее рожденные после продажи дети (Dig., XLI, 13, 3; 14, 2). Юрист III в. Марциан, останавливаясь на происхождении рабства, пишет: рабы подпадают под нашу власть или по обычному праву, или по гражданскому. По гражданскому праву — те, кто, будучи старше 20 лет, допустили самопродажу, чтобы получить свою стоимость; по обычному праву— захваченные на войне или родившиеся от рабынь (Dig., I, 5, 5, 1). Как видим, возрастной ценз здесь по сравнению с законом Адриана снижен. Папиниан, Ульпиан и Модестин называли то 25, то 20 лет, но подтверждали, что достигшие соответственного возраста свободные, продав себя, становятся рабами, а будучи отпущены, «не возвращаются к своему прежнему статусу, от которого отказались», а становятся либертинами (Dig., I, 5, 21; IV, 4, 9, 4; XL, 12, 7). В рескрипте Александра Севера на имя Сабина подтверждается, что римский гражданин, согласившийся отдать себя в рабство, с тем чтобы получить свою стоимость, становится рабом (CJ, VII, 16, 5). Юридически оформленное превращение свободных граждан в рабов стало столь обычным, что Диоклетиан несколько раз в ответах на различные прошения подчеркивал нестабильность статуса людей. Некто Исидор, ссылаясь на то, что он свободнорожденный и даже отправлял магистратуры, просил признать свободнорожденной его дочь, но император ответил, что положен ние Исидора не препятствует тому, чтобы его дочь была рабыней (CJ, IV, 19, 10). Из-за многих причин и случайностей, писал Диоклетиан Регину, у братьев, рожденных свободными, может впоследствии оказаться разный статус, поэтому то обстоятельство, что Регин — свободный, не мешает господам его брата удерживать последнего в рабстве (CJ, VII, 16, 17). Аналогичный ответ дал он и на просьбу Эвримедонта: то, что дед со стороны отца был магистратом, не доказывает прав внука на свободу, ибо в делах о .свободе учитывается положение матери, а не отца. Но и положение деда со стороны матери ничего не доказывает, ибо перемена статуса из-за многих причин обычна (CJ, VII, 16, 28). Таким образом, можно говорить для нашего периода о следующих источниках рабства: естественное воспроизводство, продажа пленных, импорт рабов из-за границы, порабощение свободных— сперва Перегринов, а затем и римских граждан, как путем закабаления должников, так и —с середины II в.—путем узаконенной самопродажи совершеннолетних. Мы не имеем данных, чтобы судить о роли каждого из этих источников в пополнении рабского населения. Думается, что естественное воспроизводство стояло на первом месте. Продажа пленных постепенно сокращалась, так как вытеснялась практикой испомеще- ния их на земли, сперва государственные, а затем и частные. Первые соответствующие сведения относятся уже ко времени Августа: Тиберий перевел 40 тыс. пленных германцев в Галлию и поселил их на берегу Рейна40. При Веопасиане были посажены на землю разбитые Плавтием Сильваном бастарны. Со времени Марка Аврелия такая практика становится обычной и особенно укрепляется в III в. С конца III и в начале IV в. пленных уже раздают в качестве колонов частным землевладельцам. Правда, в Италию такие иноземные колоны не попадали. Марк Аврелий попробовал расселить там маркоманнов, но, так как поднятое ими восстание показалось опасным из-за близости к Риму, от расселения пленных колонов в Италии пришлось отказаться41. Впоследствии Аврелиан намеревался разместить фамилии пленных на невозделанных италийских землях, с тем чтобы владельцы этих земель сдавали вино для раздач плебсу, но план этот осуществлен не был42. Колоны из числа пленных поступали в провинции, но приток рабов за счет пленных должен был резко сократиться для всей империи, а следовательно, и для Италии. Возможно, что с конца II — начала III в. в связи с общим ослаблением заграничных торговых связей более или менее заглох и импорт рабов. Зато, видимо, возрастало значение порабощения свободных. В этом смысле рабство в последний век принципата приближается по типу к рабству восточному. Внутриимперская торговля рабами была, видимо, достаточно интенсивна. Рабов продавали на специальных рынках, в лавках, с аукционов, не говоря уже о сделках между отдельными владельцами и покупателями рабов. Иногда продажа сопровождалась особыми условиями—например, чтобы раб был вывезен и не находился в том или ином городе или Риме (Dig., XVIII, 7, 5) или чтобы -покупатель не отпускал его на волю и содержал в оковах (Dig., XXI, 1, 17, 19), или, напротив, чтобы он через определенный срок получил свободу. Вообще же правила, регламентирующие продажу рабов и ответственность продавца, оставались теми же, что и при республике. Некоторые изменения и уточнения, внесенные в соответствующие законы, будут рассмотрены ниже, в другой связи. F Большой интерес представляет вопрос о ценах на рабов. Как мы пытались показать в предыдущей работе, при республике средняя цена на раба составляла от 500 до 1500 денариев, тогда* как рабы квалифицированные, интеллигентные, отличавшиеся талантами и красотой, стоили гораздо дороже. При империи в этом отношении, вопреки общепринятому мнению, резких изменений не произошло. Вообще данных о ценах на рабов у нас немного; надо еще учитывать общее колебание цен, имевших тенденцию возрастать, особенно в III в., в связи с порчей монеты. Наиболее полно данные о ценах на ра_бов собраны в работе И. Чешки43. Для I в. он приводит как исключительно высокие суммы, уплаченные за некоторых особо выделявшихся рабов — в 100—200 тыс. сестерциев (т. е. 25—50 тыс. денариев). Они не показательны, так как свидетельствуют лишь об общем вздорожании предметов роскоши. О стоимости рабов, занятых в производстве, красноречиво говорят 8 тыс. сестерциев (2 тыс. денариев), в которые Колумелла оценивает высококвалифицированного виноградаря. Те же 8 тыс., по Горацию, стоил родившийся в Италии: красивый юноша, хорошо умевший прислуживать и даже петь. За слугу Дава Гораций заплатил 500 денариев. Марциал оценивает в 600 сестерциев низкопробную проститутку; 5 тыс. денариев за погонщика мулов представлялись ему ценой баснословной; некий Каллидор, по его словам, продал раба за 300 денариев. Такая же, стоимость раба встречается и у Петрония. Согласно документам из Помпей, два мальчика были куплены 362 денария, а два взрослых раба — за 1325 денариев. Для II в. за отсутствием данных в литературных источиках Чешка использует эдикт Марка Аврелия об ограничении расходов на гладиаторские игры, в котором дан подробный перечень максимальных цен на гладиаторов разных категорий. Они колеблются от 15 до 3 тыс. сестерциев (3750—750 денариев). Автор ссылается еще на 625 денариев, уплаченных за раба в Равенне, на договоры о продаже рабов в Дакии со стоимостью в 205, 420 и 600 денариев и на постановление о штрафах за потравы полей в Африке, в котором раб-пастух оценивается в 500 денариев. На основании собранного таким образом материала И. Чешка составил таблицу примерной стоимости рабов в первые два века. Рабы высококвалифицированные, выдающиеся в каком-нибудь отношении, стоили 5000—2500 денариев; хорошо обученные рабы — 2500—2000 денариев; квалифицированные, способные самостоятельно работать,—2000—750 денариев; сильные,, годные для простой работы,— около 500 денариев; наконец, ме нее пригодные рабы, дети и т. п. — около 250 денариев. Убедительно аргументированные выводы Чешки показывают, сколь необоснованна теория упадка рабства из-за сильного подорожания рабов, поскольку в первые два века империи цены на них •оставались примерно такими же, как в последние века республики. Не было, следовательно, и заметного сокращения предложения по сравнению со спросом. Уэстерманн, один из приверженцев теории кризиса рабовладельческого хозяйства в связи с уменьшением количества рабов, признает, что судит скорее на основании общего впечатления, чем конкретных фактов. Ссылается он, правда, на надписи из склепа фамилии Статилиев, свидетельствующие, по его мнению, что даже такая высокопоставленная семья, давшая в I в. нескольких консулов, имела в общем не так уж много рабов. Но аргумент этот шаток, так как, во-первых, далеко не все рабы и отпущенники из городской фамилии Статилиев были похоронены в этом склепе; как мы увидим далее, многие из них были погребены отдельно, надписи других могли и не дойти (например, погребальная коллегия германцев из личной стражи Статилиев состояла из 130 человек, надписей же ее сочленов известно примерно полтора десятка). .Во-вторых, городская фамилия составляла лишь какую-то неизвестную нам часть рабов этой семьи; надписи их рабов и отпущенников встречаются во многих районах Италии, где у Статилиев были земли. Наконец, Уэстерманн исходит из предпосылки о тесной связи рабства с латифундиями. Для него поэтому число рабов, принадлежавших крупным собственникам, является решающим для суждения о численности рабского населения. Но посылка эта — лишь малоубедительная гипотеза. Что касается «общего впечатления», то дело это вообще субъективное. Со II в. число рабов-слуг несомненно сокращается, но это еще не доказывает сокращения всего рабского населения. Среди надписей в некоторых районах Италии от 30 до 75% приходится на надписи отпущенников. До 30 лет (таков был, согласно закону Элия—Сентия, минимальный возраст для освобождаемых рабов) они были рабами. К тому же, как ни развилось вольноотпущенничество, нельзя думать, что на свободу отпускали всех рабов. Следовательно, процент рабов среди населения Италии был довольно высок. Италийское хозяйство было скорее перенасыщено рабами, чем страдало от их недостатка. Из всего вышеизложенного мы можем заключить, что источники рабства для императорской Италии были разнообразны и никогда не иссякали, хотя их соотношение в разное время было различным. Вряд ли можно говорить о сокращении численности рабов. Не подтверждается и тезис об их вздорожании. Ни тот, ни другой фактор не мог оказывать влияния на состояние рабовладельческой экономики и на положение рабов. Здесь действовали иные причины, которые следует искать в иных закономерностях рабовладельческого способа производства.