Поход на Рим

После того как жребий был брошен, Спартак пред­принял все для того, чтобы успешно реализовать наме­ченное. Стремясь увеличить мобильность войск, он приказал сжечь все ненужные вещи, а лишний тяг­ловый и вьючный скот забить.

О том, насколько он торопился завершить начатое, свидетельствует хотя бы его отказ принимать в свою армию новых беглых рабов и поденщиков, толпами сбегавшихся к своему освободителю. Спартак считал свое войско достаточно сильным и не желал более останавливаться, ибо увеличение численности конечно же делало его менее маневренным. Теперь ему требо­валась именно быстрота, ибо если Рим и можно было чем-то одолеть, так только лишь стремительным на­тиском.

Спартак знал свое дело, и удача сопутствовала ему и на этот раз. Лишь в Пицене, области средней Ита­лии, протянувшейся вдоль Адриатики от Анконы до Пескары и ограничиваемой в континентальной части полуострова Апеннинами, римское войско попыталось остановить продвижение рабов. И хотя Плутарх ниче­го не сообщает об этом, Аппиан упоминает о «боль­шой битве» и «большом поражении римлян». Если следовать его версии и убеждению большинства ис­следователей, то во главе легионов опять стояли кон­сулы Лентул и 1еллий, а возможно, и пропретор Ар- рий. Как бы то ни было, но в дальнейшем развитии событий это ничего не меняет.

Не прошло и месяца с тех пор, как Спартак из долины реки По отправился в поход на Рим, и теперь, как и тогда, когда он стремился попасть в Галлию, путь его был открыт. Так, по крайней мере, казалось.

«Ганнибал у ворот!» — полтора столетия назад этот вопль раздавался над Римом, когда в 211 г. до н. э. городу на Тибре угрожал карфагенский полководец, вторгшийся в Италию во главе экспедиционной армии.

Не меньшие страх и отчаяние воцарились в городе, когда там стало известно о подходе к его стенам армии рабов под предводительством Спартака. Жи­тели заколачивали двери и окна, прятали деньги и цен­ности, устраивали укрытия для женщин, девушек и де­тей. Они хорошо знали, что творилось после взятия городов рабами. В городе начались грабежи, торговцы позакрывали лавки и магазины, а столь чувствитель­ная к такого рода событиям деловая жизнь большого города остановилась. В то время как одни падали ниц перед алтарями богов, моля их о помощи, другие в страхе собирались у ворот города и расспрашивали каждого вновь прибывшего о том, как далеко или как близко от стен Рима находятся банды Спартака.

Но Спартак переменил решение идти на Рим. «Он считал себя еще не равносильным римлянам, так как войско его далеко не все было в боевой готовности и не в достаточной мере вооружено; ни один италийс­кий город не примкнул к ним; его войско состояло из рабов-перебежчиков и всяких попутчиков»,— сообщает Аппиан.

Словно пробуждение от ночного кошмара воспри­няли жители Рима весть о том, что армия рабов идет мимо города, направляясь в Южную Италию. Ужасам осады и взятия города рабами не суждено было, к сча­стью, стать действительностью.

В чем же причина столь неожиданного изменения планов фракийца?

В данном случае, как и во многих других, связан­ных с восстанием под предводительством Спартака, надежные сведения отсутствуют, и тем большими ока­зываются возможности для построения всякого рода гипотез.

Так почему же Спартак отказался от похода на Рим?

Аппиан приводит объяснение, но соответствует ли оно действительности? Несомненно, что какие-то ис­ходные пункты для дальнейших рассуждений оно соде­ржит, но совершенно удовлетворительным признать его нельзя, так же как и любые другие доводы, кото­рые можно было бы привести. Будучи человеком хлад­нокровным, Спартак конечно же не дал себя увлечь дикой ярости своих орд. После своих триумфальных походов они считали себя непобедимыми, однако Спа­ртак должен был хорошо понимать, что одного только презрения к смерти и удачи недостаточно для того, чтобы длительное время противостоять римлянам, во­оруженным значительно лучше.

Не совсем ясно, что имеет в виду Аппиан, когда упоминает о том, что вождь повстанцев не пользовал­ся поддержкой италийских городов: ведь после про­шлогодних грабежей, убийств и прочих безобразий, совершавшихся во взятых рабами городах, Спартак вряд ли мог рассчитывать на их поддержку. До тех пор пока его орды наводили ужас на богачей, вряд ли можно было надеяться на то, что жертвы сами откро­ют ворота палачам.

Гораздо более вероятным представляется, что от Рима как цели похода он отказался из-за все большей необузданности своей армии, уже достаточно проявив­шейся ранее. Были ли в состоянии его приверженцы, рассчитывавшие всегда лишь на легкую и быструю поживу, выдержать невзгоды многонедельной, а то и многомесячной осады столицы? Кто знает, что пред­приняли бы они, потеряв терпение?

В случае осады следовало также рассчитывать и на то, что сенат призовет на помощь еще одну армию, например прославленного Помпея, сняв ее с испанс­кого фронта. Нельзя исключить также и того, что перед лицом грозящей опасности Рим заранее распу­стил соответствующие слухи. Кто знает, насколько велики были потери рабов в последней большой битве в Пицене: античные историки на этот счет молчат. Возможно, Спартак потерял много бойцов и боялся нового кровавого столкновения с врагом.

Легко представить себе, что Спартак вообще не собирался идти на Рим. Когда после победы при Му- тине в долине реки По рабы отказались повиноваться ему и вместо Альп потребовали вести их на юг, прямо на Капитолий, Спартак мог лишь сделать вид, что уступил их требованиям, надеясь разубедить их по дороге. Может быть, ему удалось сделать это после битвы в Пицене? Рабы действительно одержали там еще одну блестящую победу, но какой ценой? Мы этого не знаем и никогда, по-видимому, не узнаем.

Нежелание идти на Рим могли в конце концов проявить и сами повстанцы, узревшие тщетность своих помыслов, несколько остывшие и потому потерявшие охоту к таким авантюрам.

А может быть, плана взятия города на Тибре вооб­ще не существовало? Ведь все это лишь предположения историков, пришедших к такому выводу потому лишь, что Спартак изменил своему первоначальному пла­ну— увести рабов на родину через Альпы — и отпра­вился на юг.

Вопросы и вопросы, остающиеся, к сожалению, без удовлетворительного ответа.

Теодор Моммзен в своей «Истории Рима» так объ­ясняет решение вождя рабов:

«Так как войско отказалось покидать богатую Ита­лию как можно быстрее, Спартак направился к Риму, намереваясь блокировать столицу. Однако рабам не понравилось и это хотя и отчаянное, но все же плано­мерное мероприятие; они принудили своего вождя, желавшего быть полководцем, оставаться главарем банды разбойников и продолжать бессмысленный гра­беж Италии».

Но и это всего лишь предположение, нигде не под­тверждаемое источниками.

Определенно известно лишь одно: Спартак прошел мимо Рима и вновь направился в так называемую Великую Грецию. В знакомой ему Лукании, где он провел последнюю зиму, вождь повстанцев закрепился на холмах вокруг города Фурии и затем взял его. Здесь ему впервые удалось удержать своих бойцов от грабе­жей и убийств и спасти Фурии (нынешний Сан-Мауро) от опустошения.

На ближайшее время он сделал Фурии своей штаб- квартирой и позаботился прежде всего об улучшении вооружения своих отрядов. Выбор его, павший на город-порт Фурии, расположенный на берегу Тарен- тинского залива, оказался особенно удачным, ибо здесь Спартак смог завязать торговлю с купцами и пи­ратами, по высоким ценам продававшими ему медь и железо, необходимые для изготовления оружия. В ответ на услуги он не трогал продавцов, как подчер­кивает Аппиан. Своим людям он запретил обладание и пользование золотом и серебром для того, чтобы отучить их от грабежей и одновременно лишить воз­можности стать обычными гражданами. Точно так же он запретил купцам ввозить благородные металлы.

Укрепляя свою армию в военном отношении, Спар­так чаще стал отправлять свои отряды в небольшие набеги за добычей. В одном из таких походов они вновь натолкнулись на римские войска и, как обычно, разгромили их наголову. Во главе отряда, нагружен­ного оружием и провиантом, Спартак возвратился в свое убежище.

В середине 72 г. до н. э. успехи и власть фракийца достигли своего апогея. Численность его армии раз­лично оценивается античными авторами. Если Евт- ропий⁸³ пишет о 60 000 человек, то Веллей⁸⁴ говорит о 90000, Орозий⁸⁵ — о ста, а Аппиан — о 120000 бой­цов. Шлейф грабежей, убийств и разгромных пораже­ний римских легионов тянулся за армией рабов, про­шедшей всю Италию с юга на север и обратно. Восста­ние рабов и гладиаторов под предводительством Спа­ртака пробудило в памяти римлян казавшиеся забы­тыми страхи о походах Ганнибала.

И каждый теперь спрашивал себя: что же дальше?