II. Среднеадриатический регион

Полоска земли шириной приблизительно 50 км, лежащая к востоку от главной вершины Апеннин и вытянувшаяся вдоль центрального Адриатического побережья, между реками Фолья и Пескара (Атерно), обычно называется Пиценом, что выглядит удобным.

От античности не сохранилось никакого подробного описания среднеадриатической культуры. Вплоть до основания Анконы около 400 г. до н. э. греки не имели ни одной правильной колонии вблизи этого региона, так что у них не было особых поводов писать о нем;[1556] и римляне не проявляли к нему большого интереса еще лет сто после этой даты. Поэтому информацией нас обеспечивают лишь археология с эпиграфикой.

Они открывают нам культуру, которая в ходе постепенного развития в течение железного века ассимилировала многие разнородные элементы. Находки показывают, что в период финальной бронзы в Пьянелло- ди-Дженга, Массиньяно и Анконе существовала протовиллановская культура. Более того, были раскопаны виллановские некрополи раннего железного века: один — недавно в Веруккьо, на внутреннем крае Среднеадриатического региона, а другие — в самом его центре, в Фермо (ср. также информацию Страбона о доисторическом «этрусском» святилище в Ку- пре: V.241)[1557]. Элементы этого протовиллановского и виллановского влияния были растворены в региональной культуре Среднеадриатической Италии, каковая культура, начав развитие с IX в.

Раскопки некоторых поселений и многих некрополей, ведущиеся с 1950 г., показали, что среднеадриатическая культура не была столь единой, как это иногда утверждалось. В частности, река Тронго служила своего рода разграничительной линией между северной и южной частями региона. Более того, можно выделить семь последовательных фаз в среднеадриатической культурной эволюции[1558]. И всё же многие элементы единой культурной традиции упорно сохранялись при всем многообразии и вопреки всем изменениям, а ее обобщенный внешний образ, facies, является вполне гомогенным и своеобразным, чтобы не спутать эту традицию ни с какой другой.

Очевидно, что местное население было в широких масштабах вовлечено в сельскохозяйственную деятельность: здесь многие занимались скотоводством, охотой и рыболовством, а одними из важнейших продуктов, на производстве которых специализировался данный регион, почти определенно являлись молочные продукты. Значительная часть населения, впрочем, должна была вовлекаться в торговлю товарами сравнительно широкого ассортимента. СIX в. до н. э., если только не раньше, существовали тесные контакты и регулярный товарообмен между Среднеадриатическим регионом и либурнской и истрийской зонами по ту сторону Адриатического моря. Как отмечено выше, бойкая торговля шла также с Апулией: ршуалы и обычаи двух этих регионов обнаруживают определенное сходство. Еще одним торговым партнером была венетская Эсте (древнее название — Атесте. — А.З.), являвшаяся вероятным передатчиком ориента- лизирующих декоративных мотивов, которые определенно пришлись по вкусу в Фабриано, Питино-ди-Сан-Северино и в других среднеадриатических местах; и именно через венетов галыптатское влияние дошло сюда. Реки, пересекающие регион, особенно его южную часть, служили артериями, соединяющими его с Тирренской Италией, так что существовал большой товарооборот с Этрурией и с территорией фалисков, особенно после 540 г.

Обычной погребальной практикой в Среднеадриатическом регионе была ингумация, а не кремация. В начале железного века (ГХ/ЛТП вв.

до н. э.) покойника с подогнутыми в коленях ногами обычно укладывали одетым на правый бок на толстый слой гальки на дне ориентированной по линии «восток — запад» ямной могилы, которая затем заполнялась камнями и землей. Этот простой ритуал подвергся изменениям. С 700 г. до н. э. или ранее практика подгибания коленей постепенно сходит на нет, а тело начинают укладывать навзничь или на живот; слой гальки становится тоньше, пока наконец, около 500 г. или чуть позже, почти совсем исчезает. Некоторые из более крупных и пышных гробниц VI и V вв. до н. э. были обнесены одним или несколькими кругами камней (как в Камповалано, Мойе-ди-Поленца, Сан-Северино); другие (в Фабриано, например) были покрыты каменными курганами, похожими на апулийские; в Нумане внутри гробниц имелся ряд ступенек; а дальше на север, в Новиларе, могилы важных лиц выделялись с помощью не имевших никаких надписей стел, вызывающих ассоциации с подобными памятниками в Сипонто (см. выше). Были обнаружены даже погребения в повозке (например, в Гроттаццолине); а после 400 г. до н. э. начинают восприниматься некоторые кельтские обычаи, такие как жертвоприношение коня и ритуальная ломка оружия (в Сан-Джинезио, Камерано и в других местах). При этом повсюду ингумация оставалась практически безальтернативной практикой.

В самых ранних могилах керамика либо малочисленна, либо ее нет совсем.

После 700 г. до н. э. качество погребальной керамики улучшается; значительная ее часть была местного производства, и к концу VII в. до н. э. она обнаруживает большое разнообразие новых форм[1560]. Среднеадриатические ремесленники были опытны в деле приспособления заимствованных технических приемов и моделей к собственным целям, сохраняя при этом индивидуальность. Это хорошо видно по материалу из Камповалано, где открыт впечатляющий комплект сосудов импасто, у части которых видны фалискские и апулийские элементы.

Самая ранняя ввезенная керамика — япигские геометрические сосуды VTH в. до н. э.; в следующие века эта апулийская связь была усилена: именно тогда в регион проложила дорогу многочисленная давнийская керамика. Примерно с 650 г. до н. э. сюда также поступает этрусское буккеро, которое вскоре начинают имитировать местные гончары. В конце VI — начале V в. до н. э. появляются черно- и краснофигурные греческие вазы, причем даже в удаленных от моря пунктах, таких как Толентино и Пи- тино.

До VTH в. в могилах отсутствуют металлические изделия, за исключением немногих булавок и фибул. Но после 800 г. до н. э. инструменты и

Рис. 66. Среднеадриатическая чаша, так называемый котон {kothori), был в употреблении с IX в. до н. э. (Публ. по: PCIA 5 (1976): ил. 118.)

оружие, в том числе железные, начинают постепенно появляться и к концу VH в. железо входит во всеобщее употребление. Оружие (ребристые наконечники копий, североиталийские длинные и всё более многочисленные южноиталийские короткие мечи, дисковые нагрудники и др.) регулярно помещались в мужские могилы.

Среди иных видов изделий из металла встречается домашняя утварь, а в благополучные УП—V вв. до н. э. — еще и бесчисленные украшения. И мужские, и женские погребения содержат большое количество ювелирных драгоценностей; в основном это цепочки, ободки на голову, массивные шейные украшения и т. п., почти все из бронзы. Очень популярен кулон в форме двуглавого быка (или барана), который, вероятно, служил амулетом (рис. 67). В огромном количестве обнаружены фибулы всех форм и размеров, до 600 г. до н. э. изготовлявшиеся обычно из бронзы, некоторые — до 20 см в длину и 7 см в ширину. В Нумане, на некрополе VI в. до н. э., их тысячи; в одной-единственной женской могиле — более пятисот[1561]. Их типы часто причудливы, некоторые редки, старомодны или вообще не встречаются в других местах Италии, хотя и являются обычными на Балканах, как, например, очкообразная фибула со сдвоенной спиралью на дужке. Действительно, спирали были в моде по обе стороны от Адриатики: они типичны для среднеадриатических украшений и ювелирных изделий. Примеры высококлассных среднеадриатических изделий из металла дают такие вещи, как бронзовые цисты [ларцы] из могил ориен- тализирующего периода (образец из Фабриано украшен орнаментом из стилизованных оленей, необычным для этого региона; рис. 68)[1562].

Погребальный инвентарь включает также изделия из стекла, янтаря (такие встречаются в обилии, особенно в VI в. до н. э.), рога и даже слоно-

Рис. 67 [вверху). Среднеадриатическая бронзовая подвеска. VI в. до н. э. (Анкона, Национальный музей 19003; публ. по: D 256: No 69.)

Рис. 68 (внизу). Среднеадриатическая бронзовая циста так называемого

анконовского типа из Фабриано.

нальный музей; публ. по: D 65: 368, рис. 427.)

вой кости (в Бельмонте, Кастельбеллино, Нумане, Питино-ди-Сан-Севе- рино);[1563] имеется известное количество серебряных вещей и совсем мало золотых. Впрочем, после 500 г. до н. э. предметы личного украшения исчезают.

Всё сырье для изделий из янтаря, слоновой кости и металлов было импортным. Кроме того, среди многочисленных готовых изделий присутствует несколько роскошных сосудов, изготовленных в мастерских южной и Фалискской Этрурии, Цизальпийской Италии или более отдаленного побережья Адриатики. Как регион мог позволить себе ввозить всё это в таком количестве, остается не вполне ясным. Экспорт, включавший зерновые и другую сельскохозяйственную продукцию, вряд ли окупал этот импорт. Правдоподобно предположение о том, что население региона извлекало прибыль из транзитной торговли, местной обработки янтаря и, возможно, из наемнической службы. Еще одна догадка состоит в том, что местные жители занимались работорговлей[1564].

Упомянутые выше стелы из Новилары иллюстрируют возможности среднеадриатических оформителей. Для морских, охотничьих и батальных сцен использовалась та же гравировальная техника, что и на давний- ских стелах, но здесь фигуры не геометрически правильные, а криволинейные, нарисованные с живой непосредственностью.

Наиболее характерной чертой среднеадриатической культуры является скульптура. Каменные плиты или блоки высотой более 1 м (один даже более 2 м), имеющие надписи и в некоторых случаях нечеткие антропоморфные черты, известны для этого региона с 1843 г. Но особенно впечатляющи некоторые относительно недавние находки. В 1943 г. известняковая статуя стоящего воина, датируемая концом VI в. до н. э., была открыта близ Капестрано (см.: Том иллюстраций: ил. 299). «Воин», превышающий естественные размеры, представлен в полном облачении, с дисковой защитой на груди и на спине. Его руки ритуально, крест-накрест, сложены на груди. С обеих сторон — боковые подпорки; на той, что справа от него, помещена длинная надпись, исполненная алфавитом, заимствованным из греческого. Кроме этих букв, впрочем, во всей этой статуе нет ничего эллинского[1565]. Благодаря находкам, сделанным после 1934 г., иконография этой статуи определяется как специфически среднеадриатическая. В Атессе и Рапино были открыты фрагменты крупных скульптур, обнаруживающие ту же фронтальность и то же ритуальное положение рук; также и резная плита из Гуардиагреле иконографически родственна «Воину». Более того, характерные особенности «Воина» поразительно похожи на черты большой головы из Нуманы, относящейся приблизительно к тому же времени. Можно добавить, что выражением лица эта статуя напоминает схематичные головы от сипонтинских стел и погребальную скульптуру из Незацио в Истрийской области[1566].

Не сохранилось никакой информации о политической организации Среднеадриатического региона. Было бы удивительно, если бы она отличалась единством. Многие реки, текущие через Апеннины к Адриатическому морю, почти параллельны друг другу, но еще и отделены друг от друга горными хребтами; эти реки дробят регион на сектора, и у нас нет никаких сведений о том, чтобы какой-нибудь сектор объединялся с другими.

Обилие оружия в погребениях должно означать, что мужчины часто участвовали в боевых столкновениях; то же самое предполагают и многочисленные изображения Марса в вотивных приношениях. Войны носили не только междоусобный характер: богатство региона являлось более чем достаточным поводом для нападений со стороны внешних противников. При этом, как ни странно, поселения, похоже, не были защищены каменными стенами.

Среднеадриатическое культурное влияние распространялось далеко за пределы региона[1567]. Артефакты, имеющие специфический среднеадриатический вид, были найдены на нескольких археологических памятниках между реками Пескара и Биферно, например, в Альфедене, Кастель- дьери и Пальете (там, где впоследствии обитали самниты, пелигны и френ- таны соответственно), а на западе — даже в долине нижнего Тибра[1568].

По-прежнему нет ответа на вопрос: какое население выработало эту культуру? Кажется очевидным, что оно было весьма смешанным. Субстрат (элемент, ответственный за погребальный ритуал?) предположительно состоял из народа, который проживал в Среднеадриатическом регионе с неолита. Те, кто принес сюда протовиллановские и виллановские обычаи в период финальной бронзы и раннего железного века, были ассимилированы — независимо от того, незваными ли они являлись гостями или нет. Переселенцами, несомненно, были пришельцы из-за моря, чье прибытие способно объяснить трансадриатические элементы в культуре региона. Существование таких иммигрантов представляется бесспорным, хотя далеко не все античные тексты, сообщающие об их присутствии, одинаково надежны. Рассказ Феста (р. 248 L) об иллирийском происхождении пе- лигнов вряд ли можно признать убедительным в том виде, как он передан: быть может, его следует интерпретировать в том смысле, что все италики вышли с Балкан. Гораздо в большей степени к делу относятся неоднократные упоминания яподов (т. е. япигов) на Игувинских таблицах (1Ы7; VIb54, 58, 59; УПа12, 47, 48) (Tabulae Iguvinae, Игувинские таблицы — семь хорошо сохранившихся медных досок с надписями на умбрском языке; были найдены в 1444 г. в развалинах храма Юпитера в Губ- био, лат. Iguvium, Италия; содержат ритуальные предписания местной коллегии жрецов — Fratres Atiedii, «Атиедские братья», иначе «Братья Атие- дии»; Игувинские таблицы датируются Ш—I вв. — а также упоминание Плинием Старшим о «либурнской» общине, которая существовала в Пицене еще в его время [Естественная история. 110). Даже народ аси- лов Силия Италика, явно имевший трансадриатическое происхождение (УШ.445), возможно, не был всего лишь плодом фантазии поэта, который обычно мыслил вполне прозаически. Не исключено, что это был трансадриатический элемент, который дал региону его имя — Пицен: само слово может быть иллирийским[1569].

Ранние надписи из этого региона еще больше запутывают этническую картину Среднеадриатической Италии. Они сделаны различными шрифтами, каждый из которых произошел от греческого письма, возможно, через этрусские промежуточные формы. Эти надписи распадаются на две группы. Четыре пока не переведенных документа из той местности близ Пезаро, которую римляне позднее называли Галльским полем (Ager Gallicus). Это группа так называемых «северопиценских» текстов; к ней относится одна длинная и хорошо сохранившаяся надпись из Новилары, которую следует датировать от 500 г. до н. э.[1570]. Невозможно сказать, был ли ее язык «иллирийским» или каким-то иным, возможно, даже неиндоевропейским.

Вторая группа надписей, сейчас насчитывающая более двадцати, происходит из района к югу от Анконы; некоторые из них, включая самую пространную, найдены южнее реки Атерно (Пескара)[1571]. Все эти тексты, написанные примитивным шрифтом, условно обозначаются как «южно- пиценские», хотя некоторые из них обнаружены в северном Пицене (в области между реками Эзино и Тронто), а некоторые — вообще за пределами Пицена. Археологический контекст документа из Камповалано позволяет датировать эти надписи 550—450 гг. до н. э.

То, что язык «южнопиценских» текстов мог быть индоевропейским, признавалось всегда; а его взаимосвязь с оскско-умбрскими диалектами Италии, представляющаяся вероятной после обнаружения в 1943 г. Ло- ро-Пиценской надписи, теперь кажется окончательно подтвержденной в связи с тем, что Ла-Реджина открыл в 1973 г. в Пенна-Сант’Андреа, близ Терамо, три «южнопиценских» текста начала V в. до н. э., в которых явно упоминаются «сафинейи» — самоназвание италиков (или, по крайней мере, разговаривавших на диалектах оскского типа)[1572]. Правда, тексты на «южнопиценском» языке до сих пор не могут быть переведены с уверенностью; но вряд ли приходится сомневаться, что этот язык был предшественником оскско-умбрских диалектов исторического времени.

Места обнаружения этих документов вызывают интерес с точки зрения дальнейших линий языкового развития. Четыре надписи из числа тех, что найдены к северу от Тронто и близ Асколи-Пичено, упоминают народ, чье именование выглядело примерно как «пупенейи»: можно ли отождествлять этот народ с италийскими «пиценами» (.Picentes), известными римлянам? Еще больше надписей относится к ареалам, позднее населенным италийскими племенами претутиев и вестинов; эти тексты найдены в районе области Абруцци, расположенном между реками Тронто и Атерно (Пескара). И, наконец, надписи из Касгельдьери и Креккьо (обе коммуны находятся южнее Атерно (Пескара)) также происходят из ареалов обитания италийских племен, соответственно пелигнов и марруци- нов. Необходимо обратить внимание еще на два «южнопиценских» текста из регионов, несомненно принадлежавших когда-то италикам: один был найден много лет назад близ Фуцинского озера и впоследствии утерян, а другой обнаружен в 1979 г. на бронзовом браслете из центральной части Абруццо и — предположительно — содержит упоминание умбров[1573].

Трудно не согласиться с выводом, что все эти оскско-умбрские племена IV в. до н. э. должны были в основном происходить от носителей «юж- нопиценского» наречья VI—V вв. до н. э. Однако можно лишь строить догадки о том, в результате какого процесса они сформировались и как долго пребывали в Среднеадриатическом регионе. Античное предание о том, что италиков привел в Пиценpicus (дятел), представляет собой этиологическую выдумку, лишенную всякого хронологического контекста (Страбон. V.240; Плиний. Естественная история. Ш.110; Фест. 235L). Первое реальное упоминание италиков, связанное с данным регионом, — это утверждение Псевдо-Скилака [Перши. 15,16) о том, что побережье Адриатики, от Монте-Гаргано до Анконы, находилось в руках самнитов, а от Анконы до Венецианского залива — в руках умбров. По мнению автора настоящей главы, Псевдо-Скилак писал в середине IV в. до н. э., но при этом ясно, что италики, к каким бы племенам они ни относились, жили в Среднеадриатическом регионе за много веков до этого и, вероятно, очень долго после этого.

Недавно было высказано предположение, что предки италиков прибыли в Италию задолго до железного века морским путем через Адриатику и с тех пор некоторые из них закрепились там[1574]. Так это было или иначе, весьма вероятно, что во время великой экспансии италийских народов в VI—V вв. до н. э., о которой мы уже упоминали, группы из внутренней горной Италии распространились не только по Кампании (как могло бы показаться), но также на Среднеадриатический регион, сделавшись в конечном итоге его хозяевами. Поскольку обилие оружия в могилах не позволяет говорить о том, что они могли добиться этого мирным путем, приходится допустить, что формирование исторических пиценов, пре- тутгиев и вестинов происходило в нестабильной обстановке. Более того, стремительное развитие событий могло привести предков этих племен в районы, расположенные далеко от Среднеадриатического региона. Современная топонимика подтверждает данные письменной традиции о том, что пограничная зона между Кампанией и Луканией удерживалась в античности пиценами (или пицентинами). Утверждается, что они были переселены сюда из Пицена римлянами в 268 г. до н. э. (Страбон. V.251; Плиний. Естественная история. Ш.70, 110). Но некоторые из них могли проживать здесь задолго до этого события. В VI в. до н. э. между Среднеадриатическим регионом и южной Кампанией, несомненно, существовал регулярный товарообмен, свидетельством чему — «пиценские» бронзовые изделия и керамика среднеадриатического типа, обнаруженные (вместе с вещами местного производства) на некрополе Оливето-Читра в долине реки Селе[1575]. Более того, две надписи (VI в. до н. э.?), найденные в 1973 г. в Ночере и Вико-Экуенсе, по шрифту и языку отчасти напоминают «южнопиценские» документы (Почетги, No 144,145 (имеется в виду издание надписей: РоссеШ Р. Nuovi documenti italici a complemento del Manuale di E. Vetter (Pisa, 1979). — A.3)). Обе написаны на вазах буккеро, которые могли быть кем-то куплены и привезены в Кампанию из Среднеадриатического региона. Не исключено, однако, что эти надписи были сделаны италиками, постоянно проживавшими в Кампании: этрусские надписи VI в. до н. э. из района Фратге содержат имена оскского типа[1576]. Более того, после 1973 г. поступили сообщения о находке еще двух документов, происходящих с тирренской стороны Италии и написанных «южнопицен- ским» шрифтом (и языком?). Об одном из них (VI в. до н. э.?) сообщается, что его нашли в Капене, при том, что жители этого города, несмотря на его местоположение, в исторические времена не разговаривали ни на фалискском, ни на этрусском языках. Второй документ найден в Курах [лат. Cures], главном сабинском поселении римского времени, и должен датироваться V в. до н. э.[1577].