II. Столкновения между пунийцами и грекамив западной Сицилии в VI в. до н. э.

Первое разовое боестолкновение, в которое оказались вовлечены чужеземные греки, элимы и пунийцы, имело место у Лилибея, самой западной точки Сицилии, около 580 г. до н. э.[1689].

Незначительный сам по себе лилибейский инцидент мог быть исходной точкой своего рода ирредентистского движения в западной Сицилии.

Как мы видели, карфагеняне в связи с лилибейским инцидентом вообще не упоминаются. Дело в том, что это был сугубо локальный конфликт, не выходивший за пределы западной Сицилии. Карфагенская военная интервенция стартовала в пунийской Сицилии позднее, предположительно не ранее третьей четверти VI в. до н. э., когда Карфаген в результате окончательной изоляции от Финикии начал строить собственную империю. Торговое и морское единство между востоком и западом в архаическом Средиземноморье было выдающимся достижением финикийцев, сохранявшимся до тех пор, пока их флотилии и торговые пути могли связывать Сирию, Палестину, Египет и Кипр с Марокко и Испанией. Это единство, впрочем, быстро, в пределах одного века, развалилось вследствие греческого проникновения на запад, но в особенности — из-за образования державы Ахеменидов на востоке.

Впрочем, сферы влияния никогда не были герметично изолированы. Некоторые греческие торговые стоянки и колонии на западном Средиземноморье продолжали процветать как в окружении иберов и пунийцев в Испанском Леванте, например, Роде, Эмпорий (Ампурьяс) и Гемероско- пейон, так и в окружении этрусков в центральной Италии, от Грависков до Адрии; и даже на Корсике греческое поселение существовало, по всей видимости, еще долгое время после битвы при Алалии. В дополнение к этому отметим, что весь период этрусско-карфагенского владычества греческие порты и поселения при них держались уверенно — от Массалии и ее дочерних колоний до баз книдских пиратов на Липарском архипелаге, а греческие города образовывали непрерывную цепь от Кампании и Апулии до западной Сицилии.

Усилия, связанные со стремлением создать собственную державу, ввергли Карфаген в эпоху внешних и внутренних войн. Во всяком случае, именно такой вывод можно сделать из сбивчивого рассказа Юстина (ХУШ.7) о карфагенском полководце Малхе, который сначала вел «долгие войны» в Сицилии, затем переправился на Сардинию, где потерпел поражение от местных племен, после чего с остатками своего войска был изгнан из собственной страны, но тут же вернулся и после осады овладел Карфагеном[1694]. Это поздний и ненадежный источник, а пересказываемые им подробности не вызывают доверия, но сам характер событий можно принять и даже рассматривать как типичное проявление социальных и политических кризисов в античном городе-государстве, находящемся в процессе превращения в морскую державу. Что происходило на самом деле в Сицилии при Малхе — остается загадкой. Поразительное богатство Селинунта и Акра- ганта в VI в. до н. э. красноречиво опровергает предположение о том, что Малховы «долгие войны» в Сицилии велись против греков. По этой причине весьма убедительными выглядят доводы о том, что настоящими врагами Малха могли быть пунийцы из Мотии и из других мест, которые сопротивлялись попыткам своей метрополии установить над ними контроль[1695].

С Карфагенской державой уже приходилось считаться, когда на сицилийской земле произошло второе столкновение между пунийцами и греками[1696]. Новый вызов пришел извне, и опять он был связан с отрядом дорийских авантюристов. Их вожаком был Дорией, чей старший брат Клео- мен примерно в 520 г. до н. э. воцарился в Спарте. В рассказе у Геродота (V. 42—48) Дорией предстает как шаблонный персонаж, типичный молодой представитель знатного рода, который, почувствовав себя ущемленным, отправился искать счастья вне дома во главе отряда других недовольных своим положением лиц. У него не было ни ясных планов, ни определенной цели. Около 514 г. до н. э. он вместе со своими людьми взял курс на Африку и обосновался в оазисе недалеко от устья Кинипа (Вад- Каам) на берегу залива Сирт, в сказочно богатой области приблизительно в девятнадцати километрах к юго-западу от Лепты, финикийской колонии. Это была безнадежная затея: крошечная группа греческих авантюристов, обрабатывая кусок ничейной земли, вряд ли имела хоть какой- то шанс уцелеть в слабо населенной области между персидской сатрапией Киренаикой и Карфагенской державой в Африке. И действительно, через два года поселенцы были вынуждены покинуть это место под двойным давлением со стороны местных ливийцев и карфагенян Тогда Дорией вернулся в Грецию с целью получить оракул. Один беотийский прорицатель посоветовал ему «основать Гераклею в Сицилии», поскольку «вся страна Эрикса принадлежит Гераклидам», вслед за этим дельфийский бог, очевидно, присовокупил собственное благословение. Мы не можем знать, кто стоял за этим поэтапным пророчеством, хотя и понятно, что его организаторов следует искать где-то в материковой Греции — но, по всей вероятности, не в Спарте. В наших источниках нет никаких намеков на то, что Дорией получал приглашения от каких-нибудь сицилийских городов[1697] — ни от расположенных рядом с пунийской зоной «оплотов эллинизма», ни от удаленных от этой зоны, — как нет никаких указаний на какую-либо поддержку со стороны кого-нибудь из сицилийских греков.

В 480-х годах до н. э. в Сиракузах оживились воспоминания о гибели Дориея, которую в своей пропаганде стал использовать Гелон: материковые греки, якобы, призывали его отомстить сегестийцам за эту смерть. Эта риторическая уловка ни на кого не возымела действия, даже на брата самого Дориея — Леонида, будущего героя Фермопил. В рассказе Геродота об истории Дориея ничего не говорится о карфагенянах, упоминаются только финикийцы. В спартанской версии предания, на которую ссылается Павсаний (Ш. 16.4—5), появляются одни лишь сегестийцы. Карфагеняне были притянуты сюда много позднее. Именно у Диодора, предположительно следовавшего за Тимеем, мы читаем о карфагенянах, которые, глядя с ревностью на новый город близ Эрикса и «боясь, как бы он не стал сильнее Карфагена и не лишил финикийцев их гегемонии», выступили против него большим войском и разрушили до основания (IV.23). Всё это выглядит чересчур риторически и «идеологически» и не могло быть написано ранее IV в. до н. э., то есть ранее той эпохи, когда греки озаботились возвращением утраченных территорий. В реальности же людьми, которые действительно были настроены враждебно к высадившимся на западном берегу Сицилии незваным гостям из Греции, скорее всего, являлись сегестийцы — земледельческий народ, всегда находившийся настороже по отношению к соседям. Пунийцы были вовлечены в эти события лишь опосредованно, как союзники элимов. Итак, можно сказать, что вся история, связанная с именем Дориея, подобно случаю с Пентатлом, являлась, по всей видимости, сугубо локальным инцидентом, не выходившим за пределы западной Сицилии, так что в данном случае великие державы пока еще не «ловили рыбку в этой мутной воде».