Тема семинарского занятия №15: Аграрное движение в Римской республике во второй половине 2 в. до н.э., римская армия и реформы братьев Гракхов.

План:

Причины реформ в оценке античных авторов.

Аграрная реформа Тиберия Гракха. Борьба противников и

сторонников реформы.

Реформы Гая Гракха и их социально-политическая направленность.

Причины поражения аграрного движения и его значение.

Аграрный закон 111 года до н.э.

История Древнего Мира. Кн.3. Упадок древних обществ. М., 1989. Лекция 2: Егоров А.Б. Римская республика с середины II века до 31 г. до н.э. История Древнего Рима./Под ред. В.И.Кузищина. М., 2000. Гл. 10 (разделы 3,5,6).

Хрестоматия по истории Древнего Рима./Под ред. В.И.Кузищина. М., 1987. - С. 85-112.

Дополнительная литература: Кузищин В.И. Генезис рабовладельческих латифундий в Италии (II в. до н.э.

I в. н.э.). М.: Издат. МГУ, 1976. (Из главы II, особенно параграф 1). Утченко С.Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965.

Логические задания:

Докажите тезис, что именно условия политической борьбы превратили Тиберия из мирного реформатора в радикального политика, готового на революционные шаги.

Сравните методы борьбы применявшиеся сторонниками и противниками Гракхов.

Доклады:

. Армия римской республики во 2 в. до н. э.

. Реформы Гая Мария.

Методические указания. На семинаре надо раскрыть предпосылки и последствия аграрного движения в Риме под предводительством братьев Гракхов. Важнейшей из таких предпосылок было складывание крупных латифундий, основанных на

рабском труде. Их возникновение и конфликт с мелким землевладением были следствием наличия в распределении земли, которой распоряжалась римская гражданская община сразу двух принципов распределения: уравнительного и принципа нак называемой «трудовой собственности». Согласно второму, богатые люди могли захватывать пустующие земли, если располагали возможностью их обработать, имели для этого средства. Так и возникали латифундии, с другой стороны, мелкие землевладельцы, не выдерживая конкуренции богачей, часто разорялись, пополняя ряды городского плебса.

Наиболее дальновидная часть нобилитета видела опасность такого упадка римского гражданства, вследствие разорения, поскольку оно вело и к ослаблению армии. Впрочем, некоторые (кружок Сципиона Эмилиана) побаивались проведения реформ, хотя и видели их необходимость. Сенат же откровенно сопротивлялся реформам.

Подготавливая ответ на второй вопрос, следует проанализировать, как состав лагерей сторонников и противников реформы, так и программу Тиберия Гракха (закон Тиберия предусматривал изъятие излишков сверх 1000 югеров, причём только из состава ager publicus, часто-владельческую землю он не затрагивал). Только по мере ожесточения борьбы реформатор Тиберий переходит к революционным методам борьбы - отстранение от власти его коллеги Октавия. Эта готовность выйти за пределы конституционных методов свидетельствует о жесткости столкновения и о непримиримости противоречий.

Студентам следует обратить внимание на решительный и более широкий план действий Гая Гракха. Гай попытался привлечь на свою сторону городской плебс и всадников, изолировав верхушку нобилитета. Плебс привлекли продажей дешёвого хлеба, а всадников - передачей им суда по

вопросам о злоупотреблениях наместников. Всадники, подобно сенаторам были крупными землевладельцами, но дополнительный источник доходов для себя видели в откупах и судах.

Гаю Гракху, действительно, удалось противопоставить всадников Сенату, но превратить всадников в свою надёжную опору не удалось. Когда Гай, в поисках новой социальной опоры для своей группы, попытался наделить гражданскими правами италиков, то и всадники и эгоистически мыслящий плебс по этому вопросу выступили против него. Разнородность социальных сил, на которые пытался опереться Гай, была одной из причин поражения движения и гибели самого реформатора.

Оценивая итоги и последствия борьбы за аграрную реформу, следует обратить внимание на то, что, хотя деятельность комиссии по наделению участками земли и прекратилась, отменить аграрный закон сенаторы не решились.

Новый аграрный закон 111 г. до н.э. (закон Спурия-Тория) сделал полученные в результате реформ гражданами 30-югерные участки частной собственностью, наряду с оккупированными ранее участками размером до 500 югеров. Этот закон создал условия для дальнейшего роста крупного землевладения.

Подборка документов по этой теме позаимствована из «Хрестоматии по истории Древнего Мира»./Под ред. В.Г.Боруховича. Изд. Саратовского университета. 1973. Добавлены фрагмент из работы Веллея Патеркула и фрагменты из биографии Гая Гракха Плутарха.

Тексты источников: Аппиан. Гражданские войны, I, 7—20 Текст приводится в отрывках по изданию: Аппиан, Гражданские войны, перевод под, ред. С. А. Жебелева и О. О. Крюгера, Соцэкгиз, Л., 1936 (римские цифры обозначают книгу, арабские — главу сочинения Аппиана). Живший в середине II в. н. э. римский историк Аппиан был по происхождению греком, но получил гражданские права и занимал видные посты в римском бюрократическом аппарате. Свое сочинение он написал на греческом языке. Оно называлось «Римская история», и он писал ее, по его собственным словам, поражаясь величию описываемых им событий. Материал его сочинения был расположен не по хронологическому, а по территориальному принципу — мы находим в нем историю отдельных римских провинций, начиная с того момента, как Рим начал их завоевание. Из 24 книг груда Аппиана до нас дошло не всё. Наиболее важной частью из дошедших до нас книг являются 13—17 книги, излагающие историю гражданских войн в Риме, начиная с движения Гракхов.

К гражданским войнам в Риме Аппиан относится отрицательно, считая, что они ослабляли Римское государство и привели к гибели Республики.

7.

большую часть не разделенной на участки земли, с течением времени пришли к уверенности, что никто ее никогда у них не отнимет. Расположенные поблизости от принадлежащих им участков небольшие участки бедняков богатые отчасти скупали с их согласия, отчасти отнимали силой. Таким образом, богатые стали возделывать обширные пространства земли на равнинах вместо участков, входивших в состав их поместий. При этом богатые пользовались покупными рабами как рабочей силой в качестве земледельцев и пастухов с тем, чтобы не отвлекать земледельческими работами свободнорожденных от несения военной службы. К тому же обладание рабами приносило богатым большую выгоду: у свободных от военной службы рабов беспрепятственно увеличивалось потомство. Все это приводило к чрезмерному обогащению богатых, а вместе с тем увеличению в стране числа рабов. Напротив, число италийцев уменьшалось, они теряли энергию, так как их угнетали бедность, налоги, военная служба. Если даже они и бывали свободны от нее, все же они продолжали оставаться бездеятельными: ведь землею владели богатые, для земледельческих же работ они пользовались рабами, а не свободнорожденными.

доносить о нарушении изданного постановления. Они принесли присягу, что будут верно соблюдать постановление, ставшее законом, определили наказание за его нарушение, имея в виду остальную землю распродать между бедняками небольшими участками. Но на деле оказалось, что они вовсе не заботились о соблюдении ни закона, ни клятвы. А те из них, которые, казалось, заботились, распределили, для отвода глаз, землю между своими домочадцами; большинство же относилось к соблюдению закона пренебрежительно.

9. Так продолжалось дело до тех пор, пока Тиберий Семпроний Гракх, человек знатного происхождения, очень честолюбивый, превосходный оратор, благодаря всем этим качествам очень хорошо всем известный, став народным трибуном, произнес пышную речь. Он говорил об италийском племени, о его чрезвычайной доблести, о его родственных отношениях к римлянам, о том, как это племя мало-помалу очутилось в бедственном положении, уменьшилось количественно и теперь не имеет никакой надежды поправить свое положение. С негодованием говорил Гракх о массе рабов, непригодных для военной службы, всегда неверной, по отношению к своим соседям. Он напомнил о том, как незадолго до того в Сицилии господа пострадали от рабов, сильно увеличившихся в своем числе из-за нужды в рабских руках для земледельческих работ; как трудно и долго римлянам пришлось бороться с этими рабами; как затянулась эта борьба и сколько разнообразных и опасных перипетий она имела.

После своей речи Тиберий возобновил действие закона, в силу которого никто не должен был иметь более 500 югеров общественной земли.

участков у владельцев прошла теперь мимо них. Гракх предусмотрительно запретил продавать землю. Часть богатых объединялась, выражала свои сетования, указывала бедным на сделанные прежними владельцами в давние еще времена насаждения, на возведенные ими постройки. Некоторые из них говорили: мы заплатили за наши участки господам; неужели мы должны лишаться вместе с этой землей и уплаченных денег? Другие указывали: на этой земле могилы наших отцов; поэтому имеющиеся у нас наделы являются наследственными. Третьи указывали на то, что на приобретение своих участков они израсходовали женино приданое, что свои земли они дали в приданое своим дочерям. Заимодавцы ссылались на долговые обязательства, связанные с землей; некоторые указывали, что земля их принадлежит кредиторам по долговым обязательствам. В общем стоял стон и негодование. С своей стороны бедные жаловались на то, что из людей, обладавших достатком, они обратились в крайних бедняков; что вследствие этого жены их бесплодны, что они не могут кормить своих детей, что их положение стало невыносимым. Они перечисляли все походы, совершенные ими за обладание своими участками, и негодовали, что они должны будут лишиться участия в общественном достоянии. Вместе с тем бедные поносили тех, кто вместо них, свободнорожденных граждан-воинов, брал на работу рабов, людей, не заслуживающих доверия, всегда враждебно настроенных и вследствие этого непригодных для несения военной службы. В то время как и богатые, и бедные плакались и упрекали друг друга, появилась еще другая толпа народа, проживавшего в колониях или муниципиях или как-либо иначе имевшая свою долю в общественной земле. Теперь они тоже были в страхе за свои участки и присоединялись кто к богатым, кто к бедным. И у тех, и у других, опиравшихся на свое многолюдство, настроение стало накаленным. В пламенных, не знающих границ волнениях все ожидали исхода голосования законопроекта Тиберия. Одни не соглашались ни в коем случае допустить его утверждение другие стояли за его утверждение во что бы то ни стало. Между богатыми, не допускавшими утверждения законопроекта и

бедными, добивавшимися его, неизбежно возникали распри. К назначенному для обсуждения законопроекта дню и богатые, и бедные приготовили свои силы.

11. Цель Гракха заключалась не в том, чтобы создать благополучие бедных, но в том, чтобы в лице их получить для государства боеспособную силу. Воодушевленный главным образом тою большою и существенною пользою, которую достижение его цели могло принести Италии, Гракх не думал о трудности своего предприятия. Перед предстоящим голосованием он произнес длинную, содержащую много заманчивого речь. В ней он поставил, между прочим, вопрос: разве было бы справедливо общественное достояние разделить между всеми? Разве гражданин такой же человек, что и раб? Разве воин не более полезен, чем человек несражающийся? Разве участник в общественном достоянии не будет радеть более об интересах государства? Оставив дальнейшие сравнения, как приносящие мало славы делу, Гракх перешел затем к тем надеждам, которые питает отечество, к страхам, которые его волнуют. Римляне, говорил он, завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную часгь; в настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они осгальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей, или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вследствие их слабости и зависти. Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожидают римлян а первом случае, какие опасности и ужасы предстоят им во втором, Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль скоро это является необходимым, эту землю, ради будущих надежд, тем, кто воспитывает государству детей; не терять из виду большого, споря о малом. К тому же они получили уже достаточное вознаграждение за понесенные ими труды по обработке земли; каждый из них получает в вечное владение, законом подтвержденное, бесплатно 500 югеров отличной земли, а дети их, у кого они есть, каждый половину этого количества Своею длинною, такого содержания речью Гракх вызвал возбуждение неимущих и всех прочих, кто

руководствовался бы скорее доводами разума, нежели жаждою приобретения, а затем приказал секретарю огласить свой законопроект.

12. Другого народного трибуна, Марка Октавия, крупные землевладельцы настроили на то, чтобы воспрепятствовать проведению законопроекта Тиберия. Так как у римлян тот трибун, который налагал на что-либо veto , обладал в данном случае большими полномочиями, то Октавий и запретил секретарю огласить законопроект. Гракх ограничился на этот раз упреками по адресу Октавия и перенес голосование на следующее народное собрание; при этом он поставил около себя значительный отряд стражи на тот случай, чтобы, если Октавий будет опять выступать против голосования, принудить его силой согласиться допустить его. Тиберий, угрожая секретарю, приказал ему огласить законопроект народу. Секретарь приступил к чтению, но вследствие veto со стороны Октавия замолчал. Между трибунами началась перебранка. Народ сильно шумел. Тогда оптиматы предложили трибунам передать на рассмотрение сената пункты их разногласия. Гракх ухватился за это предложение. Рассчитывая, что его законопроект встретит одобрение со стороны всех благомыслящих людей, он устремился к курии . Там, в небольшом кругу, богачи стали издеваться над ним. Тогда Гракх снова побежал на форум , где и заявил, что в следующее народное собрание он предложит на голосование и свой законопроект, и вопрос о полномочиях Октавия: должен ли трибун, действующий не в интересах народа, продолжать оставаться в своей должности. Так Тиберий и поступил. Когда Октавий снова смело ополчился на него, Гракх сначала поставил на голосование вопрос о нем. Когда первая триба высказалась за отрешение Октавия от должности, Гракх, обратившись к нему, стал упрашивать переменить свое мнение о законопроекте. Так как Октавий отказался, Тиберий собрал голоса остальных триб. Их было тогда 35.

Семнадцать первых триб высказались с гневом против Октавия, и восемнадцатая триба должна была решить все дело. Гракх снова, на виду у всего народа, стал горячо умолять Октавия, попавшего в критическое положение, не мешать делу, столь священному, столь полезному для всей Италии, не уничтожать столь великого рвения народа, для которого он, Октавий, по званию трибуна, если бы желал, то должен был бы сделать еще кое-какие уступки; для Октавия же в случае осуждения его будет далеко не безразлично лишиться своей должности. С этими словами Гракх, призвав богов в свидетели, что он против воли подвергает своего товарища бесчестию, ожидающему его, коль скоро он не мог убедить его, продолжал голосование. И Октавий, тотчас же после того как голосование оказалось против него, стал частным человеком и незаметно скрылся. Вместо него трибуном был избран Квинт Муммий.

Итак, аграрный закон был утвержден. Для раздела земли были избраны: Гракх, автор законопроекта, одноименный брат его и тесть автора законопроекта, Аппий Клавдий. Народ все еще сильно опасался, что закон не будет приведен в исполнение, если Гракх со всей своей фамилией не положит начало осуществлению закона. А он, гордясь проведенным законом, был сопровождаем до дома народом, смотревшим на него как на устроителя не одного какого-либо города, не одного племени, но всех народов Италии. После этого одержавшие верх а собрании разошлись по своим землям, откуда они пришли для приведения закона; потерпевшие же поражение продолжали питать недовольство и говорить: не обрадуется Гракх, когда он сам станет частным человеком, Гракх, надругавшийся над священною и неприкосновенною должностью народного трибуна, Гракх, давший такой толчок к распрям в Италии.

Между тем наступило уже лето, когда должны были происходить выборы народных трибунов на предстоящий год. По мере приближения выборов становилось совершенно ясно, что богатые приложили все усилия к тому, чтобы провести в народные трибуны лиц, наиболее враждебно

настроенных к Гракху. Он же, предвидя угрожавшую ему опасность и боясь, что не попадет в трибуны на следующий год, стал созывать на предстоящее голосование поселян. Последние были заняты, так как время было летнее. Гракх, будучи стеснен коротким сроком, назначенным для производства выборов, обратился к плебеям, проживавшим в городе и, по частям обходя их, просил избрать его трибуном на предстоящий год, указывая, что из-за защиты их интересов ему грозит опасность. При голосовании две первые трибы подали голоса за Гракха. Тогда оптиматы стали указывать на то, что двоекратное, без перерыва, исправление должности одним и тем же лицом противозаконно. Так как трибун Рубрий, получивший по жребию председательство в избирательном народном собрании, колебался, как ему поступить, то Муммий, избранный трибуном на место Октавия, приказал Рубрию передать председательство в собрании ему, Муммию. Тот согласился, но остальные трибуны требовали, чтобы жребий был брошен снова, кому председательствовать: коль скоро Рубрий, избранный по жребию в председатели, отпадает, жеребьевка должна быть произведена вновь между всеми трибунами. По поводу всего этого произошли также большие споры. Гракх, боясь не получить большинства голосов в свою пользу, перенёс голосование на следующий день. Отчаявшись во всем деле, он хотя и продолжал ещё оставаться в должности, надел траурную одежду, ходил остальную часть дня по форуму со своим сыном, останавливался с ним около отдельных лиц, поручал его их попечению, так как самому ему суждено очень скоро погибнуть от своих недругов.

15. Тогда бедные начали очень горевать. С одной стороны, они думали о самих себе: не придется им впредь пользоваться одинаковыми правами с прочими гражданами, но предстоит им насильственно быть в рабстве у богатых. С другой стороны, думали они и о Гракхе, который боится теперь за себя и который столько вытерпел из-за них. Вечером бедные пошли провожать с плачем Гракха до его дома, убеждали его смело встретить грядущий день. Гракх ободрился, собрал еще ночью своих приверженцев,

дал им пароль на случай, если дело дойдёт до драки, и захватил храм на Капитолии , где должно было происходить голосование, а также центр того места, где собиралось народное собрание. Выведенный из себя трибунами, не позволявшими ставить на голосование его кандидатуру, Гракх дал условленный пароль. Внезапно поднялся крик среди его приверженцев, и с этого момента пошла рукопашная. Часть приверженцев Гракха охраняла его как своего рода телохранители, другие, подпоясав свои тоги, вырвали из рук прислужников жезлы и палки, разломали их на части и стали выгонять богатых из собрания. Поднялось такое смятение, нанесено было столько ран, что даже трибуны в страхе оставили свои места, а жрецы заперли храмы. В свою очередь многие бросились в беспорядке искать спасения в бегстве, причем стали распространяться недостоверные слухи, будто Гракх отрешил от должности всех остальных трибунов; такое предположение создалось на основании того, что трибунов не было видно или что сам Гракх назначил себя, без голосования, трибуном на ближайший год. 16. В это время сенат собрался в храме богини Верности. Меня удивляет следующее обстоятельство: столько раз в подобных же опасных случаях сенат спасал положение дела представлением одному лицу диктаторских полномочий, тогда же никому и в голову не пришло назначить диктатора; большинство ни тогда, ни позже даже не вспомнило об этом испытанном средстве, оказавшемся очень полезным в прежние времена. Сенат с принятым им решением отправился на Капитолий. Шествие возглавлял Корнелий Сципион Назика, верховный понтифик . Он громко кричал: «Кто хочет спасти отечество, пусть следует за мной». При этом Назика накинул на свою голову край тоги, для того ли, чтобы этою приметою привлечь большинство следовать за ним или чтобы видели, что этим самым он как бы надел на себя шлем в знак предстоящей войны, или, наконец, чтобы скрыть от богов то, что он собирался сделать. Вступив в храм, Назика наткнулся на приверженцев Гракха; последние уступили ему дорогу из уважения к лицу, занимавшему

такой видный пост, а также и потому, что они заметили сенаторов, следующих за Назикой. Последние стали вырывать из рук приверженцев Гракха куска дерева, скамейки и другие предметы, которыми они запаслись, собираясь итти в народное собрание, били ими приверженцев Гракха, преследовали их и сталкивали с обрывов Капитолия вниз. Во время этого смятения погибли многие из приверженцев Гракха. Сам он, оттесненный к храму, был убит около дверей его, у статуй царей. Трупы всех погибших были брошены ночью в Тибр.

Так убит был на Капитолии, состоя еще в звании трибуна, Гракх, сын Гракха, бывшего два раза консулом, и Корнелии, дочери Сципиона, лишившего карфагенян их военного превосходства. Гракха погубил составленный им превосходный план, потому что Гракх для осуществления его прибег к насильственным мерам. Гнусное дело, случившееся в первый раз в народном собрании, потом неоднократно повторялось от времени до времени и применялось к другим подобным Гракху лицам. А из-за убийства Гракха Рим поделился надвое: одна часть печалилась, другая радовалась. Одни сожалели о себе, сожалели о Гракхе, сожалели о том положении, в каком находилось государство, где не было больше законного правления, но где господствовали кулачное право и насилие. Зато другие полагали, что они достигли исполнения всех своих желаний. Все эти события происходили в то время, когда Аристоник вел в Малой Азии борьбу с римлянами из-за власти.

После убийства Гракха и смерти Аппия Клавдия для раздела земли в противовес младшему Гракху были поставлены Фульвий Флакк и Папирий Карбон. Так как крупные собственники не торопились записывать за себя приходившиеся на их долю участки, то триумвиры для раздела земли стали привлекать их к судебной ответственности. В скором времени началось много сложных судебных процессов. Дело в том, что все другие, соседившие с наделом земли, в том случае, если они были проданы и поделены между совладельцами, должны были подвергнуться обследованию, чтобы соблюсти

установленную меру надела, а именно — нужно было установить, как земля была продана и как она была поделена. Между тем далеко не у всех сохранились заключенные при продаже и покупке договорные документы, касающиеся раздела на участки. То же, что и можно было отыскать, возбуждало сомнения. При новом обмере земли одни должны были переселяться с участков, засаженных садовыми культурами, покрытых строениями, на участки, лишенные растительности; другие — из участков обработанных на необработанные, либо на болота, на глинистую почву. Так как владельцы жили на участках, полученных в результате завоевания, то они и не могли точно указать свой первоначальный участок. Равным образом и государственное объявление — всякий желающий может обрабатывать не подвергшуюся разделу землю — побуждало многих обрабатывавших соседние участки придавать участкам одинаковый вид. К тому же и время изменило вид участков. Таким образом, несправедливые действия богатых, хотя они были и значительны, с трудом могли быть доказаны. В результате сдвинулись со своих участков все те, кто из прежних своих владений был снят и переселен в чужие.

19. Италийцы, не желая примириться со всем этим, равно как и с нажимом, который делали на них судьи, просили защитить их от чинимых им несправедливостей Корнелия Сципиона, разрушившего Карфаген. Сципион, которому в свое время оказали большую помощь италийцы во время его военных походов, не решился оставить без внимания их просьбы. Выступив в сенате, Сципион не стал порицать закон Гракха, очевидно, не желая раздражать народ, но, убедившись в трудности проведения закона в жизнь, он просил поручить разбирать спорные вопросы не тем, кто производил раздел земли, так как тяжущиеся относились к ним с подозрением, но передать это дело другим лицам. Своими доводами, казавшимися справедливыми, он вполне убедил сенат. Право судебного разбирательства было предоставлено тогдашнему консулу Тудитану. Занявшись этим делом и увидев всю его трудность, Тудитан отправился в поход в Иллирию и свой

отъезд выставил как предлог избавиться от судебных разбирательств. Производившие раздел земли бездействовали, так как никто не обращался к ним за разрешением спорных вопросов. Все это послужило источником ненависти и негодования народа против Сципиона, которого народ ревниво любил, много боролся за него против оптиматов, вопреки закону два раза выбирал его консулом. Теперь народ увидел, что Сципион противодействует народу в угоду италийцам. Враги Сципиона, заметив это, стали вопить: Сципион решил совершенно аннулировать закон Гракха и собирается затем устроить вооруженную бойню. 20. Народ, слыша все это, пришел в ужас. Между тем Сципион, вечером положивший около себя письменную дощечку, на которой ночью он собирался набросать речь, предназначенную им для произнесения в народном собрании, найден был мертвым без следов нанесения ран.

Плутарх. Тиберий Гракх, VIII—XXI

Текст приводится в отрывках по изданию:

Плутарх. Сравнительные жизнеописания, т. III, изд. подготовил С. П. Маркиш, М., 1964 (цифры обозначают главы-биографии).

Наряду с «Гражданскими войнами» Аппиана, биография Т. Гракха, написанная Плутархом, является цепным источником по аграрному движению в Риме.

Биография Т. Гракха, как и большинство биографий Плутарха, носит апологетический характер. На реформу же, проводимую Т. Гракхом, у Плутарха нет единой точки зрения, и он приводит оценки ее различными политическими группировками, как сторонниками, так и противниками гракханского движения. Кроме того, Плутарх — биограф, моралист. Его интересовали главным образом черты характера героя. Однако у Плутарха мы находим богатый фактический материал, не встречающийся у других античных авторов, дающий возможность раскрыть многие стороны социально- экономической и политической жизни древнего Рима.

VIII. Земли, отторгнутые в войнах у соседей, римляне частью продавали, а частью, обратив в общественное достояние, делили между нуждающимися и неимущими гражданами, которые платили за это казне умеренные подати. Но богачи стали предлагать казне большую подать и таким образом вытеснили бедняков, и тогда был издан закон, запрещающий

владеть более, чем пятьюстами югеров. Сперва этот указ обуздал алчность и помог бедным остаться на земле, отданной им в наем, так как каждый продолжал возделывать тот участок, который держал с самого начала. Но затем богачи исхитрились прибирать к рукам соседние участки через подставных лиц, а под конец уже открыто завладели почти всею землей, так что согнанные с насиженных мест бедняки и в войско шли без всякой охоты и к воспитанию детей проявляли полное равнодушие, и вскорости вся Италия ощутила нехватку в свободном населении, зато все росло число рабских темниц: они были полны варваров, которые обрабатывали землю, отобранную богачами у своих сограждан.

Делу пытался помочь еще Гай Лелий, друг Сципиона, но натолкнувшись на жестокое сопротивление могущественных граждан и боясь беспорядков, оставил свое намерение, за что и получил прозвище Мудрого или Рассудительного... Избранный в народные трибуны, Тиберий немедленно взялся за ту же задачу, как утверждает большинство писателей, по совету и внушению оратора Диофана и философа Блоссия. Первый был митиленским изгнанником, а второй — уроженцем самой Италии, выходцем из Кум; в Риме он близко сошелся с Антипатром Тарсским, и тот даже посвящал ему свои философские сочинения. Некоторые возлагают долю вины и на Корнелию, которая часто корила сыновей тем, что римляне все еще зовут ее тещей Сципиона, а не матерью Гракхов. Третьим невольным виновником всего называют некоего Спурия Постумия, сверстника Тиберия и его соперника в славе первого судебного оратора: возвратившись из похода и увидев, что Спурий намного опередил его славою и силой и служит предметом всеобщего восхищения, Тиберий, сколько можно судить, загорелся желанием, в свою очередь, оставить его позади, сделав смелый и даже опасный, но многое сулящий ход. А брат его Гай в одной из книг пишет, что Тиберий, держа путь в Нуманцию , проезжал через Этрурию и видел запустение земли, видел, что и пахари и пастухи — сплошь варвары,

рабы из чужих краев, и тогда впервые ему пришел на ум замысел, ставший впоследствии для обоих братьев источником неисчислимых бед. Впрочем, всего больше разжег его решимость и честолюбие сам народ, исписывая колонны портиков, памятники и стены домов призывами к Тиберию вернуть общественную землю беднякам.

IX. Тем не менее он составил свой закон не один, но обратился за советом к самым достойным и видным из граждан. Среди них были верховный жрец Красс, законовед Муций Сцевола, занимавший в ту пору должность консула, и тесть Тиберия Аппий Клавдий. И, мне кажется, никогда против такой страшной несправедливости и такой алчности не предлагали закона снисходительнее и мягче! Тем, кто заслуживал суровой кары за самоволие, кто бы должен был уплатить штраф и немедленно рассчитаться с землею, которою пользовался в нарушение законов,— этим людям предлагалось, получив возмещение, уйти с полей, приобретенных вопреки справедливости, и уступить их гражданам, нуждающимся в помощи и поддержке.

При всей мягкости и сдержанности этой меры народ, готовый забыть о прошлом, радовался, что впредь беззакониям настанет конец, но богатым и имущим своекорыстие внушало ненависть к самому закону, а гнев и упорство — к законодателю, и они принялись убеждать народ отвергнуть предложение Тиберия, твердя, будто передел земли — только средство, настоящая же цель Гракха — смута в государстве и полный переворот существующих порядков. Но они ничего не достигли, ибо Тиберий отстаивал это прекрасное и справедливое начинание с красноречием, способным возвысить даже предметы, далеко не столь благородные, и был грозен, был неодолим, когда, взойдя на ораторское возвышение, окруженное народом, говорил о страданиях бедняков примерно так: дикие звери, населяющие Италию, имеют норы, у каждого есть свое место и свое пристанище, а у тех, кто сражается и умирает за Италию, нет ничего, кроме воздуха и света, бездомными скитальцами бродят они по стране вместе с женами и детьми, а

полководцы лгут, когда перед битвой призывают воинов защищать от врага родные могилы и святыни, ибо ни у кого из такого множества римлян не осталось отчего алтаря, никто не покажет, где могильный холм его предков, нет! — и воюют и умирают они за чужую роскошь и богатство, эти «владыки вселенной», как их называют, которые ни единого комка земли не могут назвать своим!

X. На такие речи, подсказанные величием духа и подлинной страстью и обращенные к народу, который приходил в неистовое возбуждение, никто из противников возражать не решался. Итак, откинув мысль о спорах, они обращаются к Марку Октавию, одному из народных трибунов, молодому человеку степенного скромного нрава. Он был близким товарищем Тиберия и, стыдясь предать друга, сначала отклонял все предложения, которые ему делались, но, в конце концов, сломленный неотступными просьбами многих влиятельных граждан, как бы вопреки собственной воле выступил против Тиберия и его закона.

Среди народных трибунов сила на стороне того, кто налагает запрет, и если даже все остальные согласны друг с другом, они ничего не достигнут, пока есть хоть бы один, противящийся их суждению. Возмущенный поступком Октавия, Тиберий взял назад свой первый, более кроткий законопроект и внес новый, более приятный для народа и более суровый к нарушителям права, которым на сей раз вменялось в обязанность освободить все земли, какие когда-либо были приобретены в обход прежде изданных законов. Чуть не ежедневно у Тиберия бывали схватки с Октавием на ораторском возвышении, но, хотя спорили они с величайшей горячностью и упорством, ни один из них, как сообщают, не сказал о другом ничего оскорбительного, ни один не поддался гневу, не проронил неподобающего или непристойного слова. Как видно, не только на вакхических празднествах, но и в пламенных пререканиях добрые задатки и разумное воспитание удерживают дух от безобразных крайностей. Зная, что действию закона подпадает и сам Октавий, у которого было много общественной земли,

Тиберий просил его отказаться от борьбы, соглашаясь возместить ему потери за счет собственного состояния, кстати сказать — отнюдь не блестящего. Но Октавий был непреклонен, и тогда Тиберий особым указом объявил полномочия всех должностных лиц, кроме трибунов, прекращенными до тех пор, пока законопроект не пройдет голосования. Он опечатал собственною печатью храм Сатурна, чтобы квесторы не могли ничего принести или вынести из казначейства, и через глашатаев пригрозил штрафом преторам, которые окажут неповиновение, так что все в испуге прервали исполнение своих обычных дел и обязанностей. Тут владельцы земель переменили одежды и стали появляться на форуме с видом жалким и подавленным, но втайне злоумышляли против Тиберия и уже приготовляли убийц для покушения, так что и он, ни от кого не таясь, опоясался разбойничьим кинжалом, который называют «долоном».

XI. Когда настал назначенный день и Тиберий был готов призвать народ к голосованию, обнаружилось, что урны похищены богачами. Поднялся страшный беспорядок. Приверженцы Тиберия были достаточно многочисленны, чтобы применить насилие, и уже собирались вместе, но Манлий и Фульвий, оба бывшие консулы, бросились к Тиберию и, касаясь его рук, со слезами па глазах, молили остановиться. Тиберий, и сам видя надвигающуюся беду и питая уважение к обоим этим мужам, спросил их, как они советуют ему поступить, но они отвечали, что не могут положиться на себя одних в таком деле и уговорили Тиберия предоставить все на усмотрение сената. Когда же и сенат, собравшись, ничего не решил по вине богачей, которые имели в нем большую силу, Тиберий обратился к средству и незаконному, и недостойному — не находя никакой иной возможности провести голосование, он лишил Октавия власти. Но прежде, на глазах у всех, он говорил с Октавием в самом ласковом и дружеском тоне и, касаясь его рук, умолял уступить пароду, который не требует ничего, кроме справедливости, и за великие труды и опасности получит лишь самое скромное вознаграждение. Но Октавий снова отвечал отказом, и Тиберий

заявил, что если оба они останутся в должности, облеченные одинаковой властью, но расходясь во мнениях по важнейшим вопросам, год не закончится без войны, а, стало быть, одного из них народ должен лишить полномочий — иного пути к исцелению недуга он не видит. Он предложил Октавию, чтобы сперва голоса были поданы о нем, Тиберии, заверяя, что спустится с возвышения частным лицом, если так будет угодно согражданам. Когда же Октавий и тут не пожелал дать своего согласия, Тиберий, наконец, объявил, что сам устроит голосование о судьбе Октавия, если он не откажется от прежних намерений.

XII. На этом он и распустил собрание в тот день. А на следующий, когда народ снова заполнил площадь, Тиберий, поднявшись на возвышение, снова пытался уговаривать Октавия. Октавий был неумолим, и Тиберий предложил закон, лишающий его достоинства народного трибуна, и призвал граждан немедленно подать голоса. Когда из тридцати пяти триб проголосовали уже семнадцать и не доставало, лишь одного голоса, чтобы Октавий сделался частным лицом, Тиберий устроил перерыв и снова умолял Окгавия, обнимал и целовал его на виду у народа, заклиная и себя не подвергать бесчестию, и на него не навлекать укоров за такой суровый и мрачный образ действий. Как сообщают, Октавий не остался совершенно бесчувственен и глух к этим просьбам, но глаза его наполнились слезами, и он долго молчал. Затем, однако, он взглянул на богатых и имущих, тесною толпою стоявших в одном месте, и стыд перед ними, боязнь бесславия, которым они его покроют, перевесили, по-видимому, все сомнения — он решил мужественно вытерпеть любую беду и предложил Тиберию делать то, что он считает нужным. Таким образом, закон был одобрен, и Тиберий приказал кому-то из своих вольноотпущенников стащить Октавия с возвышения. Служителями и помощниками при нем были его же отпущенники, а потому Октавий, которого насильно тащили вниз, являл собою зрелище особенно жалостное; и все же народ сразу ринулся на него, но богатые граждане подоспели на помощь, и собственными руками

заслонили от толпы Октавия, который насилу спасся, меж тем как его верному рабу, защищавшему хозяина, вышибли оба глаза. Все случилось без ведома Тиберия — напротив, едва узнав о происходящем, он поспешил туда, где слышался шум, чтобы пресечь беспорядки.

XIII. Вслед, за тем принимается закон о земле, и народ выбирает троих для размежевания и раздела статей — самого Тиберия, его тестя, Аппия Клавдия, и брата, Гая Гракха, которого в ту пору не было в Риме: под начальством Сципиона он воевал у стен Нуманции. Оба эти дела Тиберий довел до конца мирно, без всякого сопротивления с чьей бы то ни было стороны, а потом поставил трибуном вместо Октавия не кого-нибудь из видных людей, а своего клиента, какого-то Муция, и могущественные граждане, возмущаясь всеми его поступками и страшась его растущей на глазах силы, старались унизить его в сенате, как только могли. По заведенному обычаю, он просил выдать ему за казенный счет палатку, в которой бы он жил, занимаясь разделом земли, но получил отказ, хотя другим часто давали и при меньшей надобности, а содержания ему назначили девять оболов на день . Зачинщиком всякий раз выступал Публий Назика, люто ненавидевший Тиберия; он владел обширными участками общественной земли и был в ярости от того, что теперь приходится с ними расставаться. Это ожесточило народ еще пуще. Когда скоропостижно умер кто-то из друзей Тиберия и на трупе выступили подозрительные пятна, римляне кричали повсюду, что он отравлен, сбежались к выносу, сами подняли и понесли погребальное ложе и не отходили от костра. Подозрения их, как видно, полностью оправдались, ибо труп лопнул, и хлынуло так много смрадной жидкости, что огонь потух. Принесли еще огня, но тело все не загоралось, пока костер не сложили в другом месте, и там, после долгих хлопот, пламя, наконец, поглотило отравленного. Воспользовавшись этим случаем, чтобы еще сильнее озлобить и взволновать народ, Тиберий переменил одежды, вывел на форум детей и

просил всех позаботиться о них и об их матери, ибо сам он обречен.

XIV. В это время умер Аттал Филометор , и когда пергамец Эвдем привез его завещание, в котором царь назначал своим наследником римский народ, Тиберий, в угоду толпе, немедленно внес предложение доставить царскую казну в Рим и разделить между гражданами, которые получали землю, чтобы те могли обзавестись земледельческими орудиями и начать хозяйствовать. Что же касается городов, принадлежавших Атталу, то их судьбою надлежит распоряжаться не сенату, а потому он, Тиберий, изложит свое мнение перед народом. Последнее оскорбило сенат сверх всякой меры, и Помпеи, поднявшись, заявил, что живет рядом с Тиберием, а потому знает, что пергамец Эвдем передал ему из царских сокровищ диадему и багряницу, ибо Тиберий готовится и рассчитывает стать в Риме царем. Квинт Метелл с резким укором напомнил Тиберию, что, когда его отец, в. бытность свою цензором, возвращался после обеда домой, граждане тушили у себя огни, опасаясь, как бы кто не подумал, будто они слишком много времени уделяют вину и веселым беседам, меж тем как ему по ночам освещают дорогу самые дерзкие и нищие из простолюдинов. Тит Анний, человек незначительный и небольшого ума, но считавшийся непобедимым в спорах, просил Тиберия дать определенный и недвусмысленный ответ, подверг ли он унижению своего товарища по должности — лицо, согласно законам, священное и неприкосновенное. В сенате поднялся шум, а Тиберий бросился вон из курии, стал скликать народ и распорядился привести Анния, чтобы безотлагательно выступить с обвинением, Анний, который намного уступал Тиберию и в силе слова и в доброй славе, решил укрыться под защитой своей находчивости и призвал Тиберия, прежде чем он начнет речь, ответить на один небольшой вопрос. Тиберий согласился, и когда все умолкли, Анний спросил: «Если ты вздумаешь унижать меня и бесчестить, а я обращусь за помощью к кому-нибудь из твоих товарищей по должности, и он заступится за меня, а ты разгневаешься, — неужели ты и его отрешишь от власти?»

Вопрос этот, как сообщают, поверг Тиберия в такое замешательство, что при всей непревзойденной остроте своего языка, при всей своей дерзости и решимости он не смог раскрыть рот.

XV. Итак, в тот день он распустил собрание. Позже, замечая, что из всех действий поступок с Октавием особенно сильно беспокоит не только могущественных граждан, но и народ,— великое и высокое достоинство народных трибунов, до той поры нерушимо соблюдавшееся, казалось поруганным и уничтоженным, он произнес в собрании пространную речь, приведя в ней доводы, которые вполне уместно — хотя бы вкратце — изложить здесь, чтобы дать некоторое представление об убедительности слова и глубине мысли этого человека.

Народный трибун, говорил он, лицо священное и неприкосновенное постольку, поскольку он посвятил себя народу и защищает народ. Стало быть, если он, изменив своему назначению, чинит народу обиды, умаляет его силу, не дает ему воспользоваться правом голоса, он сам лишает себя чести, не выполняя обязанностей, ради которых только и был этой честью облечен. Даже если он разрушит Капитолий и сожжет корабельные верфи, он должен остаться трибуном. Если он так поступит, он, разумеется, плохой трибун. Но если он вредит народу, он вообще не трибун. Разве это не бессмысленно, чтобы народный трибун мог отправить консула в тюрьму, а народ не мог отнять власть у трибуна, коль скоро он пользуется ею во вред тому, кто дал ему власть? Ведь консула, и трибуна одинаково выбирает народ! Царское владычество не только соединяло в себе все должности, но и особыми, неслыханно грозными обрядами посвящалось божеству. А все-таки город изгнал Тарквиния, нарушившего справедливость и законы, и за бесчинства одного человека была уничтожена древняя власть, которой Рим обязан своим возникновением. Что римляне чтут столь же свято, как дев, хранящих неугасимый огонь? Но если какая-нибудь из них провинится, ее живьем зарывают в землю, ибо, кощунственно оскорбляя богов, она уже не может притязать на неприкосновенность, которая дана ей во имя и ради богов. А

значит, несправедливо, чтобы и трибун, причиняющий народу вред, пользовался неприкосновенностью, данной ему во имя и ради народа, ибо он сам уничтожает ту силу, из которой черпает собственное могущество. Если он на законном основании получил должность, когда большая часть триб отдала ему голоса, то разве меньше оснований лишить его должности, когда все трибы голосуют против него? Нет ничего священнее и неприкосновеннее, чем дары и приношения богам. Но никто не препятствует народу употреблять их по своему усмотрению, двигать и переносить с места на место. В таком случае и звание трибуна, словно некое приношение, народ вправе переносить с одного лица на другое. И можно ли назвать эту власть неприкосновенной и совершенно неотъемлемой, если хорошо известно, что многие добровольно слагали ее или же отказывались принять? XVI. Таковы были главные оправдания, приведенные Тиберием.

Друзья Тиберия, слыша угрозы врагов и видя их сплоченность, считали, что ему следует вторично домогаться должности трибуна, сохранить ее за собой и на следующий год, и он продолжал располагать к себе народ все новыми законопроектами — предложил сократить срок службы в войске, дать гражданам право обжаловать решения судей перед народным собранием, ввести в суды, которые состояли тогда сплошь из сенаторов, равное число судей-всадников и вообще всеми средствами и способами старался ограничить могущество сената, скорее в гневе, в ожесточении, нежели ради справедливости и общественной пользы. Когда же наступил день выборов и приверженцы Тиберия убедились, что противники берут верх, ибо сошелся не весь народ, Тиберий сперва, чтобы затянуть время, стал хулить товарищей по должности, а потом распустил собрание, приказав всем явиться завтра. После этого он вышел на форум и удрученно, униженно, со слезами на глазах молил граждан о защите, а потом сказал, что боится, как бы враги ночью не вломились к нему в дом и не убили его, и так взволновал народ, что целая толпа окружила его дом и караулила всю ночь напролет.

На рассвете человек, ходивший за курами, по которым римляне гадают о будущем, бросил им корму. Но птицы оставались в клетке, когда же прислужник резко ее встряхнул, вышла только одна, да и та не прикоснулась к корму, а только подняла левое крыло, вытянула одну ногу и снова вбежала в клетку. Это напомнило Тиберию еще об одном знамении. У него был великолепный, богато украшенный шлем, который он надевал во все битвы. Туда незаметно заползли змеи, снесли яйца и высидели детенышей. Вот почему поведение кур особенно встревожило Тиберия. Тем не менее, услышав, что народ собирается на Капитолии, он двинулся туда же. Выходя, он споткнулся о порог и так сильно ушиб ногу, что на большом пальце сломался ноготь и сквозь башмак проступила кровь. Не успел он отойти от дома, как слева на крыше увидел двух дерущихся воронов, и хотя легко себе представить, что много людей шло вместе с ним, камень, сброшенный одним из воронов, упал именно к его ногам. Это озадачило даже самых бесстрашных из его окружения. Но Блоссий из Кум воскликнул: «Какой будет срам и позор, если Тиберий, сын Гракха, внук Сципиона Африканского, заступник римского народа, не откликнется на зов сограждан, испугавшись ворона! И не только позор, ибо враги не смеяться станут над тобой, но будут вопить в собрании, что ты уже тиран и уже своевольничаешь, как хочешь». В этот миг к Тиберию подбежало сразу много посланцев с Капитолия от друзей, которые советовали поторопиться, потому что все-де идет прекрасно. И в самом деле, вначале события развертывались благоприятно для Тиберия. Появление его народ встретил Дружелюбным криком, а когда он поднимался по склону холма, ревниво его окружил, не подпуская никого из чужих.

Но, когда Муций снова пригласил трибы к урнам, приступить к делу оказалось невозможным, ибо по краям площади началась свалка: сторонники Тиберия старались оттеснить врагов, которые, в свою очередь, теснили тех, силою прокладывая себе путь вперед. В это время сенатор Фульвий Флакк встал на видное место и, так как звуки голоса терялись в

шуме, знаком руки показал Тиберию, что хочет о чем-то сказать ему с глазу на глаз. Тиберий велел народу пропустить его, и, с трудом протиснувшись, он сообщил, что заседание сената открылось, но богатые не могут привлечь консула на свою сторону, а потому замышляют расправиться с Тиберием сами и что в их распоряжении много вооруженных рабов и друзей.

XIX. Когда Тиберий передал эту весть окружающим, те сразу же подпоясались, подобрали тоги и принялись ломать на части копья прислужников, которыми они обычно сдерживают толпу, а потом стали разбирать обломки, готовясь защищаться от нападения. Те, что находились подальше, недоумевали, и в ответ на их крики Тиберий коснулся рукою головы — он дал понять, что его жизнь в опасности, прибегнув к жесту, раз голоса не было слышно. Но противники, увидевшие это, помчались в сенат с известием, что Тиберий требует себе царской диадемы и что тому есть прямое доказательство: он притронулся рукой к голове! Все пришли в смятение. Назика призвал консула защитить государство и свергнуть тирана. Когда же консул сдержанно возразил, что первым к насилию не прибегнет и никого из граждан казнить без суда не будет, но если Тиберий убедит или же принудит народ постановить что-либо вопреки законам, то с таким постановлением он считаться не станет, — Назика, вскочив с места, закричал: «Ну что ж, если глава государства — предатель, тогда все, кто готов защищать законы — за мной!» И с этими словами, накинув край тоги на голову, он двинулся к Капитолию. Каждый из шагавших следом сенаторов обернул тогу вокруг левой, руки, а правою очищал себе путь, и так велико было уважение к этим людям, что никто не смел оказать сопротивления, но все разбегались, топча друг друга. Те, кто их сопровождал, несли захваченные из дому дубины и палки, а сами сенаторы подбирали обломки и ножки скамей, разбитых бежавшею толпой, и шли прямо на Тиберия, разя всех, кто стоял впереди него. Многие испустили дух под ударами, остальные бросились врассыпную. Тиберий тоже бежал, кто-то ухватил его за тогу, он сбросил ее с плеч и пустился дальше в одной тунике, но поскользнулся и

рухнул на трупы тех, что пали раньше его. Он пытался привстать, и тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым ударил его по голове ножкою скамьи. Это было известно всем, на второй же удар заявлял притязания Луций Руф, гордившийся и чванившийся своим подвигом. Всего погибло больше трехсот человек, убитых дубинами и камнями, и не было ни одного, кто бы умер от меча.

XX. Как передают, после изгнания царей это был первый в Риме раздор, завершившийся кровопролитием и избиением граждан: все прочие, хотя бы и нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникшие, удавалось прекратить благодаря взаимным уступкам и власть имущих, которые боялись народа, и самого народа, который питал уважение к сенату. По-видимому, и теперь Тиберий легко поддался бы увещаниям, и если бы на него не напали, если бы ему не грозила смерть, он, бесспорно, пошел бы на уступки, тем более, что число его сторонников не превышало трех тысяч. Но, как видно, злоба и ненависть, главным образом, сплотили против него богачей, а вовсе не те соображения, которые они использовали как предлог для побоища. Что именно так оно и было, свидетельствует зверское и беззаконное надругательство над трупом Тиберия. Несмотря на просьбы брата, враги не разрешили ему забрать тело и ночью предать погребению, но бросили Тиберия в реку вместе с другими мертвыми. Впрочем, это был еще не конец: иных из друзей убитого они изгнали без суда, иных хватали и казнили. Погиб и оратор Диофан. Гая Биллия посадили в мешок, бросили туда же ядовитых змей и так замучили. Блоссия привели к консулам, и в ответ на их расспросы он объявил, что слепо выполнял все приказы Тиберия. Тогда вмешался Назика: «А что если бы Тиберий приказал тебе сжечь Капитолий?» Сперва Блоссий стоял на том, что Тиберий никогда бы этого не приказал, но вопрос Назики повторяли многие, и, в конце концов, он ответил: «Что же, если бы он распорядился, я бы счёл для себя честью исполнить. Ибо Тиберий не отдал бы такого распоряжения, не будь оно на благо народу». Блоссию удалось избежать гибели, и позже он отправился в Азию, к

Аристонику, а когда дело Аристоника было проиграно, покончил с собой.

XXI. В сложившихся обстоятельствах сенат считал нужным успокоить народ, а потому больше не возражал против раздела земли и позволил выбрать вместо Тиберия другого размежевателя. Состоялось голосование, и был избран Публий Красс, родич Гракха: его дочь Лициния была замужем Гаем Гракхом. Правда, Корнелий Непот утверждает, будто Гай женился на дочери не Красса, а Брута — того, что справил триумф после победы над лузитанцами. Но большинство писателей говорит то же, что мы здесь.

Народ, однако, негодовал по-прежнему и не скрывал, что при первом же удобном случае постарается отомстить за смерть Тиберия, а против Назики уже возбуждали дело в суде. Боясь за его судьбу, сенат без всякой нужды отправил Назику в Азию. Римляне открыто высказывали ему при встречах свою ненависть, возмущенно кричали ему в лицо, что он проклятый преступник и тиран и что наиболее чтимый храм города он запятнал кровью трибуна — лица священного и неприкосновенного. И Назика покинул Италию, хотя был главнейшим и первым среди жрецов, и с отечеством, кроме всего прочего, его связывало исполнение обрядов величайшей важности. Тоскливо и бесславно скитался он на чужбине и вскорости умер где-то невдалеке от Пергама. Можно ли удивляться, что народ так ненавидел Назику, если даже Сципион Африканский, которого римляне, по-видимому, любили и больше и заслуженнее всех прочих, едва окончательно не потерял расположения народа за то, что сначала, получив под Нуманцией весть о кончине Тиберия, прочитал на память стих из Гомера:

Так да погибнет любой, кто свершит подобное дело, — впоследствии же, когда Гай и Фульвий задали ему в собрании вопрос, что он думает о смерти Тиберия, отозвался о его деятельности с неодобрением. Народ прервал речь Сципиона возмущенными криками, чего раньше никогда не случалось, а сам он был до того раздосадован, что грубо оскорбил народ. Об этом подробно рассказано в жизнеописании Сципиона.

Плутарх, Гай Гракх, 4-18

Отрывки из плутарховой биографии Гая Гракха приводятся по книге «Хрестоматия по истории древнего мира», под ред. В.В.Струве, т.Ш, М., 1953.

Гай Гракх внёс два законопроекта: первый воспрещал выствлять свою кандидатуру на государственные должности тому, кто лишён был народом права занимать их, второй предоставлял народу право привлекать к суду должностное лицо, изгнавшее гражданина без суда. Первый закон направлен был против Марка Октавия, исключённого Тиберием из числа народных трибунов, второй касался Попилия, изгнавшего в качестве претора сторонников Тиберия. Попилий, не дождавшись суда, бежал из Италии. Первый же закон сам Гай взял обратно, объявив, что он не хочет причинять неприятностей Октавию, склоняясь на просьбы своей матери Корнелии.

Из законов,которые предложил Гай в угоду народу и с целью подорвать авторитет Сената, один касался основания колоний и распределения общественной земли беднякам, другой имел ввиду солдат, которым Гай предложил выдавать казённую одежду, не вычитая стоимости её из солдатского жалования, а также не зачислять в ополчение лиц моложе семнадцатилетнего возраста. По третьему закону италийцы должны были получить одинаковые права с римскими гражданами. Хлебный закон приказывал продавать бедным хлеб по дешёвой цене. Судейский закон лишал сенаторов значительной части принадлежавшей им власти... К числу трёхсот судей из сенаторов Гай прибавил триста всадников.

Когда народ не только принял судейский закон Гая, но и разрешил ему выбрать судей из числа всадников, его власть стала до известной степени властью единоличной, так что и сенат стал спокойно выслушивать его советы. А советовал Гай всегда, что, по его мнению, надлежало делать. Так, например, вполне благоразумным и прекрасным предложением его было предложение относительно хлеба, посланного из Испании пропретором

Фабием. Гай убедил сенаторов продвать хлеб и вырученные деньги отослать в города, откуда он был собран, а Фабию сверх того предъявить обвинение в том, что он делает власть Рима тяжёлой и невыносимой для населения. За это Гай снискал себе великую славу и уважение в провинциях.

Затем внёс предложение выслать колонии в города, провести в них дороги, устроить продажу хлеба. Когда наступили консульские выборы, консулом был избран Гай Фанний Страбон, Гай же был избран во второй раз народным трибуном, хотя он и не выставлял своей кандидатуры и не искал звания трибуна; сам народ приложил старание, чтобы он стал трибуном. Так как Гай видел, что сенат относится к нему враждебно, Фанний же не энергично и без особого расположения поддерживает его, он снова привлёк на свою сторону народ новыми законопроектами. Он внёс предложение послать колонии в Тарент и в Капую и дать латинам права римского гражданства. Сенат испугался, что с Гаем совершенно нельзя будет бороться. и старался соперничать с ним в угождении народу во вред своим интересам. В числе сотоварищей Гая по трибунату был Ливий Друз. К нему и обратились знатнейшие из граждан и советовали ему вступить в борьбу с Гаем, ополчиться на него вместе с ними, но не прибегать к насилию и не противиться народу.

Гай предложил вывести две колонии и послать в них наилучших из граждан. Ливий же хотел основать 12 колоний и в каждую из них послать по 3000 неимущих граждан и нашёл в этом поддержку сената. Сенаторы ненавидели Гая, как льстеца, за то, что он, распределив землю между бедными, приказал каждому из них вносить оброк в государственное казначейство, а Ливий, хотя он и не брал этого оброка за наделы, пришёлся сенаторам по сердцу. Народ стал вполне верить в расположение к нему Друза, в его справедливое к нему отношение. Когда Гай уехал в Африку для основания там колонии, Друз, в отсутствие его, ещё более старался привлечь на свою сторону народ, привязать его к себе...

Вернувшись в Рим, Гай прежде всего переехал с Палатинского холма

в место, расположенное ниже форума и населённое по большей части низшим и бедным классом. Собрался отовсюду народ, но сенат убедил Фанния прогнать всех, кроме лиц, имевших право римского гражданства. В своих товарищах по должности Гай возбудил негодование по следующей причине. Народ собирался смотреть на форуме гладиаторов. Большинство должностных лиц устроило вокруг платные места. Гай приказал сломать их, чтобы бедные могли со своих мест смотреть бесплатно на зрелище. Так как никто не исполнил его распоряжения, Гай дождался ночи, предшествующей зрелищу, собрал всех бывших у него на постройках рабочих, сломал места для зрителей и таким образом сделал на другой день места свободными для народа. Народ увидел в Гае энергичного человека; зато сотоварищей по должности Гай оскорбил своей решительностью и насильственным образом действий. Поэтому-то Гай и не получил должности трибуна в третий раз; хотя голосов за него было подано очень много, но его сотоварищи при провозглашении и объявлении имён избранных поступили нечестнои по- мошеннически. Впрочем, это вопрос спорный. .Когда консулом стал Опимий. он намеревался уничтожить законы Гая. В этот день, после того как Опимий принёс жертву, один из его ликторов, Квинт Антиллий. был убит. Народ был смущён этим убийством, но настроение вождей обеих партий было противоположное. Гай был раздражён и бранил своих приверженцев за то, что они дали противникам его давно ожтдаемый повод к жалобам. Опимий же ухватился за него и побуждал народ к мести.

Начавшийся тогда дождь заставил всех разойтись. Рано утром консул созвал заседание сената. Сенаторы постановили и приказали консулу Опимию спасать государство всеми имеющимися в его распоряжении средствами, чтобы уничтожить тиранов. Консул приказал сенаторам взяться за оружие, а каждому из всадников привести утром двух вооружённых рабов...

Рано утром сторонники Гая, угрожая и крича, бросились занимать Авентинский холм. Гай не хотел вооружиться, но, как бы собираясь идти на

форум, вышел в тоге, привесив к поясу небольшой меч...

Гай, как говорят, хотел идти убеждать сенат. Но Опимий спешил дать битву. Никто не видел, что Гай принимал в ней участие. Возмущённый происходящим, он ушёл в храм Дианы и там хотел убить себя. Однако, наиболее преданные ему его друзья. воспрепятствовали ему сделать это: они оставались при нём, отняли меч и заставили его бежать...

Во время бегства противники преследовали Гая и настигли его около деревянного моста. Двое из друзей советовали ему бежать далее, сами же остановили преследующих Гая и вступили с ними в бой перед мостом, никого не пропуская, пока не были убиты. Вместе с Гаем бежал и его раб Филократ. Все, как бы во время состязания, подбадривали друг друга, но никто не пришёл на помощб Гаю, не хотел даже, не смотря на его просьбы, дать ему коня, - преследующие были уже близко. Гай всё-таки едва-едва успел убежать в священную рощу Фурий и там погиб, причём Филократ сначала убил его, а затем заколол себя самого. Трупы погибших в битве - их было 3000 человек - были брошены в реку, их имущество было конфисковано. Жёнам погибших было запрещено носить траут по ним, а жену Гая, Лицинию, лишили даже её приданого...

Народ тогда находился в подавленном состоянии пал духом, но немного спустя он показал, какую горячую любовь питал он к Гракхам. Он поставил посвящённые им статуи на видном месте, сделал священными те места, где они были убиты, приносил им начатки всех плодов. Многие даже ежедневно приносили им жертвы и ходили на те места, как бы в храмы богов.

Веллей Патеркул. Римская история, II, 2-3.

Текст приводится в отрывках по изданию: Хрестоматия по истории древнего Рима, под ред. С. Л.Утченко. М., 1962. (римские цифры обозначают книгу, арабские — параграф «Римской истории» В. Патеркула). Римский историк Веллей Патеркул (1 в. н. э.) происходил из знатной семьи, долгое время был на военной службе. В своем сочинении «Римская история» он главное внимание уделяет Юлию Цезарю, Августу и особенно

Тиберию прославление которого и было главной целью автора. К демократическому движению в Риме В. Патеркул относится отрицательно. Наделяя положительными чертами Т. Гракха, В. Патеркул дает резко отрицательную оценку его реформы.

II, 2. Капитуляция Манцина вызвала сильные раздоры в государстве. В самом деле, сын славнейшего и выдающегося мужа Тиберия Гракха, внук по матери Публия Африканского, Тиберий Гракх, по инициативе которого в его квесторство заключен был договор, теперь, то тяготясь тем, что выполненное им дело теряет силу, то боясь перемены суждения и наказания, будучи избран в народные трибуны и оставаясь человеком безупречным во всех отношениях, в полном расцвете духовных сил и с самыми чистыми намерениями, украшенный, наконец, столькими добродетелями, сколько выпадает на долю смертного при совершенстве его природы и доброй воли, он в консульство Публия Муция Сцеволы и Луция Кальпурния сто шестьдесят два года тому назад разошелся с людьми благонамеренными и обещал всей Италии права гражданства; вместе с тем он издал аграрные законы, несмотря на всеобщее стремление к устойчивому положению, и смешал всё высокое с самым низким, повергнув государство в крайнюю смертельную опасность. Он лишил власти своего коллегу Октавия, стоявшего за общее благо, и учредил коллегию триумвиров для распределения земли и выведения колоний, введя в ее состав себя, своего тестя Аппия и брата своего Гая, тогда еще совершенно молодого человека.

3. Публий Сципион Назика.., не занимавший в то время никакой должности и одетый в обычную тогу, хотя и был близким родственником Тиберия Гракха, но отдавал предпочтение интересам родины перед родственными связями и все, что не было полезно для общего блага, считал ненужным также и для частных лиц (за эту добродетель он первый из всех был заочно возведен в сан великого понтифика). Он стоял на верхних ступенях лестницы, ведшей на Капитолий, перекинув через левую руку край своей тоги, и призвал следовать за собой всех, кто хочет сохранить

государство в безопасности. Тогда оптиматы — сенат и лучшая часть всаднического сословия, — а также не участвующий в пагубных планах народ бросились на Гракха, стоявшего на площади перед Капитолием среди толпы своих приверженцев и призывавшего к себе население почти всей Италии. Он побежал и на спуске с Капитолийского холма был убит обломком скамьи. Так была преждевременно прервана его жизнь, которую он мог быть провести с большей славой. Это было начало пролития крови граждан в Риме и безнаказанного применения оружия. С этого времени было нарушено насилием право и прежний лучший строй жизни: раздоры граждан, обычно залечивавшиеся в прежнее время соглашением, теперь стали разрешаться оружием, и военные действия стали начинается без основательных причин, но в зависимости от того, сколько они сулили выгод.

(последующий отрывок о деятельности Гая Гракха взят из «Хрестоматии по истории древнего мира», под ред. В.В.Струве, т.Ш, М., 1953, № 35).

Затем по прошествии десяти лет такое же безумие, которое проявил Тиберий Гракх, охватило брата его Гая, похожего на него как всеми добродетелями, так и этим заблуждением, а по своим дарованиям и красноречию даже намного его превосходившего. Несмотря на то, что он, ведя совершенно спокойный образ жизни, мог бы быть первым человеком в государстве, он не то для отомщения за брата, не то для закрепления в своих руках царской власти по примеру брата вступил в должность трибуна, и, выставив ещё гораздо больше и более крайних требований, он обещал право гражданства всем италикам, хотел распространить их почти до самых Альп, распределял земли, запрещал кому-либо из граждан иметь более 500 югеров земли, - что когда-то было предусмотрено и законом Лициния - устанавливал новые торговые пошлины, заполнял провинции новыми торговыми колониями, передавал суды от сената всадникам, постановил раздавать гражданам хлеб, не оставил ничего в покое или в мире, ничего не оставил незатронутым, наконец, ничего не сохранил в прежнем состоянии;мало того, он продлил свои полномочия трибуна на следующий год. Консул Люций

Опимий, который попал в должность претора во Фрегеллы, преследовал с оружием в руках как его, так и вместе с ним и Фульвия Флакка из бывших консулов, награждённых триумфом, стремившегося к таким же ошибочным целям, которого Гай Гракх номинально поставил триумвиром на место брата Тиберия, а на самом деле сделал соучастником своей царской власти, и убил того и другого. Одно только было сделано Опимием беззаконно, это то, что он за голову - не то что именно Гая Гракха - а вообще за голову римского гражданина хотел уплатить деньги, хотел выдать золота, равного ей по весу. Флакк был убит вместе со старшим своим сыном на Авентине, где стоял вооружённый и призывал народ к сражению. Гракх же спасался бегством, но, увидев, что неминуемо будет схвачен людьми Опимия, подставил шею рабу своему Евпору, который выручил своего господина и не меньшей решимомтью покончил с самим собой. В этот день удивительная преданность Гаю Гракху была проявлена со стороны римского всадника Помпония. Он, подражая Коклесу, удерживал на мосту подступавших к нему врагов, а потом пронзил себя мечом. Как раньше тело Тиберия Гракха, так теперь тело Гая по исключительной жестокости победителей было сброшено в Тибр.

Таков был исход жизни детей Тиберия Гракха, внуков Публия Сципиона Африканского, при жизни их матери, дочери Африканского, такова была смерть этих мужей, дурно воспользовавшихся своими прекрасными дарованиями...