Центральное управление

Державой персы управляли из трех или даже четырех столичных городов. Сузы, древний и самый главный город эламитов в долине Хузиста- на, несомненно, являлся наиболее важным имперским центром Ахеме- нидов.

Экбатаны (современный Хамадан) представляли собой хорошую летнюю резиденцию царского двора. Находясь на высоте двух километров над уровнем моря, этот город и сегодня остается тем местом, где иранцы любят проводить июль и август. Если стратифицированные архитектурные памятники ахеменидского периода здесь еще только предстоит раскопать, то число небольших находок, датируемых этим временем и, как утверждается, происходящих из Хамадана, весьма велико, что же касается ахеменидских культурных слоев, то они были обнаружены ниже на 30 или даже более метров от слоев, датируемых более поздними временами. Из письменных источников той эпохи мы знаем, что Хамадан являлся одной из ахеменидских столиц, причем не вызывает сомнений, что здесь располагалась важная сокровищница и архив. Политическая логика конечно же должна была подсказать, что персам следовало унаследовать и использовать для своих целей столичный город их прежних господ, мидийцев.

Пасаргады и Персеполь были столицами Ахеменидов в их собственном отечестве. Из Пасаргад Дарий перенес правительственную резиденцию в Персеполь (древнеперсидское название: Парса), но первые отнюдь не оставались заброшенными вплоть до периода, наступившего после завоеваний Александра Македонского[167]. Уже давно были выдвинуты доводы о том, что Персеполь являлся лишь церемониальным местом, использовавшимся, возможно, для крупных празднеств, которые предполагали приношение царской подати на персидский Новый год (20/21 марта)[168]. Вполне возможно, что со времен Дария Пасаргады отчасти также сохранили значение церемониального центра, оставаясь традиционным местом коронации, однако кажется более обоснованным видеть в Персеполе единственный столичный город Ахеменидов на их родине. Для царского двора было разумно проводить здесь весенние месяцы (с марта по май), поскольку в эту пору в Фарсе как погода, так и зеленая растительность просто великолепны. Впрочем, теперь мы знаем, что царь, а следовательно, и двор находились в этом районе и в другие времена года. Недавние же археологические открытия на равнине перед персепольской террасой ясно показывают, что место, которое мы уже давно привыкли называть Пер- сеполем, являлось, по всей видимости, только царской цитаделью или дворцовой зоной большого города. Персепольские таблички сокровищницы (FT) и тексты крепостной стены (PF) недвусмысленно говорят о том, что крепость представляла собой административный центр очень большой области. Поэтому весьма далека от истины точка зрения, согласно которой многие из скульптур, украшавших великолепные здания Персе- поля, имели символическое значение, из чего якобы следует, что весь этот комплекс сооружений был не чем иным, как грандиозным церемониальным символом, обитаемым же он становился очень редко.

Меньшая определенность существует относительно вопроса о том, до какой степени Ахемениды использовали Вавилон в качестве основной имперской столицы. Возможно, именно так оно и было, поскольку имеются обильные свидетельства о многочисленных царских постройках здесь; кроме того, для Ахеменидов было бы логично иметь в Вавилоне правительственную резиденцию, ибо этот город был расположен в самом центре державы, к тому же он господствовал над богатыми сельскохозяйственными районами, находившимися далеко от границ империи[169].

По сути дела, наши источники ясно показывают, что царь перемещался довольно часто, или, другими словами, в городах своего государства он пребывал лишь временно, так что, куда в данный момент направлялся царский двор, туда передвигался и центр принятия решений. В каком- то смысле можно говорить об отсутствии у державы подлинной столицы; вместо этого существовали определенные города, в которых царь с большой вероятностью мог находится в течение каких-то более длительных периодов времени. Свою столицу ахеменидский царь «носил с собой».

Если двор являлся центральным правительством, то его главной фигурой был Великий Царь. Он обладал абсолютной властью: его слова являлись законом, и даже мелкие частности в делах управления зачастую передавались ему на рассмотрение. Он был окружен тщательно продуманным ритуалом (наподобие того, каким наслаждался Людовик XIV), придававшим ему исключительную таинственность восточного властелина. Значительную часть времени он пребывал в уединении. Доступ к его персоне тщательно контролировался. Правила поведения каждого человека в его присутствии отличались сложностью и должны были строжайшим образом соблюдаться. Царь демонстрировал роскошь в одежде, туалетах и окружающих вещах, и это великолепие превосходило всё, что было доступно или позволено любому другому лицу, независимо от ранга или принадлежности к тому или иному знатному роду. Всё это, естественно, подвергалось осуждению у греков, которым никогда не надоедало рассказывать друг другу и передавать потомкам, какое безрассудство олицетворяет подобная роскошь. Однако в своей среде она не являлась такой уж глупостью. Скорее, это был осознанный прием управления — особый метод встраивания ореола величия в функции и обязанности, связанные с царским саном, что имело целью умножить энергетику государственной власти, а отчасти и защитить от индивидуальных причуд и слабостей любого конкретного царя само надлежащее исполнение царственных функций внутри политической системы (см. ниже, VI.7, по поводу понятия khvarria).

Даже в интригах ахеменидского двора, которые столь занимали воображение склонных к пересудам греков, можно увидеть выражение всё той же манеры правления, какая возвеличивала и приукрашивала владыку и его царственную особу. Европейские монархи позднейших эпох часто принуждали своих вельмож находиться при дворе, где за ними можно было следить и контролировать их в политическом отношении. Точно так же, по всей видимости, Великий Царь придавал достаточно большое значение придворной политической жизни, поскольку с ее помощью можно было ограничить независимость сатрапов и других сановников. Когда представители аристократии обязаны проводить время при дворе, пестуя и развивая свое политическое влияние, у них не остается времени на строительство мощного фундамента для своей власти в сельской местности. То, что подобная система порой оборачивается эксцессами, в том числе убийствами и попытками насильственного захвата трона, отнюдь не означает, что в течение большей части времени она не срабатывает в качестве метода удержания власти; в самом деле, при такой системе двор представляет собой такое место, где центральная власть может манипулировать влиятельными лицами.

Важнейшей составляющей власти монарха является его контроль над системой раздач должностей и привилегий и над материальными ресурсами. Все высшие сановники, находившиеся как при дворе, так и в провинциях, получали должности по воле царя, и большая часть чиновников, вплоть до самых низших ступенек бюрократической лестницы, в материальном отношении являлась заложниками царской сокровищницы. В ряде случаев царь не мог заменить некоторых сатрапов, но в основном наши источники свидетельствуют, что он не только лично назначал на высокие политические и военные посты, но еще и достаточно часто отрешал от них. Такие регулярные смены на верхних уровнях государственного управления не давали возможности крупным должностным лицам сконцентрировать в своих руках слишком большую власть за счет длительного срока пребывания на одном посту.

Ближайшим окружением царя, выполнявшим при этом функции центрального правительства, был царский двор, о котором мы знаем очень мало. Некоторые должностные лица, такие как arstibara («копьеносец»), vagabara («носитель лука»)[170] и *hazarapatis (хазарапатиш\ по-гречески «хилиарх», т. е. командир тысячи) порой исполняли такие функции, которые никак не связаны с буквальным значением их воинских званий, но очень трудно установить, в чем именно эти функции состояли. Например, одно такое должностное лицо регулярно появляется на персепольских рельефах, где мы видим мидийца (или, может быть, одетого в мидийское платье перса), несущего жезл. Это своего рода гофмаршал («придворный

маршал», оберцеремониймейсгер), причем его роль не сводилась лишь к заведованию придворными церемониями и приемами во дворце, ибо он также каким-то образом был связан с «гонцами, доставлявшими письменные послания», а эти последние играли важную роль в имперской системе коммуникаций54. Не исключено, что в более поздний период хазара- патиш hazarapatis), под командой которого состоял либо тысячный отряд личных телохранителей царя внутри корпуса десяти тысяч «бессмертных», либо знаменитая тысяча отборных всадников (так называемые «родичи»), исполнял обязанности своего рода Великого визиря при дворе, но у нас нет данных о каком-либо конкретном лице, выполнявшем эту роль при Дарии и Ксерксе. Ясно лишь, что таким сановникам, как и тем, кто занимал более низкие ступеньки на бюрократической лестнице, регулярно выплачивалось жалованье (и часто весьма щедрое). Понятно, что при дворе функционировал также большой секретариат, укомплектованный многочисленными писцами.

Решения в области государственного управления царь не принимал — и объективно не мог принимать — своевольным образом. Из сообщений Геродота известно, что царь регулярно консультировался по вопросам внешней политики с чужеземцами, которые постоянно находились при дворе, кроме того, он часто изображается ведущим долгие обсуждения со своими персидскими родственниками и крупными сановниками перед тем, как вынести окончательное решение.

Наконец, обычно при дворе имелся гарем, значительным образом влиявший на принятие важных решений. У ахеменидского царя могло быть несколько жен, одна из которых являлась главной царицей (например, знаменитая Атосса, царица при Дарии), а также большое количество наложниц. Хотя эта система многоженства и узаконенной половой распущенности обеспечивала царский дом огромным количеством детей, из которых выбирались лица для занятия высших государственных постов, она вместе с тем служила причиной постоянного истощения царской казны и в конечном итоге естественного воспроизводства той почвы, на которой взрастали социальные и политические интриги и козни. Процветавшее в гареме политиканство имело характер персонального эгоистического соперничества, для которого свойствен небеспристрастный подход

к государственным вопросам, и потому оно могло бы рассматриваться как мелкое и пустое дело. Тем не менее в ахеменидские времена женщины могли обладать большим влиянием: порой они получали в управление огромные земельные владения и в силу этого были, по-видимому, хотя бы отчасти независимы в материальном отношении. К тому же они могли оказывать серьезное влияние на государственные дела, в особенности тогда, когда имели доступ к царю[171].

Царь, его двор и высший эшелон имперской администрации опирались на усердную и профессиональную бюрократию, без чьей помощи они не могли обойтись. Эта бюрократия была сконцентрирована в державных сокровищницах. Сведения, которыми мы теперь располагаем благодаря персепольским текстам крепостной стены (PF) и табличкам сокровищницы (РТ) о том, как работала отдельная административная единица, развеивают старое представление, согласно которому держава функционировала либо вообще без всякой более или менее строгой организации, либо так, как функционировало феодальное королевское имение[172].

Дело имперского финансового управления было сосредоточено в сокровищницах — хранилищах драгоценных предметов, золота, серебра и монет. Они исполняли также роль ведомств, управлявших деньгами и огромными резервами государственных запасов в натуральной форме; сами резервы, если судить по материалам из Персеполя, хранились где-то в других местах, наиболее вероятно — в пунктах, располагавшихся поблизости от тех областей, откуда эти запасы пополнялись. Было бы опрометчиво пытаться отыскать Казну, или Центральную сокровищницу, всей державы. Из имеющихся у нас источников ясно следует, что сокровищницы и отвечавшие за них сановники почти наверняка имелись в каждой столице — в Персеполе, Сузах и Хамадане, — и вполне разумно высказать предположение, для доказательства которого имеются определенные данные, что подобные учреждения располагались и в некоторых других важных центрах державы, например, в Вавилоне, Сардах и Мемфисе[173].

Так что придворные сановники могли позаботиться о том, чтобы приказ царя или распоряжения центрального правительства были переданы для исполнения ответственным чиновникам соответствующей сокровищницы. Сфера полномочий, конкретные виды операций, а иногда и персонал сокровищниц могут быть отчасти реконструированы благодаря материалам, раскопанным в Персеполе.

Если на карте обвести границы всей той территории, к которой имеют отношение персепольские тексты крепостной стены, станет ясно, что указанная сокровищница отвечала за регион значительного масштаба. Из этих источников мы знаем об операциях, совершавшихся близ Персе- поля, близ современного Шираза, на побережье Персидского залива, а на западе — вплоть до границ Хузистана[174] [175]. Должностные лица персеполь- ской сокровищницы отвечали не только за всю государственную экономическую деятельность в регионе, на их плечах лежало также материальное обеспечение и контроль любого официального лица империи, проезжавшего куда-либо по государственным делам через эту территорию. Как только такие особы выходили за пределы провинции Парсы, они тут же попадали в сферу ответственности другой сокровищницы, например, Суз на западе, Хамадана на севере.

Объем деятельности, в которую эти административные центры были вовлечены, был довольно значителен. Тексты крепостной стены, регистрирующие только операции в натуральной форме, сообщают нам о помесячном и даже ежедневном распределении продуктов, выдававшихся группам работников, ремесленникам, путникам, сотрудникам сокровищницы, членам царского домохозяйства и даже самому царю. Например, продукты питания выдавались, среди прочих, «элитным проводникам», barrisdama, на чьем попечении находились путешествующие свиты, а также «скороходам» — курьерам, выполнявшим срочные поручения, pirradazis^. Выплаты осуществлялись обычно через официальных лиц сокровищницы, которые отправлялись в сельскую местность, будучи обременены различными обязанностями, такими как содержание в надлежащем состоянии пунктов снабжения вдоль царской дороги или обмен одних продуктов на другие. Ежегодные подробные суммарные отчеты по этим отдельным транзакциям также сохранялись. С другой стороны, таблички сокровищницы имеют дело прежде всего с хозяйственным обеспечением строительных работ в самом Персеполе.

Очень трудно реконструировать модель и структуру бюрократического управления, на основе которых сокровищницы функционировали. Существуют отдельные свидетельства, которые предполагают некоторую иерархию административного аппарата и, в некоторых случаях, взаимное

перекрытие сфер ответственности чиновников, приводящее нас в замешательство. Эламские тексты особым образом упоминают должностное лицо, имеющее титул «казначей» ((в английском оригинале: «treasurer». —А.З.); древнеперсидское ganzabara, переводимое на эламский как kanzabara и используемое поочередно со словом kapnuskira), как и арамейские ршуаль- ные тексты, в которых фигурирует также заместитель хранителя сокровищницы — upaganzabarcfi1. Последовательный ряд этих должностных лиц прослеживается начиная с двадцать седьмого года правления Дария. Возможность того, что так называвшийся государственный служащий являлся главой или самым высшим должностным лицом сокровищницы, по источникам не подтверждается. Имелись начальники более высокого ранга, стоявшие над ganzabara, хотя и не носившие никаких титулов.

В текстах крепостной стены некий Фарнак (древнеперсидское Fатака, эламское Рагпака) [не наделен никаким титулом, но при этом] явным образом предстает как самое важное официальное лицо, имеющее отношение к сокровищнице (в годы правления Дария, с шестнадцатого по двадцать пятый). Можно допустить, что причиной тому — не только его способности и выполнявшиеся им функции, но и то, что на своей печати он величался сыном Арсама, возможно, деда Дария; этот человек мог быть также тем Фарнаком, который являлся отцом Артабаза, командовавшего парфянами и хорезмийцами в войске Ксеркса (Геродот. VH.66). В период составления табличек сокровищницы [РТ] другие хорошо известные персоны, включая Аспафина (FT 12,12а, 14), отдавали распоряжения «казначеям». Фарнак имел помощника по имени Зишшавиш (Zissawis; по- гречески, возможно, Тифей), который в различных операциях часто взаимодействовал с ним, но, если судить по его жалованью (в форме выдававшихся натуральными продуктами пайков), он явно находился на более низкой чиновничьей ступеньке, чем Фарнак. Этот Зишшавиш пережил Фарнака и вплоть до восемнадцатого года правления Ксеркса продолжал исполнять свои обязанности в сокровищнице.

Еще в большей степени сбивает с толку то обстоятельство, что звание «казначей» использовалось также и за пределами основного последовательного ряда служащих сокровищницы, о котором упоминалось выше. Некоторые поименованные так люди, похоже, были служащими весьма низкого ранга[176] [177], но всё же самая серьезная проблема связана с арамейскими ритуальными текстами (эти надписи сохранились на разбитой каменной посуде — блюдах, подносах, ступках и пестиках, — обнаруженных в персепольской сокровищнице. — Ас?.)[178]. На основе данных текстов можно утверждать, что должностное лицо по имени Дата-Митра являлось «казначеем» в Персеполе с девятого по семнадцатый год правления Ксеркса, тогда как таблички сокровищницы для годов с одиннадцатого по двадцатый в качестве «казначея» называют некоего Вахуша (Vahus). Если налицо два администратора, называемых «казначеями» в одно и то же время, тогда становится очевидным, что мы не можем рассматривать данный титул в обычном смысле этого слова. Получается, что и сам титул, и сфера полномочий высшего должностного лица сокровищницы по- прежнему ускользают от нашего понимания.

Две другие выявленные внутри этой системы функции — это выдача нарядов для рабочих отрядов или отдельных лиц, а также распределение довольствия между исполнителями работ. Вопрос о том, наделялись ли те, кто выполнял эти обязанности, особыми титулами, остается открытым. Сам Фарнак предстает в источниках как «поручающий работу» в тех случаях, когда он имеет дело с писцами (PF 1807,1808,1828); кроме того, даже сам царь выполнял эту функцию (например, PF 1946). Вероятней, однако, что лица, называемые в источниках «распределителями» довольствия, являлись более мелкими чиновниками сокровищницы, поскольку, хотя иногда один человек мог исполнять обе функции (выдача нарядов на работу и установление норм продовольствия), «распределители» довольствия в общем и целом предстают всё же служащими сравнительно низкого ранга. Еще ниже на этой лестнице столи администраторы, которые могли называться «агентами» и «начальниками». Последние обычно отвечали за рабочие отряды и, очевидно, исполняли функции, чем- то напоминающие обязанности прораба. Однако не при каждом упоминании о них в источниках можно сказать с уверенностью, что это — служащие по ведомству сокровищницы. Кроме того, существовало конечно же несметное число эламских и арамейских писцов, без чьей грамотности вся эта сложная система не имела бы никакого смысла[179].

Наконец, в источниках можно заметить некоторые косвенные признаки, свидетельствующие о возможности для человека перемещаться вверх по служебной лестнице внутри данной системы. Довод этот основан на том, что между «распределителями» и «казначеем(-ями)» могли существовать иерархические отношения. Некий человек по имени Бара- ткама несколько раз появляется в текстах крепостной стены, подвизаясь в качестве «распределителя» довольствия. «Казначеем» в первые годы царствования Ксеркса (а возможно, и ранее) была особа с тем же именем. Быть может, это одно и то же лицо, выполнявшее обе функции, следовательно, не исключено, что человек, обладавший при Фарнаке более низким статусом, со временем занял наиболее влиятельный пост в данной системе[180].

Публикация сохранившихся текстов крепостной стены из Персеполя и продолжающееся изучение этого цельного корпуса документов — одного из самых крупных и богатых архивов древнего мира — со временем, несомненно, позволит нарисовать гораздо более отчетливую картину ахеменидской администрации. На сегодняшний день совершенно ясно, что верховная власть сохраняла строгий контроль и осуществляла тщательный присмотр за своими финансовыми делами. По-видимому, ни одна хозяйственная операция не считалась слишком мелкой, чтобы оставаться не зафиксированной в документах, и большое внимание уделялось тому, чтобы материальное обеспечение из государственных запасов получали только люди, официально на то уполномоченные. Понятно, что должностные лица сокровищницы, даже столь влиятельные, как Фар- нак, отвечали за то, как они вели порученные им государственные дела, перед особами с большей властью, что и объясняет необходимость ведения и сохранения столь подробных записей. Конечно, следует отметить, что вся эта замечательная бюрократия была бюрократией учетно-отчетной документации, она не только не использовалась для выработки политической линии, но и вообще не имела отношения к тем государственным делам, которые не предполагали расходования материальных ресурсов державы. Это была исключительно администрация сокровищницы. Поэтому мы по-прежнему испытываем нехватку свидетельств о том, как держава управлялась. Известно, что царские указы и решения составлялись в письменной форме, но, поскольку их записывали обычно на арамейском языке на непрочных материалах (для арамейского письма очень часто использовались папирус и кожа. — А.З.), эти акты были утрачены[181]. Возможно, одна из причин того, что имеющиеся в нашем распоряжении документы хозяйственной отчетности в Персеполе заканчиваются седьмым годом правления Артаксеркса I, состоит в том, что эламская клинопись, использовавшая глиняные таблички, была к этому времени вытеснена арамейским письмом, для которого основным материалом являлись кожаные свитки, причем для фиксации даже вполне мирских хозяйственных операций.