Усиление тиранических режимов Сицилии (на примере Селинунта)
Тим ей, вероятно, был первым историком, высказавшим мысль о том, что склонность к тирании на Сицилии проявлялась сильнее, чем в любом другом месте. Он вполне мог иметь в своем распоряжении специальное сочинение на эту тему — «О тиранах на Сицилии», написанное его старшим современником, Фением Эресским, последователем Аристотеля.
Этих авторов, кажется, больше возмущало обилие «младших» тиранов, порожденных Сицилией в IV в. до н. э., нежели масса «старших» тиранов, которые, как и их аналоги в материковой Греции, хотя бы отчасти оправдывались перед судом последующих поколений, а иногда и полностью реабилитировались. Собственно говоря, «старшая» тирания на Сицилии по сравнению с тиранией материковой Греции возникла гораздо позже, а закончилась гораздо раньше. Если оставить за скобками малоизвестного Па- нетия из Леонтин (конец VII в. до н. э.?) и выбивающуюся из обычных рамок тиранию Фаларида в Акраганте (ок. 570—554), то истинная эра тирании на Сицилии началась тогда, когда в Греции она уже близилась к закату, причем закончилась она на Сицилии до 461 г. до н. э. (О Фалари- де см. предыдущий том: КИДМ. Ш.З: 228. — А.З.) Впрочем, еще более важным, чем срок ее существования, является особенный социально-политический характер сицилийской тирании. Вообще говоря, она имела целью реставрацию, а не революцию, и, как правило, на деле восстанавливала, укрепляла и усиливала старые олигархии вместо того, чтобы свергать их, как это делало большинство материковых тиранов. И при всем поощрении ремесел и торговли, она усиливала сельское хозяйство и не позволяла «удобрить почву» для утверждения морской демократии афинского типа[1698].Внутренняя смута (lt;стасис), конечно, всегда была бичом не только сицилийских, но и всех других городов-государств с самого их основания[1699]. Как мы уже говорили, напряженность часто возникала между этническими группами поселенцев, предпринимавшими безуспешные попытки «проживания вместе» (auvoixelv), в одном общем полисе.
Обычным результатом этого был раскол общины и уход ее части. Однако данный вид типично колониального этнического антагонизма сам по себе не способен объяснить широкое распространение междоусобной борьбы и тирании в конце VI в. до н. э. Социальный фактор также невозможно сбрасывать со счетов. Большинство колоний управлялось узкими олигархическими группами, составленными из потомков первопоселенцев, которые методично захватывали лучшие пахотные земли и занимали самые важные гражданские и религиозные должности. В Сиракузах эту олигархию именовали га- морами, «пайщиками земли»; мегарских олигархов Геродот называет неофициальным прозвищем — пахейи («разжиревшие коты»), тогда как в некоторых халкидских колониях они величали себя гиппиями, «всадниками». Роскошные храмы VI—V вв. до н. э. в самой Сицилии, олимпийские и иные панэллинские победы сицилийских владельцев беговых колесниц, а также их дорогостоящие посвящения в Дельфах и Олимпии — вот лучшие доказательства богатства, необыкновенной щедрости и неуемной расточи-
телыюсти этих олигархов-конезаводчиков. Впрочем, массовая иммиграция привела к тому, что умаленный в гражданских правах демос день ото дня увеличивался в числе и набирал экономический вес, но при том по- прежнему не имел доступа к земле и к государственным должностям. В результате огромная масса людей, недавно прибывших из разных мест, обнаружила, что все они оказались перед сверхограниченным выбором: заняться ремеслом, торговлей или пойти в услужение. Те из них, кто готов был жить среди сикелов, могли попробовать обрабатывать землю или пасти скот на пограничной полосе городской территории или даже за ее пределами. Здесь они встречались с коренными жителями, которые сами питали к олигархии отнюдь не добрые чувства, даже если они были свободными фермерами, а не зависимыми земледельцами. Колониальное общество всегда сталкивалось с проблемой одновременного существования всяческих внутренних напряженностей и взрывоопасных антагонизмов между землевладельцами и крепостными, олигархами и демосом, поселенцами и коренным населением, а также между этническими кликами в среде самих поселенцев.
Ожесточенные бунты начались ближе к концу столетия, и отнюдь не случайно, что именно Селинунт, население которого быстро увеличивалось, первенствовал в этом деле25. Изначальный мегарский «акрополь» этого города располагался на обнесенной стенами зоне менее чем в десять гектаров (более двадцати четырех акров), третья часть которой была отведена под святилища, а на оставшейся находился своего рода престижный жилой квартал. Однако в течение VI в. до н. э. город вышел за пределы стен. К северу на возвышенности Мануцца была занята зона почти в двадцать гектаров (пятьдесят акров); кроме того, город стал расширяться и в обе стороны от «акрополя», в устье двух рек: в устье Котоне — на восток, а в устье Модьоне (античный Селинунт) — на запад (ср.: КИДМ. Ш.З: 201, рис. 28; Том иллюстраций: ил. 244). Здесь выросли скученные предместья. Акрополь имел прямоугольную модульную сетку застройки, предположительно появившуюся в VI в. до н. э., если не раньше. Для эпохи, когда многие сицилийские колонии застраивались по регулярному плану, такая планировка не была чем-то исключительным. Необычной чертой Селинунта было, скорее, скрещивание двух больших главных улиц, напоминающих cardines и decumaniримского типа. (Cardines и decumani — перекрещивающиеся межевые линии; в ранние времена римляне при основании нового поселения, закладке храма, разделе поля обязательно проводили межевание под руководством жреца-авгура; авгур с помощью специальных измерений вычерчивал четырехугольник, так называемый pomerium, который затем прорезал, с помощью двух основных, перекрещивающихся под прямым углом рубежей: decumanus rnaximus — с востока на запад, и cardo maximus — с севера на юг (эти направления, впрочем, соблюдались не всегда); decumanus maximus разделял поле на правую и левую половины, cardo maximus — на верхнюю и нижнюю; точка пересечения этих ли-
ний называлась mundus, «мир», «вселенная» (т. е. «пуп земли»); параллельно двум главным межам и на определенном расстоянии от них проводились второстепенные линии, которые также назывались decumani и car dines.
— А. 3.) Пригород Манупда, как видно по аэрофотосъемке и как ясно из результатов археологического зондирования, также имел модульную сетку, хотя и искривленную и покрывавшую не весь пригород; эта сетка явно включала и агору поблизости от северных ворот акрополя. Предместья вне оборонительных стен плотно заселялись массами новых колонистов. В самом деле, селинунтский пантеон говорит о многообразии культов, хотя само собой разумеется, что большинство из них имели мегарское происхождение, как, например, почитание Зевса Мейлихия и Деметры Малофоры («Приносящая яблоки»). Но здесь существовали и религиозные обряды, несомненно, пелопоннесского происхождения, посвященные таким божествам, как Посейдон, Геракл, Фобос и Тинда- риды, из каковых культов почти ни один не был известен в метрополии Селинунта[1700].Экономическое процветание Селинунта в VI в. до н. э. лучше всего удостоверяется его знаменитыми храмами, чьи величественные руины до сих пор производят сильное впечатление, хотя сейчас это в основном огромные каменные развалы. Уже до 500 г. до н. э. на акрополе стояли два храма. Самым древним из сохранившихся святилищ является посвященный Гераклу храм С, находящийся на верхней точке плато. Он имеет удлиненный план со сдвоенной фронтальной колоннадой из шести колонн и с семнадцатью боковыми колоннами (рис. 73а). Среди многих декоративных элементов этого храма наиболее поразительны фронтальные метопы, горельефы которых представляют различные мифологические сцены: Артемиду и Лето по обе стороны от стоящего в квадриге Аполлона, Геракла с Кекропом, а также Афину, помогающую Персею убить Горгону (см.: Том иллюстраций: ил. 245). Свирепая экспрессия и тяжеловесные, почти негнущиеся фигуры на этих метопах, подобно брутальному реализму некоторых терракотовых масок, говорят об осознанной попытке местных мастеров вырваться из традиции следования импортированным идеалистическим моделям. Эту тенденцию, возможно, следует объяснять тяжелыми условиями колониальной жизни на дальнем западе, а также импульсами, шедшими от финикийского искусства.
Селинунтский Геракл в особенности выглядит колониальным символом цивилизующей силы, схватившейся с дикими существами.Еще один храм акрополя, храм D, существовал предположительно с 535 г. до н. э. За пределами городских стен, на другой стороне реки Модь- оне, находился знаменитый темен [огороженный священный участок] Деметры Малофоры, который, вероятно, восходил ко времени основания самого Селинунта, хогтямегарон [«большой зал»], построенный здесь около 580 г. до н. э., явно заменил более древнюю постройку. Два меньших сакральных участка, посвященные один Тройной Гекате, другой — Зев-
цию смены форм в столетней архитектурной эволюции — от архаического стиля к классическому.
К югу от него стоял храм F, по стилю даже более архаичный, с шестью фронтальными и четырнадцатью боковыми колоннами. Пространство между наружными колоннами этого строения было заполнено каменной кладкой высотой около 3 м, создавая впечатление ложных дверных проемов. Эта необычная черта, навеянная, возможно, египетской архитектурой, могла стать образцом для знаменитого Олимпейона в Акра- ганте (см. ниже). В начале V в. до н. э. первоначальное терракотовое покрытие было заменено каменным и в это же время добавлены красивые метопы со сценами гигантомахии. То была высшая точка не только в процессе интенсивного строительства, но еще и в раскрытии необыкновенно творческой художественной самобытности, не засвидетельствованной для других мест.
Территория Селинунта (около 1165 кв. км) граничила с тремя соседями, с которыми в течение всего периода своего существования он постоянно соперничал в политическом, военном, торговом и культурном отношениях; это были элимская Сегеста, греческий Акрагант и пунийская Мотия. На всех трех фронтах пограничные конфликты перемежались мирными контактами.
Между столкновениями сегестийцы с успехом заимствовали из Селинунта многие элементы эллинской культуры, а вместе с ними — право заключения смешанных браков, умудрившись при этом не ослабить свой крепкий союз с пунийцами. На восточном фронте сели- нунтская граница была передвинута на запад к реке Платани, после того как в конце столетия Акрагант отвоевал Миною. Важным опорным пунктом на этом фронте была Шиакка, известная в римские времена под названием Термы Селинунтские, Thermae Selinuntinae, из-за местных горячих источников близ Монте-Калоджеро. Западная граница селинунтской территории проходила по реке Мацаро, а укрепленный эмпорий Маца- ра(-дель-Валло), расположенный в устье этой реки, был, вероятно, первым местом, где встретились селинунтцы и пунийцы из Мотии. Карфаген и его колонии конечно же угрожали Селинунту — но одновременно они и манили его. Находясь от Карфагена на расстоянии менее 240 км, Сели- нунт процветал в значительной степени благодаря торговле с пунийской Африкой, западными рынками и Этрурией. Монетная чеканка здесь началась около 520 г. до н. э. с выпуска дидрахм (относятся к самым ранним монетам Сицилии), на которых изображался символ города — лист дикого сельдерея (греч. aeXtvov, селинон) (рис. 74). Преуспевающий коммерческий класс, пополнявшийся, несомненно, за счет новых переселенцев, к концу VI в. до н. э., похоже, всё больше и больше интересовался торговыми отношениями с карфагено-этрусским миром.Социальные перемены наряду с международными отношениями могут объяснить нам, почему в течение заключительных десятилетий этого века пропунийские и проакрагантские политические группировки внутри высшего класса Селинунта не ладили между собой. Нет недостатка в свидетельствах о гражданской междоусобице. Фрагменты надписи, которая, похоже, является клятвенным соглашением между правящей в
Рис. 74. Серебряная монета Селинунта. (Публ. по: С 625, рис. 184.)
Селинунте партией и группой возвратившихся изгнанников, были открыты в Олимпии, где этот документ находился на хранении[1701]. При отсутствии исторического контекста эта недатированная находка утраченной главы архаической истории Селинунта представляет собой, очевидно, болезненное свидетельство о стасисе [гражданской смуте] и всех обычно сопутствующих ему обстоятельствах — насилии, судебных разбирательствах, казнях, изгнаниях и конфискациях. Еще один недатированный эпизод гражданской смуты сохранен в «Сгратегемах» Полнена (1.28), рассказывающих о некоем Фероне, который во время войны с карфагенянами захватил власть в Селинунте с помощью 300 «рабов» (крепостных из числа коренных жителей?), уничтожив спящими «множество граждан». Конкретные детали этой истории не имеют исторической ценности, однако в целом она вполне отражает неспокойные условия этого периода. В самом деле, Ферон выглядит как пропунийский тиран, выступивший против олигархии, на которой лежит ответственность за военные неудачи с карфагенянами. Его преемником мог быть Пифагор, которого приблизительно в 508—507 гг. до н. э. сверг спартанец Еврилеонт (см. выше). После короткого правления Еврилеонта Селинунт смог вернуться в пуний- скую сферу влияния, где его присутствие сохранялось несколько десятилетий. Хотя не вызывает сомнений, что давление со стороны внешних врагов служило своего рода катализатором событий, источником гражданской смуты в Селинунте, как и повсюду, были социальная напряженность и столкновение классовых интересов. Для подтверждения этой мысли напомним, что тираны других сицилийских городов, более могущественные и дольше остававшиеся у власти в сравнении с мелкими тира- нами-однодневками Селинунта, захватывали власть без всякой помощи извне.