Низложение Лепида.— Перемена в поведении Октавиана.— Внешние и внутренние причины этой перемены.— Слабость и дискредитирование триумвирата.— Политические результаты парфянской неудачи.— Уступки Октавиана общественному мнению.— Умеренная и мирная политика Октавиана.— Антоний после своего возвращения из Парфии.— Первая иллирийская кампания Октавиана.— Смерть Секста Помпея.— Великие проекты и малые результаты.— Антоний и Клеопатра.— Война в Далмации и завоевание Армении. Низло- Распустив свои азиатские войска и оставив в Армении ббльшую жение часть своих солдат, Антоний немедленно вернулся в Сирию944, где Лепида узнал о событиях, происшедших в Италии со времени бегства Секста Помпея. Октавиан отнял не только Сицилию у Секста Помпея, но также Африку и ее легионы — у Лепида; триумвирату пришел конец: низложение Лепида превратило триумвират в дуумвират; Октавиан вознаградил себя за неожиданное приобретение Египта, сделанное его товарищем. События развивались ускоренным темпом. После бегства Секста его восемь легионов, осажденные в Мессине Агриппой и Лепидом, начали переговоры с обоими генералами; но в то время как Агриппа просил отсрочки, чтобы доложить их предложения бывшему в Навлохе Октавиану, Лепид согласился, чтобы они сдались ему; он склонил эти восемь легионов перейти под его знамена обещанием позволить им разграбить Мессину вместе с его солдатами.945 Оказавшись таким образом во главе двадцати двух легионов, Лепид счел себя в силах освободиться от всех испытываемых им унижений, принудить Октавиана уступить ему Сицилию и возвратить провинции, которыми он обладал в начале триумвирата. Одно время все думали, что в Сицилии разразится новая гражданская война. Но Октавиану удалось возмутить легионы Лепида, не слишком уважавшие своего вождя и надеявшиеся улучшить свое положение перейдя на сторону Октавиана. Лепид, покинутый солдатами, должен был считать себя счастливым, что избежал смерти — Октавиан не осмелился казнить великого понтифика,— и вернулся в Рим к ча- сгной жизни, мирно пользуясь огромными богатствами, накопленными во время триумвирата.946 Флот его не замедлил сдаться; Статилий Тавр без затруднения покорил Сицилию,947 на которую была наложена контрибуция в 1600 талантов.948 Октавиан приобрел, таким образом, расположенные внутри Сицилии латифундии, принадлежавшие всадникам, проскрибированным в 43 году. Правда, сразу же после этого вспыхнул большой мятеж в ле- Положение гионах, недовольных долгими отсрочками обещанных им вознаграж- Октавиана дений, незначительностью выдач и ласковыми словами, которыми им платили квесторы вместо наличных денег. Но Октавиану удалось успокоить их новыми обещаниями, которые он, конечно, был в состоянии сдержать не более предшествующих.949 Поэтому, несмотря на свои затруднения, сын Цезаря имел в это время полное право смотреть на себя как на человека, наиболее после Александра покровительствуемого судьбой; ибо не было того, кто в двадцать семь лет стоял бы во главе сорока трех легионов, столь значительной кавалерии и флота из шестисот судов;950 не было властелина империи, охватывавшей ббльшую часть Северной Африки, Испанию, Галлию, Иллирию и Италию, властелина располагавшего почти неограниченной властью в разрушавшейся республике. Достаточно объяснимо поэтому, что весь политический мир Рима тотчас же по получении известий из Сицилии поспешил засвидетельствовать сыну Цезаря самое горячее уважение и самую глубокую преданность, а сенат, декретировав ему величайшие полномочия и не будучи в состоянии найти большей лести, постановил, что он может присвоить себе все угодные ему права власти.951 Италия всегда сохраняла свои симпатии к Помпею, она долго надеялась на его успех и очень сильно сожалела о его поражении;952 но эти симпатии и сожаления не могли более изменить положения, созданного битвами при Милах и Навлохе и низложением Лепида. У Октавиана была сила, которая во время революции значит все; и все боялись его. До сих пор он был честолюбивым, подозрительным, вероломным и лживым тираном, неумолимым к своим врагам; и хотя в нем со времени его брака с Ливией и пока он боялся Секста Помпея наметилось некоторое улучшение, однако было много оснований опасаться возрождения его жестокости и насилия теперь, когда он не чувствовал более угрозы со стороны популярного соперника. Поторопиться выказать предупредительность жестокому победителю, пойти навстречу всем его желаниям казалось самым благоразумным решением толпе честолюбцев и нищих, наводнивших республику. Однако все ошибались. Эти приступы лести оказались почти Внезапная бесполезны. Италия, ожидавшая новых насилий, превосходивших перемена в те, которым она подверглась после битвы при Филиппах или раз- Оставиане грабления Перузии, неожиданно, к своему великому изумлению, увидела и услышала, что страшный сын Цезаря говорит и действует, почти как старый Помпей, столь любимый и почитаемый после своей смерти. Он начал с того, что до своего вступления в Рим собрал народ за городской чертой и в длинной речи объяснил свои поступки.1 Эта церемония не имела практического значения, но она напомнила народу прекрасную эпоху в республике, когда государством управляли магистраты, а не тираны. Затем немедленно по прибытии в город 13 ноября2 он объявил, как сказали бы теперь, фискальную амнистию, т. е. отменил все невыплаченные еще контрибуции, наложенные триумвирами. Речь, правда, шла о недоимках, которые не могли быть покрыты, но их прощение, если даже оно не принесло пользы народу, все же произвело прекрасное впечатление; это означало дать Италии надежду, что эра разорительных налогов скоро закончится.3 Октавиан вместе с тем уничтожил некоторые неважные налоги;4 он распространил в народе рассказ о своих экспедициях, в котором старался доказать, что завоевал Сицилию только с целью совсем покончить с гражданскими войнами;5 он назначил добавочным авгуром прежнего проскрибированного из очень знатного рода — Валерия Мессалу Корвина,6 а также издал закон, запрещавший богачам носить сенаторский пурпур.7 В общем, вместо мщения и страшных насилий Италия увидала и услыхала только примирительные слова и акты, на которые никто не считал способным молодого и жестокого триумвира. Казалось, можно было надеяться, что ужасная эпоха насилия и беззакония приходит к концу. Но после стольких разочарований только немногие смели верить искренности триумвира. Присутствие политического лицемерия в его поступках было несомненно, но в них было также нечто большее, чем сиюминутные расчеты политика: именно начало внутреннего поворота, важной политической перемены, которые, хотя и подготавливались уже с некоторого времени и в самом Октавиане, и в обстоятельствах, однако застали врасплох многих и казались почти невероятным чудом. Причины Личная и политическая перемена сыграла настолько важную этой роль в жизни этого человека и в истории его времени, что следует перемены тщательно рассмотреть все ее внешние и внутренние мотивы. Октавиан не был одним из тех великих людей действия, предназначенных природой для сильных страстей, подобно Александру, Цезарю, Наполеону, у которых успех возбуждает честолюбие, смелость, энергию, уверенность в постоянной победе, неспособность обуздывать полет своей фантазии, склонность к насилию и чувственность. Некрепкого здоровья, слабого телосложения, неловкий в физических упражнениях, впечатлительный и робкий, он скорее походил на Цицерона, чем на Цезаря; это был один из тех ученых людей, рожденных для сидячей работы, для долгих и мирных размышлений, требующих более холодной мудрости, чем пылкой энергии; если он был мало героичен в несчастьях, то он мог, напротив, быть мудрым в ' Dio, XUX, 15. 2 С. J. L., I, р. 461 и 78. 3 Арр., В. С., V, 130; Dio, XUX, 15. 4 Dio, XUX, 15. 5 App., В. С., V, 130. 6 Dio, XLIX, 16. 7 Ibid. счастливые дни и по мере роста своего богатства и могущества занимался, скорее, их благоразумным сбережением, чем стремился к дальнейшему приобретению, рискуя потерять все в новых авантюрах. Среди таких людей довольно редко встретишь выдающиеся умы, ибо гений почти всегда деятелен и пылок, но Октавиан, соединявший в себе холодный и рассудительный характер и могущественный ум, мог бы стать в другую эпоху и при условиях, аналогичных тем, в каких находился великий оратор из Арпина, знаменитым писателем или страстным любителем философии. Но вовлеченный уже в ранней юности в гражданские войны, он должен был подвергаться опасностям, иметь в своих руках власть, занимать, наконец, чрезвычайное положение, абсолютно не соответствующее его храбрости, его силе и его заслугам; это возбудило в нем все его дурные качества — честолюбие, мстительность, чувственность, жадность — и сделало из него скороспелого, склонного к насилию, алчного, мстительного и завистливого тирана. Но это были мимолетные отклонения человека со слабым характером, подвергнувшегося слишком большим опасностям, раздавленного слишком тяжелой ответственностью. По природе, напротив, он был умерен; он не любил ни роскоши, ни расточительности, был экономен и умел управлять своим состоянием с бережливостью, напоминающей нам о его предке — веллетрийском ростовщике. В этот момент его главным желанием было не приобретение еще большего богатства, а приближение дня, когда после прекращения войн он мог бы заплатить все долги триумвирата. В отличие от своего названного отца, использовавшего с такой беззаботностью громадные займы, заботы о деньгах, неуплаченные легионам недоимки, любые финансовые затруднения лишали его душевного спокойствия и тревожили его сон. Октавиан уже получил все магистратуры и все почести — до триумфа и золотых статуй на форуме включительно; ему достаточно было бы только высказать желание стать великим понтификом, чтобы народ отнял это звание у Лепида и отдал ему,953 но холодный, не очень тщеславный молодой человек, который, не любя повиноваться, не чувствовал большого удовольствия и в начальствовании, вовсе не заботился о новых почестях. Прежде всего он желал покончить со страшными кошмарами, мучившими его уже десять лет: с мятежами в Италии, военными бунтами, изменами друзей, внутренними и внешними войнами. В общем, он желал положения не более блестящего, но более прочного и солидного, менее неопределенного и менее подверженного постоянным опасностям. Поэтому естественно, что его темперамент увлекал его к консервативным идеям о роскоши, о богатстве, о делах, о честолюбии, о взятках — идеям, распространенным в высших классах Италии Цицероном, сочинения которого он читал и ценил,954 хотя самого его послал на смерть. Даже при полном благополучии человек такого темперамента, Дискреди- вместо того чтобы позволить себе опьянеть от успеха и забыть тирование страшные опасности, которых ему удалось избежать, будет за- триумви- ботиться о том, как бы снова не подвергнуться грозным капризам рата судьбы. Происшедшая в Октавиане перемена объясняется тем, что он был еще далек от полного благополучия; что, несмотря на только что одержанную с таким трудом победу в Сицилии, он должен был чувствовать свою внешне столь значительную власть очень слабой, колеблющейся, непрочной. Одержав победу над Секстом, Октавиан избавился от опасного соперника, но он знал, что Италия сожалеет об исходе войны и что его победа еще более увеличила, если только это было возможно, ненависть общества к триумвирату. Причины этой всеобщей ненависти были слишком глубоки и слишком важны для того, чтобы исчезновение популярного соперника могло их искоренить. Доказательство этого было налицо, и нельзя было более обманываться: триумвирату не удалось достигнуть никакого успеха. Антоний только что затеял великое предприятие — завоевание Парфии, но, несмотря на громкие бюллетени генерала, уже начинали шептаться, что дела приняли дурной оборот. Что касается Октавиана, то ему нужно было потратить со времени Филипп шесть долгих лет, чтобы завоевать Сицилию и победить врага своей фамилии. Ни Антоний, ни он не сделали ничего, чем могло бы восхититься общество, не провели ни одной реформы, ни одного завоевания; им не удавалось даже поддерживать отправление в Риме самых необходимых правительственных функций, хотя последние оставляли желать многого еще перед революцией. В то время как число всех других магистратов увеличивалось, в сенате, который включал теперь около тысячи двухсот сенаторов, не находилось ни одного, пожелавшего занять должность эдила, т. е. ту магистратуру, от которой зависели самые важные общественные учреждения и материальное благосостояние Рима, но которая требовала больших издержек и почти не давала прибыли.1 Италия была опустошена огнем и мечом и отделена от Востока; римское общество было потрясено в самых своих основах; государство доведено до банкротства, и вековая конституция республики ниспровергнута; все общественные дела находились в ужасном беспорядке. И все это для того, чтобы дать немного земли пяти или шести тысячам ветеранов Цезаря и обеспечить место в сенате и в республике нескольким тысячам темных плебеев. В общем получалась нелепая — трагическая и смешная в одно и то же время — диспропорция между незначительными результатами политики триумвиров и исключительным объемом власти, предоставленной им ветеранами и легионами в их коротком приступе бешенства в 43 году. Конечно, если бы экспедиция Антония удалась, если бы завоевание Парфии свершилось, то эта диспропорция могла бы казаться более терпимой; но разве тогда не один Антоний воспользовался бы той славой, которой должно было блеснуть правительство триумвиров? Каковы же были планы Антония? Затруд- С точки зрения личного интереса Октавиана, победа Антония нения была не менее опасна, чем его поражение, хотя и по другим Октавиана причинам. Октавиан должен был спросить себя, не последует ли за браком Антония с Клеопатрой развод с Октавией, и не обратится ли Антоний против него, чтобы отомстить за нанесенное ему в Таренте оскорбление. Они уже не раз были готовы вступить между собой в единоборство. События в Сицилии вовсе не могли успокоить его, если он был уже дурно настроен. Октавиан, не желая быть уличен публикой в антипатриотических устремлениях, приказал совершить жертвоприношения богам за успех экспедиции своего товарища,955 но в глубине души должен был желать, чтобы она потерпела решительную неудачу.956 Во всяком случае, Октавиан понимал, что, пока Парфия не завоевана, ни ему, ни его товарищу нельзя строить иллюзий и воображать, что Италия восхищается ими. Можно ли было им по крайней мере надеяться быть грозными благодаря своим многочисленным легионам? Но цезарианский энтузиазм солдат, который так помог в 43 году революции одержать победу, с некоторого времени остыл и уступил место глухому недовольству, вызванному разочарованием, неаккуратно выплачиваемым жалованьем и усталостью. Деньги, обещанные новобранцам в Мутинскую войну, еще не были им полностью выданы. Таким образом, дезорганизуя ради солдат Италию и империю, триумвиры не могли удовлетворить и их; психическое состояние легионов, как доказал недавний мятеж, также оставалось очень опасно неустойчивым. В довершение ко всему было одинаково трудно и держать солдат под оружием, и распустить их. Октавиан охотно согласился бы распустить восемь легионов, включая те, которые набрал в 43 году Децим и которые служили всего девять лет, ибо он не только был не в состоянии содержать сорок три легиона, но даже не знал, как ему прокормить тридцать пять из них. Отпускаемым со службы солдатам нужно было дать землю, но он не смел прибегнуть, как в 42 году, к новой конфискации земель и не имел денег для их покупки. Роспуск солдат был поэтому очень трудным делом. Огромное их количество, набранное обеими партиями во время безумия, предшествовавшего гражданской войне, должно было стать тяжелой обузой для победителя, в распоряжении которого оказались бы эти солдаты. Наконец, хотя Секст Помпей и был побежден, но все же он был жив и продолжал сильно заботить Октавиана. Осенью 36 года он бежал из Сицилии, остановился у Лацинийского мыса и разграбил там храм Юноны; добыв таким образом деньги, он отправился на Лесбос и утвердился в Митилене, прекрасном городе, который его отец неко1да объявил свободным и где правители Антония позволили ему копить силы и пытаться создать новую армию для борьбы против Октавиана. Общее положение было столь неопределенным, великое имя Помпея было еще столь популярно и уважаемо повсюду — ив Италии, и на Востоке, что самые выдающиеся лица партии его зятя не смели ничего предпринять против его смертельного врага, чтобы предотвратить его подготовку к отмщению.957 Наконец, после насильственного низложения Лепида триумвират лишился даже прочной юридической опоры, так как он произвольно был превращен в дуумвират, что было бы не важно, будь он популярен, но что становилось опасным для дискредитированного и разъединенного правительства. Уступка Октавиан поэтому понимал, что после победы необходимо усту- Октавиана пить общественному мнению, дать некоторое удовлетворение за- общесг- житочным классам и вновь приобретавшим силу консервативным венному тенденциям, чтобы вернуть популярность ставшему столь ненавист- мкению ным имени Цезаря. Чтение „De officiis" Цицерона, советы Дидима Арея, учителя Октавиана, который в качестве члена новопифагорейской секты исповедовал мораль умеренности и воздержания, вероятно, были не чужды этому великому политическому перевороту. Октавиан не ограничился мерами, принятыми сразу же по возвращении; он скоро пошел дальше и предпринял полурес- публиканскую реставрацию, возвратив различным магистратам разные права, узурпированные у них триумвирами;958 он старался также не нарушать интересов собственников, до сих пор столько страдавших, и, несмотря на все затруднения, ему удалось, не прибегая к конфискациям, устроить 20 ООО солдат, которых он отпустил. Так как дело касалось уже не солдат Цезаря, долгие годы сражавшихся в Галлии, а солдат, находившихся под оружием менее продолжительное время и едва знавших или совершенно не знавших диктатора, то их можно было принудить удовольствоваться меньшими наделами, расположенными к тому же не в самых хороших местах Италии. Он наделил их землями вне Италии,— в Нарбонской Галлии, в Бетеррах (совр. Beziers) и в других провинциях;959 распределенные же им италийские земли были куплены за деньги, подобно обширному муниципальному домену Капуи, доходы с которого город употреблял на общественные нужды. Октавиан убедил жителей обменять их домен на богатую территорию, которой республика владела на Крите возле Кносса; она должна была перейти в руки капуанцев и доставлять доход в 1 200 ООО сестерциев, достаточный для общественных нужд.960 Кроме того, он приказал возвратить собственникам многочисленные торговые суда, ранее отобранные им или Секстом во время войны.961 И так как, несмотря на то что все войска уже были им распущены, армия оставалась еще слишком многочисленной для его ресурсов, он решил избавиться от восьми легионов Секста Помпея, правда, вероломным, но дешевым способом, который должен был очень понравиться италийской буржуазии. Эти легионы, как мы видели, состояли по большей части из рабов сицилийских латифундий и беглых италийских рабов. Мизенский договор всем им предоставил свободу. Забыв о своем обещании, Октавиан распустил эти легионы, приказал разыскивать беглых рабов и возвращать их их господам; в то же время он приказал возвратить рабов, служивших на флоте. Около 30 ООО человек были возвращены своим господам;962 в расходах на армию и в пенсиях за военную службу была получена значительная экономия, а зажиточный класс Италии получил прекрасный подарок, неожиданно вернув обратно свою собственность, которую он уже давно рассматривал как навсегда потерянную. Октавиан предположил затем прекратить разбойничество во всей Даль- Италии и преступления в Риме, для чего хотел создать подобие нейшие жандармерии, cohortes vigilium, вероятно, в подражание Египту;963 меры решил построить на Палатине большой храм Аполлону с обширным портиком,964 чтобы дать работу давно забытому римскому, пролетариату. Действительно, старые храмы разрушались, а новые, например храм Цезаря и Марса Виндикатора на Капитолии, строились очень медленно вследствие недостатка денег и смутного времени. Несмотря на это, можно было приступать к новым постройкам. При этом Август скупил на Палатине много домов, расположенных вокруг своего дома, чтобы увеличить его и иметь в будущем лучшее помещение.965 Кроме того, чтобы доказать, что легионы служат не только поддержкой тирании триумвиров, Октавиан решил предпринять ряд экспедиций против альпийских и иллирийских варваров, всегда полунезависимых и всегда причинявших беспокойство населению долин и побережий. Таким образом он создавал видимость продолжателя политики отцовского проконсульства. Наконец, он произвел громадное впечатление, произнеся большую речь, в которой изъявлял готовность сложить с себя власть триумвира и восстановить республику, как только достигнет согласия с Антонием: он утверждал, что не сомневается в этом, ибо по окончании гражданских войн триумвират не имеет более оснований для своего существования.966 Историки воспринимали эту речь только как ловушку, устроенную Антонию, но разве не могло быть так, что Октавиан понял необходимость поднять вопрос о конце триумвирата? Ведь триумвират не мог продолжаться вечно; было очевидно, что должен наконец наступить день для выхода из невозможного положения, в каком находилась республика; и так как уничтожение чрезвычайных полномочий было неизбежным, то Октавиану могло казаться выгодным взять на себя инициативу этого. Во всяком случае, он осуществлял лучшую политику, сам становился лучше и постепенно исправлял свои самые главные недостатки. Он щедро вознаградил на этот раз Агриппу за его победы, заставив воздать ему необычайные почести и даровав большие поместья в Сицилии из земель, принадлежавших всадникам, проскрибированным в 43 году.967 Желая разведать намерения Антония и дать ему залог своей дружбы, он в начале 35 года послал ему две тысячи отборных солдат и военное снаряжение в качестве компенсации за разрушенные в сицилийских водах корабли и поручил отвести эти войска Октавии. Это было самое подходящее средство: дать понять Антонию, что он не желает разрывать их родственные связи и нарушать мир, и в то же время вынудить его открыто объявить, кто его настоящая жена: он должен был или признаться в своей царской власти, высказавшись за Клеопатру, или разорвать свой союз с Египтом, приняв Октавию в качестве законной жены. Италия могла быть только благодарна ему, когда он так искусно, не давая повода к разрыву, уничтожал двусмысленный характер брака в Антиохии. Столь большая умеренность сейчас же дала свои результаты: вскоре после возвращения Октавиана в Рим ему были дарованы неприкосновенность и все прочие почетные привилегии народных трибунов.968 Меро- Мысль первым сделать дружественные шаги навстречу Антонию приятая была счастливой, и момент был выбран удачно. Антоний в своей Антония экспедиции против парфян не имел того решительного успеха, ко- после торый оправдал бы его политику, и всевозможные затруднения на- парфякской чинали показывать ему опасность безрассудных мероприятий, к ко- кампании торым он прибегал. Его неудача, преувеличенная молвой на непостоянном Востоке, так поколебала установленную им систему царств и владений, что зимой 36—35 годов, рассчитывая на свою популярность, Секст Помпей смог составить проект ниспровержения Антония. Он завязал секретные переговоры с царями Армении, Понта и Парфии, принялся собирать корабли и набирать солдат, высадился на материк и прибыл в Лампсак. Имя Помпея было еще столь влиятельно, что он нашел солдат даже среди поселенных Цезарем в этих местах колонистов. Он попытался затем захватить Кизик и начал войну в Вифинии, вынудив Антония послать против него правителя Сирии Тития с несколькими легионами и флотом.969 С другой стороны, в Италии провал экспедиции Антония сделал невыносимой для народа его чрезвычайную власть, а Октавиан, силы которого увеличились, отдалился от него благодаря его браку с Клеопатрой. По всем этим причинам Антоний был настолько расположен пойти навстречу дружественным предложениям Октавиана и не только принял (по крайней мере, на время) перемены, созданные его товарищем по триумвирату к своей выгоде, но думал даже послать к нему Л. Бибула, сына знаменитого товарища Цезаря по консульству, с дружеским предложением помочь ему в его иллирийской экспедиции.970 К сожалению, между ними стояла Клеопатра, и положение, созданное восточной политикой Антония, было слишком запутано, чтобы самые миролюбивые предложения оказались достаточными для разрешения его в интересах мира в Италии. Антоний понимал, что он не может оставить о себе в Италии и на Востоке неблагоприятное впечатление и от своей едва прикрытой неудачи, что ему нужно восстановить свой престиж. Действительно, занимаясь подавлением мятежа Секста, он решил увеличить число легионов и разослал агентов с целью набрать солдат в Италии и Азии. Двусмыс* Но после первой неудачи он понял трудность вторичной попытки ленное и лучше увидел опасности предприятия, которое надеялся быстро положение выполнить, используя планы Цезаря. Едва ли можно было вторично Антония потребовать от легионов и восточных властителей повторения уже сделанного ими гигантского усилия. Равным образом невозможно было еще раз получить у Египта деньги, необходимые для вторичной попытки, поскольку не удалась первая, стоившая так дорого. Управ- ляемый абсолютным монархом Египет все же не был бездушным орудием, которым можно было пользоваться как угодно. Он заботился только о богатстве, искусствах, науках и удовольствиях; он хотел, чтобы деньги шли на уплату артистам и ученым, на постройку храмов и дворцов, на прокладку каналов, устройство праздников, увеличение числа чиновников, а не на завоевание такой отдаленной империи, которой никто не интересовался. События последних лет должны были увеличить неприятные чувства высших классов к Клеопатре и ее правлению: ее брак с римским проконсулом был слишком необычайным событием даже для династической восточной политики. Наконец, было еще одно препятствие — важнее всех прочих: Клеопатра, никогда не расположенная к парфянской экспедиции и сделавшая в свое время уступку, чтобы содействовать своему браку с Антонием, теперь хотела воспользоваться неудачей Антония для своей выгоды, т. е. отвратить его от новых попыток и заставить положить конец двусмысленности своего положения — перестать быть египетским царем, спрятанным под плащом римского проконсула, развестись с Октавией, открыто объявить себя мужем Клеопатры и господином ее страны и увеличить, наконец, Египетскую империю. Лишь неудача парфянской кампании давала надежду на успех плана Клеопатры, и она понимала, что, если бы Антонию удалось завоевать парфянскую империю, он не испытывал бы более нужды в союзе с Египтом. Нужно было, следовательно, воспользоваться удобным моментом, отвратить Антония от мысли о реванше и увлечь его проектом создания Великой египетской империи; этим она оправдала бы перед народом свою личную политику и брак с Антонием. Если состарившийся Египет не любил войн, то ему нужна была видимость могущества и величия, не требовавшая ни труда, ни денег; поэтому он с восторгом принял бы план увеличения империи, не требовавший никаких других трудов, кроме романтических усилий своей прекрасной царицы.971 Весной 35 года кроткая Октавия, до сих пор охотно пребывающая Первая в спокойном уединении и занимающаяся воспитанием своих детей, кллирий- готовилась отплыть на Восток, подобно генералу, во главе 2000 чело- ская век; 972/в это же время началась война в Иллирии. Флот, по-видимому, кампания под командой Агриппы, направляясь по Адриатическому морю с юга Октавиана на север, изгонял пиратов и варварское население мелких прибрежных островов Далмации и Паннонии из их убежищ, захватывал корабли либурнов и население этих мест, прославившееся в качестве пастухов и дорого ценившееся на невольничьем рынке.973 В то же время на севере Италии армия пришла к Триесту и там разделилась на две части: одна направилась на север против карнов и таврисков, а другая — на юго-восток по направлению к Сении (совр. Segna), где, вероятно, встретилась с флотом.974 Выступив из Сении во главе значительных сил, Октавиан проник в современную Кроацию, населенную тогда разными племенами, носившими общее имя япидов; там он покорил сперва ментинов (возле совр. Modrush?), потом авендеатов, арупинов (возле совр. Otochacz)975 и более отдаленные области япидов, 1де захватил два города — Терпон и Метун, местоположение которых нам неизвестно.976 Наконец, он вступил в ту область современной Кроации, которую древние называли Паннонией, и, предавая все огню и мечу, дошел до самой большой деревенской общины Сискии (совр. Siszeg), расположенной при слиянии Кульпы и Савы; он осадил ее и взял в течение месяца, но потерял при этом сопровождавшего его Менодора, бывшего адмирала Помпея, убитого в одной из схваток.977 Предприятие, таким образом, вполне удалось и доставило значительную добычу из рабов, денег и судов. Среди друзей Октавиана этот успех возбудил такие надежды, что, отправляясь осенью из Иллирии в Галлию на зимние квартиры, говорили уже о завоевании царства даков, расположенного по ту сторону Дуная, в современной Венгрии, а также о завоевании Британии, первую попытку чего предпринял Цезарь,— словом, мечтали выполнить все замыслы, которые справедливо или нет приписывали диктатору.978 Влияние Пока Октавиан вел эту кампанию в дикой Иллирии, Антоний Клеопатры победил Секста и приказал казнить его, но так, чтобы все думали, на Антония что это убийство было роковой ошибкой при передаче приказания. Этим путем он надеялся отвести от себя ненависть, которой Италия воспылала бы к убийце сына Помпея.979 Затем Антоний присоединил к себе три легиона Помпея, возместив таким образом отчасти потери парфянской кампании. Но по устранении этой опасности тотчас возникли другие, еще бблыпие и большие трудности вследствие все возраставшей его нерешительности и обострявшихся трений между ним и Клеопатрой. Весной 35 года обстоятельства, по-видимому, неожиданно снова стали очень благоприятны для новой экспедиции в Парфию. Царь Понта, взятый в плен при нападении на римский арьергард во время похода на столицу Мидии, явился в Александрию с чрезвычайным предложением мидийского царя — заключить союз против парфян:980 прежние союзники поссорились при разделе захваченной у римлян добычи и готовились к войне. Антоний очень обрадовался этому неожиданному предложению, которое могло сделать для него дорогу в Парфию гораздо более короткой и легкой; он снова загорелся желанием что-то предпринять против парфян и хотел немедленно отправиться в Армению для заключения союза и подготовки к войне.981 Но Клеопатра, уже обеспокоенная путешествием Октавии, еще более встревожилась этим союзом. Ее влиянию и ее проектам возникла бы угроза, если бы Антоний снова начал войну с Парфией и если бы Октавия могла видеть его и говорить с ним. Не будучи в состоянии удержать Антония, Клеопатра просила у него позволения сопровождать его, на что тот дал согласие. Это было грубой ошибкой, ибо во время путешествия она сумела использовать все средства, которыми хитрая женщина способна уничтожить решения мужчины — более пылкого, чем стойкого. Вместо того чтобы оставаться надменной, разделяющей могущество мужа, и веселой на его празднествах, она притворялась печальной, побледнела и похудела: она была больна; не жалуясь, она заботилась, чтобы Антонию беспрестанно докладывали то один, то другой из ее придворных, что царица так страдает и мучается потому, что боится быть покинутой, и что она решила умереть, если он действительно ее бросит.982 В этих длительных уловках ей, по-видимому, очень помог некто Алексей из Лаодикеи.983 Антоний не отличался твердым характером; ослабевший от удовольствий и роскоши египетского двора, он начал подчиняться влиянию умной и хитрой царицы, как подчинялся влиянию Фульвии, в сущности, не решаясь вторично попытаться выполнить опасную кампанию против парфян. Он кончил тем, что уступил, хотя Октавиан предоставлял ему все новые доказательства дружбы и показывал, как горячо стремится восстановить согласие между своим шурином и Октавией, приказав вотировать им обоим после смерти Секста большие почести.984 Антоний отправил посольство к Октавии в Афины, приказав сказать ей, чтобы она не выезжала из Афин к нему навстречу, ибо он рассчитывает снова отправиться в Парфию; 985 но в действительности вместо парфянской войны от вернулся в Александрию, отложив свое предприятие до будущего года.986 Победа Клеопатры была полной. Таким образом, 34 год обещал быть богатым великими завое- Эдильство ваниями, ибо в конце 35 года и на Западе, и на Востоке поднимался Агриппы вопрос о завоевании Парфии, Великобритании и Дакии. Но в течение зимы эти грандиозные проекты значительно сократились. Сознавая, что настало время заняться столь долго пренебрегаемыми гражданскими магистратурами и дать некоторое удовлетворение обществу, высказывавшему справедливое недовольство, Октавиан прежде всего задался целью положить конец скандальному отсутствию эдилов, назначив Агриппу на эту должность, в которую он должен был вступить немедленно по окончании иллирийской войны, несмотря на то, что был уже консулом. С тех пор как Агриппа, живший с римской простотой, разительно отличной от вызывающей роскоши Мецената, получил в дар сицилийские поместья и рассчитывал на близкое наследство Аттика, дожившего уже до глубокой старости, он без труда один мог заменить всех эдилов, которые должны были бы отправлять эту должность в последние годы, и заботиться о нуждах города и народа, не преминувшего выразить восхищение перед этим бывшим консулом, согласившимся занять низшую должность и потратить часть своего имущества на бедных. Притом зимой 35—34 годов до Рима дошел слух о восстании в Паннонии, который окончательно убедил Октавиана свести свою программу на следующий год к довольно умеренным масштабам: подавить мятеж в Паннонии, если он действительно разразился, и затем, если останется время, окончательно покорить полунезависимые народы Далмации. Политика В ту же зиму на Востоке Клеопатра с неутомимой энергией Клеопатры старалась склонить Антония окончательно оставить мысль об экспедиции против парфян, которую он тогда отложил до будущего года. К сожалению, ни один источник не сообщает нам, какими аргументами пользовалась для этого прекрасная царица. Допустимо, однако, предположить, что она старалась заставить его понять, что невозможно, не рискуя вызвать волнения и мятеж, обременять Египет расходами на такое рискованное и длительное предприятие, каким было завоевание Парфии; что достигнуть этой цели можно путем пусть более длинным, но зато и более верным, начав на следующий год с более легкого завоевания Армении. Эта страна была ближе Парфии, к тому же ее царь заслужил такую участь своей изменой в 36 году; огромные сокровища Армении восполнят потери первой экспедиции, понесенные благодаря ее царю, и будут служить громадной поддержкой для всех последующих предприятий. Кроме того, достоверно, что Клеопатра с удвоенной энергией настаивала на разводе Антония с Октавией, на открытом объявлении его царем Египта и на возрождении древней империи фараонов; эта империя должна быть разделена между их детьми, и таким образом они основали бы для своих потомков обширную эллинистическую монархию, подобную тем, которые основал Александр. Египетский народ, опьяненный новым величием, охотно откроет тохда свои сокровища для завоевания Парфии.987 Эти советы были столь же смелыми, сколь и остроумными: Великая Египетская империя стоила столь трудного и столь проблематичного завоевания Парфии; Италия была разоренной и истощенной страной, тогда как Египет обещал Антонию славную карьеру — по стопам Александра. Но триумвир еще колебался: возможно ли достигнуть прочного величия, опираясь на распадавшуюся страну? Тогда Клеопатра прибегла ко всем средствам убеждения, которыми она располагала как царица и как женщина: она ослепляла его великолепными празднествами, беспре- станно варьировала его забавы, поставила его во главе «неподражаемых», придворной золотой молодежи, которая, как утверждали, только одна знала и практиковала высшую утонченность восточной чувственности;988 она, наконец, победила оппозицию римских приближенных Антония, привезенных им с собой в Александрию. Эта оппозиция становилась новым трудным препятствием, по мере того как намерения Клеопатры обнаруживались все яснее. Все выдающиеся римляне, окружавшие Антония, имели в Италии свое имущество, семьи, друзей, свои мысли; если они соглашались так долго оставаться на Востоке, то лишь для того, чтобы составить себе состояние, но они вовсе не хотели оставаться здесь навсегда. Они чувствовали отвращение к перспективе жить постоянно среди вольноотпущенников и евнухов, они не желали развода Антония с Ок- тавией и ссоры с ее братом, боясь новых гражданских войн, которые вызвал бы раздор двух вождей. Только благодаря тому, что Октавиан жил в Италии, многие приближенные Антония, и среди них Статилий Тавр, уже примкнули к его партии, предпочитая не покидать Рима. Клеопатра старалась, насколько могла, удержать их в Египте: одним она давала деньги, другим — придворные должности; некто Овиний, один из тех сенаторов низкого происхождения, которые сделали карьеру в это время, принял должность заведующего ткацкими мастерскими царицы.989 Но большинство из них держалось враждебно, и только Клеопатра замечала, что тот или другой из свиты Антония принадлежит к безнадежным ее врагам, она старалась запугать его, дурно обращаясь с ним, прибегая к нападкам и клевете на него перед Антонием, стараясь даже запугать его пустыми угрозами.990 Таким образом, между приближенными Антония, разделившимися на две партии — партию сторонников царицы и партию ее противников, шла глухая борьба. Несмотря на все старания римской партии, Антоний уступал все более и более; последние остатки разума и воли, уже растраченных в слишком бурной жизни, исчезали в этом постоянном опьянении блестящими праздниками и удовольствиями. Клеопатре в эту зиму 34 года удалось убедить его попытаться завоевать Армению. Итак, весной и летом 34 года как на Востоке, так и на Западе война в возникли небольшие войны. Октавиан послал Мессалу Корвина Далмации покорить салассиев, живших в современной долине Аосты, а сам и завое- двинулся с армией в Иллирию на освобождение Фуфия Гемина, ваиие захваченного и осажденного в Сискии восставшими паннонцами; но Армении еще в пути он узнал, что Фуфий освободился, утомленные варвары сами прекратили осаду. Тогда Октавиан повел свою армию узкой полосой суши между морем и Динарскими Альпами, чтобы здесь вести войну с варварскими и воинственными далматскими народностями.991 Вероятно, он послал также одного из своих генералов в долину Савы и оттуда по долинам ее притоков — в современные области Боснии и Западной Сербии, чтобы стремительным втор- жением туда покорить тамошние племена.992 Антоний, отбыв весной из Александрии, также присоединился к своей армии, которая должна была находиться недалеко от Армении; чтобы усыпить подозрения противника и сделать более легким свое предприятие, он послал Деллия к царю Армении просить его дочь в жены молодому Александру, старшему из сыновей, которых он имел от Клеопатры. Прибыв в Никополь в Малой Армении, он пригласил царя прибыть к нему на совещание по поводу парфянской войны. Державшийся настороже армянский царь учтиво отклонил это предложение под разными предлогами, но когда римский генерал быстро двинулся вперед со своими легионами по направлению к Артаксате и повторил свое приглашение, он должен был явиться в его лагерь. Принятый с почетом, он, однако, был удержан пленником; вслед за тем Армения была объявлена римским завоеванием, министры получили приказание выдать царские сокровища. Они попытались сопротивляться, и наследник престола постарался защитить царство своих отцов. Последовала короткая война, окончившаяся победой римлян и общим разграблением страны, отданной легионам, не пощадившим даже древнего, очень богатого и почитаемого святилища Анаиты в Аце- лизене. В этом храме находилась массивная золотая статуя богини, которую солдаты разбили на куски и разделили между собой.993 После этого Антоний завязал переговоры с царем Мидии по поводу брака между молодым Александром и дочерью царя Иотапой; брак был заключен, и Антоний летом вернулся в Александрию, везя с собой царя Армении, его семейство и огромные сокровища, состоявшие из большого количества золота и серебра.994 Октавиан в это время продолжал войну против далматов.995