Глава 1 КИТАЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ КОНЦА XIX-НАЧАЛА XX в

Вовлечение Китая в экономическую систему мирового рынка постепенно ухудшало положение средних слоев деревни. К концу XIX в. и особенно в начале XX в. крестьянство стало все более явственно ощущать отрицательные последствия воздействия данного фактора.

Неуклонный рост импорта дешевых фабрикатов (пряжа, ткани, металлоизделия, керосин, сахар, красители и др.) к 90-м годам XIX в.

Империалистическая дань (выплаты по займам и контрибуциям), а также необходимость оплачивать верхушечные реформы правительства, проводимые в рамках «новой политики», принятой Цинами после ихэтуаньской катастрофы, обернулись для крестьян новыми дополнительными налогами, зачастую приводившими к их разорению. Особенно чувствительна к новым тяготам начала XX в. была имущая часть деревни — среднее крестьянство и собственническая беднота. Вместе с тем старый груз арендной и ростовщической эксплуатации не уменьшился

Общее состояние китайской деревни в 1894—1914 гг. по-прежнему определялось господством системы арендно-бюрократическо- го феодализма при определенном ослаблении позиций натурального хозяйства. Аграрный строй не претерпел каких-либо значитель- ных перемен.

Наиболее быстро распадались остатки системы так называемых гражданских поселений (миньтунь, хутунь). Все менее рентабельными для казны становились и собственно военные поселения (бинтунь), сокращались поступления от земель охранных: постов (вэйсотунь), значение которых резко упало в связи с коммутацией в 1901 г. «продовольственного налога» (цаолян) и: упразднением специальной транспортной службы (юньцао\. .

Последовательное разложение системы государственно-феодального землевладения получило в первом десятилетии XX в. и юридическое оформление. Уже в период реформ 1898 г. 1 была предпринята попытка ликвидировать туньтянь. В 1902 г. в ходе осуществления «новой политики» правительство законодательно оформило переход всех земель военных поселений в категорию частновладельческих (миньди) [266, с. 36]. Основной причиной подобного решения послужила острая нужда в средствах дляз погашения контрибуции 1901 г. Поэтому значительная часть туньтянь и вэйсотунь была пущена в продажу и усиленно обложена налогами (см. [55, 207—210]).

Столь же быстро шло к окончательному исчезновению землевладение военного сословия цижэнь и «восьмизнаменных» войск (баци). В 1889 г. Ведомство налогов (Хубу) в очередной раз запретило куплю-продажу «знаменных» земель (циди), однако в-, дальнейшем превращение их в частную собственность только усилилось.

Под частную распашку (в том числе через распродажу) переходили камышовые (лутянь) и удельные земли (юйди), в первую очередь пустоши и охотничьи угодья. Система поместий — императорских (хуанчжуан), казенных (гуаньчжуан), маньчжурской знати (цзумиичжуан) — полностью сохранилась до свержения Цинов, однако в новых условиях снижалась их доходность и ослабевала внутренняя организация. Работавшие там под надзором старост (чжуантоу) крепостные крестьяне (чжуандин, тоучун- оюэнь) получили свободу (так же, как и рабы — нули, нупу) только после падения цинской династии.

С установлением республики все они были приравнены к юридически свободным людям (миньжэнь, фаньжэнь). Тем не менее в 1912—1914 гг. законодательно охранялась в неприкосновенности личная земельная собственность императора, двора, маньчжурских принцев и князей, хотя общая площадь подобных владений сократилась. Часть прежних казенных земель, преимущественно различных поместий (гуаньчжусін) и владений короны (юйди), главным образом в Маньчжурии, перешла в собственность республиканского правительства.

Остро нуждаясь в средствах для погашения контрибуции 1901 г., казна в первые годы XX в. пустила в распродажу большое количество невозделанных земель, до этого числившихся в категории1 гуаньтянь, в Жэхэ, Маньчжурии и Внутренней Монголии в целях максимально возможного увеличения налоговых поступлений за счет обложения вновь распахиваемых площадей. В указанных районах наблюдался заметный рост мелкокрестьянской собственности, однако наиболее оперативно скупали и пускали в оборот, продаваемые казной земли чиновники, шэньши и купцы, имевшие поддержку в местных колонизационных бюро. В их среде, кроме того, создавались паевые компании по подъему пусто- шей^ располагавшие десятками и сотнями тысяч му (см. [55, с. 211-^229, 695—697]).

• По* сравнению с казенными более свободно в разряд частных переходили «привилегированные»' земли: училищные (сюэтянь), «общественные» (гунтянь) и в меньшей степени жертвенные (цзи- тянь) \ храмовые и монастырские (сымяоди). Значительно ускорился переход в частные руки (особенно на Юге) и земель храмов предков (цытянь) и других родовых или клановых земель (цзун- ди, цзутянь), до этого считавшихся общей собственностью всего рода (цзу, цзунцзу). Фактический переход «привилегированных» и казенных земель в разряд частных чаще всего не оформлялся официально и не сказывался на их налоговом статусе. В земельных кадастрах они зачастую продолжали числиться в прежнем качестве и облагаться не общими налогами (дидин, цаолян), а особой земельной податью (цзукэ) во всех ее разновидностях (лу- кэ, сюэцзу, гуаньцзу). Переход «привилегированных» земель в руки частных владельцев особенно ускорился после революции 1911 г.

Реформы и нововведения, проводившиеся в рамках «новой политики», в том числе превращение в 1906 г. Ведомства налогов в министерство финансов (Дучжибу), не изменили характера поземельных налогов (тяньфу), которые по-прежнему собирались по средневековому земельному кадастру (юйлиньцэ). Сохранялись старые учетные градации податных земель. Ведущей и абсолютно преобладающей категорией налоговых полей была миньфутянь, в которую входила подавляющая масса частной земельной собственности, обложенной обычными ставками налога дидин. Помимо ^иньфутянь существовал целый ряд других податных категорий. Одни из них имели историческое происхождение. К этой группе относились бывшие удельные земли периода Мин (гэнминтянь), поля бывших минских караульных постов (гуйбинвэйсоди, гуй- бинвэйсо туньтянь) и наделы, сданные «восьмизнаменнымн» (туй- цюаньди). Другую группу составляли владения национальных меньшинств вообще (фсіньди, иди), их князьков и старшин (туш- ди), либо одной конкретной народности (мяоди, чжуанди).;Ряд земель выделялись по природным особенностям — земли в горах (шаньди), участки, где добывалась соль (цзаоди), где имелись заросли тростника (вэйди), и др.

Учет населения — тяглого (дин) и нетяглого (коу) — проводился по традиционным реестрам (хуанцэ, цинцэ). Последние основывались на десятидворных списках (пайцэ), составляемых в..системе круговой поруки — баоцзя2. Только в 1909 г. власти приступили к проведению всеобщей переписи по современному образцу в конечном счете все с теми же фискальными целями. 1 •

В рассматриваемый период произошло два фискальных «взрыва», оба вызванные политическими событиями. Первым побудительным фактором к повышению налогов послужили экстренные расходы казны в связи с уплатой контрибуции 1895 г. Сразу же после окончания японо-китайской войны, изыскивая дополнительные средства, Хубу увеличило ставки лицзиня и ускорило коммутацию «продовольственного налога». Кроме того, были введены надбавки к опиумному (туяошуй), чайному (чашуй) и соляному (янькэ) налогам, а также общегосударственные налоги на винокурение (шаогошуй) 3, табак и сахар. Ставки последних сразу же начали расти. Так, в Шаньси с 1896 по 1900 г. обложение каждого цзиня вина повысилось с 3 до 5 вэней, табачного листа — с 5 до 8 вэней, а резаного табака — с 10 до 16 вэней [265, с. 488]. Кроме того, казна изменила правила составления купчих на недвижимость и повысила налог на сделки такого рода (цишуй, тяньфанцишуй). Наконец, дополнительными «пожертвованиями» были обложены торговцы и владельцы ломбардов.

Налоговые тяготы крестьян осложнялись колебаниями медной котировки серебра.

Второе резкое повышение налогового гнета было вызвано ихэ- туаньской катастрофой и необходимостью выплачивать огромную «боксерскую» контрибуцию. Пекин не имел возможности производить ежегодные взносы за счет обычных поступлений в Хубу. В связи с этим правительство пошло на существенные изменения в финансовой политике. Суть нововведений (изложенных в серии законодательных актов, важнейшим из которых был императорский указ, изданный в августе 1901 г.) состояла в введении весьма своеобразной бюрократическо-«откупной» системы сбора налогов с провинций. Предоставив их властям весьма широкие права по повышению старых и введению новых налогов4, Пекин взамен требовал от них выполнения специальной налоговой разверстки, охватывавшей все провинции, включая Синьцзян. Ее общая ежегодная сумма была определена в 18,8 млн. лянов. При этом наибольшие тяготы падали на Цзянсу, Сычуань, Гуандун, Чжэцзян и Цзянси (см. [55, с. 313—315; 185, с. 15—18; 477, с. 63]). Подобная политика привела к относительно успешным результатам лишь в первые два года, когда Хубу получало по разверстке по 13 млн. лянов. Затем поступления от нее в Пекин резко сократились (см. [149, с. 50; 475, с. 37]). Провинциальные власти старались взысканные в счет ихэтуаньских платежей дополнительные налоговые поступления придерживать у себя, не отсылая в столицу. В подобных условиях у Цинов не оставалось другого выхода, как идти на дальнейший ползучий рост налоговых ставок и введение новых видов обложения.

Значительную часть ихэтуаньской разверстки провинции выполняли за счет повышения многочисленных косвенных налогов. При этом соляной налог был повышен на 4 вэня за цзинь. В некоторых провинциях он вместе с другими начетами, в том числе соляным подушным сбором (янькоуцзюань), поднялся на 8 и более вэней за цзинь. Был резко повышен (до 130% в некоторых районах) налог на местный опиум (туяошуй, гаоцзюсінь), а также усилено обложение опиума лицзинем. Лишь после указа 1906 г., запрещавшего выращивание мака, опиумные сборы стали сходить на нет. С 1902 г. значительно повысились налоги на табак, масло, сахар, вино и чай. Под предлогом выплаты ихэтуаньской контрибуции усиленно облагались поборами керосин, уголь, шелк-сырец, мясо, фрукты и т. д. Так, налог на табак в Чжэцзяне к 1904 г. увеличился на 80%, а в Шэньси — на 100% (см. [55, с. 319—320; 185, с. 18]).

Вообще период после японо-китайской войны и особенно после восстания ихэтуаней ознаменовался ростом значимости местных (подразделявшихся на сборы провинциального и уездного уровней), или «дополнительных», поборов (цзацзюань, цзяшуй) по сравнению с налогами общегосударственного значения (дидин, цаолян). Число этих второстепенных налогов и разного рода обязательных «пожертвований» (цзюаныиу), подобных сборам на местные воинские формирования (аньлян цзиньте), в начале XX в. резко возросло.

В 1901 г. был введен новый прямой налог на сдачу помещений внаймы, прежде всего под лавки. Он взимался с арендной платы и существовал в двух видах: налог с жилья (фанцзюань), и лавочный налог (пуцзюань, пухуцзюань) 1[335, с. 118]. Под видом упорядочения выдач свидетельств об уплате налога на сделки на недвижимость были увеличены его размеры. Дополнительная надбавка была введена при оплате ломбардных лицензий (данте). Рос и сам ломбардный налог (даншуй). Кроме того, стал взиматься сбор за выдачу лицензий на право торговли сахаром, водкой и маслом [55, с. 319—320]. Правительство пыталось дважды — в 1902 и в 1908—1909 гг. — ввести гербовый сбор (иньхуашуй). Однако противодействие провинциальных властей и торговых союзов (шанъцхуэй) сделало эти попытки безрезультатными [335, с. 119—120]."

Основное же увеличение налогового гнета для выплаты ихэтуаньской контрибуции было связано с поземельными сборами. Оно осуществлялось в двух вариантах. В одних провинциях (Фу- дзянь, Гуандун, Сычуань, Юньнань) была введена натуральная подать (лянцзюань, сийлянцзюань), начислявшаяся с каждого ляна или со стоимости каждого даня поземельного налога (дидин). В провинциях, где помимо дидина взимался продовольственный налог — цаолян (Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Хубэй), «ихэ- туаньская» надбавка была привязана к обоим налогам (динцао цзяцзюань). При этом снижение медноденежных ставок этих налогов 1897 г. отменялось и вводились новые дополнительные начисления.

В ряде провинций такая надбавка взималась под видом восстановления прежних норм обложения (гуйфу динцао чжэнцзя). Новое повышение земельных налогов было весьма ощутимым для крестьянства. Так, размер «ихэтуаньской» надбавки в Цзянси примерно составлял 200 вэней, в Чжэцзяне, Хэнани и Аньхое — 300, в Фуцзяни — 400, а в Хубэе — 700 вэней с каждого ляна дидина [477, с. 63]. Аналогичными начислениями было обложено и налоговое зерно, взимавшееся в системе цаолян, с 1901 г. полностью переведенной в денежную форму.

Как и в предшествующий период, объектом повышения была не основная часть (чжэнфу) дидина, остававшаяся, как правило, постоянной, а различные надбавки к ней (сяньюй, хаосянь). Главными среди этих начислений являлись сбор за переплавку налогового серебра (хохао) и компенсация потерь при пересчете ляновых слитков на медные деньги. В некоторых провинциях были повышены надбавки на стандартизацию налогового серебра (пинъюй) и другие компоненты хаосянь. При этом надбавка по величине зачастую превышала, иногда в несколько раз, чжэнфу [55, с. 298—299]. После ихэтуаньской катастрофы 1901 г подобная практика стала еще более распространенной. Тем не менее в 1902 г. правительство рассматривало предложение Р. Харта об увеличении ставок дидина, т. е. роста чжэнфу. В Пекине отказались от этой опаснейшей затеи под давлением наместников провинций бассейна Янцзы, боявшихся массовых восстаний.

Заметно возросла для крестьян и тяжесть цаоляна. С отменой в 1901 г. системы «водных перевозок налогового зерна» (юньцао) он был полностью — вместе со всеми дополнительными сборами и надбавками (цаосян, чжэнхао) — переведен в денежную форму (лянчо/сэ, цаочжэ). В данном случае, как и при взимании дидина, повышение налоговых сумм достигалось за счет различных начислений и перевода одного платежного средства в другое по произвольно установленному сборщиками курсу. При этом практика перевода (лянчжэ) из натуральной формы в денежную после 1901 г. приобрела универсальную значимость.

С массовой коммутацией натуральных налогов еще более разорительным для деревни стал пересчет медноденежных сумм, сдаваемых крестьянами, в серебро. Постоянные колебания медно- денежного курса серебряного ляна позволяли сборщикам, налогов резко (иногда в 2 раза и более) завышать котировку серебра [30,4, с. 16]. Точно так же произвольно завышались и приемные цены на зерно с целью увеличения сбора цаоляна, что облегчалось постоянным ростом рыночных цен, ставшим уже к 1908— 1909 гг. весьма значительным.

Обман крестьянства и усиление фискального бремени происходили также при пересчете монет новой юаневой системы (фэнь) на медные деньги старого образца (вэнь, цянь). Введенная после реформы 1889 г. юаневая система постепенно набирала силу, хотя выпуск вэней продолжался до 1908 г. В деревне доминировала старая медь, однако количество новой монеты на руках у крестьян постепенно росло, особенно в восточных приморских районах. Деревня все больше платила налоги фэнями и юанями, между тем как чиновники исчисляли налоги в вэнях и ляновом серебре. Играя на разнице их курсов и колебаниях котировки, местные власти получили новую все расширявшуюся возможность существенно завышать крестьянские платежи в свою пользу [477, с. 116—117].

Кроме того, в 1901 —1902 гг. население ряда городов и провинций, наиболее серьезно затронутых ихэтуаньским движением, единовременно выплатило 18 млн. лянов в счет особых, так называемых «миссионерских вознаграждений» — за разрушенные христианские церкви, миссии, школы и больницы. Основная тяжесть этих поборов легла на Чжили, в том числе Пекин, а также на Мукден и Шаньси [185, с. 10—11]. Провозгласив проведение «новой политики», цинское правительство возложило на крестьянство основные издержки, связанные с модернизацией армии, государственного аппарата и другими реформами подобного рода. Они оплачивались за счет как специально введенных новых надбавок к поземельному налогу, так и увеличения старых «дополнительных» податей. Наиболее значительной среди этих доходных статей было «начисление с земельной собственности»— (муцзюанъ, іианцзюань). В добавление к данной общей надбавке был введен ряд целевых. В их числе был «школьный» налог (сюэтанцзюань, сюэцзюань); собранные по нему средства предназначались для строительства школ нового типа. Для создания в волостях полицейских участков устанавливался «полицейский» сбор (еюньцзинцзюань, цзинцзюань). С крестьян стала взыскиваться подать для финансирования подготовки перехода к местному «самоуправлению» (цзычжицзюань, цзычжи муцзюанъ).

В ряде районов (Юньнань, Сычуань) чиновники собирали деньги на военное обучение (туаньфэй, туаньляньфэй). В некоторых провинциях был введен «железнодорожный» налог (телуцзю- ань), номинально призванный дать средства для противодействия иностранному капиталу и защиты национальных прав в сфере железнодорожного строительства. В тесной связи с телуцзюанем проводилась принудительная подписка на железнодорожные акции за счет регулярных отчислений с земельной ренты (цзугу), что существенно затрагивало интересы помещиков и богатых крестьян Юга. Связанные с «новой политикой» налоги (синьчжэнцзю- ань) являлись, как правило, надбавками к дидину: они начислялись либо с каждого му земельной собственности, либо с каждого ляна дидина (см. [335, с. 40—41; 477, с. 64—65]); в некоторых случаях они привязывались и к цаоляну.

Ставки этих налогов были достаточно значительными. Так, надбавки для создания школ и полицейских участков в сумме составляли в Хубэе 700 вэней 5, в Шаньдуне — 200 вэней, в Цзили- ни—1,4 ляна, в Фэнтяни — 3 ляна и в Чжили — от 0,5 до 2 лянов с каждого ляна дидина. Налог для строительства железных дорог составлял в Фуцзяни 200 вэней6; в Юньнани — 200 вэней. в Сычуани — 3 ляна и в Шаньси — 0,15 ляна с каждого ляна поземельного налога [477, с. 65]. Поборы, связанные с проведением «новой политики», как правило, платили только владельцы земли — помещики и крестьяне-собственники.

Все эти налоги часто изображались и номинально собирались как добровольные «пожертвования» (аньлян цзюаныиу). Количество и ставки новых налогов, как и всяких «местных» поборов, не были унифицированы. Они сильно разнились по провинциям, областям и уездам, будучи в значительной мере результатом самодеятельности местных властей. Такой же разнобой царил и в методах взимания, что было крайне выгодно самим сборщикам. Помимо постоянных налогов на проведение «новой политики» казна практиковала и единовременные сборы, например на перепись населения, проводившуюся в 1909—1910 гг.

113

8 Зак 502

Проблема налогов в рассматриваемые годы оказалась тесно связанной со своего рода «революцией цен», переживаемой Цин- ской империей. Знамением конца XIX — начала XX в был быст- рый рост цен на земледельческие продукты. В Китае, как и во всякой аграрной стране, подключенной к системе мирового рынка и переживавшей начальный этап развития капитализма (особенно в промышленности), резко дорожало зерно, а также сельскохозяйственное сырье, шедшее в города и на экспорт. В Хунани, например, до 1906 г. 1 дань риса стоил 2—3 тыс. вэней, в 1906 г. — 4 тыс., а в 1910 г. — 8 тыс. вэней [185, с. 21], а в уезде Цзинсянь (Чжили) с 1890 по 1910 г. цены на пшеницу, просо, гаолян, ку- курузу, бобы, клейкое просо, кунжут и хлопок в среднем повысились более чем в 2 раза [55, с. 562, 563]. Как показал индекс цен, выведенный Нанькайским институтом экономики, в различных районах Цзянсу, Чжэцзяна, Цзянси и Чжили цены к 1911 г. поднялись по сравнению со второй половиной 70-х годов XIX в. в 2,5 раза. Особо заметным рост цен стал с конца XIX в. К 1911 г. по сравнению со второй половиной 90-х годов в указанных районах цены поднялись на 64—96% и т. д. (см. [477, с. 118—119, 124—126]).

Подобной динамике цен сопутствовало номинальное (частично — и реальное) увеличение поступлений по основным налогам, а также денежных арендных платежей, что, в свою очередь, послужило основой роста (частично — номинального, частично — реального) цен на землю. В целом по стране с 1864 по 1914 г. они возросли почти в 2 раза [196, с. 223]. Указанным процессам способствовала безудержная инфляция, усиленная финансовой политикой Пекина и провинциальных казначейств, вставших на путь чрезмерной эмиссии бумажных и медных денежных знаков. В результате всего этого применительно к 1909—1911 гг. уже можно говорить о настоящей вакханалии цен, расстройстве денежного обращения, падении покупательной способности и денег и массы населения.

Основные налоги в целом росли пропорционально движению цен. В первую очередь это относится к цаоляну после его коммутации. В меньшей степени подобная зависимость была характерна для дидина: в большинстве случаев при значительном увеличении его денежных ставок их рост все же отставал (в ряде местностей значительно) от движения цен (см. [477, с. 118—120, 122—126]). •

В связи с этим все многочисленные свидетельства источников о резком повышении основных налогов или налоговых сумм вообще (в 1,5, 2 раза и более) следует воспринимать через призму индекса цен (на зерно, прочие продовольственные товары, земледельческое сырье, землю), денежных арендных платежей и т. д., что крайне затрудняет выявление степени реального повышения налоговых тягот крестьян.

Так, по данным, относящимся к уезду Чуаньша (Цзянсу), приемная цена 1 даня зерна при сборе цаоляна с 1889 по 1909 г. поднялась примерно на 4 тыс. вэней, или более чем в 2 раза. Общий сбор цаоляна в денежном исчислении с 1894 по 1909 г. увеличился почти вдвое. Всего же с учетом дидина и местных налогов фискальные поборы с крестьян возросли там на 86%. К 1908 г. нормы поземельного обложения в отдельных уездах Хэнани, Цзянси и Цзянсу по сравнению с предшествующим периодом относительной стабильности увеличились в среднем на 80—90%, а местами — в 3—4 раза. Объем местных налогов в уезде Динсянь (Чжили) с 1899 по 1911 г. возрос более чем в 2 раза [55, с. 307, 308, 310]. В источниках и литературе приводится множество подобных примеров. Следует, однако, учесть, что повышение ряда фискальных показателей, помимо всего прочего, было связано и с коммутацией натуральных налогов

Тенденция к коммутации наблюдалась и в отношении крестьянских трудовых повинностей (чайяо), которые во все большей степени трансформировались в денежные доплаты к дидину (яоинь, чайинь), точнее к подушной подати (динфу) 7, являвшейся частью последнего. «Общественные» работы по ремонту дамб,, плотин и дорог (цзюньяо) все чаще заменялись денежным откупом (цзюньяоинь). Транспортная повинность (лючай) в основном была заменена надбавкой в 800—900 вэней к каждому ляну ди- дина.

К началу XX в. часть повинностей была ликвидирована. Так,, военные повинности (бинчай), введенные в 60-х годах XIX в., были формально отменены еще в 1877 г. и затем постепенно сошли на нет8 (см. [335, с. 46—47]). С ликвидацией в 1896 г. курьерской и ямской службы (чжии) с крестьян постепенно перестали требовать отбывания этой повинности, а также взимать откуп от нее (ичжаньинь). В целом система трудовых повинностей — наиболее архаическое наследие средневековья в фискальной системе Цинской империи — переживала полосу упадка и развала. Следует отметить, однако, что казна продолжала практиковать принудительный наем- чернорабочих и строителей.

По сравнению с резким усилением фискального гнета государства рост частнофеодальной эксплуатации в конце XIX—начале XX в. происходил не столь заметно. На фоне скачкообразного повышения налогов увеличение реальных арендных платежей выступало как значительно более медленный и плавный процесс. Как и в сфере налогов, в области арендных отношений не повышались сами ставки, а ухудшались сопутствующие им дополнительные условия арендных договоров (дяныоэ, цзуюэ). Особенно- интенсивно росли допускные платежи. Так, в районах денежной ренты (цяньцзу, юйцзу) постепенно увеличилась сумма предварительного взноса, при фиксированной ренте зерном (гуцзу, ми- цзу)—размер арендного залога (я, яцзу, диніиоу). Все большее количество земель сдавалось в аренду лишь при выполнении подобных предварительных условий (см. [55, с. 258]). Особенно заметно возросли допускные платежи при денежной аренде в районах торгового земледелия. По пяти обследованным уездам Цзянсу и Аньхоя ставки различных видов арендной платы (с залогом и без него) с 1905 по І914 г. поднялись более чем в 1,5 раза [390, с. 31].

Другим важным руслом повышения арендных платежей служила практика перевода натуральной ренты в денежную. Завышение цены зерна при такой переводной системе (чжэцзу) ухудшало условия натуральных аренд при издольщине (фэньцзу, фэньчжун) и фиксированной ренте (мицзу). Постоянный из года в год рост рыночных цен на зерно в конце XIX — начале XX в. делал чжэцзу весьма удобным и малозаметным средством повышения реальной арендной платы. Кроме того, даху и дичжу стремились заменить на своих землях издольную ренту на фиксированную. Сопряженная, как правило, с денежным или имущественным залогом, она была тяжелее для арендаторов и выгоднее для помещиков.

Сохранялась и обычная для Китая практика частичного (перекладывания землевладельцем налогов на плечи арендатора, что в условиях резкого повышения поземельных налогов обернулось для безземельных и малоземельных крестьян-держателей новыми тяготами Увеличение налогового обложения в связи с -необходимостью выплачивать контрибуцию 1901 г. и финансировать проведение «новой политики» давало помещикам удобный предлог для повышения арендных платежей «на законном основании». Росли они и в Маньчжурии, несмотря на то что массовая колонизация края существенно препятствовала развитию подобной тенденции. При всем том, однако, указанные негативные явления не выходили за рамки обычного для Китая постепенного нажима землевладельцев на крестьянство в условиях растущего давления людского потенциала на землю.

С падением господства натурального уклада старая арендная эксплуатация заметно дополнялась растущей зависимостью крестьян от рынка, усилившейся ролью денег, товарно-промыслового и отчасти предпринимательского начала в деревне. В обстановке подъема торгово-рыночного начала в деревне наметилась, как уже отмечалось, тенденция к замене натуральной ренты денежной 9, а также к превращению «вечной» аренды (юнцзу, юндянь) в долгосрочную и замене последней краткосрочными соглашениями.

К концу первого десятилетия XX в. усилился процесс переселения крупных землевладельцев и рентополучателей из «неспокойной» (вследствие усиления налогового гнета и частнособственнической эксплуатации) сельской местности в города, под защиту властей. Такие «городские» помещики — абсентеисты прежде всего нуждались в наличных деньгах. Это, в свою очередь, ускоряло перевод ими на своих землях натуральной ренты в денежную форму (чжэцзу, цяньцзу), что также вело к расширению сферы товарно-денежных отношений в деревне.

В общем же все указанные перемены были достаточно поверхностными. В принципе традиционный строй феодального землевладения, как и социально-политическое господство крупных рентополучателей и шэньши, остался неизменным. Крупные землевладельцы (тухао, даху, фуху) и богатые влиятельные помещики- шэньши (фушэнь, шэньцзинь) по-прежнему господствовали в сельской местности и контролировали ее. В ведении местных шэньши находились деревенское ополчение (туаньлянь, сянъюн), казенные школы первой ступени (шэсюэ), училищные (сюэтянь) и «общественные» (гунтянь) земли. Под контролем шэньши и туба находились старосты — сельские (личжан) и волостные (сян- чжан). В целом помещичье-шэньшиский блок оставался социальной доминантой китайской деревни и всего цинского общества, переживавшего начиная с середины XIX в серьезный хозяйственный кризис с чертами формационного надлома.

Кризис сельского хозяйства, начавшийся во второй половине XIX в., заметно обострился в предсиньхайские годы. Современники отмечали дальнейшее сокращение поголовья рабочего скота, нехватку удобрений 10, уменьшение плодородия почвы и падение урожайности зерновых. Расширение посевов технических культур вело к прогрессировавшему истощению земли. Плодородие почвы и производительность труда падали. С начала XX в. еще бблее заметным становилось движение по нисходящей линии зернового хозяйства — традиционной основы феодальной экономики Цинской империи. Особенно тревожным было продолжавшееся падение урожайности в провинциях бассейна Янцзы — «житнице Китай». Так, средняя урожайность при осеннем сборе зерновых (дачунь) с 1885 по 1905 г. снизилась в Хунани и Цзянси с 7 до б чэнов, а в Ш^ньси — с 6 до 5 чэнов11. Аналогичной была картина и динамики летнего урожая (сяочунь): с 1895 по 1910 г. средний сбор зерна уменьшился в Хубэе и Хунани с 6 до 5 чэнов, а в Цзянси — с 7 до 6 чэнов [55, с. 757, 759—760]-.

По докладам об урожайности, поступавшим в Пекин с мест, прослеживается постоянное снижение ее общего уровня. Сокращалось количество сообщений о нормальном урожае (свыше 6—- 7 чэнов). Все больше донесений свидетельствовало об уменьшении числа высоких (свыше 8 чэнов) и учащении низких сборов (менее 6 чэнов). Если в 1880 г. почти в 8% докладов говорилось о высокой, в почти 53% —о нормальной и в 39% —о низкой урожайности, то в 1910 г. высокий уровень отмечен только в более 4%, нормальный — в около 38%, а низкий — уже почти в 58% всех донесений (см. [417, с. 8—9; 55, с. 761—769]).

Сокращение урожайности происходило в условиях роста аграрного перенаселения. Это еще более обостряло продовольственную проблему, поскольку переход площадей под технические культуры в начале XX в. заметно усилился. С ростом товарного потребления зерна во внутренних районах осложнилось снабжение приморских областей и портовых городов. Последние все более попадали в зависимость от импорта в Китай более дешевого иностранного риса и муки.

В связи с эрозией почвы, ее засолением и т. д. в ряде провинций Центрального и Южного Китая в конце XIX — первом десятилетии XX в. наблюдалось заметное сокращение посевных площадей, особенно серьезно затронувшее Чжэцзян и несколько менее — Цзянси и Фуцзянь [26, с. 320, 321]. В то же время в ряде провинций (в частности, в Юньнани, Хэнани и Гуанси) произошло расширение пахотного фонда. С наибольшим размахом этот процесс шел в Маньчжурии и других районах колонизации (Чахар, Суйюань, Нинся), где обрабатываемая площадь резко увеличилась.

Усилившаяся в начале XX в. колонизация пустующих районов Маньчжурии и Внутренней Монголии в какой-то мере разряжала обстановку в Северном Китае. Колонизация Фэнтяни, Цзилини и Хэйлунцзяна заметно усилилась после ввода в строй КВЖД и ее южной ветки. Ускорению колонизации Северной Маньчжурии способствовали русско-японская война 1904—1905 гг., административные реформы 1906—1907 гг., ликвидировавшие особый статус Маньчжурии как домена цинской династии, а также отмена в 1908 г. целого ряда законов, ущемлявших права китайцев по отношению к маньчжурам. Последние ограничения такого рода отпали с падением монархии. Если раньше основная масса приходивших в Маньчжурию на заработки китайцев с окончанием полевых работ возвращалась на родину (в Чжили, Шаньдун, меньше— в Шаньси), то в начале XX в. все больше отходников оставалось там на постоянное жительство. Увеличивался их приіок из Шаньси и Хэнани.

Переселенцы все чаще прибывали со своими семьями. В 1906—1916 гг. население края возросло более чем на 6 млн. человек, ежегодно увеличиваясь примерно на 4—5% [196, с. 104— 105]. В Фэнтяни площадь обрабатываемых земель возросла с 28 млн. му в 1887 г. до 63 млн. му в 1908 г. [55, с. 60, 779]. В 1905 г. правительство перешло от политики частичной колонизации Хэйлунцзяна к полному освоению этой провинции, создав там колонизационное бюро. В Хэйлунцзяне с 1902 по 1910 г. процесс освоения и колонизации захватил около 70 млн. му, тогда как с 1860 по 1901 г. — всего лишь 12 млн. му .[55, с. 793, 800].

Под давлением финансовых трудностей цинское правительства в 1902 г. организовало колонизационное бюро для продажи пустующих земель и во Внутренней Монголии. В 1902—1908 гг. там было распахано свыше 7 млн. му новых земель [55, с. 840]. При этом местные чиновники, военные и разного рода спекулянты захватывали огромные участки в колонизуемых районах монгольских кочевий.

Несколько ослабив земельный голод на Севере (пшеничный пояс), переселенческая поли гика, однако, почти не затронула бассейна Янцзы и рисовых провинций Юга — основных районов аграрного перенаселения.

К 1914 г. население собственно Китая составило около 435 млн. человек. По сравнению с 1875 г. оно возросло примерно на 70 млн. человек, или на 19%. Сельское население увеличилось более чем на 60 млн. человек. Между тем пахотная площадь расширилась всего на 130 млн. му, т. е. всего на 11%, а посевы зерновых— лишь на 100 млн. му. В итоге заметно снизились душс- вые показатели по пахотной и посевной площадям, а также по производству зерна, упавшему за указанный период с 326 до 301 кг (см. Прил., табл. 18).

С ростом нехватки пахотных земель более жесткие формы приняла тенденция к сокращению средних размеров обрабатываемых участков. По данным выборочных обследований, в 1890—1910 гг. они сократились в среднем по стране с 20 до 16 му, а в районах возделывания пшеницы — с 27 до 20 му [26, с. 270]. Данная тенденция крайне слабо проявлялась в районах поливного рисосеяния, где наблюдался и обратный процесс [391, с. 288]. Основной причиной этого было усилившееся в рассматриваемые годы разорение части среднего собственнического крестьянства и падение его доли в общем числе хозяйств.

В том же направлении влияла и подверженность наиболее густонаселенных районов наводнениям и засухам, поражавшим в провинциях долины Янцзы в конце XIX и в первое десятилетие XX в. огромные площади (частично вследствие дальнейшего обветшания системы дамб, плотин и отводных каналов).

В шести провинциях бассейна Янцзы (Цзянсу, Чжэцзян, Ань- хой, Цзянси, Хубэй и Хунань) за 1895—1910 гг. в среднем примерно 184 округа и уезда ежегодно подвергались наводнениям, засухам и другим стихийным бедствиям [55, с. 722]. После страшного голода 1900—1901 гг. на севере страны (Чжили, Шэньси, Шаньси) наиболее острая ситуация сложилась в 1906—1907 гг. в восточных и центральных провинциях. В северной части Цзянсу голодали несколько миллионов человек, крайне тяжелое положение было также в Аньхое и Шаньдуне [298, с. 16].

Самое большое за предшествующие 60 лет наводнение в бассейне Янцзы произошло в 1910—1911 гг., когда была затоплена почти вся долина от Ичана до моря. Высокий паводок принес голод и разорение миллионам жителей Цзянсу, Аньхоя и Цзянси. В 1911 г. от наводнения пострадали 3 млн. крестьян в северо-западной части Аньхоя и до 1,5 млн. в Цзянсу (см. [70, т. 2, с. 295—296, 364, 389, 407, 424]). Катастрофическое положение сложилось в Хубэе. Начиная с 1909 г. эта провинция постоянно страдала от разливов Янцзы и Ханьшуя. В 1911 г. 0,5 млн. ее жителей остались без крова, около 60 тыс. из них погибли от голода и болезней. В Чжэцзяне в 1911 г. дожди и разлив Великого канала погубили треть урожая. В 1912 г. крупное наводнение поразило Хунань и Цзянси. Сильная засуха 1913 г. охватила Цзянси и Аньхой. Высокая плотность населения в этом регионе делала стихийные бедствия особенно ощутимыми.

Не лучшим было положение в шести провинциях бассейна Хуанхэ (Чжили, Шаньдун, Хэнань, Шаньси, Ганьсу и Шэньси), где за 1895—1910 гг. наводнениям, засухам и т. д. ежегодно подвергалось в среднем 218 округов и уездов. В 1902—1910 гг. в Чжили стихийные бедствия испытали, в том числе неоднократно, около 24 тыс. деревень. В Шаньдуне в 1898 г. пострадали 24 тыс. деревень, в 1901 —1902 гг. — 20 тыс., а в 1906 г.— 13 тыс. дере- вень [55, с. 733—735]. В 1913 г. от наводнения на Юндинхэ пострадала северная часть Чжили.

В целом по 12 провинциям бассейна Янцзы и Хуанхэ стихийные бедствия затронули в 1896 г. 383 округа и уезда, в 1898 г.— 434,І в 1901 г — 506, в 1903 г. - 414, в 1904 г. — 350, в 1906 г.— 377; в 1908 г.— 272 и в 1910 г.— 399 округов и уездов [55, с. 722, 735].

Конец первого десятилетия XX в. был столь же разрушительным- для деревни Южного Китая. В Гуандуне от наводнения 1911 г., крупнейшего за предшествующие полвека, пострадали почти все низменные районы провинции. В 1910 и 1911 гг. засухи и наводнения поразили Фуцзянь (см. [70, т. 2, с. 53, 89, 115, 131J).

В подобных условиях резкое увеличение прямого и косвенного налогообложения (ставшее, как уже отмечалось, основным руслом усиления эксплуатации деревни) вело к серьезному ухудшению положения сельских тружеников. Средний слой крестьянства был - вынужден идти на дальнейшее понижение жизненного уровня, браться за любые подсобные промыслы и занятия, поднимать горные пустоши, залезать в долги и т. д. Для деревенских низов в большей мере, чем прежде, стали характерными продажа или подкидывание детей, убийство новорожденных, уход из деревень в поисках пропитания, бродяжничество, контрактация в кули и эмиграция на строительные работы. Рост налогового обложения, произвол местных властей, частые неурожаи и голод вызвали в 1901 —1911 гг. целую полосу антиналогового движения, антицин- ских и антипностранных выступлений, а также «рисовых» бунтов (см. [185]).

Своей налоговой политикой 1901 —1909 гг. Цины больно затронули и имущую часть деревни. Связанные с обложением земельной собственности новые как прямые, так и косвенные налоги прежде всего легли на плечи среднего и зажиточного крестьянства, не оставив в стороне и бедноту. В результате Цины резко активизировали потенциальную ненависть крестьян-собственников к властям. Приведя в движение значительные пласты прежде всего податного крестьянства, фискальный «взрыв» 1901—1909 гг. практически нарушил послетайпинское «равновесие» сил в деревне, вызвав полосу крестьянских выступлений, направленных по преимуществу против властей. Вместе с тем большинство косвенных и некоторые новые прямые налоги легли дополнительной тяжестью также и на городское население. В сочетании с галопирующей инфляцией они вызвали повышенную возбудимость торгово-ремесленных слоев.

Парадоксальность ситуации 1901 —1911 гг. заключалась, однако, в том, что не чрезмерная обозленность крестьян и горожан новыми налогами составляла для династии наибольшую опасность. Пока маньчжурский двор и чиновничество были отделены от вечно недовольного фискальным бременем трудового люда частично нейтральной, а частично верноподданной прослойкой господствующего класса (землевладельцы, особенно шэньши), особой угрозы для Цинов не было. Очередная налоговая коллизия, каких бьїло много в истории Китая, вряд ли бы вышла за рамки обычных для конфуцианского средневековья «старых китайских бунтов». Новое и самое тревожное для нинского режима в сложившейся ситуации заключалось в другом. Правительство своей фискальной политикой необдуманно затронуло оградительную лояльность значительной части реальных хозяев положения на местах — на самой массовой и наиболее важной ступени социального контроля — на уровне уезда, волости и ниже. Причем произошло это в небывалых еще для конфуцианской надстройки условиях внутреннего и внешнего порядка. :

І Фискальный «взрыв» 1901 —1909 гг. отрицательно сказался на положении всех категорий землевладельцев (и даху, в том числе фушэнь, и рядовых дичжу), официально являвшихся крупнейшими налогоплательщиками. Прежде всего, усилилось обложение, их земельной собственности, причем довольно распространенная практика перекладывания налоговых обязательств на плечи арен- даФОров не могла полностью самортизировать столь резкий-натиск каёны.-Последний был наиболее ощутим для средних и особенно мелких дичжу. Кроме того, повышенное изъятие прибавочного продукта через каналы фиска не могло не сузить возможности чаетнофеодальной эксплуатации • (арендной, долговой), создав на местах дополнительные осложнения во взаимоотношениях между помещиками и их клиентелой. Фискальный натиск 1901—1909 гг. покончил с послетайпинским относительным «затишьем» в деревне, вызвав полосу крестьянских выступлений. Не направленные против арендодателей, они тем не менее создали атмосферу тревоги и неуверенности у значительной «асти землевладельцев. Сами восстания, карательные операции властей и неизбежные в таких случаях грабежи вынуждали многих помещиков покидать свои обжитые гнезда в неспокойной деревне и 'переезжать в города, под охрану правительственных войск, особенно в период революционных потрясений 1911—1913 гг. В городе же (впрочем, и в деревне) новые косвенные налоги прямо били по интересам обуржуазившихся помещиков и шэньши, снижая их доходы от торгово-предпринимательской деятельности.

В сложившейся обстановке осложнилось положение сельских шэньши (цзиньху, шэньху), часто игравших роль арбитра в конфликтах между крестьянством и властями. Налоговый цатиск казны не только поставил шэньши перед трудным выбором, но и привел к их участию в антиналоговых выступлениях, а местами—к руководству ими (см. [186, с. 231, 235—242]).

Кроме того, фискальное бремя 1901 —1909 гг. связывалось шэньши с капитуляцией Цинов перед Западом, их неспособностью противостоять натиску «заморских дьяволов». Подобные настроения особенно ярко проявились на Юге во время железнодорожного конфликта летом и осенью 1911 г.

Перечисленные выше факторы снизили лояльность помещичье- шэньшиского блока по отношению к маньчжурской династии. На- рушение Цииами интересов этих социальных слоев способствовало расширению либерально-конституционной оппозиции. В нее стала включаться масса шэньши и помещиков, далекая от собственно либеральных и конституционных идей, но вкладывавшая в них свой смысл и содержание, сводившиеся прежде всего к наведению «порядка» в Поднебесной. В итоге крутой поворот в налоговой политике Пекина создал новый опаснейший для Цинов компонент

кризисной ситуации, породившей революцию 1911 —1913 гг.

* * *

Период от японо-китайской войны до Синьхайской революции характеризовался дальнейшей товаризацией земледелия, приобретавшего промысловые черты. В Маньчжурии, в приморских провинциях, в долине Янцзы и на юге страны крестьянство во все- возраставших масштабах переходило от менее выгодных в рыночном отношении культур к более доходным, в зависимости от конъюнктуры цен. Развитие рыночной экономики, повышение роли денег в деревне и коммутация натуральных налогов побуждали крестьян при всякой возможности переходить к товарным культурам. Наместники и губернаторы провинций в своих донесениях в Пекин писали о дальнейшем падении натурально-хозяй- ственных устоев и стремлении .крестьян к выгоде, прибыли, к наличным деньгам, особенно при выращивании мака, хлопчатника, табака, товарного риса, сои и других масличных.

В указанный период наблюдалась дальнейшая специализация земледелия. Расширялось хлопководство в долинах Янцзы и Хуанхэ, шелководство в -Цзянсу, Чжэцзяне и Аньхое, в долине Сицзяна (юг Гуандуна и Гуанси), а также на Шаньдунском и Ляодунском п-овах. Вплоть до запрещения производства опиума (1906 г.) продолжался рост макосеяния в Юньнани, Сычуани, Ганьсу, Гуй- чжоу, Шэньси и Шаньси. На эти 6 провинций приходилось в начале XX в. около 15 млн. му маковых полей (из 18 млн. му во всем Китае) и свыше 80% всего местного производства опиума. В первые годы XX в. в Юньнани мак занимал около 2,5 млн. му, а в Гуйчжоу— свыше 1,5 млн. му, что составляло соответственно 26 и 55% пахотной площади указанных провинций, учтенной в земельных кадастрах ;[33, т. 17, с. 184, 185; 129, с. 57]. Если в 80-х годах ежегодное производство опиума в Сычуани, Юньнани и Гуйчжоу в целом составляло 12—13 тыс. т, то в начале века оно поднялось до 22 тыс. т [213, с. 90]. В Сычуани под маком к 1905—1906 гг. находилось более 7,5 млн. му, т. е. около 17% всей обрабатываемой площади [33, т. 17, с. 184—185; 129, с. 57]. В Шэньси перед запретом мак занимал значительную часть наиболее плодородных земель, преимущественно в долине Вэйхэ. Его посевы имелись и в целом ряде других провинций.

После 1906 г. в связи с запретом на производство опиума на значительных площадях произошла замена мака хлопчатником. Особенно интенсивно данный процесс шел на протяжении ряда лет в западных провинциях, захватив в Сычуани и Юньнани прак- тичсски весь бывший маковый клин. Несколько менее заметные сдвиги такого же рода произошли и на юге страны — в Гуандуне и Гуанси.

В Цзянсу, Гуандуне, Чжэцзяне, Аньхое и Фуцзяни все более развивалось табаководство. В Хубэе, Шаньдуне, Хунани, Аньхое, Цзянсу, Хэнани, Чжили, Шаньси и Сычуани заметно росли посевы масличных — арахиса, сои, кунжута, конопли и др. Переход значительной части крестьян к производству сои, пшеницы и опиума был основным моментом разрушения натуральной экономики Маньчжурии и быстрого развития там торгового земледелия. Расчеты показывают, что к 1911 г. уровень товарности земледелия в Цзилини и Хэйлунцзяне превышал 60% [213, с. 125]. В Фэнтяни при явном преобладании таких же тенденций, как и в северной Маньчжурии, указанный показатель был несколько ниже (вероятно, около 50%), что обусловливалось более высокой плотностью населения.

Всевозрастающее значение в начале XX в. приобретала зерно- торговля в центральных и приморских провинциях Китая. При значительной перенаселенности и соответственно весьма внушительном объеме внутреннего потребления рис и пшеница оставались основными предметами вывоза из большинства областей среднего и нижнего бассейна Янцзы. Объем зерновой торговли в последнем расширялся с каждым годом, несмотря на то что в «открытых» портах росла конкуренция местному продовольствию со стороны импортных риса и муки. Прибыльность хлеботорговли особенно заметно увеличивалась в последнее десятилетие перед Синьхайской революцией. Важным фактором в данном плане стали растущие закупки зерна различными компаниями. Так, после создания мукомольных компаний во многих городах Цзянсу и Аньхоя цены на пшеницу повышались с каждым годом. Неуклонное вздорожание зерна в восточных приморских провинциях подстегивалось последствиями целой полосы разразившихся в те годы стихийных бедствий. Торгово-предпринимательская деятельность местной буржуазии, купечества и помещиков с попытками монополизировать эту торговлю еще более ускоряла рост цен.

Особое значение для развития хлеботорговли бассейна Янцзы имела отмена цинским правительством в 1901 г. системы «водных перевозок зерна» по Великому каналу и окончательная коммутация зернового налога цаолян. Данная реформа позволила торго- во-предпринимательским кругам этих провинций заметно увеличить объем рыночных оборотов зерна )[426, с. 49, 54]. Ее проведение свидетельствовало о торжестве товарных тенденций в экономике страны над стремлением цинского режима сохранить старые институты, опиравшиеся на натуральное хозяйство. Выше отмечалось, что в Китае конца 80-х годов уровень товарности зерновых в целом составлял около 38% (см. Прил., табл. 37). С учетом технических культур, сои и батата, занимавших в целом около 20% пахотных площадей (см. Прил., табл. 18) и в основном поступавших на рынок, общий урозень товарности сельского хозяйства в начале XX в. достигал примерно 50%. Иначе говоря, средневековое господство натурального хозяйства уходило в прошлое. В последующем эта тенденция упрочилась. Так, по данным обследований 1921 —1925 гг. целого ряда районов Северного, Центрального и Восточного Китая,-крестьяне продавали в среднем до 53% своей земледельческой продукции и за счет рынка обеспечивали 34% необходимых им средств потребления (см. [26, с. 301—302; 389а, с. 71—85, 392—399]).

В результате отмеченных выше процессов в отдельных частях Цинской империи (в приморских областях, в Маньчжурии, в долинах Янцзы, Хуанхэ и их притоков—Ханьшуй, Вэйхэ, Фэньхэ, в низовьях Сицзяна, в некоторых областях вдоль Хуайхэ и Великого канала, в уездах и округах вокруг крупных городов) торговое земледелие в начале XX в. стало прочно доминировать. В то же время во многих районах страны, особенно в северных и западных провинциях, еще сохранялось преобладание натурального хозяйства. В бассейне же Янцзы и в южных районах груз феодальных платежей, высокая степень перенаселенности и измельчание крестьянского землевладения сдерживали рост покупательной способности сельского населения.

' , PQCT мелкотоварного уклада, втягивание крестьянского хозяйства в рыночные связи, укрепление промысловых тенденций в земледелии оставались в предреволюционные годы главным восходящим процессом в деревне. Эти экономические тенденции вели к заметному расширению внутреннего рынка Китая и наряду с другими факторами обусловили определенные социальные сдвиги в помещичьей и крестьянской среде.

.Неуклонное в принципе в первом десятилетии XX в. повышение цен- на сельскохозяйственные продукты создавало более благоприятные условия накопления для деревни в целом. Давление же демографического фактора и .«земельной тесноты» в плане натурального потребления зерна и прочих продовольственных продуктов существенно уменьшали для верхушки крестьянства и среднего собственнического слоя возможности производственного накопления. Тем не менее в условиях и такого рода- «революции цен» наблюдалось известное укрепление деревенских богатеев. Эти-явления были более заметны в районах технических культур, где.;крестьянская верхушка, используя наемный труд и рыночные отношения, росла быстрее и заметнее.

-•к-Иначе обстояло дело с арендаторской и полуарендаторской частью крестьянства. От «революции цен» выиграли держатели з,емли на условиях «вечной» и длительной (10—20 лет) аренды. Твердая и неизменная в любых конъюнктурных колебаниях фиксация их арендных обязательств, установленных 100, 200 и более ле-г .тому назад, и связанность землевладельцев «обычаем», т. е. нормами феодального права, давали «вечным» арендаторам и держателям земли на условиях долгосрочной аренды возможность делать какие-то накопления в том случае, если они не сводились на нет отмеченными выше факторами.

№

Что же касается сферы кабальной краткосрочной аренды, условия которой каждые 1—3 года корректировались землевладельцем в соответствии с рыночной и иной конъюнктурой, то в ее рамках имело место неуклонное повышение ренты вслед за ростом цен — в приморских и южных провинциях более быстрое, а во внутренних и окраинных ханьских районах менее заметное В итоге в целом по стране землевладельцы присваивали все пли почти все выгоды от вздорожания сельскохозяйственных продуктов, делясь, однако, по необходимости этой прибылью с купеческим капиталом, реализовавшим массу изъятого продукта.

Незакрепленность прав подавляющей массы арендаторов передавала возможности производственного накопления в руки помещиков, шэньши, торгового капитала, чиновников и др. Именно эти слои, связанные с вынужденной товаризацией, стали основными фаворитами накопления. Однако, снимая сливки с «революции цен»; .они к концу. XIX в. и особенно в начале XX в. давали лишь части этого накопления производственное применение, и то лишь потому, что с «пересадкой» фабрично-заводского .производства на китайскую почву промышленность, наконец, хоть в какой-то мере смогла сравняться по норме «прибыли» с сельским хозяйством. В целом же рентные накопления все еще более охотно направлялись в торговлю, ростовщичество, транспорт, не говоря о самой доходной, • прочной и массовой сфере приложения капитала — о- покупке земли с последующей сдачей ее в^краткосрочную аренду.

' '