Глава 4 СТРУКТУРА КИТАЙСКОЙ БУРЖУАЗИИ. ЕЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С ГОСУДАРСТВОМ

Рост буржуазии был связан с успехами капиталистического уклада в Китае начала XX в. К 1910 г. отмечено появление 327 компаний и фирм (168 промышленных, 68 торговых, 52 бан- ковскожредитных, 22 транспортных, остальные — страховые, складские и пр.) с объявленным капиталом 172 млн. юаней. За 1895— 1913 гг. в частную машинную и механизированную промышленность было инвестировано свыше 90 млн. юаней, не считая разного рода смешанных вложений. Всего к 1911 г. было основано- 607 китайских фабричных предприятий с фондами от 10 тыс. до нескольких миллионов юаней [221, с. 503—504]. «Нижний слой» промышленности составляли, по данным переписи 1912 г., свыше 16 тыс. мануфактур и мастерских [58, т. 2, с. 432—433]. В целом слой разного рода предпринимателей в дофабричной сфере охватывал, по-видимому, несколько десятков тысяч человек.

Буржуазия Китая была привязана к различным и в той или иной мере противостоящим друг другу экономическим секторам* подукладам и видам предпринимательства (фабричное—дофабрич- ное, национальное—иностранное, частное—казенно-частное и т. д.) и в известной мере разобщена их множественностью. При этом определяющим являлось наличие в капиталистическом укладе Китая двух уровней, неравнозначных в количественном отношении, а также равных по степени зрелости экономических форм.

Для выяснения степени зрелости социальной общности китайской буржуазии важно выяснить, имела ли эта экономическая раздвоенность буржуазии по вертикали свое продолжение в общественном статусе предпринимателя. Представляла ли буржуазия Китая единое целое в правовом отношении? Ответ на этот вопрос может быть дан лишь с учетом специфики положения основных ее генетических групп (прежде всего составлявших ее «верхние этажи»). С переходом шэньши и чиновников к предпринимательству их сословная привилегированность, особенно обусловленное бюрократическим статусом влияние, сохранялась и переносилась в среду буржуазной верхушки. Уже сама по себе принадлежность фабриканта к сословию ши (шэньши) служила гарантией от произвола полицейских властей, налоговых чиновников и т. д. При этом для высших страт буржуа-шэньши, а именно для крупных чиновников-предпринимателей (Янь Синьхоу, Чжоу Сюэси, Сунь Цзя- най, Чжу Юхун, Ян Цзунлянь, Чжан Ляньфэнь), имела место не просто привилегированность, а настоящая исключительность социального статуса и деловых возможностей. Одни из таких предпринимателей пользовались помощью казны, другие получали монопольные права в той или иной сфере, третьи — возможность избегать обложения липзинем. Шэньши и чиновники (включая хоубу, хоусюань), как влиятельные лица, пользовались особым кредитом у владельцев меняльных лавок (цяньчжуан) и переводных контор (пяохао), ибо, как уже отмечалось, в Китае начала XX в. господствовал личностный кредит, а не под обеспечение. С шэньши охотно вступали в пай предприниматели из непривилегированных сословий (см.

Таким образом, группу буржуа-шэньши особой кастой делали не столько размеры индивидуальных вложений, сколько иные возможности предпринимательства, недоступные рядовому буржуа из низших сословий (гун, шан). Такого рода непривилегированные капиталисты (нешэньши и немзньчжуры) в личностно-ценностной •системе Цинской империи все еще оставались «людьми второго сорта». При отсутствии в Китае буржуазного правопорядка нижние, «массовые» слои буржуа были париями местного капитализма.

Выросшая в обстановке средневековых привилегий и органически связанная с ними чиновно-шэньшиская группа может быть охарактеризована как буржуазия феодального происхождения. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что буржуазный •статус этих избранных определялся в первую очередь их положением как небуржуа. В силу этого для них было крайне характерно совмещение сразу нескольких социальных ролей. Так, состав промышленников (фабрикантов и горнозаводчиков), т. е. наиболее зрелой в плане буржуазных признаков профессиональной группы, свидетельствует именно о такой функциональной многоликости ее представителей. Последние, как правило, выступали сразу в нескольких ипостасях (чиновник, шэньши, помещик, капиталист), причем последняя (буржуа) зачастую не являлась для данного лица главной. Так, один из крупнейших капиталистов Севера, видный шэньши Чжоу Сюэси, был одновременно чиновником (инспектор соляных промыслов), землевладельцем (более 2 тыс. му) и фабрикантом (3 млн. юаней собственных и более 6 млн. юаней контролируемых вложений) (см. [221, с. 505; 394, с. 110— 118]). Признанный лидер буржуазно-шэньшискнх кругов Цзянсу Чжан Цзянь совмещал в своем лице шэньши (цзиньши, имел высшее в Китае ученое звание чжуанъюань), буржуа (основал 18 компаний и предприятий с общим фондом свыше 5 млн.

Практически чииовно-шэньшиская группа капиталистов формировалась за счет двоякой эволюции. С одной стороны, шэньши, в том числе чиновники и хоубу, становились буржуа. С другой стороны, купцы и предприниматели превращались в шэньши и носителей по преимуществу купленных за деньги почетных чиновных рангов и званий. Между обуржуазиванием шэньши и обюрокрачиванием крупных дельцов принципиальной разницы не было, по сути дела это был двуединый процесс. Он оказывал весьма противоречивое воздействие на развитие капитализма и становление класса буржуазии в Китае. Приход шэньши, чиновников и помещиков в сферу -предпринимательства значительно ускорил созревание крупного капитала и предпринимательской элиты, но за счет ослабления и ценой качественного ухудшения ее буржуазной природы и капиталистических свойств. В том же направлении влияло обюрокрачивание купеческих и ростовщических верхов. Уже сам факт наличия у данной элитной среды трех-четырех различных (и притом противоречивых) ипостасей снимал для нее необходимость защищать свое буржуазное дело гак же яростно и последовательно, как если бы они были «чистыми» капиталистами, т. е. только предпринимателями. Возможность получать доходы, притом более обильные, нежели капиталистическая прибыль, из традиционных источников (налоги, рента) делала эту группу элиты в известном смысле неполноценными буржуа и непоследовательными защитниками интересов национальной буржуазии.

Говоря о нечиновном большинстве шэньшиской группы, следует подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, в данной среде ведущую роль играли не низовые шэньши (сюцай, линьшэн), а представители узких верхних групп (цзюйжэнь, цзиньши), особенно кандидаты на занятие вакантных должностей (хоубудао, хоу- сюань).

Таким образом, для Китая начала XX в. характерно наличие двух источников (феодальная надстройка и иностранный сектор) и соответственно двух видов буржуазной привилегированности (чи- новно-шэньшиская и компрадорская). Важным компонентом этой «исключительности» являлись наилучшие условия не только буржуазного помещения капитала, но и создания денежного богатства вне крайне слабого капиталистического уклада. В условиях Цинской империи конца XIX — начала XX в. именно чиновники, шэньши и компрадоры были фаворитами первоначального накопления.

С учетом всего сказанного выше буржуазная верхушка Китая- начала XX в. может быть с полным основанием квалифицирована как элитное образование. Привилегированность (как феодальная, так и полуколониальная) этой элиты создавала серьезный разрыв и служила фактором оторванности между нею и нижними, «массовыми» слоями предпринимателей. Китайская буржуазия накануне революции 1911 —1913 гг. развивалась как бы на двух различных уровнях с особым для каждого из них правовым и хозяйственным климатом. Причем сама элита выступала носителем противоположных начал — высших для Китая того периода форм капитализма и средневековых сословных привилегий.

241

16 Зак 502

Ключевым моментом в определении целостности той или иной социальной общности (в том числе и связи верхних и нижних ее звеньев) является вопрос о средних слоях 2. Судя по имеющимся материалам, факт обособления элиты и наличия «массовых» слоев предпринимателей в Китае того времени сомнений не вызывает, а с вычленением среднего звена возникают серьезные трудности, вызванные не столько отсутствием статистики и другими серьезными пороками источниковедческой базы, сколько самой реальной спецификой генезиса китайской буржуазии в различных сферах функционирования капитала. В промышленности импорт машинных форм капитализма в Китай извне, насаждение фабрики «сверху» обусловили создание се на «голом месте» при ничтожной генетической связи с отечественной мануфактурой. Достаточ- но отметить, что из 607 национальных фабричных предприятий, -основанных в Китае к 1911 г., менее 40 выросло из мануфактур [178, с. 84—85]. Подобное перерастание достигло более или менее значительных масштабов лишь в период «золотого времени» китайской буржуазии (1915—1919) (см. [215; 218]). На рубеже же XIX и XX вв. сам комплекс капиталистических форм спонтанного происхождения не только не дорос до уровня развитой мануфактуры, но и вхождение его в раннемануфактурную стадию •еще не было чем-то завершенным. Отсюда существенный разрыв между обоими уровнями промышленности и социальными типами .буржуа, персонифицировавшими оба вида капитала. Последнее вовсе не означало полного отсутствия между ними каких-либо промежуточных звеньев.

Логически вполне допустимо, что таким связующим элементом ;были фабриканты из низших сословий, преимущественно торговцы. Однако как сама эта второстепенная генетическая группа крупной буржуазии, так и ее специфическая фракция реэмигрантов в правовом отношении не представляли собой чего-то целого. Для ее верхних страт была характерна та или иная степень принадлежности к элите (Гу Синъи, Сун Вэйчэнь, Цзэн Чжу, Чжан Чжэньсюнь). Так, например, Цзэн Чжу, Сун Вэйчэнь, Чжоу Тинби и некоторые другие являлись хоубудао. Представители этой прослойки также проявляли усиленную заботу об укреплении своего статуса как небуржуа. Вхождение в привилегированную среду достигалось различными средствами (покупка ученых званий и почетных должностей, приглашение шэньши и компрадоров в качестве компаньонов, налаживание особых связей с чиновничеством и иностранным сектором) (см. [53, с. 952—958, 994—995]). •Однако возможности «присоединения» к элите лимитировались индивидуальными размерами капитала. Последнее создавало соответствующий оппозиционный настрой в слабых, непривилегированных стратах рассматриваемой группы. Особенно трудно приходилось мелким фабрикантам (хозяева механизированных мануфактур, владельцы шелкомотальных фабрик в районе Шуньдэ и в Шанхае, основатели небольших предприятий в других отраслях и т. д.). Такие буржуа находились как бы в социально-правовом вакууме (вне сословной привилегированности и вне защиты традиционных корпораций). Примерно в таком же положении находилась верхушка мануфактуристов, что делает весьма спорным отнесение ее к «массовым» слоям низового слоя буржуазии. В то же время «низшие» фабриканты и «высшие» мануфактуристы принадлежали к разным типам капитализма- первые представляли его «импортированные», современные формы, а вторые — традиционные формы «доопиумной» эпохи, что создавало между ними стадиальный разрыв. Стремление же механически свести их в нечто единое, стоящее между элитой и традиционными группами, а тем 'более сама потребность в конструировании среднего звена лишний раз свидетельствуют если не об его отсутствии, то по крайней мере о его слабости и неоформленности в промышленной сфере.

Можно предположить, далее, что в китайской модели буржуазии функцию недостающего среднего звена отчасти восполняло купечество, особенно его верхушка. Однако, поскольку характер экономики Китая не определялся господством в ней капитала, неправомерно причисление всех представителей крупного и среднего купечества к торговой буржуазии. Прежде всего это относится к специфически средневековым категориям высшего звена, связанным с казной и государственными монополиями (гуаньшан, инь- шан). Еще встречающееся отнесение основной их массы — торговцев солью и чаем (яныиан, нашан) — в разряд буржуа (см. [53, с. 947]) правомерно лишь в случае принятия ими новых форм помещения капитала, что само по себе было в начале XX в. редким явлением. Вместе с тем для наиболее зрелых в буржуазном плане групп купечества помимо компрадоров была характерной та или иная связь с элитой и коммерческая деятельность на «привилегированном» уровне. Такое сотрудничество все более оформляло амальгаму шэньши и купечества (шэныиан) [387, с. 32—33]. Столь же проблематично отнесение к среднему звену массы гильдейских торговцев в системе старых корпораций (бан, гунсо, хуэй- гуань, яхан). Низкий уровень буржуазного статуса и незавершенность их эволюции в этом направлении обусловливались суровостью экономического и социально-правового климата Цинской империи. Кроме того, функционирование их капитала преимущественно на уровне традиционных форм делает более обоснованным отнесение данного типа торговцев к «массовым» слоям предпринимателей.

Более очевидно прослеживается отсутствие средних групп в сфере денежного капитала. Современный кредит был представлен исключительно элитными буржуа (первые банкиры). Весь остальной денежный рынок находился в руках ростовщиков старого типа— владельцы ломбардов—(дяньдан), меняльных лавок (цяньчжуан) и переводных контор (пяохао). За исключением членов той же «чжэцзянской финансовой группировки» (чжэцзян- бан)—9 «кланов» хозяев крупнейших цяньчжуанов в Шанхае и ведущих кредиторов торговли в Гуанчжоу — этот социальный тип не имел прямого отношения к собственно буржуазии (см. [60, с. 53—61, 730—751]).

Поиски среднего звена буржуазии в деревенских сферах хозяйства приводят к аналогичным выводам. Начальная стадия обуржуазивания небольшой части землевладельческого класса, в том числе шэньши, протекала как на элитарном, так и на традиционном, «массовом» уровне. «Городские» инвестиции даху и фу- шэнь в предприятия машинного типа, в «привилегированные» и непривилегированные компании (фабричные, горнозаводские, пароходные, железнодорожные и др.) сочетались с созданием «низовых» предприятий (деревенских и уездных лавок, магазинов, мастерских и мануфактур по переработке сельскохозяйственного сырья), не говоря уже о традиционном ростовщичестве. На той же ступени стояли немногочисленные поместья с наймом рабочей си- .ліьі у «хозяйствующих» помещиков (цзииіин дичжу) (см. [213, с. 141 — 161; 348, с. 172—173]).

Виє помещичьей среды средний слой также не обнаруживается. Развитие низших, особенно децентрализованных, форм капитализма в сельских промыслах порождало в первую очередь «массовых» — мануфактурных и домануфактурных (среди которых большинство составляли скупщики и раздатчики с различным масштабом операций)—предпринимателей (с явным преобладанием последних). На еще более низком социальном горизонте находилась собственно крестьянская раннебуржуазная среда, нарождавшаяся в промыслах и земледелии (см. [213]). Часть богатого крестьянства (фунун) превращалась в кулачество с его потенциями старого и нового порядка — т. е. в сложное, полуфеодальное- полубуржуазное социальное образование. Будучи самым многочисленным в системе разобщенной «буржуазной пирамиды», этот лишь наполовину предпринимательский слой не вполне принадлежал к собственно буржуазии. Кулачество было не просто самой низшей и периферийной, но и самой «небуржуазной» ее группой. Формально будучи антиподом элиты, оно в плане небуржуазности в чем-то было родственно ей. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что как наиболее крупные буржуа в наиболее зрс- .лых звеньях новой экономики, так и самые низовые страты в традиционных сферах (в земледелии больше, чем в промыслах) оставались в строгом смысле слова полубуржуа или даже небуржуа.

Таким образом, имеющиеся данные по всем четырем сферам (промышленность, торговля, кредит, земледелие) свидетельствуют •если не об отсутствии, то, во всяком случае, о крайней слабости среднего слоя. В условиях Китая начала XX в. происходило постоянное вымывание средних сграт. Вынужденные покупать звание шэньши, мелкие чины и землю, наиболее зрелые в буржуазном отношении «средние» предприниматели тем самым поднимались в элиту, постоянно ослабляя промежуточное звено. Неразвитость этого связующего элемента обусловила слабость вертикальных связей в структуре буржуазии. Иначе говоря, ее формирование происходило только на двух уровнях (элита — «массовые» слои), практически оторванных и мало зависящих друг от друга.

В известном смысле в Китае начала XX в. существовала не (буржуазия вообще, а как бы две буржуазии: узкая привилегированная верхушка, связанная с привнесенными извне современными формами капитализма, и не огражденное от социальных, экономических и правовых трудностей большинство — организаторы низших и худших видов предпринимательства спонтанного происхождения (мануфактурного и особенно домануфактур- ного). Предприниматели этого уровня в какой-то мере еще оставались предбуржуазией «доопиумного» периода. При этом господствующая в Китае конца XIX — начала XX в. тенденция развития капитализма «сверху» в ее консервативном, помещичьем варианте содействовала неразвитости средних слоев. Рост же последних «снизу» — из среды мелких производителей — был блокирован всей суммой социально-экономических условий Цинской империи. Даже на уровне «массовых» слоев преобладала тенденция консервативного капитализма при становлении буржуа «сверху» — доминировало подчинение ручного производства торгозым капиталом, а не вырастание предпринимателя «снизу» — из среды мелких товаропроизводителей [213, с. 259—260]. В силу этого действие демократической, радикальной тенденции приводило лишь к численному росту «массовых» слоев, точнее, их низших страт, не восполняя разрыва между обоими уровнями за счет создания достаточно прочного среднего звена.

Позднее появление банкира, фактически отсутствие собственной базы современного кредита, поиски ссуд в чужеродной среде (ломбарды, иностранный сектор) также служат показателями уровня экономической и социальной зрелости китайской буржуазии начала XX в. В кредитной сфере наблюдался тот же разрыв между элитой и «массовыми» слоями. Если первая имела какие- то возможности банковского кредита под сравнительно низкую, по китайским понятиям того времени, плату (в Шанхае и Тяньцзине до 7—9% годовых), то «низовая» буржуазия чаще всего имела дело с ростовщическими ссудами под грабительские проценты (самое меньшее — под 20—30% годовых) [53, с. 1016; 382, с. 158, 160]. Даже элитные буржуа (в том числе сам Чжан Цзянь) для финансирования своих предприятий были вынуждены иногда при- •бегать к полуростовщической системе гуаньли (подробнее см. [382, с. 158—160; 414, с. 18]). Преобладание при этом на обоих .уровнях личностного кредита опять-таки свидетельствует не в пользу буржуазной общности.

Наличие как бы «двух буржуазий» прослеживается и в плане воздействия мирового рынка, а также иностранного сектора на их ^буржуазный статус. Если основной тенденцией элитных групп .было в целом поступательное развитие их буржуазной сущности, то на уровне «массовых» слоев реальность Китая конца XIX — начала XX в. дает целый спектр результативности. Наряду с явным прогрессом в одних профессионально-отраслевых группах в других имела место стагнация и прямая деструкция социального статуса «низовых» буржуа (см. [178; 225]). Противоречивость внешнего воздействия на разных уровнях отнюдь не вела к органическому социальному сближению «верхов» и «низов» китайской буржуазии. То же самое можно сказать и о влиянии средневековой надстройки. Антиправительственный и антииностранный настрой «массовых» слоев торговой и мануфактурной буржуазии, а также мелких фабрикантов — выходцев из этойг среды был прямо пропорционален степени их непривилегированности, незащищенности от средневекового налогообложения, произвола властей и иностранной конкуренции.

Отсюда вытекала разность подхода «верхнего» и «нижнего» слоя буржуа к «общим врагам». Если «массовая» буржуазия была настроена крайне резко против казны в целом и против все- го иностранного сектора, то позиция «верхов» была сложнее. Последние, исключая компрадоров, выступали не столько против иностранного капитала вообще, сколько против его чрезмерного' усиления и соответствующих уступок ему со стороны официального Пекина. У элитарных групп до лета 1911 г. практически не было, да и не могло быть, серьезных или же неразрешимых противоречий с государственным комплексом, как таковым. Привилегированные группы имели претензии не к казне в целом, а к данной форме правления, и даже еще уже — прежде всего к конкретной политике режима. При этом они стремились к мирному урегулированию разногласий. В обострении оппозиционных настроений элиты в значительной мере было «повинно» само цинское правительство, точнее серия его последних внутри- и внешнеэкономических акций (см. [273; 275]).

Раздвоенность буржуазии в политическом плане наблюдалась отчетливо. Известной консервативности и умеренности элиты противостояли активность и демократизм «массовых» слоев. Первую- представляли реформаторы и конституционалисты (1\ан Ювэй, Лян Цичао, Чжан Цзянь, Тан Шоуцянь), вторых— что отчасти и косвенно — буржуазные революционеры.

Как уже отмечалось, специфика внутренней структуры буржуазии Китая накануне революции 1911—1913 гг. заключалась не только в разрыве по вертикали (между верхушечными и низовыми звеньями), но и в неоднородности самой элиты. Выше уже говорилось о наличии в ней двух ведущих групп (чиновно-шэнь- шиской и компрадорской), а также о тяготении к ним крупных буржуа из торгово-ростовщической среды, включая быстро растущую реэмигрантскую фракцию (Ху Голянь, Чжан Чжэньсюнь* Цзян Чжаонань, Лу Найсян, У Цзыцай) (см. [193, с. 132, 136]3).

Предпринимательская верхушка Китая в специфических условиях полуколонии с самого начала имела два центра притяжения (государственный аппарат и иностранный сектор) и в последующем развивалась в условиях подобного дуализма. Фактор двойственной зависимости, как бы известной разорванности элиты отличает китайскую модель от «цементирующих» условий, существовавших, например, в Индии, Вьетнаме и Корее, где был лишь один хозяин положения, колониальный капитал.

Наиболее осязаемым звеном этой раздвоенности элиты было тяготение одной ее части к казне, другой — к иностранному капиталу. Совместные с казной вложения (гуаньду шанбань, гуаньшан хэбань) были в первую очередь характерны для «старшего поколения» чиновно-шэньшиской группы (Шэн Сюаньхуай, Тан Сунъ- янь, Чжу Хунду, Не Цигуй и др.), выросшего в обстановке проведения политики «самоусиления» (70-е годы — 1894 г.). Для «молодого поколения» (Пан Юаньцзи, Шэнь Юньпэй, чиновники предприниматель Сюй Динлинь). выдвинувшегося в ходе экономических подъемов 1895—1898 и 1905—1908 гг., связь с казной была не столь значительной [53, с. 1043]. Что касается совместных с иностранцами инвестиций, то они были характерны преимущест- венно для компрадорской группы (Чжу Дачунь, Тан Цзэчэнь, Чжу Баосань, У Шаоцин, Хуан Цзоцин) [53, с. 1065].

Подчеркивание и зачастую преувеличение дуализма китайской (буржуазии (национальная — компрадорская) стало общим местом многих работ, особенно китайских. Некоторые историки КНР (в том числе Хуан Ифэн) практически выделяют компрадоров в самостоятельный «класс» (майбань цзецзи), отличный от «национальной буржуазии» (см. [342; 343]). В итоге буржуазия Китая рассматривается как комплекс двух классов. Между тем сведение этого социального образования только к данным категориям неадекватно всей сложности его внутренней структуры. В действительности членение буржуазии на национальную и компрадорскую происходило лишь на самом верхнем уровне (элита), не затрагивая «массового» основания всего социального комплекса в целом. Компрадоры не представляли собой самостоятельного слоя или прослойки всей буржуазии, а были лишь довольно узкой, хотя и весьма влиятельной фракцией элиты [425, с. 129—135; 53, с. 979—981]. Последний момент весьма важен, поскольку иногда имеет место тенденция относить к компрадорам всякого буржуа, так или иначе связанного с иностранным сектором (под такое определение подпадает практически чуть ли не вся элита), в результате чего создается гипертрофированное представление о компрадорской буржуазии как о целом подклассе4. Столь же спорно, на наш взгляд, усиленное противопоставление друг другу обеих групп элиты в политическом и экономическом планах.

Тем не менее сам факт раздвоенности верхнего звена, а также наличие в нем реэмигрантского начала увеличивали, несомненно, рыхлость внутренней структуры буржуазии в целом, хотя фактор двойственной зависимости практически не ощущался на втором уровне — в «низших», наиболее многолюдных стратах.

Анализ внутренней структуры элиты будет неполным, если обойти факт существования в ее среде разного рода узких группировок, замкнутых «клик», прежде всего в сфере финансов и кредита.

На Севере наиболее влиятельной была «клика путей сообщения» (цзяот\нфа), возникшая в 1908 г. в Пекине в связи с созданием казенно-частного Банка путей сообщения. Во главе ее, как уже отмечалось, стоял связанный с Юань Шикаем крупный финансист Лян Шии [276, с. 136]. Она объединяла в себе как ведущих вкладчиков, так и правительственных чиновников, что было крайне характерно для Севера. Вокруг Чжоу Сюэси, будущего министра финансов бэйянского правительства (1912—1915), постепенно складывалась своя группировка — промышленников (см. [394, с. 110—118]).

В буржуазном направлении эволюционировал Большой нинбо- ский бан — тесно спаянная группа владельцев датунханов (крупнейших цяньчжуанов) Шанхая. Данная группировка (по преимуществу выходцы из ростовщических банов Нинбо и Шаосина) контролировала в Шанхае практически всю сеть меняльных ла- вок. Широкое кредитование ею к 1911 г. внешней торговли и различных видов предпринимательства позволяет вычленить ее из среды старого ростовщичества. Уже на этой стадии формирования знаменитой «чжэцзянской финансовой группировки» ее можно с рядом серьезных оговорок отнести к денежной буржуазии Китая (см. [338; 448, 469, с. 79—91]).

Существенной чертой Китая начала XX в. была не только структурная, но и региональная разобщенность буржуазии — наличие нескольких основных и ряда второстепенных центров ее концентрации и притяжения (Шанхай, Гуанчжоу, район Пекин — Тяньцзинь, Ухань и др.). При этом наряду с географической удаленностью и экономической оторванностью очагов капитализма друг от друга (отсутствие всекитайского рынка) в формировании слоя буржуа (во всяком случае, на уровне элиты) не последнюю роль играли местные особенности соответствующих локальных групп. Так, на Севере (Пекин — Тяньцзинь) основным фактором в указанном плане были «внутренние» силы (казна и государственный аппарат). В Гуанчжоу и особенно Шанхае, напротив,, преобладало внешнее влияние (мировой рынок и иностранный сектор). Соответственно в Чжили и тяготевшем к ней Шаньдуне резко преобладали группы одного типа первоначального накопления (чиновники, шэньши, землевладельцы), на юге же Цзянсу — севере Чжэцзяна, а также в районе Гуанчжоу — другого (торгово-ро- стовщические слои) 5. Различия такого же рода имелись и в среде торговой буржуазии. Для Шанхая, например, наиболее репрезентативными фигурами были компрадор и оптовик, связанный с внутренним рынком, а для Гуанчжоу наряду с компрадорами (их лидером был посредник «Гонконг энд Шанхай Бэнкинг Корпорэйшн» Чэнь Ляньбо) — реэмигранты и контрагенты китайских фирм, действовавших во Вьетнаме и других странах Юго-Восточной Азии.

Для определения уровня буржуазной общности крайне важно установить, сложились ли единый национальный денежный рынок и целостная система кредита. В связи с этим следует отметить, что финансово-кредитная база ведущих центров существенно разнилась. На Севере преобладающую роль в сфере кредита играла связанная с казной могущественная каста шаньсиских пяошанов — владельцев обширной сети переводных контор (пяохао) 6, а в низовьях Янцзы и в Гуандуне — хозяева меняльных лавок (цянь- чжуан) из чжэцзянских и цзянсуских ростовщических банов. Последние были связаны с внешней торговлей и отчасти с иностранными банками. Наличие двух кредитных «столиц» (Пекин и Шанхай) с различными формами и уровнем развития денежного капитала закрепляло отчужденность между северной и цзянсу- чжэцзянской группами. При этом внутри самих локальных очагов существовали свои различия. Так, в Тяньцзине в отличие от Пекина значительную роль играл кредит иностранного сектора. Задолженность тяньцзиньской буржуазии западным фирмам составляла в 1908 г. около 20 млн. юаней [274, с. 31]. Если в Нинбо и

Ханчжоу функционировал лишь местный денежный капитал (цяньчжуаны и ломбарды), то в Шанхае иностранные банки и ?фирмы кредитовали не только китайских коммерсантов и предпринимателей — непосредственно или через Главный торговый союз Шанхая («Шанъу цзунхуэй»), но и саму «чжэцзянскую финансовую группировку» в лице владельцев крупных цяньчжуанов. Только в 1911 —1912 гг. потрепанная экономическим спадом, «каучуковой катастрофой» и революционными потрясениями шанхайская буржуазия получила 10 иностранных займов [149, с. 110].

Имели место и профессионально-отраслевые особенности локальных групп буржуазии. Так, для элиты Чжили и Шаньдуна были очень характерны фигуры финансиста и горнозаводчика. Шанхайская группа в большей мере была представлена коммерсантом-компрадором и фабрикантом. В гуанчжоуской же группе промышленные буржуа играли значительно меньшую роль.

Кроме того, между региональными группами были и серьезные количественные различия, причем на обоих уровнях (элита — «массовые» слои). В силу более высокого экономического развития Цзяннани и Гуандуна буржуазия в шанхайском и гуанчжоу- ском центрах была значительно многочисленней и активней (в том числе и в политическом плане), чем на отсталом Севере. Иначе говоря, имели место не только серьезные отличия в формировании ведущих локальных групп, но и известное противостояние их друг другу (Север — Цзянсу). Не случайно в бэйянскнх правительствах после 1914 г. экономические посты были поделены между лидерами обеих групп (Чжоу Сюэси — министр финансов, Чжан Цзянь — министр земледелия и торговли). В разнородности чжилийской и цзянсу-чжэцзянской групп, помимо всего прочего, наиболее наглядно прослеживается фактор двойственной зависимости китайской буржуазии.

Определенные особенности наблюдались и у буржуазии второстепенных центров. Для уханьской группы были характерны меньшая по сравнению с Шанхаем и Гуанчжоу роль компрадоров и соответственно большая значимость торговцев, связанных с внутренним рынком, особенно зерновым. В фуцзянской группе ведущими фигурами постепенно становились предприниматели-реэмигранты и представители богатых эмигрантских фамилий.

В целом же в разобщенности локальных групп проявлялась «слабость горизонтальных связей в среде формирующейся буржуазии. Неразвитость их на уровне элиты лишала новое классовое образование существенных свойств всекитайской общности.

'Поскольку становление последней затруднено в наиболее зрелых социальных стратах (в первую .очередь у промышленных буржуа), сама проблема единства может быть решена на более низшей ступени, на базе «массовых» слоев. В сущности это вопрос об уровне социального единства основной массы торговой и практически — всей мануфактурной буржуазии. Логически можно предположить, что в данном случае имела место большая степень общности, хотя бы в генетическом плане: сближающим моментом служила общность происхождения — преимущественно «сверху», из торговой городской среды. Однако на практике на пути слияния локальных групп на базе «массовых» слоев стояли такие определяющие факторы, как отсутствие единого всекитайского рынка и приоритет региональных хозяйственных связей над общенациональными. При этом немалую роль играла неразвитость инфраструктуры. Прокладка железных дорог Пекин — Ханькоу и Тянь- цзинь — Пукоу не ликвидировала полностью разобщенность бассейнов Янцзы и Хуанхэ, сохранялась изоляция бассейна Сицзяна от центральных провинций и т. д. Экономическая раздробленность Китая делала каждую из указанных выше локальных групп в известном смысле буржуазией данного регионального рынка, который к тому же иногда был больше связан с внешним рынком, чем с соседним региональным. Такой характер рыночной экономики мешал укреплению горизонтальных связей на уровне «массовых» слоев. В том же направлении влиял раздел Китая на «сферы влияния». Сохранение густой внутритаможенной сети (по сбору лицзиня, чангуаньшуя) и ослабление ею товаропотока способствовали известной разобщенности локальных групп практически на всех уровнях. Незавершенность процесса формирования китайской нации, значительность этнодиалектных и земляческих различий, множественность мер, весов и денежных единиц (в том числе иностранных) также весьма существенно препятствовали органическому слиянию буржуазии в одно целое (см. [245, с. 392—394; 313* с. 769—818]).

Проблема социальной общности буржуазии Китая начала XX в. помимо чисто экономического имеет и более узкий, «организационный» аспект. Главным здесь является вопрос о том, насколько указанное новое социальное образование освободилось от средневековых пут городских корпораций (цехи, ГИЛЬДИИ, ЗЄМЛЯ-- чества). При этом однозначный ответ практически исключен в силу резкого разрыва в уровне буржуазной зрелости по вертикали. Неподвластность верхушечных групп корпоративной системе бесспорна. Определяющим в данном случае был тот же генетический момент — элита вырастала не «снизу», из цехогильдий, а формировалась над ними «сверху», из социального материала других систем (государственный аппарат, землевладение, отчасти иностранный сектор). В этом плане у выходцев из чиновно-шэньшиской среды, землевладельцев и компрадоров теоретически были большие возможности к восприятию новой общности. То же самое можно сказать и о крупных буржуа, выходцах из торгово-ростов- щической среды (Сун Вэйчэнь, Чжоу Тинби, Хуан Цзоцин и др.), для которых корпоративные узы практически потеряли свою силу.

Иная картина наблюдалась на низшем уровне. «Массовые» слои к 1914 г. в целом остались в системе корпоративной микрообщности. Основная часть торговой и практически вся мануфактурная буржуазия организационно были распылены по многим тысячам подобных ячеек (в масштабах всего Китая) в условиях пре^ обладания горизонтальных связей. При этом отношения такого* «заземленного» предпринимателя со «своей» корпорацией определялись как размерами его индивидуального капитала, так и суммой местных условий, варьируя в довольно широком диапазоне (связь — зависимость, формальные — реальные, экономические— организационные и т. л ). Наиболее органичной такая связь была в чисто предпринимательских «восточных» цехо-гиль- диях (дунхан), отделившихся от «западных» объединений простых ремесленников (сихан, сибан).

В условиях Цинской империи начала XX в (несложившийся общенациональный рынок, в том числе денежный, зачастую локальный характер экономических связей, отсутствие буржуазного правопорядка, иностранная конкуренция) для буржуа низших страт оставалось весьма заманчивым и практически полезным использование в своих целях производственных, сбытовых и защитных функций корпорации, к которой они принадлежали. Землячество (бан, хуэйгуань), цех (хан) или гильдия (гунсо, яхан) наряду с отрицательными моментами (регламентация, соблюдение устава) оказывали реальную помощь, в том числе обеспечивали определенную защиту от лихоимства бюрократии и от внешней конкуренции (бойкоты иностранных товаров). Этим во многом объясняется сложность вопроса о том, что в большей мере определяло социальное самосознание внеэлитных слоев буржуазии Китая к 1914 г.: ощущение себя членами новой общности или принадлежность к той или иной старой ячейке? Разноплановость общей ситуации наглядно проявилась уже в экономических движениях начала XX в. — антииностранных бойкотах (1905—1908), борьбе «за возвращение прав» (1906—1910), против иностранных железнодорожных займов и за выкуп концессий (1907—1908). Практически во всех указанных случаях элитарные группы занимали в целом самостоятельные позиции, тогда как «массовые» слои буржуазии все еще выступали в корпоративных рядах (как в составе торговых союзов, так и вне их).

Повсеместное начиная с 1903—1904 гг. создание торговых союзов (шанхуэй) явилось важной вехой на пути к консолидации •буржуазии (см. [387, с. 35—36, 131 —132]). Тем не менее оно не изменило кардинальным образом связи низших слоев предпринимателей с цехо-гильдиями. Последнее объяснялось тем, что торговые баны, хуэйгуани, гунсо и яханы вступали в шанхуэй в полном составе, чаще всего на правах ассоциированных членов. Причем сами корпорации, за редким исключением, не только не ликвидировались, но и практически не растворялись в торговых союзах, сохраняя свою внутреннюю организацию и дисциплину. Тем самым большинство членов новых объединений было поставлено в условия двойного подчинения. В итоге основная масса буржуазии к 1911 г. еще не до конца преодолела цеховую, гильдейскую и земляческую разобщенность, что достаточно четко характеризует уровень ее классовой зрелости в целом.

Как это ни парадоксально, китайская буржуазия, еще не консолидировавшись у себя на родине, в начале XX в. уже стала благодаря развитой эмиграции международным фактором. Особенно сильные позиции эмигрантская буржуазия создала себе в странах Юго-Восточной Азии. В ряде случаев, в том числе во Вьетнаме, буржуа-хуацяо выступали в роли одного из компонентов колониального капитала. Все это в сочетании с растущей реэмиграцией китайских капиталов на родину создавало призрачное впечатление общности и иллюзию широты охвата.

Все сказанное выше позволяет вопрос о социальных и политических потенциях буржуазии Китая начала XX в. поставить в прямую связь не только с генетическими пороками, но и в немалой степени с рыхлостью ее внутренней структуры. Неразвитость цементирующих тенденций (слабость как вертикальных, так и горизонтальных связей) заставляет видеть в буржуазии кануна революции 1911—1913 гг. не органическое целое, а довольно пестрое механическое соединение слабо связанных между собой частей. К данному комплексу слоев, групп и группировок с различными генетическими, типовыми, локальными, корпоративными, правовыми и иными особенностями понятие «класс» применимо лишь условно. Перед нами не сложившаяся общность, а еще не завершенное социальное образование.

Этим определялась и повышенная роль внешних факторов не только в социально-экономической, но и в политической сфере. Причем воздействие двух основных внешних сил (государство и иностранный сектор), будучи одним из источников известной разобщенности элиты и отрыва ее от «массовых» слоев, имело и вторую существенную сторону — цементирующую. Наступление иностранного капитала, капитуляция перед ним Цинов, их неспособность ликвидировать внутренние препоны на пути национального предпринимательства активизировали не только «массовые» слои и мелкую буржуазию. Ведущая группа элиты (чиновно-шэнь- шиская) и тяготевшие к ней буржуа из торговой и реэмигрант- ской среды периодически приходили в 1905—1911 гг. в движение для защиты своих интересов (при пассивности компрадорской фракции). Внешняя опасность, наличие «общего врага» служили своего рода скрепами, вели к временному сближению большей части элиты с «низами» для совместных действий. В этом узком плане антииностранные экономические движения 1905—1911 гг. были как бы подготовкой, репетициями Синьхайской революции. В ходе их складывались и «отрабатывались» контакты и «сыгранность» ведущей группы элиты с «массовыми» слоями, а также буржуазии — с местной бюрократией. В известном смысле революция 1911 —1913 гг. была бы невозможна без опыта совместных действий периода бойкотов, борьбы за «возвращение прав» и движения «охраны железных дорог». При этом существование «двух буржуазий» делало проблему вертикальных связей решающим моментом в укреплении временного социально- политического единства буржуазной оппозиции цинскому режиму накануне Синьхайской революции. Тем более что генетические пороки обеих «буржуазий» (органическая разнородность и разоб- щенность по вертикали) лишали буржуазную среду «штурмовых»* качеств (инициативы, решимости и готовности к углублению революции). Буржуазия Китая тех лет не была революционным- классом в полном смысле этого слова.

По указанным причинам сила и эффективность объединенного натиска (как на иностранный сектор, так и на правительство) определялись не потенциями самой буржуазии и обуржуазившихся помещиков, а массой шэньши (небуржуа), втянутых по целому ряду причин в патриотические кампании и либерально-конституционное движение. Такого рода шэньши своим влиянием не только восполняли слабость буржуазно-помещичьей оппозиции, но и были в значительной мере выразителями требований буржуазии,, не имевшей к тому же своей собственной политической партии. Победа революции 1911—1913 гг. также меньше всего связана или объясняется свойствами буржуазии как составной части анти- цинских сил. Известная легкость свержения монархии Цин объяснялась не только силой натиска оппозиции и народных масс, но и крайней степенью внутреннего одряхления, прогрессировавшим «самораспадом» цинского режима [147, с. 244].

Его модернизация была начата с большим опозданием и проводилась в значительной мере в декоративном плане, причем ход верхушечных реформ обгонялся процессом ослабления и деградации старой политической системы. Никто так много не сделал для приближения революции, как сам режим, большинство крупномасштабных акций которого — от фискального натиска на помещиков, в том числе шэньши после 1901 г., до «хугуанского» кризиса 1911 г., завершившегося восстанием в Сычуани, не говоря уже о «соляном» конфликте с провинциальной бюрократией — лишь накаляли обстановку и подрывали его социальную базу. В известном смысле Цины сами ускоренно шли навстречу своей гибели.

Внутренняя слабость буржуазии Китая начала XX в. позволяет полнее понять не только своеобразие революции 1911— 1913 гг. (особенно ее исход), но и целый ряд последующих процессов, в том числе распространение в китайском обществе после движения «4 мая» социалистических идей. Органическая незрелость и структурная рыхлость буржуазии; Китая предопределили ее приниженный и умеренный тон в диалоге с государственной властью с конца XIX в. до «хугуанского» кризиса. Взаимоотношения предпринимательской среды с Цинами прошли через ряд стадий, на которых заметно менялись как политика казны по отношению к деловым кругам, так и характер поведения последних. До 1898 г. диалога между ними, как такового, не было, поскольку династия считала основную массу буржуазии лишь объектом налогообложения, а ее элиту — второстепенной деталью в системе гуаньду шанбань, но отнюдь не политической силой. До японо-китайской войны 1894—1895 гг. цинский режим в своей политике по отношению к капиталистическому укладу в конечном счете исходил из экономической концепции кон- фуцианского средневековья «земледелие — цтвол (основа), торговля и ремесло — ветви (второстепенное)». До 1902—1903 гг. промышленность и коммерция в высших сферах все еще отчасти считались позорным делом, о котором неприлично было даже говорить в обществе истинных конфуцианцев [340, с. 7]. Маньчжурам же вообще законом запрещались занятия такого рода. Это презрение к «низменным» сферам деятельности, естественно, не распространялось на буржуазную чиновно-шэньшискую элиту, поскольку та выступала прежде всего как носитель бюрократической привилегированности и конфуцианской респектабельности с ее учеными степенями, почетными званиями и особым положением в обществе. Что же касалось «неблагородной» массы буржуа, то к ним в целом сохранялось такое же, как и в XVIII в., пренебрежение — как к торговцам (шан) и ремесленникам (гун), стоящим ниже ученых (ши) и земледельцев (нун) на средневековой сословной лестнице (сыминь) (см. [394]). В связи с этим притеснение и ограбление «массовых» слоев буржуа, игнорирование их интересов все еще считались в порядке вещей 7.

Между тем одним из кардинальных вопросов развития крайне слабой буржуазии Китая было отношение к ней надстройки — дряхлеющего бюрократического государства Цин. Неприязненный чиновный контроль за частным предпринимательством сохранялся вплоть до 1902—1903 гг. Однако уже поражение в войне 1894— 1895 гг. и связанные с необходимостью выплачивать контрибуцию финансовые трудности вынудили Пекин начать частичный пересмотр традиционной экономической доктрины в сторону ее смягчения и модернизации.

Важным моментом в данном плане явилось движение за реформы 1895—1898 гг. Выразителями интересов национальной, в том числе эмигрантской, буржуазии, в первую очередь шэньши- ской элиты и обуржуазившихся помещиков Южного и Центрального Китая, выступили прогрессивные шэньши (главным образом цзюйжэни и цзиньши) во главе с Кан Ювэем, Лян Цичао и Тань Сытуном. Эта среда выдвинула целый ряд умеренно-буржуазных требований, попытавшись осуществить некоторые из них в период «ста дней реформ» (И июня — 21 сентября 1898 г.). Помимо некоторых политических новшеств буржуазно-шэньшиские круги требовали изъять железнодорожное и фабрично-заводское строительство из ведения государства, дабы оградить частный капитал от ограбления и произвола со стороны бюрократии, в частности в рамках системы гуаньду шанбань. Реформаторы стремились защитить китайских предпринимателей от внешней конкуренции и ввести протекционистские тарифы. Сторонники Кан Ювэя призывали начать борьбу с засильем иностранного сектора в новых звеньях экономики. Государство, по их мнению, должно было оказывать отечественному предпринимательству всемерную поддержку. Они ставили своей задачей модернизацию и интенсификацию сельского хозяйства Китая, создание собственного машиностроения и судостроения, основание новых фабрик и строительство железных дорог. Реформаторы ратовали за открытие новых шахт и рудников, улучшение денежного обращения и организацию современной почты. Кроме того, сторонники Кан Ювэя стремились, открыть буржуазно-помещичьей интеллигенции свободный доступ к административным должностям.

В течение «ста дней реформ» (усюй бяньфа) был издан ряд императорских указов, направленных на поощрение предпринимательства, развитие земледелия, торговли, промышленности, горнорудного дела, железнодорожного строительства и т. д. (см. [259]). Большинство этих начинаний было отменено после реакционного дворцового переворота Цыси, но некоторые все же были воплощены в жизнь. Так, уже в 1898 г. был открыт в Шанхае казенно-частный Китайский коммерческий банк с отделениями в ряде других городов. В провинциях начали действовать управления торговли (шанъуцзюй) (см. [394, с. 199—201]). Было опубликовано первое «Положение о поощрении развития промышленности», содержавшее уступки частным дельцам.

Ихэтуаньская катастрофа резко подхлестнула процесс проведения ограниченных реформ. Так, принятый Пекином курс на «поощрение промышленности и торговли» (чжэньсин шие) в русле «новой политики» осуществлялся в течение десятилетия (1901 — 1911). Он включал в себя модернизацию части государственного аппарата, ведавшей вопросами экономики. Кроме того, правительство предприняло ряд шагов (в основном демонстративных) по стимулированию частного предпринимательства в целях «обогащения и усиления государства» (имелось в виду использование растущих налоговых поступлений от буржуазного сектора для укрепления цинского режима.) В сущности это был вариант курса на «достижение богатства» (чжифу, цюфу) периода проведения политики «самоусиления» (цзыцян) и «усвоения заморских дел» (иу, янъу). В новых условиях Цины несколько видоизменили прежние методы, декларировав отказ от традиционного ограничения и подавления частного предпринимательства. Не желая ничем серьезно поступиться в пользу буржуазии, они намеревались инкорпорировать ее в систему своего господства как чисто служебный и доходный компонент.

«Новая политика» в области экономики обрела реальные очертания лишь с 1903 г. До этого все вопросы промышленности и коммерции находились в ведении двух специальных сановников по делам торговли на Севере и на Юге (бэйян дачэнь, наньян да- чэнь)у чьи должности обычно совмещались с постами наместников Чжили и Лянцзяна. С 1903 г. указанные функции перешли к вновь созданному министерству торговли (Шанбу). Помимо всего прочего, в его компетенцию входили выработка разного рода коммерческих уставов и правил, выдача разрешений на организацию компаний и открытие предприятий, а также их регистрация. Для этого при министерстве было учреждено специальное регистрационное бюро (чжуцэцзюй). В провинциях министерством создавались ремесленные, горные и сельскохозяйственные управ- ления. В 1906 г. Шанбу было реорганизовано в министерство земледелия, промышленности и торговли (Нунгуншанбу), а сфера его деятельности соответственно расширена (см. [394; с. 161 —170; 275].

В результате наступила полоса усиленного экономического законотворчества. За 1902—1911 гг. было опубликовано свыше десятка различных официальных документов (в том числе проектов), регулировавших различные стороны частного предпринимательства и «поощрявших» его, в том числе ряд правил и регламентов: два горных устава (1902, 1907), статут «торговых союзов» (1903), положения о деятельности банков, о регистрации компаний (1904) и об организации сберегательных касс (1908), а также различные положения о поощрении и награждении за успехи в области коммерции, земледелия, промышленности, технических достижений (1906, 1907) и в создании акционерных компаний (1903, 1907) (см. [53, с. 637—647]). В реальных условиях Цинской империи многие прогрессивные статьи этих документов носили чисто декларативный характер. В частности, суть широковещательных документов о поощрениях сводилась к установлению специальной системы наград для местной и реэмигрантской буржуазии: в зависимости от размеров личного и акционерного капитала ее представителям могли присваиваться соответствующие почетные звания, чиновничьи ранги и титулы. Тем самым Цкны как бы «реабилитировали» в глазах истинных конфуцианцев предпринимательскую деятельность, считавшуюся по средневековым традициям позорным занятием. В действительности же официальный Пекин постфактум признал уже совершившийся к тому времени поворот в общественном мнении в пользу буржуазного грюндерства. «Цены» же на предлагаемые правительством конфуцианско-бюрократические почести были фантастически высоки. Пост советника министерства торговли первого ранга и звание чиновника первого класса «стоили» 50 млн. юаней акционерного капитала (для этого надо было обладать личными богатствами Ли Хунчжана и Шэн Сюаньхуая или же стоять во главе их «империй»), советника второго ранга — 10 млн. юаней, должности пониже (всего предполагалось 12 видов наград) — соответственно дешевле. Впоследствии, в 1907 г., вся эта «шкала цен» была значительно снижена. Так, право на получение высшей награды было «уценено» до 20 млн. юаней. В том же году был оформлен порядок присвоения чисто феодальных титулов и знаков отличия за создание компаний. Высший титул «оценивался» в 20 млн. юаней и более личного, паевого или акционерного капитала (см. [53, с. 645; 275, 394, с. 191 — 192]). Подобная шкала поощрений предназначалась для буржуазной элиты; тем не менее общая нереальность данной системы была вопиющей. Достаточно отметить, что все китайские частные промышленные вложения за 1895—1913 гг. составляли всего 90 млн. юаней, а индивидуальные инвестиции компрадоров в сумме равнялись 20 млн. юаней. Однако некоторые представители буржуаз- ной элиты (бюрократы, шэньши, компрадоры, богачи-реэмигранты) все же получали в соответствии со своим капиталом и личными связями феодальные почести и теплые местечки в среднем и в основном нижнем звеньях официальной иерархии. «Массовые» же слои буржуазии не имели физической возможности подключиться к цинской системе поощрений. Эта среда ожидала от правительства реальных экономических и политических уступок и ликвидации наиболее нетерпимых помех предпринимательской деятельности.

Пекин же предпочитал отделываться показными мелочами. Так, властями были открыты промышленные выставки — постоянная в Пекине (1905) и затем еще две временные — в Учане и Нанкине (1909). Для подготовки кадров в столице было создано Высшее промышленное училище. Кое-где начали действовать общества содействия развитию промышленности. Кроме того, в 1903—1905 гг. были изданы правительственные указы, направленные на устранение помех, создаваемых при использовании земли под обработку и добычу полезных ископаемых различными суевериями, геомантией и культом предков. Несмотря на всю скромность уступок Цинов, формально-показной и своекорыстный характер большинства экономических мер «новой политики», последняя оказала определенное положительное влияние на рост нового уклада в Китае. Курс на «поощрение промышленности и торговли» явился одним из компонентов экономического подъема 1905— 1908 гг., несмотря на то что внеэлитные буржуа продолжали испытывать налоговые и иные тяготы, произвольно создаваемые местной бюрократией.

257

17 Зак 502

Последняя весьма своеобразно понимала отказ Пекина от старой практики жесткого контроля над частным предпринимательством. Власти на местах имели возможность нестрого следовать указаниям из центра, частично сохраняя средневековую обстановку правовой и фискальной незащищенности еще недавно третируемых буржуазных интересов непривилегированных дельцов, что было весьма существенно, поскольку «новая политика» принесла с собой не только некоторую либерализацию экономического курса, но и новые налоги с буржуазной собственности и с оборота. Предприниматели должны были платить дополнительные сборы по подписным листам для погашения контрибуции 1901 г., налоги на содержание «новой» армии, на стипендии пекинским студентам, разного рода пожертвования (цзюань, цзюаныиу) и всевозможные местные налоги (в каждой провинции свои). Так, заводчики Гэцзю (Юньнань) с каждой партии (чжуан) чистого олова (1,7 т) должны были платить семь различных сборов (включая лицзинь) общей суммой свыше 91 ляна серебра (см. [53, с. 1142; 368, с. 271]). «Новая политика» не устранила многое из того, что стесняло деятельность горнозаводчиков, рядовая буржуазия продолжала испытывать серьезные трудности, создаваемые предоставлением казенным и смешанным компаниям разного рода монопольных прав в сфере производства и сбыта (добыча руд и вы- плавка редких металлов, производство стекла, спичек и т. д.) [275, с. 95—96].

Прошедшая по стране с 1905—1906 гг. полоса антииностранных экономических движений знаменовала наступление нового этапа во взаимоотношениях буржуазии с Цинами. В указанных кампаниях, как и во всех последующих экономических и политических акциях, буржуазия выступала не самостоятельно, а лишь как компонент патриотической или либеральной, а позднее конституционной шэньшиско-помещичье-буржуазной оппозиции. Лишь в антииностранных бойкотах основная роль принадлежала «низовой» буржуазии, ее «массовым» слоям, в остальных же кампаниях первую скрипку играла чиновно-шэньшиская элита, связанная с местными властями. В ходе этих движений наметилась существенная разница в подходе к буржуазно-шэньшиской оппозиции со стороны различных звеньев политической надстройки. Официальный Пекин был в целом настроен против любых антииностранных акций. Боясь вмешательства держав и усиления оппозиции, Цины требовали от наместников и военных губернаторов провинций применения репрессивных мер к участникам «беспорядков». Провинциальные власти, напротив, в целом заняли мягкую позицию, с пониманием отнесясь к позиции влиятельных на местах шэньшиско-бюрократических и буржуазно-помещичьих кругов, поскольку видели в них свою опору в противостоянии Пекину. Совпадение интересов и налаживание контактов буржуазной чи- новно-шэньшиской элиты с наместниками, губернаторами и иными бюрократами провинциального звена велс к укреплению оппозиции и ослаблению Цинов в условиях приближавшейся революции

Обе эти тенденции окрепли после развертывания первой петиционной кампании, организованной либерально-конституционным движением 1907—1908 гг. В результате произошло как бы наслоение трех различных начал — «новой политики», антииностранных акций и борьбы за скорейшее введение конституции. От буржуазии основным участником конституционного движения выступала все та же шэньшиская элита, тогда как «массовые» слои оставались достаточно далекими от идеи парламента и конституции. «Низовым» буржуа были неизмеримо ближе более насущные экономические лозунги (в первую очередь антиналоговые) и иные, сугубо практические цели. В 1909 г., уступая давлению петиционного движения, правительство санкционировало создание провинциальных совещательных комитетов (цзыицзюй), сформированных путем выборов из представителей имущих слоев населения8. Деятельность этих комитетов привела к обострению обстановки. Составлявшие абсолютное большинство среди депутатов представители либерально- конституционной оппозиции (в основном прогрессивно настроенные шэньши9, принявшие эстафету от реформаторов 1898 г.) использовали'предоставленную им трибуну для резкой критики экономической политики правительства (хотя в целом речь шла лишь о наиболее нетерпимых препятствиях капиталистическому развитию) (см [275, с. 92—99]).

В ходе работы комитетов буржуазно-шэныпиская оппозиция как бы подвела итоги восьми лет «новой политики», и прежде всего курса на «поощрение промышленности и торговли». При этом выяснилось, что известная либерализация правительственной политики отнюдь не перекрывала трудностей частного предпринимательства, связанных с сохранением средневековой хозяйственной и правовой системы.

Особое недовольство деловых кругов вызывала налоговая политика Пекина. Первым и главным требованием оппозиции (особенно в Цзянсу, Чжэцзяне, Фуцзяни и Гуандуне) была отмена ли- цзиня. Поднимались также вопросы об упорядочении и унификации налоговой системы, замене натуральных податей денежными, а также обуздании злоупотреблений, лихоимства и коррупции властей. Депутаты требовали установления единой системы мер и весов, прекращения чрезмерной денежной эмиссии, упорядочения государственных финансов и бюджета. Буржуазно-шэньшиские круги, не желая мириться с тем, что огромные средства из государственных доходов (в том числе и поступления за счет налогообложения предпринимателей и землевладельцев) шли на неслыханную роскошь двора, на содержание столичного коррумпированного бюрократического аппарата и паразитического сословия «знаменных» маньчжур, настаивали на придании гласности государственному бюджету (см. [273, с. 170—172; 274, с. 19—21, 148—154]). Либерально-конституционная среда ожидала от правительства конструктивной помощи капиталистическому развитию. Оппозиция требовала использования государственных средств для поощрения отечественной промышленности, торговли, горного дела и расширения сети банков. Некоторые совещательные комитеты настаивали на усиленном строительстве железных дорог, улучшении условий судоходства, а также повышении культуры земледелия (упор при этом делался на подъем чаеводства, лесоводства, освоение целины и залежи)

Особая гр\ппа требований была направлена на ослабление позиций иностранного сектора. Оппозиционная среда была возмущена новыми уступками Цинов иностранному проникновению в Китай по торговым договорам 1902—1903 гг. и Горному уставу 1907

г., окончательной уступкой Фушуньских копей компании «Мантецу» в 1909 г, подавлением антпяпонского бойкота 1907— 1908

гг., репрессиями в Аньхое в ходе движения за возвращение Тунгуаньшаньских рудников, попыткой передать англичанам права на постройку железной дороги Шанхай — Ханчжоу — Нинбо и иными актами предательства интересов национального предпринимательства. Буржуазно-шэньшиские круги выступали за проведение последовательно протекционистской политики, в частности за повышение импортных пошлин и ограничение иностранной коммерции пределами «открытых» портов Они требовали затруднить европейцам доступ к ископаемым богатствам Китая и запретить

і

приобретение иностранцами недвижимости вне сеттльментов, т. е. частично вернуться к порядкам, существовавшим до заключения Симоносекского договора (1895 г.). В планы оппозиции входила ликвидация финансовой зависимости страны от Запада. Отдельно поднимался вопрос об охране интересов эмигрантов-хуацяо за пределами Китая.

В целом этот огромный комплекс требований являлся свидетельством, во-первых, того, в каких тяжелых условиях «азиатчины» происходило становление капиталистического уклада, а во-вторых — что Цины в ходе проведения «новой политики» и курса на «поощрение промышленности и торговли» практически ничего существенного не сделали для буржуазного развития (см. [274, с. 152—156]).

Либерально-конституционная шэньшиская среда в совещательных комитетах выражала интересы в первую очередь буржуазной элиты и крупных землевладельцев. Тем не менее абсолютное большинство требований к трону имело общебуржуазный характер, отвечая в целом и интересам «массовых» слоев предпринимателей. Вместе с тем ряд предлагавшихся мер мало согласовался і низким стадиальным уровнем и провинциализмом «низовых» буржуа, еще не до конца оторвавшихся от корпоративной системы. Так, унификация мер веса, денежных единиц, расширение сети банков, железных дорог и улучшение речного судоходства, неся для последних ряд положительных моментов, в то же время грозили им опасным усилением конкуренции со стороны крупного капитала, в том числе иностранного.

По мере того, как нарастало недовольство оппозиционных сил экономической политикой Цинов, происходило известное организационное объединение деловых кругов различного уровня, стимулировавшееся в фискальных и иных целях самим Пекином и местными властями. Инициатором этого движения выступил Шэн Сюаньхуай, основавший в 1902 г. в Шанхае «Совещательную ассоциацию коммерсантов» («Шанхай шанъе хуэйи гунсы») во главе с банкиром из «чжэцзянской финансовой группировки», фабрикантом, крупным дельцом и таможенным даотаем Янь Синьхоу. Аналогичные объединения были затем созданы и в ряде других городов [394, с. 218—234]. С образованием министерства торговли и принятием Устава торювых союзов шанхайская ассоциация в 1904 г. была превращена в «Главный торговый союз Шанхая» («Шанхай шанъу цзунхуэй»), после чего торговые союзы (шан- хуэй) и их отделения и филиалы на периферии начали возникать повсеместно. К 1908 г. они уже имелись в 31 крупном и 135 второстепенных городах [414, с. 71]. Как уже отмечалось, торговые союзы обычно представляли собой не единые организации с индивидуальным членством, а конгломерат автономных ассоциаций. Среди последних были как образования нового типа (крупные компании, акционерные общества и отраслевые объединения — фабрикантов, банкиров, судовладельцев), так и цехогильдии старой формации, объединявшие массу торговцев, скупщиков, макле- ров и менял. Число торговых союзов быстро росло. В 1912 г. их насчитывалось 56 (с 738 отделениями), а в 1915 г. было зарегистрировано 1262 союза и их отделения с почти 246 тыс. членов [387, с. 131 — 132].

Известное организационное укрепление буржуазии шло параллельно усилению оппозиционных настроений землевладельцев (шэньши и тухао). Недовольство последних «фискальным взрывом», твердолобой внутренней и капитулянтской внешней политикой Цинов обострялось в связи с ростом народных движений в условиях полосы стихийных бедствий, неурожаев и голода. Под влиянием шэньши, хоубу и чиновников низшего звена к оппозиционным настроениям стали все более прислушиваться местные власти, обеспокоенные недальновидностью Пекина, опасным нарастанием социальных конфликтов и ущемлением финансовых интересов провинциальной бюрократии, обозленной введением в 1910 г. контроля над местными сборами соляного налога. Под знаком расширения социальной базы оппозиции прошли вторая и третья петиционные кампании (1910 г.) за скорейшее открытие парламента и введение конституции.

Следующий этап взаимоотношений либеральной буржуазно- помещичьей оппозиции с Цинами был связан с «хугуанским» железнодорожным конфликтом летом 1911 г. Откровенное предательство интересов местной элиты вызвало в Южном и Центральном Китае волну протеста. В условиях экономического спада, в напряженной политической атмосфере разразился «сычуаньский кризис», переросший в Синьхайскую революцию. Невозможность компромисса с Цинами и сознание обреченности старого режима побудили шэньши, хоубу, чиновников, помещиков и буржуа, связанных с либерально-конституционным движением, в октябре— ноябре 1911 г. «отделиться» от Пекина. Практические условия для такого «взрыва» провинциального регионализма были созданы началом открытого антицинского восстания. Провозгласив «независимость» своих провинций или же свержение в них маньчжурской власти (практически по всему Центральному и Южному Китаю, а затем и в ряде провинций Севера и Северо-Востока), буржуазно-помещичья оппозиция тем самым предрешила судьбу цинской монархии. Свержение Цинов и провозглашение в феврале 1912 г. республики завершили целый период взаимоотношений предпринимательских слоев с государством. Революцию 19l 1—1913 гг. буржуазия Китая встретила с двойственным чувством. Ее отношение к революционным потрясениям было, естественно, негативным. Боязнь дальнейшего нарастания народного движения, дезорганизующее воздействие на экономику военных действий, неустойчивость общей ситуации в равной мере действовали как на элиту, так и на «массовых» буржуа. Сама по себе революция представляла для чиновно-шэньшиской, компрадорской и реэмигрантских групп элиты явление нежелательное и вынужденное (невозможностью достижения столь желаемого компромисса с Цинами), ибо для данной части буржуазии маньчжурский режим не был абсолютным злом. Будучи помехой общему развитию капитализма, он одновременно выступал и как охранитель наилучших условий для верхушечного, узкоэлитарного, «реакционного» капитализма чиновно-компрадор- ского типа в ущерб массовому, действительно универсальнохму, «демократическому» капитализму. Консервируя господство худшего варианта развития, цинская монархия во многом устраивала буржуазную элиту, конечно, при условии соответствующих уступок со стороны династии, известной перестройки власти (введение парламента) и учета последней наиважнейших требований времени. В силу вссго этого буржуазная элита рассталась с «Сыном Неба» с тяжелым сердцем.

Вместе с тем со свержением старого режима буржуазия связывала самые радужные надежды на резкое изменение в ее пользу экономической политики республиканской власти. Ее весьма обнадеживал тот факт, что в 1914 г. в правительстве уже имелось три представителя буржуазной элиты: миллионер и сановник Чжоу Сюэси стал министром финансов, Чжан Цзянь получил в свои руки министерство земледелия и торговли (и провозгласил политику «хлопка и железа», т. е. поощрения отечественного предпринимательства), высокие посты занимал и банкир Лян Шии. Деловые круги с восторгом встретили обещание нового владыки Китая, Юань Шикая, вложить из средств казны 20 млн. юаней в дело развития национальной индустрии [54, т. 1, с. 9, 36]. Бэйяи- ское правительство не скупилось на посулы такого рода. В том же духе на буржуазию влияло широко афишируемое содействие крупных чиновников. Так, в 1912 г. У Тинфаном и другими влиятельным.! лицами была создана в Шанхае «Ассоциация поддержки отечественных товаров».

Короткая буржуазно-парламентская «весна» 1912—1913 гг. воспринималась как «очистительная буря», которая откроет новые пути для быстрого развития национального предпринимательства. Подобные настроения нашли выражение, в частности, в целой полосе создания различных союзов, обществ, ассоциаций, направленных на стимулирование промышленности и торговли. В ряде провинций (Аньхой, Хэйлунцзян, Шаньси, Шэньси, Хэнань и др.) и городов (Сучжоу, Чжэньцзян и др.) в 1912 г. возникли «торгово- промышленные ассоциации» (шие сехуэй) и их отделения. Организовывались также «союзы промышленного созидания» (в том числе в Шанхае), «экономические ассоциации» и «общества народного благосостояния» (тунжэнь мпныиэн шиехуэй) 10 (см. [53, с. 860—867]).

В то же время общим фоном всей этой организационной активности и полосы надежд на будущее процветание капиталистического уклада служила обстановка не прекращавшегося с 1909 г. экономического спада. Кризисное состояние народного хозяйства Китая существенно осложняло и обостряло взаимоотношения буржуазных слоев с государством.