Общефилософские основания социально-этической проблематики тюркоязычных письменных памятников средневековья

сознания средневековья, была не только средством удовлетворения эстетических потребностей людей, источником наслаждения и утешения, но и мудрым наставником, учебником жизни, популяризатором прогрессивных мировоззренческих идей.

В историко-философской литературе часто можно встретить тезис о единстве философского и художественного отражения действительности в памятниках изучаемого нами периода, о двойной нагрузке, двойном содержании произведений - философском и художественно-литературном (115; 227). Этот тезис верен, если не абсолютизировать его и не распространять на все виды и жанры средневековой литературы. В самом деле, он вполне отвечает, например, назначению и сути суфийской философской поэзии (А.Йасави, Дж.Руми, А.Джами) или философским трактатам, в которых беллетристическое изложение является лишь формой выражения философской концепции. Таков, например, философский трактат Ибн Туфейля «^ай ибн Якзан» (Живой, сын Бодрствующего). И все же в основной своей массе средневековая литература с точки зрения философского содержания остается, по терминологии ал-Фараби, сферой приложения практической, гражданской философии. Что касается теоретических проблем, то в систематизированном, концептуальном виде они являлись и в средние века сферой научного, логико-категориального анализа действительности, а не образного, художественно-эстетического ее отражения, продуктом абстрактнологи- ческого, а не эмоционально-образного мышления.

Xудожественная литература, обращенная к умам и сердцам широкого круга читателей и слушателей, в мировоззренческом и идеологическом плане была средством убеждения людей в истинности определенных идей и концепций, выработанных философией, наукой, богословием.

Силу воздействия художественного слова, а также музыки, пения на чувства людей прекрасно осознавали и сами философы средневековья. Знаменитый Абу Хамид ал-Газали подробно разъясняет предпочтительность поэтического слова, пения, слушания стихов во время суфийских радений на эмоциональное состояние верующих, мюридов даже по сравнению с чтением Корана - источника высших знаний и совершенства в глазах мусульманского философа (1; 117-121). Мыслители средневековья, кроме всего прочего, были и прекрасными педагогами, понимая, что философские научные знания до простого человека должны доводиться не в форме сухой абстрактной истины, а восприниматься естественно, с удовольствием. Ал-Газали в подтверждение своих рассуждений цитирует Абу Насра ат-Туси: «Если мелодии и звуки в бейтах будут соединены с наставлениями и указаниями, они будут подобны друг другу: это будет близко к удовольствию и легко для сердец, поскольку сотворенное похоже на сотворенное (в том смысле, что сотворенная поэзия соответствует сотворенной человеческой природе в отличие от несотворенного Корана, являющегося одним из атрибутов Алла- ха-А.Р.)» (1; 122).

Можно было бы привести массу примеров из истории литературы и искусства в пользу данного тезиса, но мы ограничимся лишь одним - из истории татарской литературы. Излишне доказывать, что «Кысса- и-Йусуф» Кул Гали одно из наиболее (если не самое) популярных, любимых народом, вошедших в его плоть и кровь литературных произведений средневековья. Но ведь его социально-этическое и мировоззренческое содержание находится в нерасторжимом единстве с его прекрасной художественной формой.

С учетом изложенных предварительных замечаний мы остановимся в этом разделе работы на мировоззренческих и идеологических проблемах средневековой тюркоязычной литературы, составлявших как бы теоретическую канву ее основного (в историко-философском аспекте) - социально-этического содержания. В нашу задачу не входит специальное рассмотрение предыстории формирования в тюрко-татарской общественной мысли научно-философских знаний, изучения глубинных народных истоков профессиональной культуры развитого, книжно- письменного периода татарского средневековья XIII-XVI вв. Разумеет- ся, анализ археологических, нумизматических, фольклорных источников совершенно необходим при полной и всесторонней реконструкции истории национальной общественной мысли, истории духовной культуры. Такой анализ полезен и для правильной оценки внутренних истоков, национальной специфики социально-философского содержания региональных литератур. Однако эта особая обширная тема, требующая историко-философского осмысления различных аспектов формирования материальной и духовной культуры далеких предков современных татар в процессе их перехода от скотоводства к земледелию, отделения умственного труда от физического, выделения искусства в особую сферу духовной культуры, постепенного абстрагирования мышления конкретного образа к отвлеченному символу, эволюции мировоззрения древнего человека от языческого тотемизма, анимизма и политеизма к антропоцентризму и монотеизму. И она выходит за рамки данной работы3. Тем не менее мы в процессе своего исследования будем опираться на соответствующие разработки, раскрывающие те или иные моменты преемственности в мировоззренческом содержании рассматриваемых памятников с предшествующими явлениями духовной культуры народа. Основная же наша задача заключается в выявлении и интерпретации социально-философского содержания этих памятников в контексте духовной культуры исламского мира.

Тем самым мы попытаемся определить и уровень развития татарской общественной мысли как составной части общемусульманской цивилизации и круг ее основных проблем, фиксируемых литературными памятниками.

Итак, в соответствии с изложенной в первой главе концепцией двух основных течений свободомыслия в социально-философском содержании тюрко-татарских памятников средневековья (отдававших в мировоззренческом плане приоритет интеллектуальному, рационалистическому или же эмоционально-чувственному, духовному началам как сущностным для природы человека), попытаемся проследить отражение в каждом из них кардинальных вопросов своего времени.