§ 64 Религия - история - философия

Итак, религия, история, философия. Речь о формальном указании встречается только при обсуждении последних двух тем. Однако несложно показать, что лекции 1918 г. также построены по «формально-указательному» принципу.

Итак, религия, история, философия. Три узловых момента размышлений Хайдеггера 1918-1921 гг. или - выражаясь языком, от которого сам философ старается отказаться - три предметные области, по поводу каждой из которых у Хайдеггера сначала возникает сомнение, насколько они могут быть доступны феноменологии наряду с предметными областями иной качественной определенности, а затем получает развернутое и аргументированное оформление тезис: владеть ими, иметь доступ к ним наше человеческое бытие (Dasein) может только при условии обращенности этих областей к «само»-мирному фактической жизни.

Этот трехчленный ряд неслучаен еще и тем, что именно религиозная традиция побуждает сделать акцент на историчности человеческой жизни. Религия обнаруживает свое значение для философии (вспомним характеристику: «я -христианский теолог»).

Религия - история - философия. Необходимо воспроизвести этот ряд еще раз, чтобы осознать: в этих трех «феноменах» мы имеем дело ни с чем иным, как самими собою, с нашим собственным бытием. Когда Хайдеггер окончательно освобождается от оппозиции мировоззрение - строгая наука и приходит к выводу, что и философия является не областью, не предметом, а формой экзистирования нашей фактической жизни, он оказывается уже в состоянии сделать более глобальный вывод: «есть предметы, которыми человек не обладает, но которые он "есть"; и причем еще такие, Что которых коренится в "что они есть" ("DaC sie sind")» 336.

§ 65 Идея университета

Обращение Хайдеггера к проблеме университета конкретизирует, какова фактичность нашего «владеющего поведением к сущему» (т.е. наше отношение к философии). Подлинное поведение к предмету-философия как владение неким сущим возможно через конкретное присвоение предмета самого (62) 339. «[Наши] Усилия доступа не осуществляются когда-нибудь, где-нибудь и кем-нибудь; но [именно] здесь и сейчас мы живем в них, и причем в этом месте, в этой аудитории. Вы передо мной, я перед вами, мы друг с другом вместе» (63). Итак, речь идет пока только о том, что мы стремимся. Мы ищем доступ и обладание философией. Покуда мы его не нашли, не пришли к «подлинному обладанию», наша ситуация остается «со-мирной» («мы вместе: преподаватель и студенты») и вокруг-мирной (лекция проходит «в этой аудитории») 41°. Но требуется нечто большее.

Необходимо усвоение конкретного (Aneignung des Konkreten), понимание ситуации: «...чем более подлинно будет приобретен (zugeeignet) основополагающий смысл фактической ситуации [нашего] поведения, тем изначальнее и подлиннее осуществится просветвление (Erhellung) формально обозначенного смысла философии» (63).

Ведь если мы обозначили философию не как вещь или объект, а как некий основополагающий экзистенциальный феномен (64), то «со-решаю- щей» должна быть фактичная взаимосвязь определенной жизненной ситуации с характерными для нее проблемами.

«Поскольку задача доступа к ситуации в ее подлинном бытийном смысле будет понята радикально... важно радикально преодолеть вчерашнее, чтобы с [этим] преодолением впервые оказаться в состоянии подлинно его приобрести (anzueignen); ибо это неизбежно, поскольку мы в нем "есть" и само бытие, наше бытие, не от-делимо» (65).

Какие возражения могут быть - пока что - против предложенного хода? Первое: Что мы искусственно сужаем понятие философии, предлагая несколько высокомерное мнение, будто философия есть только в университетах (65). При этом, конечно, укажут на Ницше и или Шопенгауэра (66). Мы должны согласиться в том смысле, что формально обозначенное определение философии исключает идентификацию философии и университетской философии: поскольку нет «философии-как-таковой». «Философствование факгическии-экзистенциально сопряжено с университетом, - поясняет Хайдеггер, - то есть я не утверждаю, что только там есть философия, но что философия, как раз несмотря на ее основополагающий экзистенциальный смысл, приобретает собственную фактичность воплощения (Vollzugsfaktizitat) в университете и, в соответствии с этим, имеет свои пределы и ограниченность» 4U. Несмотря на возможную ограниченность может оказаться, полагает Хайдеггер, что ситуация, обозначенная словом «университет» не является безнадежной.

Хайдеггер сам называет и второе возможное возражение: разве можно привязывать философию к той или иной случайной университетской ситуации, связывать ее с «институтом, находящимся в упадке» (68)? В ответ на это возражение, он предлагает понять: «Запрещает ли "исторический" характер наших университетов то, что они, как таковые, могут стать определяющими для конкретной ситуации основополагающего опыта»? Философ полагает, что именно этот «исторический» характер, и только он один, дает определенной жизненной взаимосвязи (Lebenszusammenhang) основание (Grand). Кроме того, он должен «радикальным образом... быть со-определяющим для философии» (69)340.

«Вопрос состоит в том, должен ли университет и дальше быть ориентирован на потребности, одет по моде ежегодно падающего уровня и вполовину недостаточной духовно-душевной подготовки» (70). Может быть, нам следует отказаться от ориентации на эти масштабы, ради определения того, «что из себя требует быть обретенным»? У нас есть только две возможности: «либо: мы живем, действуем и случайно (relativ) исследуем непроверенные потребности и внушенные нам настроения, либо: мы в состоянии, конкретно воспринять радикальную идею и получить в ней жизнь (Dasein)». При этом с точки зрения культуры является вторичным, «погибнем» ли мы при этом, или возвысимся и достигнем прогресса: ведь мы работаем здесь не ради успеха и дивидендов. Может получиться так, что мы «погибнем», но эта погибель будет «настоящая», «подлинная потеря, смена [нашей] фактичности» и радикальную экзистенциальную озабоченность. Или мы придем в упадок, вскруженные метафизикой и мистикой теософского или мифологического характера, не пробуждаясь от занятий благочестием, которое называют религиозностью» (70)341. Может показаться, что здесь наше существование истинно в той мере, в какой охвачено страстью, но это «преждевременное страстное занятие позиции (Stellungnehmen) за или против чего-то всего лишь выдает нехватку подлинной страсти, - той, которая одна здесь может быть определяющей: решимости понимания (Entschlossenheit des Verstehens), которая тем вернее, чем менее она прорывается, но скорее молчит и умеет ждать» (71).

Итак, определение философии должно быть связано с ситуацией. Но не надо представлять себе ее смысл и способ усвоения слишком простым делом (71-72). С ситуацией не так все просто. Ведь ситуация должна быть важна для принципиального определения. Но жизнь постоянно бежит от принципиального. Потому «...доступ к подлинной ситуации понимания и ее экспликации связан с особыми сложностями. Осуществление понимания формально обозначенной дефиниции является как раз предварительной подготовкой к ситуации (sich Vorarbeiten zur Situation)» (72). В ситуацию нельзя заскочить. В этой подготовке-себя-к-ситуации необходимо пройти через позицию (Ansatz), которую предстоит преодолеть, отдалить от себя, но который, именно за счет этого, вновь войдет в ситуацию, которую предстоит обрести (aneignen). Это значит: вопрос о сегодняшнем состоянии университета должен пройти через рассмотрение университета как исторического образования.

Но «может ли объективно историческое прошлое, наиболее блистательное в своих образцах, в наибольшей степени достойное уважения по возрасту и длительности... быть решающим масштабом для того, что и как есть сегодня (Heute) и чем это «сегодня» должно быть? Для Хайдеггера это не возможно, пока не станет ясно, что же университет есть, в каком аспекте и как мы должны взять нечто из истории и традиции, т. е. «пока останется скрытым бытийный характер самого университета в его Сегодня (Heute) для нас, в его бытийной структуре» (76).

Эти рассуждения должны помочь лучше понять то, какую роль в философствовании Хайдеггера играет Университет и насколько идея университета в его трактовке отличается от идеала интеллектуального (феноменологического) сообщества Гуссерля. Впрочем, роль осмысления идеи университета у Хайдеггера и роль незримо присутствующего феноменологического сообщества у Гуссерля почти симметричны. Оба мыслителя возлагают равные надежды соответственно на университет и сообщество как средство преодоления кризиса современной им культуры. Что касается Хайдеггера, то его первые позитивные оценки эффекта и результатов собственного преподавания относятся к именно марбургскому периоду деятельности: «Моя величайшая радость заключается в том, что я могу добиться здесь перемен личным примером, и теперь я свободен» 342.

Итак, университет - модус фактической жизни самого Хайдеггера как философа. Точнее: как преподавателя в университете. Конкретные герменевтические требования, которые Хайдеггер обращает к себе самому, показывают его уже «брошенным», уже находящимся в университетской среде. Это - фактичность хайдеггеровской жизни: «я нахожусь в жизненной связности (Lebenszusammenhang) университета», - признается он Левиту в том же письме.