Речевая организация монометафорических текстов

Журналистские произведения этого подтипа встречаются чаще тех, которые были рассмотрены выше. Возможно, это объясняется тем, что их архитектоника несколько проще. Но и сама журналистская задача здесь, как правило, другая.

жанров являются повышенные требования к логической цельности конструкции, к концептуальной выраженности мысли автора. Цель их - привлечь читателя в единомышленники, т.е. активные соратники по самому процессу мышления»^[111]. Как мы увидим дальше, эти требования с успехом выполняются посредством развернутой метафоры.

Развертывание метафорической модели может осуществляться на каком- то одном отрезке текста или на нескольких. Для начала обратимся к примерам, где развёртывание имеет место только в одной части статьи (как правило, это ее начало).

Поколение next

Государство перенесло пенсионный дефолт на 2014 год

Госдума одобрила поправки в пенсионное законодательство, которые уже окрестили «большим компромиссом». Накопительная часть пенсионной системы, будет похоронена. Но не сразу: весь следующий год она будет биться в агонии. Роль могильщика уготована социальному блоку правительства. Негосударственные пенсионные фонды тоже готовятся «предать земле».

Это заголовок, подзаголовок и первый абзац статьи Константина Угодникова в 49-м номере «Итогов» от 3 декабря 2012 года. Вся статья, как об этом можно судить уже по приведенному фрагменту, написана в жанре аналитического комментария и выдержана в достаточно деловом тоне с обилием статистических данных.

используется для описания ситуации. Напомним, «фрейм — это такая когнитивная структура в феноменологическом поле человека, которая основана на вероятностном знании о типических ситуациях и связанных с этим знанием ожиданиях по поводу свойств и отношений реальных или гипотетических объектов. По своей структуре фрейм состоит из вершины (темы), т. e. макропропозиции, и слотов или терминалов, заполняемых пропозициями»^[112].

У глагола «хоронить» зафиксировано два переносных значения: «Считать отжившим, ненужным; предавать забвению» и «Губить себя, всецело предавшись чему-либо»^{[113] [114]. В анализируемом контексте этот глагол развивает несколько иное метафорическое значение - «прекратить существование», - которое, однако, без труда считывается читателем, поскольку с одной стороны вполне извлекается из контекста, а с другой - соотносится с приведенными словарными значениями, отступая от них не кардинально. Не исключено, что определенную роль играет влияние другой}

-5

языковой метафоры: «умирать - разрушаться, приходить в упадок» . Поэтому неудивительно, что в следующем предложении используется метафора «биться в агонии», согласующаяся как раз с моделью смерти. Впрочем, фрейм «похороны» и сам по себе имплицирует идею умирания. Из этого же фрейма автором статьи извлекается слот «могильщик», который также встраивается в метафорическую модель.

Предложенная автором метафорическая модель оказывается настолько сильной, что преодолевает даже образное противоречие: для описания будущего негосударственных пенсионных фондов используется фразеологизм «предать земле», внутренняя форма которого вступает в явное противоречие с нематериальностью того, о чем идет речь.

Уже на этом примере заметно, что для описания социального явления журналист использует языковые метафоры и даже штампы, сочетая их при этом с новыми образами. Такое положение вещей вполне отвечает принципу чередования стандарта и экспрессии в публицистическом стиле речи. А метафорика становится важным средством формирования публицистической картины мира. Попробуем проверить это на другом примере - лиде статьи Артема Никитина «Это чужая добыча», опубликованной в журнале «Итоги» от 24 сентября 2012 года.

«Утонет ли российская энергетическая Атлантида в океане сланцевой нефти?

На прошлой неделе пресс-секретарь Белого дома Джей Карни не исключил, что Америка может использовать любые средства для сбивания нефтяных цен. В том числе расконсервировать свои стратегические резервы. Франция, в свою очередь, тоже задумалась о том, чтобы задействовать собственные нефтяные ресурсы. Об этом же подумывают в Великобритании. Финансовый кризис, рост цен на нефть и желание поставить на колени Тегеран заставляют самых крупных потребителей черного золота попробовать себя в роли производителей. Есть у Европы и одна потаенная мечта — соскочить с российской нефтяной иглы. Получится ли?..».

Здесь мы тоже видим сочетание газетизмов с новыми метафорами. Набор метафор, использованных в данном примере, отчетливо нацелен на формирование у читателя представления о том, что нефть является не просто ценным ресурсом, но и средством политического влияния. Данная установка реализуется метафорами разных типов. Художественная метафора «энергетическая Атлантида», актуализируя в своем источнике сему «идеальное государство» и являясь средством выражения авторской оценки, одновременно служит созданию языковой игры, сочетаясь с метафорой «океан сланцевой нефти».

Любопытна ситуация с выражением «нефтяная игла»: данная метафора существует достаточно давно, чтобы стать элементом публицистической картины мира, но при этом сохраняет свою образность и способствует продиктованному ей осмыслению этой проблемы. Посмотрим, как эта метафора обыгрывается в следующем примере.

Слезаем с "иглы"

Нефтезависимость российской экономики сокращается. Вопрос какой ценой?

Оценивать эту тенденцию можно двояко. С одной стороны, получается, что Россия слезает с нефтяной "иглы", что в принципе должно обезопасить ее при падении цен на черное золото. С другой - избавление от нефтяной зависимости происходит не благодаря улучшению структуры экономики. Падение доли нефти в отечественном ВВП связано не только и не столько с ожидаемой диверсификацией - в стране истощаются разведанные месторождения.

Правительство ставит задачу не просто избавить экономику от углеводородной "ломки", но и сделать это как можно менее болезненно. С

этим как раз и могут возникнуть проблемы. Дело в том, что уменьшение доли нефтегазовых доходов в бюджете не компенсируется увеличением поступлений от других отраслей. По данным Росстата, в июле рост промышленного производства составил всего 3,2 процента. Экономисты уже говорят о грядущей стагнации.

Примечательно, что добыча нефти в июле сократилась на 1,9 процента.

Минфин прогнозирует, что в результате профицит федерального бюджета начнет снижаться уже в следующем году. А в следующем десятилетии, если тенденция не изменится, он вообще может смениться дефицитом. И тогда Россия не "слезет" с нефтяной "иглы", а "спрыгнет". Чтобы этого не

произошло, в Минфине считают необходимым как можно быстрее перейти к формированию ненефтяного бюджета.

Перед нами пример практически чистого жанра - аналитической статьи, опубликованной в 35-м номере журнала «Итоги» за 2008 год. Речь здесь идет о перспективах российской экономики в связи с истощением запасов нефти, являющейся существенной статьей государственного бюджета. Для осмысления данной ситуации автор статьи привлекает метафорическую модель: нефть - это наркотик. Можно смело утверждать, что перед нами языковая метафорическая модель, поскольку она уже прочно внедрена в публицистическую картину мира, что наглядно демонстрирует ее широкая эксплуатируемость в качественной периодике (в той или иной вариации только в журнале «Итоги» нами было зафиксировано 23 случая использования данной ММ, начиная с 2001 года). Данная метафорическая модель проясняет значимость нефтедобычи для экономики Росси сразу через несколько семных вхождений, что и делает возможным ее развертывание.

Метафоричность анализируемого текста задана уже в заголовке. Слово «игла», взятое в кавычки, в соотнесенности с жаргонным словосочетанием «слезаем с иглы» сразу же вводит базовую метафору, которая проясняется в лиде словом «нефтезависимость». Обратим внимание на то, что это слово выполняет номинативную, а не предикативную, более характерную для метафор, функцию, что также указывает на языковой характер модели.

В процессе развертывания текста, автор последовательно использует слова и словосочетания метафорической природы: «слезает с нефтяной “иглы”», «нефтяной зависимости», «“ломки”».

Однако неоправданно было бы говорить о разверытвании ММ, если бы в ходе текста ее возможные расширения использовались лишь для описания положения дел. Как было сказано выше, метафора призвана привносить новое понимание описываемой ситуации в текст. В данном случае это достигается за счет разрушения устойчивого сочетания: «И тогда Россия не "слезет” с нефтяной "иглы”, а "спрыгнет”». Посмотрим на прямые значения слов «слезть» и «спрыгнуть», так как их переносные значения в словарях не зафиксированы. «Слезть - спуститься с чего-л., придерживаясь за что-л.». «Спрыгнуть - прыжком спуститься с чего-л., прыгнуть вниз; соскочить»^{[115] [116]}.

Таким образом, для данной метафоры принципиальной оказывается сема стремительности действия в лексическом значении глагола «спрыгнуть» . А учитывая то, что все предыдущие рассуждения располагались в понятийном поле зависимости, сразу же возникает ощущение болезненности описываемого «прыжка». А это и является основной мыслью автора. Здесь отчетливо видна когнитивная сила метафоризации: осмысленная в терминах наркотической зависимости чисто экономическая проблематика получает более четкие очертания. Добавим также, что такое понимание значения нефти в Российской экономике сразу же позволяет наметить возможные средства разрешения этой болезненной ситуации.

Необходимо обратить внимание и на другие метафоры в тексте. Все они носят языковой характер из-за ограничения на экспрессию, наложенного самим жанром. Метафоры «долговая нагрузка» и «налоговое бремя» уточняют описание страждущей нефтяной области. Эти метафоры глубоко укоренены в публицистической картине мира, поскольку наилучшим образом отвечают ее основному качеству: «.. .совокупная картина мира, создаваемая практически всеми публицистами, - это, прежде всего, социальная (социально-политическая, социально-идеологическая и т.д.) картина. Ее основной вопрос - жизнь индивида в обществе. Главным же выражением такого подхода публицистики к миру можно считать социальную оценочность»^[117].

Но зачастую публицистические метафоры создаются на наших глазах, появляются в связи с возникшей в них потребностью.

Театр невоенных действий

Санкционная война между Западом и Россией окончательно стала позиционной. Стороны могут еще долго вести перестрелку из дипломатических окопов, а сам конфликт грозит растянуться на месяцы и годы.

Несмотря на установившееся на Украине шаткое перемирие и заявления Киева о том, что российские войска в массе своей покинули ее территорию, Брюссель и Вашингтон 12 сентября все же нанесли по Москве два удара.

Первый пришелся по позициям, уже давно оставленным российскими банками. Запрет на привлечения ими средств на Западе на срок больший, чем 30 дней, не сильно хуже, чем предыдущий запрет занимать деньги «длинее» 90­дневных.

Второй накрыл далекое будущее России — ее планы разработки нефти и газа на арктическом шельфе теперь придется либо реализовывать без западных компаний и технологий, либо ждать отмены, санкций. Шельф может подождать, так что время и на освоение технологий, и на «исправление репутации» у России есть.

Единственным серьезным и немедленным последствием новых санкций могла остаться паника на валютном рынке, где после объявления о санкциях курс доллара к рублю обновил исторический максимум, а евро подобрался к отметке в 50 рублей. Однако российские власти твердо решили отвечать на любые атаки Запада залпами по своему населению. Теперь, после опытов с запретом на ввоз западных продуктов, который уже привел к ускорению инфляции в России, Кремль устами помощника президента Андрея Белоусова заявил о новых возможных контрсанкциях — ограничениях на ввоз европейской и американской одежды и подержанных авто.

Калибр у российских санкционных орудий не очень большой: в структуре потребления одежда и старые машины из ЕС и США занимают весьма скромное место, если не считать люксовых товаров. Так что «выхлоп» от новых контрсанкций для населения может быть даже меньше, чем у продуктового эмбарго. Масштабных волнений внутри страны не ожидается, граждане в большинстве регионов совершенно спокойно восприняли даже реальный всплеск роста цен на многие вполне привычные не импортные продукты, хотя обычно на скачки инфляции они реагируют крайне нервно.

Однако с каждым новым месяцем, проведенным в окопах санкционной войны, усталость россиян будет только нарастать. Сельское хозяйство, например, ответило на «помощь» в виде устранения европейских конкурентов ростом цен на свою продукцию, а рост выпуска если и ожидается, то через год и больше. И неясно, почему производители, при сохранении всех застарелых проблем, будут увеличивать производство сейчас. То же касается и обещания чиновников организовать национальную нефтесервисную компанию, которая без западных технологий и «длинных» денег быстро научится добывать топливо на арктическом шельфе. Между тем добыча нефти в России перестала расти уже сейчас.

Так что, если в короткой перестрелке с использованием не слишком значимых торговых ограничений Москва выглядела даже эффектно, затяжная война санкций ей на пользу явно не пойдет. Это тем более опасно, что стороны почти исчерпали символические средства — дальше они могут обмениваться только по-настоящему чувствительными ударами в сфере поставок энергоносителей и высокотехнологичных товаров.

Это статья Дмитрия Окреста, опубликованная в 29 номере «Нового Времени» от 15 сентября 2014 года. Мы приводим ее целиком, чтобы показать, что с одной стороны, реализации метафорической модели появляются в разных частях текста, а с другой - все же не покрывают его целиком, что и противополагает эту статью текстам с полным развертыванием, которые более характерны для художественно­публицистических жанров (см. следующую главу).

Первое на что стоит обратить внимание в этой статье - характер базовой метафорической модели, которую можно определить, как «применение санкций Запада к России и ее ответные действия - война». Дело в том, что поэтапное введение санкций в ответ на какие-либо действия другой страны стало реальностью политической жизни России совсем недавно (после начала «украинского кризиса») и, естественно, не имело никакого

обозначения. В силу одного этого метафору «война санкций» можно было бы признать неконвенциональной, однако два обстоятельства говорят против этого. Во-первых, в МАСе зафиксировано переносное значение слова война («состояние вражды; борьба с кем-, чем-л.»^[118]), которое подходит для понимания метафоры «война санкций», а, во-вторых, данная метафора столь широко растиражирована СМИ, что у нас сейчас по сути нет иного обозначения для описываемой ситуации. В этом противоречии и состоит особый характер использованной метафорической модели. Но вместе с тем в этом проявляется своеобразие публицистической метафоры: она

используется и как средство номинации, и как средство привнесения оценки. Причем граница между двумя этими функциями нечеткая. Сам способ называть явление зачастую содержит в себе оценку, а новая оценочная метафора часто становится готовой речевой формой. Так и произошло с метафорой «война санкций» и многими другими. «Журналисты-

международники заимствуют из метафорического фонда публицистики готовые метафорические сочетания, речевые стереотипы газетной риторики, приспосабливая их к современной "злобе дня". Журналисты также включают в сферу новых тем общеязыковые метафоры, которые, по данным словарных иллюстраций, еще не осваивались публицистическими жанрами»^{[119] [120].}

В этом и состоит социальная функция журналистики как института, наиболее оперативно откликающегося на мировые события. Журналист призван описать, дать оценку, а иногда и назвать явление. Неслучайно

-5

исследование А.Н. Баранова показало увеличение метафорической

активности СМИ в кризисный период: как только возникает потребность осмыслить новое социальное явление, люди прибегают к метафорическому

мышлению. Напомним, что согласно теории Лакоффа-Джонсона, метафоры во многом концептуализируют действительность: метафора войны

применительно к санкциям актуализирует различные слоты фрейма «война», а также некоторые коннотации, что и позволяет развертывать фрагменты текста.

В заголовке используется трансформация устойчивого словосочетания «театр военных действий», означающего «территорию, на которой вооруженные силы воюющих сторон фактически ведут военные действия»^{[121] [122] [123]. Первоначально метафоричное, но утратившее свою образность выражение, вновь ее обретает за счет трансформации и приложения к другой сфере - войне санкций.}

В целом роль метафор в данном тексте неоднородна. Представляется, что метафоры первого и последнего абзацев несут важную смысловую нагрузку, поскольку именно с их помощью автор доносит основные мысли статьи - о затяжном характере описываемой войны и о том, что она грозит обернуться трагическими последствиями. Остальные метафоры работают скорее на уровне частных приемов. Например, метафора «нанесли по Москве два удара», помимо общей встроенности в метафорическую модель, служит еще и суггестивным целям, поскольку стандартная синекдоха «столица страны - вся страна» скрадывается, а все выражение получает в таком контексте и прямое прочтение, как будто бы был нанесен настоящий удар по городу Москве. Игра на полисемии возникает и в описании второго удара Вашингтона: «Второй накрыл далекое будущее России», так как, с одной стороны, глагол «накрыл» метафорически осмысляется в значении «поражать

л

цель (при артиллерийском и минометном обстреле или бомбометании)» , а с другой - вызывает представление о разговорно-сниженном значении

-5

своей возвратной формы «не удаться, не состояться, не получиться» .

А в метафоре: «Калибр у российских санкционных орудий не очень большой» нетрудно усмотреть сарказм. Так или иначе, метафоры играют немаловажную роль социальной оценки, которая уже упоминалась.

Рассмотрим наглядно подтверждающий этот тезис текст - статью Ольги Серебряной, опубликованную в 19-м номере журнала «Город 812» от 09.06.

2014.

Лиса знает много вещей, а еж только одну, но большую

В последние недели стало ясно, что машина времени все-таки была изобретена - иначе как объяснить стремительное погружение Великой России в далекое прошлое? В Сети, например, сейчас только и разговоров что про школьную программу по литературе, Толстого, Солженицына и «Архипелаг ГУЛАГ».

Первый абзац, как этого и стоит ожидать, сообщает тему комментария, мотивирует последующее рассуждение.

Разгорелась дикая дискуссия, потому как знатоки сразу же вспомнили, что лет 150 назад современники предъявляли ту же претензию Толстому: в «Войне и мире», мол, сознательно искажены, многие факты, поэтому читать роман нет никакого смысла. Что же теперь - и Толстого не изучать? Да это же святотатство!

Труднее всего понять, почему фактографические огрехи Толстого оказались вдруг такой животрепещущей темой. Я, помню, читала подробный обзор документально-мемуарных опровержений разных реалий из толстовского романа в эссе Исайи Берлина «Еж и лиса» (1953). То есть в 1953 году все было уже давно упорядочено и выстроено в линеечку. Но эссе мне это вспомнилось по другой причине. Берлин начинает свое исследование о Толстом с цитаты из Архилоха: «Лиса знает много вещей, а еж - только одну, но большую».

Похоже, именно этот классификационный принцип, который позволил Берлину объяснить кажущиеся противоречия толстовского мировоззрения, полезен для понимания текущего состояния российских умов. Дело в том, что оппозиционная интеллигенция в России явно ежовая. Единственная известная ей большая вещь - это школьная программа по литературе и место в ней Великого Писателя Земли Русской. Исходя из этой громадной вещи она готова объяснять все подряд - от политических процессов до сроков отключения горячей воды в летний период.

Беда только, что интеллигенции в России противостоят не такие же государственные ежи, знающие одну большую истину (например, про роль Сталина в истории), а форменные лисы. И вот пока ежики ломают друг другу иголки в спорах о Солже, государственные лисы занимаются зачисткой общественного поля от подобных себе, но оппозиционных лис.

И завершается текст в полном согласии с той композиционной схемой,

которую мы уже вывели для метафорически организованных текстов - закольцовыванием.

Ежам же из интеллигенции вроде бы и хочется обсудить эти мелкие темы, но они же ежи, и где хочется, там и колется.

Данный текст написан на стыке жанров: с одной стороны, в нем содержатся традиционные элементы комментария (анализ конкретной ситуации - большого количества интернет-дискуссий по определенному вопросу), но в то же время, несомненно, этому тексту присущи и фельетонные черты. Публикация посвящена оценке ситуации, ее композицию составляет последовательность уже упомянутых, коммуникативных действий: 1) привлечение внимания к объекту речи, 2) выделением противоречий в нем; 3) аргументацией своего неприятия к существующему положению дел^[124]. Текст построен так, что, отталкиваясь от конкретного случая, приходит к обобщающей характеристике общественной ситуации. Такому обобщению способствует аллегорическая форма письма. Первое коммуникативное действие выражено сообщением об интернет­дискуссии по поводу школьной программы по литературе, и здесь автором сразу же метафорически обозначены параметры общественной ситуации - Россия погружается в прошлое. Далее эта оценка подтверждается некоторыми историческими фактами. Центральная часть публикации, которая посвящена отражению положения дел в определенном

общественном пространстве, показывает характер отношений между разными участниками ситуации. Оценка противоречий между ними в данной ситуации осуществляется введением метафорической модели, которая поднимает негативную оценку до уровня обобщения относительно

современного общества, точнее «текущего состояния российских умов». Разъяснением метафоры «интеллигенция - ежи» вскрывается, по существу, общественное противоречие («ежам» противостоят «лисы»), после чего описывается поведение «лис». Причины противоречий не вскрываются, хотя принимая во внимание отсылку к историческим фактам в виде аллюзий, можно сделать вывод о том, что, по мнению автора, такое положение дел имело место в России всегда. Не предлагается и возможного выхода из сложившейся ситуации, то есть оценка в этой статье носит окончательный и обличительный характер с налетом обреченности. Дополнительным средством выражения оценки выступает ирония, формирующаяся использованием гиперболы и литоты: «исходя из этой громадной вещи», «прочие мелкие истины».

Статья Ольги Серебряной насыщена фоновой по отношению к основному смыслу, сосредоточенному в метафорической модели, информацией. Из этого можно сделать вывод, что метафорическая модель со своими следствиями может быть как единственным содержанием текста, так и его образным каркасом, к которому «прикрепляется» та или иная информация.

В тексте О. Серебряной метафорические пропозиции являются скорее эмоциональной иллюстрацией метафорической модели, а не ее прямыми следствиями. Однако их текстовая подчиненность этой модели, как и эмоциональный характер используемой аргументации, не вызывают сомнений.

Отдельное внимание следует обратить на коммуникативные отношения между заголовком и основным текстом, который раскрывает значение первого далеко не сразу. Это связано с тем, что «внутренний смысл фельетонного заголовка связан с подтекстом - внутренним смыслом текста»¹. То есть в принципе, такие отношения заложены в природе фельетона. «Постепенное, логически обоснованное и композиционно выдержанное

развитие подтекста от «ситуации - основы» до публицистических выводов способствует глубокому пониманию всего фельетона»¹.

Своеобразие материала Серебряной заключается в типе базовой метафоры, и дело даже не в том, что здесь используется зооморфная метафора. Необычен сам характер метафоризации: основания сравнения не обнаруживаются в ходе развертывания текста, а задаются сразу же двойной отсылкой к Берлину и Архилоху, эти основания эксплицирующей. Следовательно, признаки, которые переносятся на объекты метафоризации (либералов и чиновников), не вычленяются читателем из структуры метафорических концептов «еж» и «лиса», а указываются автором, как бы объясняющим смысл метафоры. Можно сказать, что текстовая деятельность автора здесь сведена к метатекстовому комментарию: уже готовой метафоре приписывается новое значение.

На примере многомодельных текстов мы уже видели, что метафора, развертываемая в тексте, не обязательно должна принадлежать его создателю, он может обыгрывать чужую метафору, заполняя предполагаемые ею слоты, и тем самым вступать в полемику со своим заочным оппонентом. Но возможна и обратная ситуация - когда метафорическое двуголосье возникает из стремления автора примкнуть к уже созданной метафорической системе, чтобы наиболее адекватно описать объект своей речи. Тут нам опять нужно обратиться к жанру рецензии.

Татьяна Толстая — единственный, пожалуй, автор, по отношению к которому гастрономические метафоры — это не пошлость, но суровая жизненная необходимость. Татьяна Никитична пишет поразительно вкусно — причем не только тогда, когда повествует о своих любимых щах-борщах- майонезах, но и вообще всегда. Да и весь ее литературный типаж — это типаж хлебосольной, но вместе с тем и рачительной хозяйки: каждый новый текст непременно идет в дело, а на гарнир к нему подаются старые добрые хиты, давно знакомые, но еще не вовсе заветрившиеся. Нынешний сборник «Девушка в цвету» устроен по тому же принципу. Новая повесть или скорее длинный рассказ — собственно «Девушка в цвету» (про юность автора) в качестве тизера, несколько старых текстов для балласта и множество мелких заметок из блога на десерт.

Конечно, обидно покупать то, что уже есть в библиотеке (и хорошо, если только в одном экземпляре), ну, а что поделать — тексты-то отличные. И более того, в новом антураже звучат чуть-чуть по-новому — ни дать ни взять вареная курица из бульона, обретающая вторую жизнь в салате «оливье».

Метафоричность этой микрорецензии Галины Юзефович («Meduza», 5 июня 2015 года) отчетливо двуголоса: автор в первом же предложении текста заявляет о том, что именно с помощью метафор нужно говорить о творчестве Татьяны Толстой, чей новый сборник и выступает объектом рецензирования. Причем выбрана должна быть именно метафорическая модель «текст - это гастрономический объект», что связанно, в первую очередь, с личностью Татьяны Толстой^[125]. По сути, рецензия распадается на две неравные части: метатекстовый зачин и развернутую метафору. Разве что разговорный оборот «ни дать ни взять» в последнем предложении, вводящий самую оригинальную метафору текста, тоже нужно отнести к первой части - здесь отчетливо слышится второй голос.

Если посмотреть исключительно на метафорические элементы текста, можно увидеть строгое чередование языковых и окказиональных кулинарных метафор - то есть фактически чередование стандарта и экспрессии. Однако если воспринимать текст целиком, можно наблюдать отчетливое смысловое движение от описания творческой манеры Т. Толстой в целом к описанию конкретного произведения - жанровый канон. Таким образом, можно утверждать, что метафоры с легкостью вписываются в установленные традицией журналистские формы. Также любопытно отметить, как легко кулинарные метафоры сервируются целым набором метафор из других семантических областей («хиты», «балласт», «тизер», «антураж»). Вероятно, такая свободная сочетаемость обусловлена широкой распространенностью выбранной модели.

Чтобы полнее раскрыть особенности текстов, построенных на развертывании одной метафорической модели, обратимся к последнему примеру. Статья Вадима Левенталя, опубликованная 12 февраля 2015 года в «Известиях», озаглавлена «Охота или рыбалка».

Понятно, что такой заголовок в общественно-политическом издании не позволяет читателю сформировать правдоподобную гипотезу относительно дальнейшего содержания. Лид гласит: «Писатель Вадим Левенталъ — о том, что могут значить очередные минские переговоры». Тема статьи, таким образом, сообщается предложением, которое не относится непосредственно к ее тексту, а скорее сопровождает ее. Однако и оно не раскрывает смысла заголовка. Абсолютное начало статьи тоже показательно: «Говорили 15 часов, всю ночь — таких переговоров никто уже и не припомнит». В первую очередь обращает на себя внимание невыраженность в поверхностной структуре объекта речи, что в очередной раз демонстрирует сильную зависимость журналистики от внешнего контекста: по умолчанию предполагается осведомленность читателей о политических событиях. Но разгадка заглавия так и не дается. И не будет дана еще три четверти статьи, которые содержат пересказ слухов, которыми обрастали переговоры, оценку позиций Украины и США, а также рассуждения автора об экономической природе военных конфликтов. А завершается статься следующим образом.

«Тут, мне кажется, уместно будет вспомнить о разнице между охотой и рыбалкой. На охоте зверя нужно убить быстро, одним точным смертельным выстрелом, в идеале в глаз, чтобы не испортить шкуру. На рыбалке, наоборот, рыбу водят — водят по кругу, берут измором, то ослабляя натяжение, то сматывая леску, чтобы в конечном счете ее, обессиленную, бережно подхватить в сачок.

Всё происходящее в Минске похоже либо на плохую охоту, либо на хорошую рыбалку...

Но то, что наш президент скорее рыбак, чем охотник, внушает, как говорится на дипломатическом языке, осторожный оптимизм».

Как видим, охота или рыбалка - это два варианта метафорического осмысления прошедших переговоров и всего украинского кризиса.

Фреймовые сценарии, лежащие в основе двух этих метафорических моделей, во многом схожи и, вероятно, различаются всего несколькими слотами, один из которых - способ достижения конечной цели - эксплицирован в тексте и выражает основную мысль статьи. Так как данная метафорическая модель предполагает также слоты субъекта и объекта действия, автор по мере развертывания текста заполняет и их. Точнее один из них, в то время как второй заполняется читателем автоматически на основе фреймового знания.

Второй подтип текстов с развертыванием метафоры, как видим, существенно отличается от первого. Тексты, его образующие, относятся, в основном, к собственно исследовательским, то есть иная

экстралингвистическая задача стоит перед журналистом. И, как следствие, иную функцию выполняют метафоры. Здесь они представляют собой средство скорее социальной, нежели индивидуально-авторской оценки, как в первом подтипе. Неслучайно многие из употребляющихся в такой функции метафор носят языковой характер, то есть содержат в себе готовую оценку, подобно большинству публицистических штампов. И даже если метафора оказывается только что созданной, она все равно стремится войти в публицистическую картину мира и утратить свою образность, поскольку зачастую используется для заполнения языковой лакуны. Поэтому метафоры, организующие фрагменты приводившихся примеров, могут быть отнесены к числу газетно-публицистических. Но несмотря на это, все анализируемые тексты демонстрируют одну закономерность: использование метафорической модели не ограничивается ее стандартными реализациями. Для развертывания даже фрагмента текста журналист обязательно отбирает какие-то дополнительные признаки из источника метафоризации, которые позволяют привнести новое осмысление проблемы, пусть и с помощью старой метафоры. Во многом благодаря этому и осуществляется оценка и анализ описываемой ситуации. «В политическом дискурсе (при умелом обращении со словом) источниками образно-ассоциативного прочтения метафор нередко становятся метафорические стандарты, стереотипы, обычно составляющие необходимый пласт политической речи»^[126]. Использование лишь клишированных фрагментов метафорической модели характерно скорее для информационных жанров, которые не предполагают метафорического развертывания.

Другим немаловажным признаком метафор второго подтипа является их когнитивная направленность. Они выступают не просто средством номинации или оценки, они, концептуализируя определенную проблемную область, предлагают вариант ее восприятия и осмысления.

Характеризуя в целом аналитические медиатексты, в которых метафоры служат средством их развертывания, необходимо отметить следующее. Выделенные подтипы этих текстов неоднородно покрывают ментальное пространство СМИ как в количественном, так и в качественном отношении. Первый подтип встречается реже и хуже поддается логизированию, так как создается исключительно творческим усилием отдельного автора для оценки ситуации. Основная закономерность такого текстопорождения видится в смысловой связности используемых метафорических моделей, их сложном взаимодействии, приводящем к созданию глубокой многомерной архитектоники.

Второй подтип в несколько меньшей степени характеризует идиостиль конкретного журналиста и в большей - закономерности журналистского мышления в целом. В частности, это проявляется в использовании газетно­публицистических метафор, выражающих социальную оценку. Стандартная схема развертывания текстов этого подтипа такова: объект метафоризации описывается при помощи воспроизводимо отбираемых признаков, извлекаемых из семантического поля источника, а затем получает новую трактовку, благодаря актуализации не актуализированного до сих пор признака.

Пытаясь охватить мысленным взором специфику метафорической организации аналитических текстов в целом, тяжело не согласиться с таким выводом. «В информационно-аналитических текстах метафоры несут большую смысловую нагрузку, соединяя в себе реализацию функции воздействия на уровне языка с реализацией интерпретационной функции массовой коммуникации. Сравнения и метафоры не только делают язык информационно-аналитических текстов более экспрессивным, но и содержат имплицитно выраженную оценку, передавая отношение автора к сообщаемому»^[127].

Именно интерпретационная функция является ведущей для метафорики аналитических текстов: метафоры за счет своей способности конкретно­наглядного представления рассматриваемого в тексте явления позволяют журналисту предложить свою трактовку анализируемого материала. Как было сказано в первой главе, метафора всегда высвечивает те или иные признаки объекта, что и делает ее важным инструментом аналитической журналистики. Зачастую в аналитических текстах можно наблюдать двуголосье, создаваемое именно метафорами, что может быть использовано для ведения полемики с оппонентом. Примечательно, что в аналитических текстах развертывание метафоры сопровождается авторским комментарием, позволяющим установить тесный контакт с читателем, сохранить интерес к чтению на протяжении всего текста.

Заметной особенностью аналитических медиатекстов является не очень яркая выраженность метафорической структуры. Метафорические элементы покрывают здесь не все текстовое пространство. Часто метафорическое развертывание имеет место лишь в одной части статьи. Как правило, граница между метафорическими и неметафорическими элементами совпадает с границей между аналитическим и информационным фрагментами журналистского текста.

Совсем другую картину мы обнаруживаем в художественно - публицистических текстах.