2. ИСТОРИЗМ И ПРОБЛЕМА ВООБРАЖЕНИЯ

Теория врожденных идей «решительно опровергается тем, что в таком случае категории были бы лишены необходимости, присущей их понятию. В самом деле, понятие причины, например, выражающее необходимость того или иного следствия при данном условии, было бы ложным, если бы оно основывалось только на произвольной, врожденной нам необходимости связывать те или иные эмпирические представления по такому правилу отношения. В таком случае я не мог бы сказать: действие связано с причиной в объекте (т. е. необходимо), а должен был бы сказать лишь следующее: я так устроен, что могу мыслить это представление пе иначе, как связанным так- то. Это и есть то, что наиболее желательно скептику» 10.

Теория врожденных идей, по Канту,— это «система преформации чистого разума», а теория априоризма — «система эпигенезиса чистого разума». Сказано четко и яспо. Реальный смысл кантовского априоризма состоит в том, что индивид, приступающий к познанию, располагает определенными, сложившимися до него формами по-знания. Наука обладает ими тем более. Если посмотреть на знание с точки зрения его изначального происхождения, то весь его объем в конечном итоге взят из все расширяющегося опыта человечества.

Рационалисты искали иные пути решения проблемы. Они усматривали строгое, не зависящее от человека соответствие между порядком идей и порядком вещей. Мышление они считали неким «духовным автоматом» (выражение Спинозы), который штампует истину, работая по заранее заданной, «предустановленной» (выражение Лейбница) программе. Объяснение было основательным, но обладало одним существенным изъяном: оно не могло ответить на вопрос, откуда берутся ошибки. Показательна попытка Декарта выбраться из этого противоречия. Корень заблуждений он видит в свободной воле: чем менее человек затемняет свет божественной истины, тем больше он застрахован от ошибок; пассивность — гарантия пра-вильности знаний.

Для Канта именно активность познания — залог успеха. Он видит в человеческом интеллекте заранее возведенную конструкцию — категории. Но это еще не само научное знание, это только его возможность. Такую же возможность представляют собой и опытные данные — своего рода кирпичи, которые нужно уложить в ячейки конст-рукции. Чтобы выросло здание, требуется активный участник строительства, и Кант называет его имя — продуктивное воображение и.

В «Критике чистого разума» (и в других работах Канта) мы не встретим термин «бессознательное». Тем не менее идея бессознательного как активного, творческого начала выражена недвусмысленно. Кант говорит о спонтанности мышления. Рассудок, благодаря продуктивному воображению, сам спонтанно, т. е. стихийно, помимо сознательного контроля, создает свои понятия. «Способность воображения есть спонтанность» 12. Такова одна из центральных идей «Критики чистого разума».

Созидательная деятельность воображения обусловлена, во-первых, готовыми конструкциями (категориями), а во- вторых, наличным строительным материалом — эмпирическими данными. Именно поэтому воображение возводит не воздушный замок, а прочное здание науки. Продуктивное воображение — не пустая фантазия. Это рабочий инструмент синтеза чувственности и рассудка. Канту мало общей констатации факта. Он пытается уточнить сам ход этого синтеза и обнаруживает некую промежуточную фазу, среднее звено между чувственностью и абстрактным мышлением. В «Критике чистого разума» появляется новый термин — схема. Это как бы полуфабрикат продуктивного воображения, нечто совсем удивительное: с одной стороны,— чувственное, с другой — интеллектуальное, «посредующее представление», «чувственное понятие».

Схему, подчеркивает Кант, следует отличать от образа. Последний всегда нагляден. Пять точек, расположенных одна за другой,— образ некоего количества; чистая схема количества — число. В основе понятий лежат не образы, а схемы. Как они возникают, сказать трудно. Кант лишь указывает на опосредствующий механизм синтеза чувственности и рассудка — время. Временной ряд одинаково присущ как созерцаниям, так и понятиям. Время лежит в основе схем.

Если взглянуть теперь снова на категории, то станет яснее, как Кант представляет себе внеопытное возникно- вение категорий, уже упоминавшийся нами «эпигенез чистого разума».

Последнее обстоятельство очень важно: само время оказывается конструкцией продуктивного воображения. «Схема сама по себе всегда лишь продукт воображения» . Таким образом, «априорное происхождение категорий» оказывается возможным благодаря действию продуктивного воображения. Априоризм включает в себя момент исторического подхода к познапию.

Разумеется, крайне абстрактный. Категории возникают как самодеятельность «чистой» познающей способности, и это безусловная уступка идеализму. Пример того, на-сколько верно схвачена суть дела ленинской характеристикой: «Основная черта философии Канта есть примирение материализма с идеализмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной системе разнородных, противоположных философских направлений... Признавая единственным источником наших знаний опыт, ощущения, Кант направляет свою философию по линии сенсуализма, а через сенсуализм, при известных условиях, и материализма. Признавая априорность пространства, времени, причинности и т. д., Кант направляет свою философию в сторону идеализма» 1в. В «Критике чистого разума» Кант провел детальное расчленение познавательных способностей. Представлен- иое схематически, оно выглядит следующим образом: —Представление—

бессознательное

I сознательное

ощущение |

I н ознание

созерцание |

I понятие

эмпирическое |

j чистое

рассудочное j

разумное

Велик соблазн увидеть в этой схеме исторический путь, пройденный познанием.

Предполагать у отдельного человека наличие разумной цели, по Канту, не приходится; скорее глупость, ребяческое тщеславие, злоба и страсть к разрушению выступают как мотивы поведения; но если отвлечься от них, то в общем ходе истории можно увидеть некую общую для всего человечества разумную цель. В этом смысле природные задатки человека, направленные на применение его разума, развиваются полностью не в индивиде, а в роде. Индивид смертен, род бессмертен. Нужен необозримый ряд поколений, которые последовательно передавали бы друг другу просвещение, дабы довести задатки, содержащиеся в нашем роде, до полного их развития.

Какими средствами пользуется природа, чтобы развить заложенные в людях задатки? Причиной законосообразного порядка в человечестве служит...

Куда ведет этот путь? Кант оптимист, он убежден, что в конечном итоге — к достижению всеобщего правового гражданского общества, членам которого предоставлена величайшая свобода, совместимая, однако, с полной свободой других. Антагонизм в этом обществе будет сущест- вовать, по его ограничат законы. Только в таких условиях возможно наиболее полное развитие потенций, заложенных в человеческой природе.

Всемирную историю, на первый взгляд являющую собой беспорядочный агрегат человеческих деяний, Кант считает возможным «представить как систему» . Он называет составные части этой развивающейся системы (будущие ступени восхождения к истине гегелевского объективного духа) — Древняя Греция, Рим, германские народы — и указывает «путеводную пить», критерий прогресса — «закономерный ход улучшения государственного устройства». А что касается движущих сил истории, то, кроме упомянутого в статье «необщительного общения», он назовет вскоре еще один важный фактор — труд. В черновиках Канта есть любопытный фрагмент, озаглав-ленный «Характер человеческого рода». Философ ставит вопросы и отвечает на них. «Каково природное назначение человека? Высшая культура. Какое состояние делает это возможным? Гражданское общество. Какие рычаги? Необщительность и соперничество. Труд» .

В статье «Предполагаемое начало человеческой истории» Кант указывает на труд и затем на разделение труда как на исходный пункт развития общества. Историческим источником служит ему Библия, которую он интерпрети-рует с легким оттенком иронии. Каждое свое положение он подкрепляет ссылкой на соответствующее место в Пи-сании, предполагая у своего читателя безукоризненное знание этого текста. Речь идет о детях Адама. «И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец». Кант видит в этом переход от дикой охотничьей жизни и собирания плодов ко второму состоянию, т. е. к труду. «3. Спустя несколько времени Каин принес от плодов земли дар Гос-поду; 4. И Авель также принес от первородных стада своего. И призрел Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился и поникло лицо его». Пастушеская жизнь, рассуждает Кант, привольна и дает наиболее верный доход. Земле-дельческий труд тяжел, зависит от погоды и требует постоянного жилища, земельной собственности и силы, чтобы ее охранять. «Земледелец как будто должен был завидовать пастуху, как пользующемуся большей благо-склонностью неба (ст. 4); но в действительности послед-ний, поскольку он оставался в соседстве с земледельцем, стал ему в тягость, потому что пасущийся скот не щадит его растений» (с. 53).

Затем последовало братоубийство и уход Каина в страну Нод. Иначе, по Канту, и быть не могло. «Именно земледелец первый должен был употребить силу против подобных поступков, которые другой не считал недозволенными; и... если он не хотел потерять плоды своих долгих усилий, он вынужден был, наконец, удалиться... по возможности дальше от пастушеских племен. Это разделение знаменует собой третью эпоху» (с. 54) — т.е. разделение труда . «Первые жизненные потребности, производство которых требует различного образа жизни... могут теперь взаимно обмениваться. Отсюда должна была возникнуть культура и начало искусств...» (с. 54).

Но важнейшим стимулом (и одновременно целью) развития культуры слуяшт мораль. Каковы, по Канту, ее корни? За ответом придется обратиться к трактату «Религия в пределах только разума». Здесь обнаружится удивительно тонкий анализ социально-психологического аспекта проблемы.

Кант начинает с размышлений о нравственной природе человека. Одни мудрецы убеждены, что человек безнадежно погряз во зле. Иные видят его по природе добрым, а злым лишь под влиянием обстоятельств. И те и другие — ригористы, категоричные в своих суждениях. Им противостоят индифферентисты, которые полагают, что человек по природе своей нейтрален — ни добр, ни зол, и синкретисты, считающие его одновременно и добрым и злым. Кант в делах морали ригорист, но одновременно он диалектик. Он и здесь пытается совместить, более того,— столкнуть противоположности.

Человек, по Канту, обладает первоначальными задатками добра. Вместе с тем в человеке заключена неизбывная склонность творить зло, которая выглядит как приобретенная, будучи, однако, изначально ему присущей. Человек, следовательно, по природе зол. Моральное воспитание состоит в том, чтобы восстановить в правах добрые задатки, дабы они одержали победу в борьбе с человеческой склонностью к злому.

Такая победа возможна только как революция в образе мыслей. Кант в свое время сам пережил ее и считал, что коренное нравственное обновление, своего рода второе рождение, является непременным условием формирования характера — человека и человечества.

И еще одно важное условие победы добра. «Высшее нравственное благо не может быть осуществлено исклю-чительно посредством стремления отдельного человека к его собственному моральному совершенству, а требует объединения людей в одно целое ради той же цели, т. е. системы благомыслящих людей, в которой и благодаря единству которой это благо только и может осуществить-ся» (с. 166). Благо (добро)—общественная потребность и порождение общества. В учении о религии абстрактный историзм Канта обретает социальные черты.

Кант вводит понятие «этической общины». Без нее невозможно преодолеть в плане нравственности «естественное состояние», где, согласно Гоббсу, идет война всех против всех, где нет не только законов, но и моральных заповедей. Этическая община — это церковь. Определен-ный тип религии на определенном этапе духовной исто-рии человечества оказывается необходимым инструмен-том, цементирующим и совершенствующим людское со-общество.

Еще в древности появилась просветительская концепция религии — страх породил богов. Кант принимает этот тезис, лишь уточняя характер страха, рассматривая его как чувство вины. Переживание вины (своей собственной или чужой, которой ты лишь сопричастен) — основа морали. Спокойная совесть — изобретение дьявола, скажет впоследствии Альберт Швейцер, защитивший диссертацию по религиозной философии Канта. Человек, который «всегда прав», погиб для морали. Нравственное обновление возможно только как борьба с самим собой. Отыскивая корни религии, Кант вдруг набрел на первоистоки нравственности, обнаружил ее фундамент и встретил знакомого нам «конструктора» — воображение. Присмотримся к тому, как он работает в данной области.

Страх породил богов, а боги установили запреты. Боязнь нарушить табу, страх перед тем, что это уже совершилось, чувство воображаемой вины рождают идею искупительной жертвы . Когда жертвоприношение превращается в самопожертвование, происходит нравственно-религиозная революция. Человек, решившийся на самопожертвование, уподобляет себя богу. Так возникает образ страдающего «сына божья», вестник, который одновременно и бог и человек. Так «из иудейства внезапно, хотя и не без некоторой подготовки, поднялось христианство» (с. 200).

Учитель евангелия провозгласил себя посланником не-ба, объявил старую, рабскую веру в формулы и обряды чем-то самим по себе ничтожным, а моральную веру — единственно душеспасительной. Своей жизнью и своей полной величия смертью он дал пример подлинно бого-угодной человечности. Этой смертью, добавляет Кант, «его публичная история ... кончается. Приложенная к по-следней как дополнение, более таинственная и совершав-шаяся только перед глазами близких ему лиц история его воскресения и вознесения на небо ... не может без ущерба для ее исторического достоинства быть использована ре-лигией в пределах только разума» (с. 201).

Кант видит изначальное, «естественное», по сути дела безрелигиозное состояние людей, затем первый, еще не-совершенный тип религии, который он называет «бого-служебным». Третий этап —вера разума. Богослужебная религия (наиболее распространенный тип религии) рас-считана на снискание благосклонности верховного суще-ства, которое можно умилостивить путем почитания, сак-ральными жертвами, соблюдением предписаний и обря-дов. Человек льстит себя мыслью, что бог может сделать его счастливым без того, чтобы самому человеку стать лучше; нужно только соответствующим образом бога по-просить и предпринять кое-какие внешние действия. По сути дела речь идет о сделке по принципу «я тебе, а ты мне». Священник выступает в роли посредника: в бого-служебной религии он жрец, носитель ритуала, церковь здесь — храм, где ритуал совершается.

Религия разума — это чистая вера в добро, в собственные моральные потенции без примеси какого бы то ни было расчета, без перекладывания ответственности на высшие силы. Это религия доброго образа жизни, которая обязывает к внутреннему совершенствованию. Священник в ней — просто наставник, а церковь — место собраний для поучений.

Христианство не сразу сложилось как религия разума. «В свое время чудеса и тайны откровения были, вероятно, нужны, чтобы утвердить, а затем, несмотря на противодействие сторонников иудаизма, распространить в народе столь чистую религию Однако после того, как учение о праведной жизни и чистоте помыслов в вере достигло в мире достаточного распространения... леса, поддерживающие здание, должны быть сняты, ибо здание стоит уже прочно» (с. 538).

Бог в религии разума — просто моральный закон. И любовь. С годами Кант внял критическим голосам, обви-нявшим его в черствости, а может быть, и сам понял силу аффекта, влекущего одного человека к другому, объединяющего людей узами, более прочными, чем страх и обязанность. Так или иначе, но чем старше становился Кант, тем охотнее он рассуждал о любви.

Любовь и долг — две вещи разные, чуть ли несовместимые. Таков первоначальный тезис. Долг любить — бессмыслица. Когда говорят: «Полюби ближнего своего, как самого себя», то это не значит, что ты сначала должен полюбить человека и посредством этой любви потом делать ему добро. Наоборот, делай своим ближним добро, и это пробудит в тебе человеколюбие. Делать добро другим людям по мере нашей возможности — есть долг независи-мо от того, любим ли мы их или нет, и этот долг остается в силе, даже если бы мы были вынуждены сделать пе-чальное открытие, что человеческий род не достоин любви.

Так говорится на страницах «Метафизики нравов» — наиболее поздней этической работы Канта. Антитезис неизбежен, он появляется на последующих страницах той же работы, один из разделов которой называется «О долге любви к другим людям». Читатель в недоумении. Спасает дело оговорка: во втором случае под любовью подразумевается не чувство, а некий общий принцип.

Теперь нам остается обнаружить синтез, который бы снимал остроту крайних формулировок. Мы находим его в статье «Конец всего сущего», в рассуждениях о том, как любовь помогает выполнению долга: «То, что человек не любит, он делает настолько убого, подчас так уклоняясь с помощью софистических уловок от велений долга, что вряд ли можно представить себе последние в качестве мотива действия без одновременного вмешательства первых ... Свободный образ мышления — равнодалекий как от раболепия, так и от распущенности — вот благодаря чему христианство завоевывает сердца людей, рассудок которых уже просветлен представлениями о законе их долга. Чувство свободы в выборе конечной цели внушает им любовь к моральному закону» (с. 290). В трактате о религии те же мысли: «...высшая, для человека никогда вполне не достижимая цель морального совершенства бренных творений — это любовь к закону. Соответственно этой идее принцип веры в религии звучал бы так: „Бог есть любовь44» (с. 219).

Бог есть любовь. Кто только не повторял эту евангельскую истину, кто только не мудрствовал над ней лукаво. Бог есть любовь, скажет Гегель и увидит здесь логико- диалектическую проблему: любовь — это тождество противоположностей, высшая ее форма — «любовь общины», опосредствованная «обесценением всякой особенности». Любовь есть сам бог, отзовется Фейербах, но слово «бог» прозвучит для него лишь как метафора, христианство он отвергнет решительным образом. Для Канта христианство — высший этап нравственно-религиозного развития че-ловечества. Все остальное — шаг назад. А откуда взялась любовь? Кант и здесь старается мыс-лить исторически. Любовь — дар не небес, а земли, мета-морфоза полового инстинкта. Стиснутое рамками запрета, не удовлетворенное до конца низменное животное начало трансформируется в высший элемент культуры. Постойте, вправе перебить читатель, не модернизирует ли автор Канта, не о Фрейде ли ведет он речь?

В статье «Предполагаемое начало человеческой истории» Кант рассуждает о социогенезе: «Человек вскоре замечает, что половое возбуждение, покоющееся у животных на преходящем, большей частью периодическом влечении, способно у него принять характер длительный и даже более интенсивный благодаря воображению, которое поддерживает эту эмоцию, умеряя ее, но делая в то же время тем продолжительнее и единообразнее, чем более предмет чувства удален, и что в силу этого устраняется пресыщение, являющееся необходимым следствием пол-ного удовлетворения чисто животной потребности... Отказ и был тем волшебным средством, превратившим чисто чувственное влечение в идеальное, животную потребность — в любовь, ощущение просто приятное — в понимание красоты сначала в человеке, а затем и в природе» (с. 47). Кант говорит, что это «маленькое начало» оказалось важнее всех последующих достижений культуры.

У преемников Канта не раз возникал спор по поводу бессознательных влечений человека. Что первично — страх или запрет? По Канту, первично воображение, нагоняющее страх и парализующее действие. Усиливающее и очищающее страсть. Воображение — «главный конструктор» самых существенных построений Канта. В «Антропологии» Кант пишет: «Воображение — великий художник, более того, волшебник» 22. Философ задал вопрос: что такое человек? Он мог бы ответить: существо, созидающее культуру при помощи удивительной способности — воображения, действующей под контролем рассудка, разума и способности суждения в пределах того материала, который поставляет созерцание.