IX. D. ЛОГИЧЕСКОЕ СОВЕРШЕНСТВО ЗНАНИЯ ПО МОДАЛЬНОСТИ. ДОСТОВЕРНОСТЬ.— ПОНЯТИЕ ПРИЗНАНИЯ ИСТИННОСТИ ВООБЩЕ.—МОДУСЫ ПРИЗНАНИЯ ИСТИННОСТИ: МНЕНИЕ, ВЕРА, ЗНАНИЕ.—УБЕЖДЕНИЕ И УВЕРЕННОСТЬ.—ВОЗДЕРЖАНИЕ ОТ СУЖДЕНИЯ И УСТРАНЕНИЕ СУЖДЕНИЯ.—ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СУЖДЕНИЯ.— ПРЕДРАССУДКИ, ИХ ИСТОЧНИКИ И ГЛАВНЫЕ ВИДЫ

Признание истинности вообще бывает двоякого вида: достоверное или недостоверное.

Таким образом, существует три вида, или модуса, признания истинности: мнение, вера и знание. Мнение есть проблематическое, вера — ассерторическое и знание — аподиктическое суждение. Ибо чо, о чем я высказываю мнение, я сознательно считаю в суждении лишь проблематически достоверным; то, во что я верю,— ассерторически достоверным, но необходимым не объективно, а лишь субт^- ектпвно (значимым лишь для меня); наконец, то, что я знаю, я считаю аподиктически достоверным, т. е. всеобщим и объективно необходимым (значимым для всех), допустив даже, что сам предмет, к которому относится это достоверное признание, является лишь эмпирической истиной. Ибо это различие в признании истинности соответствен-, по трем только что названным модусам касается лишь способности суждения в отношении субт>ективных критериев подведения суждения под объективные правила.

Так, например, паше призпание истинности бессмертия было бы литтть проблематическим, если бы мы только поступали так, как будто мы бессмертны;— ассерторическим, поскольку мы верили бы, что мы бессмертны; и наконец — аподиктическим, поскольку все мы знали бы, что за этой жизнью существует другая.

Таким образом, между мпением, верой и знанием имеется существенное различие, которое мы и об'ьясним здесь еще более точно и обстоятельно.

Но где, собственно, имеет место простое мнение? Не в науках, содержащих априорные знания, следовательно — ни в математике, ни в метафизике, ни в морали, но исключительно в эмпирических знаниях,— в физике, в психологии и тому подобное. Ведь нелепо само по себе иметь мнение a priori. Да и в самом деле, ничего не могло бы быть забавнее, как, например, в математике иметь лишь мнение. Здесь, как и в метафизике и в морали, можно лишь либо знать, либо не знать. Поэтому объектами мнения могут быть лишь предметы опытного знания, которое хотя и возможно само по себе, но невозможно для нас по эмпирической ограниченности, условиям нашей эмпирической способности и зависящей от этого той степени этой способности, которой мы обладаем. Так, например, эфир новых физиков есть предмет простого мнения. Ибо относительно этого, как и относительно всякого мнения вообще, какое только возможно, я понимаю, что ведь можно было бы доказать и противоположное. Следовательно, мое признание является здесь недостаточным как объективно, так и субъективно, хотя рассматриваемое само по себе, оно вполне возможно.

2. Вера.— Вера, или признание истинности па основании хотя и недостаточном объективно, но субъективно достаточном, относится к предметам, относительно которых нельзя не только ничего знать, но и иметь мнение и даже предполагать какую-нибудь вероятность; достоверным здесь может быть лишь то, что мыслить эти предметы так, как они мыслятся, не противоречиво.

Следовательно, предметы веры:

I. Не есть предметы эмпирического знания. Поэтому так называемая историческая вера, собственно, не может быть названа верой и как таковая противополагаться

тем отношением, которое, она, как познание, имеет к поступкам. Так, например, купцу, чтобы разверпуть торговлю, нужно, чтобы ому не только казалось, что при этом он нечто приобретает, но — чтобы он верил, т. е. чтобы его мнение было достаточным для предприятия [хотя бы] недостоверного. Раз мы имеем теоретические позпания (о чувственном), в которых мы можем достичь досто- нерности, то последнее доляшо быть возможным и в отпошеиии всего того, что мы можем назвать человеческим познапием. Именно такие достоверные позпания, и притом совершенно априорные, мы имеем в практических законах, только они основываются на сверхчувственном принципе (свободы), находящемся в нас самих, в качестве принципа практического разума. По этот практический разум есть причинность в отношении столь же сверхчувственного объекта — высшего блага, которое посредством паших способностей неосуществимо в чувственном мире. Но все-таки природа, как объект нашего теоретического разума, должна с ним согласовываться, ибо в чунственпом мире должно находиться следствие, или действие, этой идеи. Следовательно, мы должны поступить так, чтобы осуществить эту цель.

Мы находим в чувствепном мире также следы художественной мудрости и верим, что мировая причина действует также и с мо-ральной мудростью для высшего блага. Это и есть признание, достаточное для поведения, т. е. вера. Мы пе нуждаемся в вере для поступков согласно моральным законам, ибо последние даются только практическим разумом, по для объекта нашей моральной воли мы нуждаемся в допущении высочайшей мудрости, на основе которой, отвлекаясь от одной лишь [моральной] законности наших поступков, мы не можем пе следовать нашим целям.

II. [они] также и не объекты рационального знания (знания a priori) — ни теоретического, как, например, в математике и метафизике, пи практического — в морали.

Правда, в математические рациональные истины можно верить на основании свидетельства, так как ошибка

kur), а следовательно, и условия этой возможности (бог, свобода и бессмертие). Допускать реальность объекта ради необходимого определения воли является субъективною необходимостью. Это casus extraordinarius, без которого практический разум не может сохранить себя в отношении своей необходимой цели, и здесь ему приходится допустить favor necessitatis в своем собственном суждении. Он не может логически приобрести никакой объект и может лишь сопротивляться тому, что препятствует ему в применении этой идеи, принадлежащей ему практически.

Эта вера есть необходимость допускать об'ьективпую реальность понятия (высшего блага), т.

Следовательно, я могу сказать только: посредством своей цели по законам свободы я вижу себя вынужденным допустить возмож-ность высшего блага в мире, но никого другого я не могу вынудить [к этому] при помощи оснований (вера свободна).

Таким образом, вера разума никогда не может затрагивать теоретического познания, ибо в нем объективно недостаточное признание ость лишь мнение. Вера разума есть лишь его предположение с субъективной, но абсолютно необходимой целью. Согласный с моральными законами образ мыслей приводит к объекту определяемого чистым разумом произвола. Допущенно осуществимости этого об'ьекта, а следовательно, и действительности его причины есть моральная вера, или свободное и при моральном намерении осуществить своп цели — необходимое признание истинности.

Fides есть, собственно, верность в pacto [в договоре], пли субъективное доверие друг другу в том, что один выполнит свое обязательство, данное другому,— верность н вера. Первая — когда pactum заключен, вторая — когда его нужно заключить.

По аналогии — практический разум есть как бы Promittent [налагающий обязательство], человек — Promissarius [принимающий обязательство], ожидаемое от дела благо — Promissum [обещанное].

здесь отчасти маловероятна, отчасти же и легко обнаружи- ма; однако знать их таким путем нельзя. Философские рациональные истины также не допускают веры, их можно лишь знать, ибо философия не терпит в себе одной только уверенности. Что же касается, в частности, предметов практического рационального знания в морали — права и долга, то и в этом отношении простая вера может иметь места столь же мало. Должно быть совершенно достоверным, является ли то или другое правым или неправым, сообразным долгу или противоположным ему, дозволительным или недозволительным.

III. Только то является предметом веры, признание чего необходимо свободно, т. е. не определено объективными, не зависящими от природы и интереса субъекта основаниями истинности.

Поэтому вера в силу чисто субъективных оснований не обладает убедительностью, которая могла бы быть передана другим и требовала бы всеобщего согласия, как убедительность, даваемая знанием. Лишь для- меня самого может быть достоверна значимость и неизменность моей практической веры; моя вера в истинность положения или в действительность вещи является тем, что лишь для мепя заступает место знания, пе будучи самим знанием.

Морально неверующий тот, кто не допускает того, что знать хотя и невозможно, по предполагать морально необходимо. В основе этого вида неверия всегда бывает недостаток морального интереса. Чем больше моральная настроенность человека, тем тверже и жизненнее его вера во все то, что он чувствует в себе как необходимость допускать и предполагать из морального интереса с практически необходимой целыо. 3. Знание. Призпапие истинности на познавательном основании, достаточном как объективно, так и субъек-тивно,— или достоверность, является или эмпирической, или рациональной, смотря по тому, основывается ли она на опыте — собственном или чужом, сообщенном,— или на разуме. Таким образом, это различив связано с двумя источниками, из которых черпается все наше познание: с опытом и разумом.

Рациональная достоверность опять-таки бывает или математической, или философской. Первая интуитивна, вторая — дискурсивна.

Математическая достоверность называется также оче-видностью, так как интуитивное знание яснее, чем дис-курсивное. Итак, хотя оба знания, математическое и фи-лософское, сами по себе одинаково достоверны, однако виды их достоверности различны.

Если я удостоверяюсь в чем-либо из собственного опыта, то эмпирическая достоверность является первоначальной (originarie empirica), если же посредством чужого производною (derivative empirica). Эту последнюю при-нято также называть историческою достоверностью.

От эмпирической рациональная достоверность отлича-ется связанпым с нею сознанием необходимости; следова-тельно, она является аподиктическою достоверностью, в то время как эмпирическая — лишь ассерторическою. Рационально достоверно то, что усматривается a priori без всякого опыта. Поэтому наши познания могут касаться предметов опыта, и все же достоверность о них люжет быть одновременно и эмпирической, и рациональной, поскольку мы эмпирически достоверное положение познаем из принципов a priori.

Мы не можем иметь рациональной достоверности относительно всего: но там, где мы можем иметь ее, мы должны предпочитать ее эмпирической.

Всякая достоверность является или непосредственною, или опосредствованною, т. с. она или нуждается в доказательстве, или же не допускает доказательства и не нуждается в нем. И хотя в нашем знании еще столь многое достоверно лишь опосредствованно, т. е. лишь благодаря доказательству, то все-таки должно быть и нечто недоказуемое, или непосредственно достоверное, и все наше познание должно исходить из непосредственно достоверных положений.

Доказательства, на которых основывается всякая опосредствованная, или сообщаемая, достоверность, бывают или прямыми доказательствами, пли косвенными, т. е. апагогическими. Когда я доказываю истину из ее оснований, то я привожу для нее прямое доказательство; когда же я, к истинности данного положения заключаю от ложности противного, го — апагогическое. Но, чтобы это последнее могло иметь значимость, положения должны быть контрадикторно или диаметрально противоположными. Ибо два лишь контрарно противоположные друг другу положения (contrarie opposita) могут быть оба ложными. Доказа-тельство, составляющее основу математической достоверности, называется демонстрацией, а составляющее основу философской достоверности — акроаматическим доказательством 18. Существенными частями всякого доказательства вообще являются его материя и форма, или основание доказательства и вывод.

Из знания происходит наука, под которой разумеется совокупность познания в смысле системы. Она противополагается обычному познанию, т. е. совокупности познания в смысле простого агрегата. Система основывается на идее целого, предшествующего частям; напротив, в обычном познании, или в простом агрегате познаний, части предшествуют целому. Существуют исторические и рациональные науки.

В науке мы часто имеем дело с познаниями, а пе с представляемыми посредством них фактами, следовательно, может быть наука о том, о чем наше познание не есть знание.

Из предшествующих замечаний о природе и видах признания истинности мы можем теперь вывести тот общий результат, что, следовательно, всякое наше убеждение бывает или логическим, или практическим. Именно, если мы знаем, что мы свободны от всяких субъективных оснований и все-таки признание истинности является достаточным, то мы убеждены именно логически, или убеждены из объективных оснований (объект достоверен).

Но и полное призпание истинности по субъективным основаниям, имеющим в практическом отношении такое же значение, как и объективные, также есть убеждение, только не логическое, а практическое (достоверное для меня). И такое практическое убеждение или такая мо-ральная вера разума часто бывает тверже всякого знания. В знапии еще прислушиваются к аргументам против, в вере же — нет, так как здесь дело не в объективных основаниях, а в моральном интересе субъекта .

Убеждению противоположна уверенность, признание истинности из недостаточных оснований, относительно которых не известно, являются ли они только субъектив-ными или также и объективными.

Уверенность часто предшествует убеждению. Многие познания мы сознаем лишь так, что не можем судить, объективны или субъективны основания нашего признания истинности. Поэтому, чтобы перейти от простой уверенности к убеждению, мы должны сначала обдумать, т. е. посмотреть, к какой познавательной способности от-носится познание, її йотом исследовать, т. е. проверить, являются ли основания достаточными или недостаточны-ми в отношении объекта. Во многих случаях дело не идет дальше уверенности. Некоторые доходят до обдумывания, немногие — до исследования. Кто знает, что составляет достоверность, тот не спутает легко уверенность с убеждением и, следовательно, не позволит себя легко убедить. Бывает основание определения, рассчитанное на одобрение, оно складывается из объективных и субъективных оснований, и этого сложного результата большинство людей ие различает.

Хотя всякая уверенность ложна по форме (formaliler), поскольку именно в ней недостоверное познание кажется достоверным, однако по материи (materialiter) она может быть истинной. И этим уверенность отличается от мнения, которое есть недостоверное знание, поскольку оно и считается недостоверным.

Достаточность признания (в вере) дает возможность испытывать его посредством пари или клятвы. Для первого нужна относительная достаточность объективных оснований, для второй — абсолютная, а когда таковых нет, вместо них имеет силу и просто субъективно достаточное признание.

Часто пользуются выражениями: одобрять свое сулсде- ние, воздерживаться от своего суждения, откладывать его или отказываться от него. Эти и подобные высказывания, по-видимому, указывают на то, что в пашем суждении есть что-то произвольное, поскольку нечто мы считаем истинным потому, что хотим считать это истинным. Поэтому спрашивается: имеет ли воление (Wollen) влияние на наши суждения?

Непосредственно воля не оказывает никакого влияния на признание истинности; это было бы слишком нелепо. Если говорят, что мы охотно верим в то, чего желаем, то это означает лишь наши добрые пожелания, например, по-желания отца своим детям. Если бы воля имела непосред-ственное влияние на наше убеждение относительно того, чего мы желаем, то мы постоянно создавали бы себе химеры счастливого состояния и йогом принимали бы их за истину. Но воля пе может оспаривать убедительных доказательств истин, противных ее желаниям и склонностям.

Но, поскольку воля или побуждает рассудок к разысканию истины, или удерживает его от этого, приходится признать ее влияние на применение рассудка, а следовательно, опосредствованно и па само убеждение, столь зависящее от употребления рассудка.

Что же касается, в частности, откладывания нашего суждения или воздероюания от него, то оно состоит в на-мерении пе допускать того, чтобы лишь предварительное суждение стало определяющим. Предварительное сужде-ние — это такое, посредством которого я представляю, что, хотя имеется больше оснований за истинность вещи, чем против нее, этих оснований еще недостаточно для определяющего, или окончательного, суждения, при помощи которого я прямо решаю вопрос об истинности. Следовательно, предварительное суждение есть лишь осознанное проблематическое суждение. 1. Воздерживаться от суждения можно с двоякой целью: или чтобы подыскать основания для определяющего суждения, или чтобы вообще не судить. В первом случае откладывание суждения называется критическим (suspen- sio judicii indagatoria), в последнем — скептическим (su- spensio judicii sceptica). Ведь скептик отказывается от всякого суждения, между тем как истинный философ лишь временно откладывает свое суждение, поскольку он еще не имеет достаточных оснований что-либо считать истинным.

Чтобы откладывать свое суждение па основании максим, нужно иметь развитую способность суждения, которая появляется лишь с годами. Вообще говоря, воздержаться от своего одобрения очень трудно, отчасти потому, что наш рассудок жаждет расширить себя посредством суждения и обогатиться знаниями, отчасти потому, что наша склонность к одним вещам всегда бывает больше, чем к другим. Но кто часто должен был воздерживаться от своего одобрения и в силу этого стал благоразумным и осторожным, тот не будет выражать его слишком поспешно из опасения, что впоследствии ему придется отказаться от своего суждения. Такой отказ всегда огорчителен и становится источником недоверия ко всем другим знаниям.

Заметим еще здесь, что подвергать свое суждение in dubio есть нечто иное, чем in suspenso. В последнем я всегда имею интерес к делу; в первом же случае решение вопроса: истинно нечто или нет, не всегда согласно с моими целями и интересом.

Предварительные суждения бывают весьма нужны и даже неизбежны для употребления рассудка при всяком размышлении и исследовании, ибо они служат руководст-вом рассудка в его изысканиях и дают ему в руки раз-личные средства для этого.

Когда мы размышляем о предмете, мы всегда уже должны судить предварительно и как бы уже предвосхищать познание, которое еще только будет достигнуто путем размышления. Также и при попытках что-либо изобрести или открыть всегда нужно составлять себе предварительный план, иначе течение мыслей идет лишь случайно. Поэтому под предварительными суждениями следует подразумевать максимы мышления для исследования вещи. Их можно назвать также антиципациями, так как, прежде чем имеют определяющее суждение о некоторой вещи,— его антиципируют. Такие суждения, следовательно, имеют свою пользу, и можно даже дать правила относительно того, как мы должны предварительно судить об объекте.

От предварительных суждений нужно отличать предрассудки.

Предрассудки суть предварительные суждения, принимаемые за основоположения. Всякий предрассудок нужно рассматривать как принцип ошибочных суждений, и от предрассудков проистекают уже не предрассудки, а оши-бочные суждения. Поэтому ложное познание, проистекающее от предрассудка, нужно отличать от его источника — самого предрассудка. Так, например, значение снов само но себе не предрассудок, а заблуждение, возникающее согласно широко припятому правилу: то, что случилось раз, то имеет место всегда или всегда должно считаться истинным. А это основоположение, к которому относится и значение снов, и является предрассудком.

Иногда предрассудки бывают истинными предварительными суждениями; неверно только считать их основоположениями или определяющими суждениями. Причину такого заблуждения нужно искать в том, что субъективные основания ошибочно принимаются за объективные в силу недостаточной рефлексии (Uberlegung), которая должна предшествовать всякому суждению. Ибо, хотя мы и можем принимать некоторые познания, например, непо-средственно достоверные положения, без исследования, т. е. не проверяя условий их истинности, однако, мы не можем и не имеем права пи о чем судить без рефлексии, т. е. без сравнения познания с той познавательной способностью (чувственностью или рассудком), из кото-рой оно может возникнуть. Когда мы принимаем сужде-ния без такой рефлексии, которая нужна и там, где нет никакого исследования, то отсюда и возникают предрас-судки, или принципы судить по субъективным причинам, ошибочно принимаемым за объективные основания.

Главными источниками предрассудков являются: под-ражание, привычка и склонность.

Подражапие имеет постоянпое влияние на наши суждения, так как бывает сильное основание считать истин- ным то, что признается таковым другими. Отсюда предрассудок: правильно то, что делает весь свет. Что касается предрассудков, которые возникают из привычки, то их можно искоренить лишь за продолжительное время, когда рассудок, мало-помалу сдерживаемый и приучаемый противоположными основаниями, постепенно перейдет к противоположному способу мышления. Если же предрассудок привычки возник также и благодаря подражанию, то человеку, которому он свойственен, трудно от него отделаться. Предрассудок подражания можно также назвать склонностью к пассивному употреблению разума, или к механизму (Mechanismus) разума вместо его спон-танности согласно законам.

Правда, разум есть деятельный принцип, который ничего не должен заимствовать ни от одного лишь автори-" тета других, ни из опыта, поскольку .имеет место его чистое применение. Но леность очень многих людей заставляет их охотнее следовать по стопам других, нежели напрягать способности своего собственного рассудка. Такого рода люди всегда могут быть лишь копиями других, и если бы все были такими, то мир вечно топтался бы на одном месте. Поэтому в высшей степени нужно и важно, чтобы юношество не приучали, как это обыкновенно происходит, к одному лишь подражанию.

Есть много вещей, которые приучают пас к максиме подражания и тем самым делают разум плодотворной почвой для предрассудков. К таким вызывающим подражание средствам относится:

Формулы. Это — правила, использование которых служит образцом для подражания. Они, впрочем, чрезвычайно полезны для облегчения запутанных положений, и наиболее просвещенный ум старается поэтому изобретать таковые.

Изречения — это выражения, которые весьма адекватно передают точный смысл, так что кажется, что короче этот смысл и нельзя было бы выразить. Такие изречения (dicta), которые всегда нужно заимствовать у других и которым приписывается несомненная непогрешимость, служат, ввиду такого авторитета, правилом пли законом. Изречения библии называются изречениями хат' 2. Сентенции, т. е. положения, которые имеют значе-ние рекомендаций и сохраняют свой авторитет в течение столетий,— как продукты зрелой способности суждения, благодаря отпечатку содержащихся в них мыслей.

Canones. Это общие поучительные изречения, которые служат основами наук и указывают на нечто значительное и обдуманное. Их можно выражать и в виде сентенций, благодаря чему они еще больше нравятся.

Пословицы (proverbia). Это популярные правила обычного рассудка или выражения его популярных суж-дений. Так как эти чисто провинциальные положения слу-жат септенциями и канонами лишь для обыкновенной публики (Pobel), то у людей более тонкого воспитания они не встречаются. Из вышеуказанных трех общих источников предрас-судков, и в особенности из подражания, проистекают разные частные предрассудки, из которых мы здесь упомянем следующие, как наиболее распространенные. 1. Предрассудки авторитета. Сюда относятся: а) Предрассудок авторитета личности. Если в вещах, основывающихся на опыте и свидетельствах, мы хотим строить свое познание на авторитете других лиц, то этим мы не являемся повинными в предрассудке, ибо там, где мы не можем все испытать сами и все охватить своим собственным рассудком, основанием для наших суждений и должен быть авторитет другой личности. Но если авторитет других мы делаем основанием нашего признания истинности в области рациональных познаний, то мы принимаем эти познания лишь из-за предрассудка. Ибо рациональные истины имеют значение независимо от имени; тут вопрос не в том, кто это сказал, а в том, что сказано. Не имеет никакого значения то, благородного ли происхождения знание, но тем не менее склонность к авторитету великих людей весьма распространена, отчасти благодаря ограниченности собственной проницательности, отчасти благодаря жажде подражать тому, что нам пред-ставляется великим. Сюда присоединяется еще то, что авторитет личности косвенно льстит нашему тщеславию. А именно подданные могущественного деспота гордятся тем, что со всеми ними он поступает одинаково. И ничтож- нейший может воображать себя столь же равным с самым важным, поскольку оба они — ничто перед неограниченным могуществом их властителя. Точно так же и почитатели великого мужа считают себя равными, поскольку преимущества, которые они сами могут иметь друг перед другом, должны считаться незначительными по сравнению с заслугами великого мужа. Поэтому прославленные великие люди с полным основанием не оказывают ни ма-лейшей поддержки склонности к предрассудку авторитета личности.

Ь) Предрассудок авторитета толпы. К этому предрассудку бывает особенно склонен простой народ. Так как он не может оценить заслуг, способностей и знаний личности, то охотнее придерживается суждений толпы, предполагая, что то, что говорят все, должно быть истинным. Впрочем, этот предрассудок простирается у него только на исторические вещи; в вопросах религии, которые интересуют его самого, он полагается на суждение ученых.

Вообще замечательно, что невежественный имеет предрассудок к учености, а ученый, напротив, к обычному рассудку.

Если ученому, после того как он уже достаточно овладел кругом наук, все его труды не дают соответствующего удовлетворения, то в конце концов он теряет доверие к учености, в особенности к таким спекуляциям, где понятия не могут получить чувственного выражения и фундамент которых ненадежен, как, например, в метафизике. Но так как он верит, что ключ к достоверности известных предметов где-нибудь да должен быть, то он ищет его в обычном рассудке, после того как он столь долго и тщетно искал его на пути научного исследования. Однако такая надежда весьма обманчива, ибо если и культивированные способности разума ничего не достигли в познании определенных вещей, то некультивированные несомненно достигнут столь же мало. В метафизике апелляция к изречениям обычного рассудка совершенно недопустима, ибо здесь никакое событие не можот быть представлено in concreto. Но в морали, конечно, другое дело. В морали все правила не только могут быть даны in concreto, но и вообще практический разум обнаруживается яснее и правильнее посредством обычного способа употребления рассудка, нежели спекулятивного» Поэтому в вопросах нравственности и долга обычный рассудок часто судит правильнее, чем спекулятивный.

с) Предрассудок авторитета эпохи. Здесь главную роль играет предрассудок древности. Хотя мы и имеем, конечно, основание судить о древних благосклонно, но это — основание только для соответствующего уважения, границы которого мы, однако, часто преступаем тем, что превращаем древних в хранителей знаний и наук, а относительную ценность их сочинений возводим в абсолютную, слепо вверяясь их руководству. Оценивать древних столь чрезмерно — значит возвращать рассудок ко дням его детства и не радеть о применении собственного таланта. Кроме того, мы весьма ошибаемся, когда верим, что все древние писали так же классически, как те из них, сочинения которых дошли до нас. Так как время все просеивает и сохраняется лишь то, что имеет внутреннюю ценность, то мы не без основания можем предположить, что обладаем только лучшими сочинениями древних.

Есть много причин, благодаря которым предрассудок древности возникает и поддерживается.

Когда нечто превосходит ожидаемое по общему правилу, то сначала этому удивляются, а потом это удивление часто переходит в восхищение. Это бывает и относительно древних, когда у них находят нечто, чего в силу обстоятельств времени, при которых они жили, у них не искали. Другая причина лежит в том, что знание древних и древности доказывает ученость и начитанность, которые всегда вызывают уважение, сколь бы ни были обыкновении и незначительны сами по себе вещи, почерпнутые путем изучения древних. Третья причина есть благодарность, которую мы питаем к древним за то, что они проложили нам путь ко многим знаниям. Представляется справедливым давать им за это особенно высокую оценку, меру которой мы, однако, часто преступаем. Наконец, четвертую причину нужно искать в известной зависти к современникам. Кто не может тягаться с новыми, тот в ущерб им возвеличивает древних, чтобы современники не могли стать выше него. Противоположным этому является предрассудок но-визны. Иногда авторитет древности и предрассудок в ее пользу теряли силу, в особенности — в начале этого сто-летия, когда знаменитый Фонтенель перешел на сторону новых. В отношении знаний, способных к расширению, весьма естественно, что новым мы больше доверям, чем древним. Но такое суждение имеет основание лишь как предварительное суждение. Когда же мы превращаем его в определяющее, то оно становится предрассудком.

2. Предрассудки себялюбия, или логического эгоизма, в силу которого согласие собственного суждения с сужде-ниями других считается излишним критерием истинности. Они противоположны предрассудкам авторитета, так как здесь с непременным пристрастием отзываются о том, что составляет продукт собственного рассудка, например о собственной научной системе.

Хорошо и полезно ли сохранять предрассудки или даже благоприятствовать им? Поразительно, что в наш век еще возможно поднимать такие вопросы, и особенно вопрос о поощрении предрассудков. Поощрять чей-либо предрассудок означает то же самое, что и обманывать кого-либо с добрым намерением. Не касаться предрассудков еще можно, потому что кто в состоянии заниматься обнару-жением и устранением каждого предрассудка? Но целе-сообразность приложения всех сил для их искоренения — это другой вопрос. Сражаться со старыми и укоренив-шимися предрассудками, конечно, трудно, ибо они отве-чают за себя сами и являются как бы своими собствен-ными судьями. Пытаются также оправдать сохранение предрассудков тем, что их уничтожение нанесло бы вред. Но такой вред всегда следует только допускать. Впослед-ствии он принесет тем большее благо.