§ 1. ФИДЕИСТИЧЕСКОЕ СЛОВО В РЕЛИГИОЗНОМ ДИСКУРСЕ И ЖАНР МОЛИТВЫ
Практически все тексты Франциска Ассизского относятся к специфической области религиозного дискурса. За исключением уставов, двух завещаний и нескольких писем, это молитвы и гимны. В последние десятилетия религиозный дискурс все больше привлекает внимание исследователей (это работы Карасика В.И., Бобыревой Е.В., Мечковской Н.Б.)411. Общие черты религиозного дискурса, свойственные ему во все исторические эпохи, описаны в критике достаточно подробно: так, содержанием его всегда являются исключительно священные тексты в более или менее свободной интерпретации, толкование этих текстов, а также тексты, сопровождающие определенные религиозные и околорелигиозные (магические) ритуалы. Религиозный дискурс имеет собственную специфическую структуру, включающую в себя такие компоненты как хронотоп (храмовое богослужение, индивидуальная молитвенная практика), семиотическое пространство (вербальные и невербальные знаки), участники (священнослужители, прихожане), жанры (проповедь, молитва, псалом, монастырский устав, исповедь). Исследователи не раз отмечали, что слово в религиозном дискурсе имеет особую «фидеистическую», то есть магическую функцию и воспринимается не как некий знак или условное обозначение священного предмета или понятия, а как его неотъемлемая часть; означающее и означаемое при этом отождествляются. Слово в этом контексте, таким образом, обладает наделеятся трансцендентными, сверхъестественными свойствами412. Именно эта составляющая религиозного дискурса приобретает особое значение для эпохи Средневековья, и, в особенности, для раннефранцисканской литературы. Характерная черта практически всех фидеистических текстов, и, конечно, раннефранцисканских, - это особое мистическое и даже магическое отношение к «волшебству слова», пришедшего из глубины веков существования дописьменного магического ритуала. Один из основоположников структуральной лингвистики и психолингвистики Р.О. Якобсон писал о магической функции языка и о словесной магии413. Таким образом, одна из важнейших функций фидеистического текста - его фасцинирующее (lat. связывающее, опутывающее) воздействие на адресата - способность зачаровывать, околдовывать с помощью ритмов, метафор, повторов, аллитераций. Такое мистическое отношение к слову свойственно всем мировым культурам.414 Действительно, во всех религиях создателями письма считаются боги: в шумеро-аккадской мифологии это бог Набу и богиня Нисаба, изобретатели клинописного письма и покровители каллиграфии; для египетского иероглифического письма это таинственное ночное божество Тот, писец и секретарь верховного бога Ра, бог мудрости, астрологии и магии. Впоследствии Тот в греко-римской цивилизации стал отождествляться с Гермесом (Меркурием), самым «филологическим» богом греко-римского пантеона, изобретателем алфавита, владеющим всеми языками, покровителем ораторов и всех пишущих, и, одновременно покровителем магии, алхимии и астрологии, посланником богов, научившим людей письменности, «триждывеличайшим» Трисмегистом. У иудеев первое письмо также было божественного происхождения и было написано рукой Бога - скрижали каменные с Десятью заповедями, полученные Моисеем на горе Синай в огне, при раскатах грома, сверкании молний и дрожании земли. В исламской традиции, изобретателем арабского письма, с помощью которого был записан Коран, был сам Аллах; а искусство каллиграфии, как средство распространения и сохранения Корана - последнего божественного Слова и основы законодательства всех исламских стран, считается сакральным. В германо-скандинавской мифологии изобретателем оккультно-магического рунического письма был верховный бог Один, начертавший их собственной кровью на Мировом древе; впоследствии руническая магия как связующее звено с древними арийскими богами играла особую роль в символике и ритуалах Третьего Рейха, в особенности в символике СС. В раннесредневековой христианской традиции создатели письменности всегда канонизировались - это создатель готского письма и переводчик Священного писания на готский язык («Готская Библия») епископ Вульфила, «апостол готов» (ок. 311 - ок. 383). Это и переводчик Библии (Вульгата) и, по легенде, создатель глаголицы св. Иероним, покровитель переводчиков, а также создатель армянского письма Месроп Маштоц (361 - 40?), автор многих высокопоэтических молитв415, Кирилл и Мефодий (1Хв.), почитаемые как святые равноапостольные первоучители славянские и в православной, и в католической церкви. Н.Б. Мечковская подчеркивает, что магическая функция письма выходит на первый план именно в эпоху средневековья: «В раннем средневековье в ряде письменных традиций отношение к письму как к чуду усиливается, религиозное сознание открывает в письме новые грани чудесного и священного.... По- видимому, в истории культур средние века - это время максимального внимания к слову, притом внимания более пристального и пристрастного, чем в Древнем мире и чем в последующие века. Это черта культур, развившихся на основе религий Писания. Книжные люди средневековья искали в слове ключ к познанию тайн бытия, записанных в священных текстах. В способности человека записать и прочитать текст виделась волнующая тайна, раскрывающая человеческую сущность. В звуковом составе слова, в особенностях начертания, во внутреннем смысле составляющих слово морфем искали отражения сущности вещей» 416. Величайший философ и теолог средневековья Фома Аквинский писал, что все языки способны привести к истине и божественной мудрости. Одним из самых известных эпизодов францисканской агиографии является рассказ о том417, как Франциск Ассизский бережно собирал все написанное, любые клочки пергамента, даже языческого происхождения, повторяя, что из всех букв можно составить Имя Бога. Известно также, что Франциск всегда с большой щепетильностью контролировал то, что записывали с его слов его секретари, а также постоянно призывал монахов своего ордена использовать слова и буквы всегда с величайшей точностью418 419. Первый францисканский агиограф Томмазо да Челано также подчеркивает, что Франциск, даже когда диктовал обычные письма, не разрешал секретарю изменять абсолютно ничего, даже исправлять ошибки и оговорки; так, Франциск завершил Устав Ордена жестким указанием не изменять никогда в его тексте ни одного слова . Неожиданна для смиренного Франциска и тональность этой фразы - «приказываю и повелеваю». Это, по выражению И. Бальделли420, - почти «религиозное» отношение к произнесенному слову как к «высшему таинству»; далее Бальделли говорит и об «ужасной серьезности» слова в средние века421. А. Бартоли-Ланджели также подчеркивает связь подобного сакрального отношения к любому тексту как к Слову Божию с дохристианскими народными представлениями древнейшей Италии422. Позже - в эпоху Возрождения - средневековое отношение к Слову как к божественному акту творения заметно снизится (Ср. известное восклицание Гамлета: «Слова, слова, слова...»). О средневековой фидеистической пристрастности к письму, о том, что для средневекового религиозного человека познание - это «выражение мира средствами языка», о том, какое сакральное значение средневековый человек придавал даже орфографии сакральных текстов писал и глубокий знаток средневековой литературы, текстолог - медиевист Д.С. Лихачев, рассуждая о старославянской книжной культуре423. Известное определение В.Л. Рабиновича характеризует всю средневековую культуру как «культуру текста, как комментаторскую культуру, в которой слово - ее начало и ее конец- все ее содержание»424 425. Вся средневековая наука - это «наука по поводу слова, единственного средства для схоластического 3 экспериментирования» . С.С.Аверинцев также подчеркивает важность текста в системе средневекового менталитета: «небеса как текст, читаемый астрологом», то есть текст - это одновременно и имя, и Писание, и храм, и небеса. Средние века - «это время «писцов» как хранителей культуры и «Писания» как ориентира жизни, это время трепетного преклонения перед святыней пергамента и букв»426. Он же пишет о «преклонении перед алфавитом как вместилищем неизреченных тайн»427. Мистики искали «сокровенный смысл в каждой букве - сокращенную, свернутую, зашифрованную Богом формулу некоторого жизненно важного принципа, обладающего сакральной ценностью. Мистические интерпретации алфавита развивались в сочинениях пифагорейцев, гностиков, каббалистов, астрологов, чернокнижников»428. В основополагающем каббалистическом тексте, иудейской мистической «Книге творения» («Сефер Иецира», около 120 г. н.э) алфавит трактуется как мистический образ вселенной, и при этом каждой букве приписывается определенное значение. Средневековая вера в магические свойства имени является следствием архаических представлений о так называемой «словесной магии», которые живы и в наше время в самых разнообразных формах. Вера в магию букв и в их оберегающую силу, в магию самого процесса их начертания была еще со времен античности основой различных магических практик. Для фидеистического сознания средневекового человека письмена были близки и даже тождественны колдовству. Характерно, что в эпоху подавляющей неграмотности редкая профессия писца была одной из самых престижных и высокооплачиваемых. Ритуалы черной магии всегда сопровождались не только уничтожением изображения человека (портрета или куклы), но и сожжением пергамента с написанным на нем его именем. Напротив, неотъемлемой частью ритуала белой охранительной магии являлось ношение под одеждой пергамента с магическими заклинаниями. Характерный пример подобной белой магии - так называемая Картула (записка) Франциска с благословением брату Леоне - небольшой магический текст на пергаменте, который монах всегда носил сложенным вчетверо на теле. И. Бальделли говорит о наличии здесь магически-сакральной функции слова написанного, проводя параллели с традициями средневековых заклинаний как христианской, так и дохристианской (и внехристианской) народной культуры, глубоко связанной с древнейшей культурой центральной Италии, страны этрусков429. Уже довольно давно исследователи заметили, что этот пергамент, пересеченный посередине буквой Тау, можно читать во всех направлениях и, таким образом, он является «магическим квадратом»430. В связи с этим необходимо отметить, что в 1906-1909 г. Ф. де Соссюр, изучая насыщенность текста звуковыми созвучиями и ключевыми корнями в молитвах и гимнах на древних языках (санскрите, древнегреческом и латинском), а именно их звуковой рисунок и повторение определенных слогов, высказал догадку о том, что все древние сакральные тексты имели анаграммическое строение, основанное на «религиозном представлении, согласно которому обращение к богу, молитва, гимн не достигают своей цели, если в их текст не включены слоги имени Бога»431, то есть анаграмма в сакральных текстах имеет магическую функцию. Во францисканских молитвах часто присутствие имен бога отсутствует в явном виде, но присутствует многократное скрытое повторение, что усиливает магический эффект. В последующие годы теория Соссюра была развита в работах о древнегреческой поэзии О. М.Фрейденберг432 и в работах В.Н.Топорова433 и Т.Я.Елизаренковой 434 о ведийских гимнах. Молитвенное слово, согласно средневековым воззрениям, мистическим образом участвует в тайне воплощения Логоса и обладает великой чудодейственной силой. При этом магия сакрального слова и его чудодейственная сила не зависят от их понимания человеком, то есть молящийся может механически произносить совершенно непонятные ему слова на неизвестном языке, и все равно молитвенное слово будет иметь магическую силу. Именно поэтому молитвы необходимо произносить на языке оригинала, так как в переводах фидеистических текстов на другие языки многие созвучия, естественно, теряются, и пропадает главное - многократное скрытое повторение имени бога. Тот факт, католическая церковь долгое время противилась переводу Священного Писания на национальные языки, было семиотически объяснимо. Молитва может рассматриваться как древнейший памятник художественного слова и является самым архаичным из всех видов древнейших сакральных текстов. Молитва даже древнее эпоса, который, как правило, также начинается с молитвы, то есть с воззвания к высшим силам (первые строки «Илиады», «Одиссеи»). «Молитва и есть одно из древнейших поэтических творений, более того, лирическая поэзия опирается на молитву как на один из основных ее прототипов»435. «Молитва взывает к самым интимным глубинам человеческого существа и вдохновляет на создание замечательной духовной поэзии»436. Поэтическая молитва является развитием канонических священных текстов. Многие поэты создавали поэтические молитвы - М.Лермонтов, А.Толстой, К.Романов (К.Р.), А. Ахматова. Что касается жанровых особенностей фидеистического слова, то о неустойчивости жанровых определений в средневековой литературе писал еще Д.С.Лихачев437. Тем не менее некоторые общие жанровые особенности молитвенных текстов, как устных, так и письменных, все же можно вычленить. Молитва, прежде всего. - это диалогический жанр, некий «богочеловеческий диалог»438 439, хотя в этом случае не предполагается вербально 3 выраженной реплики или реакции, согласно традиционному пониманию диалога . Здесь участником религиозного дискурса является Бог, который «скрыт от непосредственного восприятия, но потенциально присутствует в каждом коммуникативном акте религиозного дискурса»440. Молящийся предполагает, что если молитва правильная и искренняя, то адресат-Бог ее слышит и отвечает. При этом иногда некоторые внешние факторы (удар грома, молния, луч солнца) или внутренние состояния воспринимаются молящимся как ответные знаки высших сил441. У Франциска эта диалогичность проявляется особо явственно, так как Бог, согласно средневековой агиографии, ему ответил в буквальном смысле (имеется в виду известный эпизод францисканской агиографии», когда в монастыре Сан Дамиано распятие заговорило человеческим голосом). Поэтому францисканская молитва - это «религия» в самом архаическом смысле, то есть «связь» между человеком и Богом в буквальном смысле этого слова. Кроме того, молитве, согласно теории А.Н.Веселовского об обрядовости и ритуале первобытных поэтических форм, присущ и синкретический аспект. Словесное содержание молитвы всегда (кроме «внутренней» молитвы-медитации) сопровождается обрядовыми нормированными движениями (коленопреклонение, крестное знамение, поклоны), внешними обрядами - координацией по сторонам света (как правило обратившись на восток), к определенным культовым сооружениям (к Мекке в исламе), по времени суток, возжиганием свечей, воскуриванием легких психоактивных веществ (ладан), вызывающих расширение сознания. Ей присущи и некоторые черты, сближающие молитву с архаическими шаманскими практиками: переодевание в магическую одежду, локализация в сакральных местах (у алтаря), ориентация по сторонам (на восток, в сторону Мекки), привязка к определенному физиологическому состоянию (в состоянии поста). Молитву можно рассматривать, таким образом, в качестве некоего семиотического текста. Все, что связано с молитвой, «семиотически значимо». Как подчеркивает Т. Шпидлик, « с течением времени язык обрядов в различных религиях был соотнесен с молитвой таким образом, что она казалась невозможной без каких-то внешних проявлений»442. По мысли Н.Б.Мечковской, для фидеистической поэтики характерна более высокая, чем в бытовой речи, формально-смысловая организованность текстов (различные звуковые повторы и звукоподражания, аллитерации, анаграммы, семантически параллельные конструкции, метрическая упорядоченность, рифма). Необходимо отметить, что практически все тексты Франциска (заговор, молитва, церковная служба) характеризуются высокой степенью клишированности, свойственная и всем фидеистическим текстам, которые «не порождаются каждый раз заново, но воспроизводятся в качестве готовых словесных произведений (с небольшими вариациями, обычно композиционно предсказуемыми), существующих в памяти социума в качестве устойчивых знаков с заданными функциями»443. Молитва как фидеистический текст характеризуется простым содержанием и примитивной формой (часто повторяющимися конструкциями): так, обязательным является воззвание к богу или божественным сущностям - invocatio, а также многократное повторение определенных магически-обрядовых формул. Часто и сама молитва произносится многократно, в основе чего лежит архаическое представление о всемогуществе логоса, о божественности слова, его магических свойств. Поэтому молитва-мантра всегда имеет характер заклинания (отгоняет нечистую силу и т.д.). Многократное повторение молитвы также являются приемом регулирования и настройки сознания и имеет психотерапевтический эффект. С этим связано и особое значение для молитвы количественного аспекта. Молитва часто основана на многократном повторении одних и тех же формул, так как количественное повторение усиливает магический эффект слова. Сила Логоса также возрастает и том случае, если сакральные слова произносятся хором множества монахов (коллективная психология средневекового человека). Франциск приказывал своим монахам каждый день читать определенное количество (до нескольких десятков за одно богослужение) различных молитв. Поэтому молитве иногда свойственна и определенная механистичность, также связанная с верой в силу Логоса. В буддизме это древние «молитвенные машины» Ваджраяны 400 г.н.э., то есть вращающиеся деревянные цилиндры с написанными на них молитвами, при этом существовало убеждение в том, что мистическая сила одного оборота цилиндра не уступает устному произнесению молитвы. Постоянное многократное повторение одних и тех же формулировок сближает францисканские молитвенные практики с восточными религиями - буддизмом, индуизмом, ламаизмом, кришнаизмом. С количественным аспектом и механистичностью связан и фонетический аспект: чтение молитв характеризуется особым произношением в особой распевно-речетативной манере, при которой логические ударения отсутствуют, а присутствуют скорее ритмические, что и в этом аспекте сближает молитву с мантрой и создает возвышенное мистическое настроение, то есть, при чтении молитвы возрастает сакральный вес не только смыслового, но и интонационного рисунка. Для молитвы важным является и хронологический аспект. Все важнейшие моменты жизни, весь распорядок суток средневекового человека сопровождались особыми молитвенными формулами. Так как Христос указал на необходимость постоянной молитвы как инструмента спасения (от Луки 21, 36), то средневековая христианская церковь, кроме литургии, установила восемь ежедневных служб - вечерня, повечерие, полунощница, утреня, первый, третий, шестой и девятый час с междучасиями; впоследствии церковь сделала для мирян некое послабление, разрешив молиться три раза в сутки (как и в иудаизме) - утром, перед полуднем и вечером. Мусульманская молитва совершается пять раз в день. Молитва, кроме всего прочего, связана и с примитивно-бытовым аспектом: в средние века, в эпоху отсутствия приборов для измерения времени (часы были только на главной башне города), она становилась единицей измерения времени, а иногда и пространства. Так, в средневековых кулинарных книгах встречаются указания на то, сколько молитв «Аве Мария» нужно прочесть, чтобы мясо хорошо прожарилось, и сколько «Отче наш» готовится то или иное блюдо, а также сколько определенных гимнов нужно спеть, чтобы дойти из одного города в другой. Особое значение в молитве всегда придавалось музыке; это была традиция, пришедшая еще с античности - и Платон, и Аристотель подчеркивали решающее значение музыки для духовного очищения (Arist. Politica, V, 7, 5). Один из основателей суфизма, персидский богослов и философ, которого высоко ценил Фома Аквинский, глава Багдадской философской школы Абу Хамид Аль Г азали (1058 - 1111), автор труда «Алхимии счастья» подчеркивал значение психологического воздействия музыкального элемента для достижения мистического единения с божественными силами в процессе молитвы. Францисканская молитва с первых дней своего существования была тесно связана с музыкой. Такие черты как ритмика, повторение, фонетический рисунок и аллитерация не могли остаться без музыкального сопровождения. Именно францисканцы усилили музыкальный элемент, изначально свойственный молитве. Не будем забывать также, что во время молитвы воскуриваются легкие психоактивные вещества растительного происхождения. Эффект воздействия психоделиков имеет природу близкую к религиозному чувству, усиливает переживания духовных практик созерцания, медитации. Психоделические вещества вызывают расширение сознания, усиливают эмоциональные состояния, вызывают состояния деперсонализации, эйфории, слуховые и зрительные галлюцинации. Не будем забывать, что время XII - XIII столетий это эпоха появления многих новых наркотиков с Востока в результате Крестовых походов444. Употребление легких психотропных и галлюциногенных веществ - обычная составляющая религиозных обрядов. Ладан - самое древнее благовоние; в ладане содержится ацетат инценсола - довольно сильное психоактивное вещество, обладающее антидепрессивным действием, приводящее к состоянию эйфории (тип ароматерапии). При сжигании ладана высвобождаются биокатализаторы, которые вызывают расширение сознания. Ладан способствует активной выработке гормона радости - сератонина, а также имеет седативный эффект, вызывая просветление и успокоение. Окуривание большим количеством ладана может действовать подобно галлюциногенам. Ладан обладает бактерицидным действием, что было особенно важно в эпоху чумных эпидемий (даже в заполненной народом церкви заразиться было невозможно). О использовании францисканцами легких наркотиков как при богослужениях, так и в индивидуальном порядке уже говорилось выше. В связи с этим понятно, почему процесс молитвы может сопровождаться экстатическими состояниями, что свойственно и античным религиям, и индуистскому религиозному опыту, и исламскому мистицизму, и христианству. Иногда мистические экстазы граничат с крайне патологическими психофизиологическими состояниями («экстаз св. Терезы»), в особенности в случаях, когда молитвенное бдение происходит во время длительного строгого поста; францисканские агиографии изобилуют описаниями бьющихся в конвульсиях монахов и кричащих в беспамятстве монахинь (кликушество). Многократное повторение мантр-молитв в определенной ритмике, в определенной обстановке (благовония), при определенных движениях (поклоны) и при соблюдении строжайшего поста приводит к измененному состоянию сознания, следствием чего может являться, например, исцеление или прозрение, предвидение, появление видений - то есть может привести к развитию даже пограничных, маргинальных состояний сознания. Молитва - мантра может быть определена как «орудие осуществления психического акта»445 446. У францисканской молитвы существуют определенные параллели с исламскими мистическими практиками, в особенности с суфийским ритуалом Сама Мевлевийского ордена дервишей, сочетающим произнесение молитв и гимнов с пением, танцем (вращение вокруг своей оси) в определенных облачениях, имеющих символическое значение, игрой на музыкальных инструментах. Основателем ордена был Джалал Ад-Дин Руми, выдающийся средневековый персидский поэт-суфий. Целью ритуала было достижение мистического транса и экстатического состояния некоего «духовного опьянения», вызывающего обмороки, припадки и даже смерть. По данным биографов, Франциск исполнял странный танец во время молитвы, по описанием очень похожий на танец дервишей, впадая при этом в глубокий транс. Подобные свидетельства есть и по поводу его ближайших учеников. Этот ритуал Франциск и его ученики не могли не встречать во время пребывания на Востоке. Рассмотрим фидеистические тексты Франциска Ассизского с точки зрения специфики религиозного дискурса.