Францисканский след в обширном дантовском наследии уже давно является предметом исследоваий1040. Восторженное отношение основателя итальянского языка и итальянской литературы к ассизскому мистику известно. Данте считал св. Франциска наиболее по духу близким из всех святых к самому Иисусу Христу: в Рае он ставит его на почти недосягаемую высоту - выше и докторов церкви, и основателей других религиозных орденов св.Августина и св. Бенедикта. Скромный бедняк из Ассизи завершает колоссальную дантовскую вертикаль, уступая лишь первостепенным библейским персонажам; в иерархии дантовского «Рая» Франциск Ассизский - первый из всех христианских подвижников после Иоанна Крестителя. Причины этого, казалось бы, лежат на поверхности. Франциска Ассизского, безусловно, следует назвать одним из самых ярких духовных лидеров своего столетия, а францисканские идеи наложили отпечаток практически на все выдающиеся умы своей эпохи, и, конечно, великий флорентиец не мог остаться от них в стороне. В предыдущем XII столетии эта роль властителя дум досталась великому мистику Бернару Клервоскому, также занявшему в дантовском наследии значительное место. Францисканское мировоззрение действительно не только оставило неизгладимый след в литературе «дантовского» столетия, но стало важной частью духовных ориентиров всей эпохи. При этом широкое распространение францисканских идей было результатом того, что францисканцы очень точно и тонко уловили настроения времени - тоску по духовному обновлению и осознанное стремление противодействовать все более поглощающей власти денег в условиях рождения нового экономических отношений эпохи заката феодолизма. Данте описал эту новую страшную силу, подчинившую общество, как исчадие ада, как волчицу - алчность, преграждающую поэту путь к высотам рая: И с ним волчица, чье худое тело, Казалось, все алчбы в себе несет; Немало душ из-за нее скорбело. Меня сковал такой тяжелый гнет Перед ее стремящим ужас взглядом, Что я утратил чаянье высот... Волчица, от которой ты в слезах, Всех восходящих гонит, утесняя, И утесняет на своих путях. Она такая лютая и злая, Что ненасытно будет голодна, Вслед за едой еще сильней алкая. (Ад, I, 49-54, 94-99) Вспомним, что во францисканских жизнеописаниях Франциск предстает как укротитель и усмиритель волка, образ которого, безусловно, имеет глубоко символическое значение, как и предполагается в народных агиографических легендах. Говоря об экономических причинах возникновения реформационных движений и течений XIII века, и, в первую очередь францисканства, Ж.де Лагард пишет: «Разве не показательно, что апостолы бедности, как бы они не назывались - Вальдесом или Франциском - были богатыми торговцами, которые вдруг почувствовали, что золото обжигает им пальцы»1041. Идея отречения от земных благ не была, конечно, новой ни для христианства, ни даже для других религий, но в XIII столетии, столь богатом на всяческие маргинальные и болезненные проявления религиозных исканий, она приобрела особую популярность. Среди предшественников Франциска Ассизского как проповедника бедности и аскетизма можно назвать практически все левые движения и секты предыдущих столетий. При этом церковная коррупция и власть денег вызывали критику как со стороны защитников церкви (Бернар Клервоский, Франциск Ассизский), так и со стороны ярых противников церковной иерархии и открытых еретиков (катары, арнольдисты). Конечно, подобное отношение к этой новой страшной власти - власти денег, сыграло одну из первых ролей в формировании отношения Данте к «poverello» из Ассизи. Великий флорентиец, происходивший из старинного рыцарского аристократического, хотя и обедневшего рода (предок Данте Каччагвида, которого он встречает в загробном мире, первым водрузил знамя крестоносцев на башнях побежденного Иерусалима), уже в силу своего рождения и воспитания не мог принять нового буржуазного мировоззрения. Если говорить о свидетельствах непосредственной принадлежности Данте к францисканскому ордену, то они, конечно, достаточно многочисленны. Не будем забывать при этом, что в дантовских текстах можно найти свидетельства более или менее тесной связи и с другими самыми различными учениями и организациями (тамплиеры и т.д.); еще раз вспомним, что наследие великого поэта нельзя ограничить какой-либо одной доктриной, так как оно шире их всех. Тем не менее связь Данте с францисканством - не из области легенд и догадок исследователей, а из области давно известных и серьезно подтвержденных фактов. Так, в XVI песне Ада рассказывается о веревке, обвивающей стан поэта. Еще Франческо Бути в 1385 году, один из первых комментаторов Данте, утверждал что упоминание о веревке является одним из свидетельств принадлежности Данте к францисканскому ордену, вернее к его светской ветви - ордену терциариев. И.Бэлза обращает внимание на то, что пояс терциариев назывался не corda, а capestro1042. Как мы полагаем, этот довод все же не может служить серьезным возражением против принадлежности Данте к ордену францисканцев, не будем забывать, что речь идет о художественном произведении, и поэтический словарь Данте предполагает большое количество синонимов; кроме того, Данте был связан и законами стихосложения - endecasillabo диктует свои ритмические законы и форма corda была выбрана поэтом неслучайно. Молодой Данте мог вступить во францисканский орден только после битвы при Кампальдино, в которой участвовал (терциариям было категорически запрещено участвовать в военных действиях). Скорее всего, Данте вступил в орден несколько позже, после смерти Беатриче в 1290 году, когда ему было необходимо духовное утешение. Во францисканском монастыре кордильеров Данте жил во время своего (правда, гипотетического) пребывания в Париже, а также, согласно своему желанию, был похоронен во францисканском монастыре в Равенне. Исследователи говорят также о связях Данте с левым крылом францисканского ордена, с которым его объединяла общность политических симпатий в борьбе папства и императора1043. Бунтарский дух великого поэта оказался сродни францисканцам - оппозиционерам (вспомним, однако, что сам основатель ордена Франциск Ассизский никогда бунтарем не был и не призывал ни к каким революционным изменениям в обществе). Данте - ненавистника папского Рима, конечно, привлекала ярко выраженная враждебность левой части францисканства по отношению к папской власти. Действительно, с самого начала своего существования орден, даже несмотря на личность своего основателя, был чрезвычайно близок к ереси. В.Герье справедливо отмечает, что то, что францисканцы, стоявшие на совершенно революционных позициях по отношению к церкви, все-таки остались внутри ее системы, было почти случайностью1044. В этом случае, конечно, не последнюю роль сыграл и человеческий фактор- личность самого Франциска, не склонного ни к какой оппозиционности и тем более революционности, и личность дальновидного папы Иннокентия III, понявшего все негативные последствия для церкви неприятия францисканского движения. Ведь совсем незадолго до появления Франциска Ассизского один из предшественников Иннокентия III прогнал от себя и даже отлучил от церкви Вальдеса и его последователей, стоявших на очень похожих позициях по отношению к церкви и также предлагавших церковную реформу. Иннокентий III не стал повторять ошибки своего предшественника и привлек францисканцев в лоно церкви, взяв с них клятву строжайшего повиновения папскому престолу; в устав же был внесен пункт, запрещавший произнесение каких-либо проповедей против церкви - факт, говорящий о том, что запрет этот был вызван вескими причинами, то есть, прецеденты, конечно, были. Тем не менее, несмотря на внешний союз с церковью, францисканское движение не совсем утратило своего оппозиционного характера и своей массовости. В ордене довольно скоро появилась группа, стремящаяся возродить дух первоначального движения, утраченного, как им казалось, после смерти основателя - Франциска. Сначала они стремились лишь к тому, чтобы в чистоте сохранить правило и завещание Франциска, несмотря на то, что папа Г ригорий IX признал последнее необязательным. Но вскоре в их среде распространилась доктрина калабриийского аббата Иоахима Флорского1 и возникла целая францисканско-иоахимитская литература, возвещавшая близкое осуждение церкви и наступление царства Святого Духа, где носителями благодати станет не папство, а монашеские ордена, в особенности францисканский. Особенно страстно они обвиняли погрязшее в стяжательстве папство. Со стороны церкви начались репрессии - на пожизненное заключение был осужден францисканец Г ерардино, автор трактата «Введение в вечное Евангелие», одного из наиболее радикальных произведений францискано- иоахимитской литературы. Радикальный иохимизм распространился чрезвычайно широко в среде ордена: под его влияние попали многие выдающиеся деятели раннего францисканства: сам генерал ордена Джованни Пармский, Салимбене де Адам (автор известной хроники), известный проповедник Джованни Оливи1045, проповеди которого слушал молодой Данте во Флоренции, мистик-визионер Убертино да Казале1046 1047, и даже св.Бонавентура, генерал ордена и преемник опального Джованни Пармского, на словах отрицавший иоахимизм, так как официально это учение было дважды проклято церковью - в 1215 и в 1255 году. Исследователи неоднократно отмечали, что, несмотря на церковное проклятие, о котором Данте не мог не знать, поэт помещает Иоахима в Рай, при этом подчеркивая его пророческий дар (Рай, XII, 139-141). Это дало повод для еще одной расшифровки дантовского пророчества о Veltro, грядущем спасителе Италии, который якобы является сокращением слов VangELeTeRnO. О влиянии на Данте иоахимитских идей существует целая литература, изучающая параллели между дантовскими текстами и идеями калабрийского аббата (например, изображение орла из Рая (XVIII-XX) . В конце XIII века1048, то есть как раз в годы особо напряженных духовных исканий поэта, францисканцы-иоахимиты получают название спиритуалов. Движение спиритуалов отличалось особо негативным отношением к церковной власти. В воем трактате «Arbor vitae crucifixae» францисканец Убертино да Казале, изображая приближение царства Святого Духа, осуждает всю современную ему церковь. Особенно резки были его отзывы о папах, которые как бы распяли второго Христа - Франциска, искореняя насажденную им евангельскую бедность; в папстве он видит непосредственное орудие Антихриста. Папа Иоанн XXII (особо ненавидимый Данте) объявил спиритуалов еретиками и часть из них были сожжены в Марселе за отказ признать право папы изменить первоначальное правило, составленное Франциском. Учение спиритуалов нашло особое распространение и приобрело крайне еретический характер среди терциариев (так называемый третий францисканский орден, объединявший мирян, давших обет соблюдать особые религиозные и моральные правила), многие из которых открыто порвали с официальной церковью. Как уже говорилось выше, Данте принадлежал именно к этому ответвлению францисканского ордена. Этот конфликт привел к разрыву части ордена с папой и к союзу его с императором Людвигом Баварским, и в начале XIV века радикальные францисканцы оказались сторонниками гибеллинов, особенно при ненавидимом поэтом Иоанне XXII. Главными сторонниками императора из числа радикальных францисканцев были такие известные мыслители своего времени, как Уильям Оккам, Михаил Чезенский и Бонграция Бергамский. Данте, без сомнения, оказались близки и идеи апокалиптического восприятия истории левых францисканцев1049 1050, и, в особенности, идеи Пьетро Джованни Оливи , высланного из Прованса из-за его несогласия с церковными иерархами и направленного преподавать теологию во францисканскую школу при монастыре Санта Кроче. Оливи, последователь учения Иоахима Флорского, заострил и углубил многие положения калабрийского аббата, касавшиеся хода мировой истории: основное для Оливи - жажда обновления мира и новой жизни1051, а также резкое осуждение богатства и коррупции церкви. При этом Оливи критиковал и Фому Аквинского, оправдывавшего в своей «Сумме философии» накопление церковью различных богатств. В.Керов пишет об откровенно антицерковном характере его философско-исторических концепций и об остро критическом, разоблачительном по отношению к политике церкви характере взглядов Оливи1052. Но было бы односторонне сводить восприятие Данте францисканских идей исключительно к экономике (идее бедности и неприятия власти денег), философии (апокалиптическое восприятие истории) и политике (партия гибеллинов). Данте, без сомнения, привлекало именно сама личность Франциска и мощное исходившее от него эстетическое и поэтическое начало. Франциск Ассизский - одна из самых поэтических и запоминающихся фигур «Божественной комедии». Ни один из христианских подвижников не удостоился у Данте строк, наполненных такой любовью и восхищением, как Франциск. Данте посвящает две песни «Рая» Франциску - XI и XII, для «Божественной комедии», столь наполненной образами, это уже очень много. Ассизи, родной город Франциска, Данте называет Востоком так как именно там взошло «новое солнце», озарившее мир после того, как он более тысячелетия, то есть со дня смерти Иисуса, пребывал во мраке. Востоком его называл и папа римский при обряде канонизации. Данте пишет, что современная церковь, погрязшая в пороках и стяжательстве, обязана тем, что еще существует, только нравственному подвигу Франциска, «сиянию ясной его мудрости». Данте восторженно рассказывает о Франциске, сыне богатого купца Пьетро Бернардоне из Ассизи, который, отказавшись от отцовского наследства и раздав имущество бедным, бродил по Италии в рубище и босиком, проповедуя любовь, смирение и верность в служении своей Даме - Нищете. Франциск описывается как героический страстный борец и подвижник; при этом Данте использует рыцарскую фразеологию. Данте пишет, что Франциск пылает огнем серафима (серафим - ангел любви; именно шестикрылый серафим явился Франциску; впоследствии он получил титул Pater Seraphicus; его называет так даже Достоевский. Ср. также окончание Фауста 2). Во всем рассказе Данте о Франциске чувствуется несомненное и детальное знакомство Данте с различными, даже неофициальными францисканскими текстами. Это, прежде всего образ Бога-солнца, восходящий еще к августиновской символике и к неоплатонической мистике. Неоплатонические представления о Боге в образе солнца, об огне - жилище Бога были уже давно распространены в эпоху Средневековья. Во второй канцоне дантовского «Пира» Бог представлен в образе солнца. В прозаической части трактата Данте дает следующий комментарий: «Ни одна вещь в мире не может служить более лостойным изображением Г оспода, чем Солнце» («Nullo sensibile in tutto il mondo e piu degno di farsi esemplo di Dio che il Sole»)1053 1054. В особенности образ солнца получил распространение во францисканской литературе, где последователи Франциска стали сравнивать с солнцем уже не Бога, а самого Франциска. В конце XIII века францисканский биограф Бернардо да Бесса сравнил появление в мире Франциска Ассизского с восходом солнца над миром: «Как солнце, восходящее над миром...» («Quasi sol, oriens mundo...») . Несколько позже Данте почти буквально использует образ Франциска-солнца, восходящего над миром; родной город Франциска - Ассизи - Данте назовет «востоком» (Восток - архетип, ex oriente lux), ибо там взошло «новое солнце», озарившее мир после того, как он более тысячи лет со дня смерти Иисуса пребывал во мраке: Песни XI и XII представляются тесно связанными в структурном отношении (являются зеркальными отражениями друг друга): в XI песни великий доминиканец Фома Аквинский произносит хвалу Франциску Ассизскому и упрекает доминиканцев в коррупции и забвении заветов основателя; в XII песни не менее знаменитый францисканец Бонавентура восхваляет Доминика и упрекает францисканцев. Известно, однако, что на деле ни о какой реальной дружбе между этими соперничающими орденами не могло идти и речи: факт, хорошо известный современникам . Вероятно, таким образом Данте стремится показать, что на небесах соперничество между двумя орденами все же преодолено и единство церкви восстановлено, а также напомнить читателю о необходимости возврата к заветам основателей. Данте, таким образом, утверждает, что оба - Франциск и Доминик - были посланы в мир, чтобы спасти и защитить церковь в тяжелое для нее время. Оба при этом стремятся к одной и той же цели, но действуют каждый по-разному. Действительно, в то время существовали две главные опасности для церкви: внешний враг (ереси) и внутренний (коррупция и алчность). Доминик защитил церковь от первого врага (ереси) своей теологией и проповеднической деятельностью; Франциск защитил ее от алчности своим обращением к абсолютной бедности и буквальным следованием евангельским заветам. Данте принимает самое горячее участие в полемике своего времени между конвентуалами (это те францисканцы, которые интерпретировали первоначальный устав и завещание Франциск в широком смысле и не следовали буквально заветам бедности) и спиритуалами, которые требовали неуклонного и буквального соблюдения заветов основателя. Эта полемика, естественно, имела широкие последствия, не только духовно-религиозные, но и политические. Ненавидимый Данте папа Бонифаций VIII принял сторону конвентуалов. Сам Данте склонялся в сторону спиритуалов, так как именно в обогащении и коррупции церкви он видел наихудшее зло для общества. Действительно, на протяжении всей XI песни, где рассказывается о жизни Франциска Ассизского, Данте постоянно делает упор исключительно на его выборе бедности и на отречении от земных благ. В этом абсолютизировании францисканской бедности Данте явно смещает акценты: вспомним, что другой великий современник Данте, Джотто, именно в эти годы работавший над зрительным воплощением жизни Франциска (цикл фресок в монастыре Ассизи), делает сюжетами своих фресок эпизоды из его земной жизни и сотворенные им чудеса, при чем среди этих сюжетов нет практически ни одного, связанного с идеей нищеты. В «годы учения» Данте посещал и доминиканскую церковь Санта Мария Новелла и францисканскую церковь Санта Кроче, то есть черпал знания из двух совершенно разных источников. Это и понятно: как подчеркивает И. Бальделли1055 1056 1057, нищенствующим орденам, в особенности францисканскому, принадлежала в течение трех столетий лидерство в интеллектуальной культуре и образовании. Эти источники различались, конечно, как по политическим симпатиям в борьбе между папой и императором, так и по философской ориентации, напомним, что францисканский орден был, наряду с парижским университетом, одним из двух основных центров европейского авверроизма, против которого ожесточенно боролись последователи Фомы Аквинского - доминиканцы, представлявшие наиболее близкие к папству и официальной церкви круги. Францисканская школа в философии была в то время гораздо менее ортодоксальна, чем доминиканская, целью которой стала защита и укрепление католической догматики. Различную философскую направленность этих школ, а также их ориентацию на различные слои населения подчеркивает Э.Ренан: в отличие от доминиканского ордена, устав францисканцев, постоянно напоминая о всеобщем братстве, требовал непрерывного общения с людьми, как учеными, так и неучеными. Истоки этого - глубоко демократическое происхождение ордена и его относительная независимость от церковной иерархии, в противоположность целям и задачам доминиканского ордена, направленным прежде всего на распознание и искоренение ереси (domini canes - псы господни) . Связи Данте с францисканскими кругами и его знакомство с францисканскими текстами представляют несомненный интерес. Им уделяет большое внимание Бруно Нарди , рассматривая влияние на Данте учения спиритуалов в эпоху написания «Новой жизни», то есть его усиленных занятий философией, когда молодой поэт посещал проповеди францисканца - спиритуала Джованни Оливи о священной бедности и о Римской Империи в школе при францисканском монастыре Санта Кроче, где Оливи преподавал в 1287- 1289 годах. Исследователи обратили внимание на близость дантовских текстов к францисканским жизнеописаниям уже давно: еще Дж. Сальвадоров начале 20 столетия рассматривал влияние францисканских легенд и жизнеописаний известной во Флоренции того времени францисканской святой св. Маргарите да Кортона на концепцию возвышенной любви «Новой жизни». И Дж. Сальвадори, и В. Бранка высказывают предположение, что Данте при написании некоторых сцен «Новой жизни» вдохновлялся жизнеописанием именно св. Маргариты да Кортона. А. Валлоне в известной работе о прозе «Новой жизни» также показывает жанровую близость книги Данте к францисканским жизнеописаниям, высказывая предположение, что ее название расшифровывается как vita miracolosa, то есть лауда или легенда о св. Беатриче1058 1059 1060. В.Бранка, также уделяющий большое внимание связям раннего творчества Данте с францисканскими идеями, высказывает сходную идею: он считает, что на «Новую жизнь» повлияли францисканские легенды о св. Кларе, св. Маргарите и других францисканских святых девах и праведницах. Вслед за Сальвадори он отмечает влияние легенды о францисканской святой Маргариты да Кортона на концепцию духовной любви молодого Данте, подчеркивая фразеологическую близость францисканской агиографии и книги молодого Данте. Эту точку зрения разделяет и Ф.Шнайдер, который считает, что, исходя из фразеологической и жанровой близости книги Данте к францисканским жизнеописаниям, «Новую жизнь» можно было бы назвать «легендой о св. Беатриче» . Американский дантолог Ч.Синглтон также видит в «Новой жизни» воплощение францисканских идей духовного обновления всего общества1061. И.Бальделли в одной из своих работ, посвященных влиянию францисканской агиографии на литературу XIII столетия, подчеркивает связь Данте с францисканской литературой1062. И.Н.Голенищев - Кутузов в своем труде «Творчество Данте и мировая культура» посвящает целую главу проблеме влияния на раннее творчество Данте францисканских идей, подчеркивая их «идеологическую общность», а также важность влияния среды и идеологической атмосферы XIII столетия. Действительно, в эпоху молодости Данте францисканские легенды (мы употребляем термин «легенда» в традиционном средневековом смысле этого слова, то есть как «жизнеописание») имели самое широкое распространение и глубоко влияли на умы и души. В родной Данте Флоренции были известны легенды о св. Кларе - основательнице ордена Кларисс (женской ветви францисканского движения; напомним, что орден Кларисс отличался особо аскетическим и суровым уставом); известны также были жизнеописания «ангельских и блаженных дев» - монахинь этого ордена. Женская ветвь францисканского движения имела тесные связи с Флоренцией, так как женский монастырь в этом городе был основан одной из самых известных фигур раннего францисканства - Агнессой, сестрой Клары, специально посланной в Тоскану для этого самим Франциском. Третью, младшую сестру Клары - основательницы звали Беатриче и во времена молодости Данте легенды о ее чудесах и чудесной жизни были еще живы. К женскому францисканскому движению присоединились и многие знатные девушки из окружения Данте, например Умилиана да Черки и Джулиана Фальконьери (последняя была близкой родственницей Беатриче Портинари). Большой известностью пользовались и две последовательницы Франциска из аристократической семьи Эсте - Беатриче I (ум. В 1226) и Беатриче II (ум. В 1264)1063. Поэтому естественно, что в юношеском произведении Данте обнаруживается ряд параллелей с францисканской агиографической литературой, на что обращает внимание и В. Бранка в работе об агиографической основе «Новой жизни» \ Кроме того, напомним, что годы работы над «Новой жизнью» - это одновременно те самые годы, когда незадолго до этого созданные многочисленные францисканские легенды-жизнеописания стали быстро распространяться по Умбрии и Тоскане. Определенная близость между «Новой жизнью» Данте и францисканскими текстами подтверждается неоднократно при внимательном чтении. Это, прежде всего, известные дантовские строки о тайне имени Беатриче (Беатриче - благодатная), которые представляются прямой реминисценцией из францисканских текстов: «Ее называли Беатриче многие, не знавшие, что так и должно звать ее» (la chiamavano Beatrice molti che non sapevano che si chiamare), то есть ее называли Беатриче многие, не зная, что она и есть благодатная. Во францисканских легендах, в особенности в легенде о св. Кларе, также постоянно обыгрывается символическое значение имени святой девы: Клара - светлая (вспомним еще раз о значении имени в системе средневекового менталитета). «И затем на следующий день отошла к Господу из этой жизни названная мадонна Клара, поистине светлая без единого пятна, без тени греха, к чистоте вечного света». В традиционном для житийной литературы эпизоде сна матери будущей святой голос с небес предсказывает, что скоро родится «свет, который еще более ярко заставит сверкать весь мир». «Святая Клара зажгла ярчайший свет, чтобы осветить им других женщин». Томмазо да Челано определяет Клару следующим образом: «чудесная дама, Клара по имени и по добродетели». В.Бранка обращает внимание также и на то, что жизнь францисканских праведниц управляется числами девять и три: девять лет до освящения служения Богу, три года новициата, девять лет совершенного состояния. Согласно легенде, св. Клара совершила свое главное чудо - освобождение Ассизи от осады сарацин в девять часов, и это обстоятельство всячески подчеркивалось ее биографами. 1064 Приведем также наиболее убедительные примеры из работы В.Бранка, на которые обращает внимание и И.Н.Голенищев - Кутузов: 1. «Облаченная скромностью» («Житие св. Маргариты») - «венчанная и облаченная смирением». 2. Христос говорит св. Маргарите: «Весь небесный двор блаженных, ожидая пришествия твоей души, настоятельно просит, чтобы я ускорил твой исход из этого света». У Данте: Взывает ангел к божью разуменью... Не склонен Рай к иному вожделенью, Как сочетать ее в своей судьбе. Сонм праведных зовет ее к себе, И только жалость вяжет наши длани. 3. Сцена смерти девы: «Когда в народе пронесся слух о смерти и вознесении Девы, все устремились, .. И поистине казалось, что город был всеми оставлен». У Данте: «После того как благороднейшая Госпожа отошла от века сего, остался названный город словно бы вдовым и лишенным своего достоинства». 4. «Много других пилигримов в волнении и со слезами на глазах повествовали о ее жизни» («Житие св.Маргариты). У Данте: сонет о пилигримах. 5. «Виделось как от лица и уст его исходили пламенники любви («Действо о блаженном Франциске»). У Данте: Из глаз ее, когда она взирает, Несутся духи в пламени любви И мечут встречным молнии свои... И.Н.Голенищев-Кутузов, вслед за В.Бранка, высказывает мнение, что стихи, посвященные Беатриче, написаны под влиянием францисканских песнопений и житий, хотя Данте, конечно, не заимствовал какие-то определенные францисканские тексты; вернее говорить не о прямом литературном влиянии, а о влиянии среды, идеологической атмосферы XIII века. Этой идеологической общностью объясняется появление в различных по характеру и целях произведениях близких мотивов, образов, фразеологии1065. В особенности эти настроения чувствуются в «гвиницеллианских» главах, то есть в тех, которые посвящены восхвалению и превознесению Беатриче, они почти неощутимы в тех частях книги, которые были созданы под влиянием поэтов старой тосканской школы и Гвидо Кавальканти. В «гвиницеллианских» главах, действительно, влияние агиографической фразеологии францисканских текстов ощущается особенно сильно: «Когда она возвращалась от молитвы, сестры радовались так, как если бы она спустилась с неба» E quando tornava da la orazione, le sore rallegravano come se ella fosse venuta dal cielo. У Данте: Una cosa venuta dal cielo a miracol mostrare. В агиографии: «Ее лицо казалось светлее и прекраснее солнца. И слова ее распространяли непередаваемую сладость, так что жизнь ее казалась совершенно небесной». La faccia sua pareva piu chiara e piu bella che il sole. E le sue parole mandavano fora una dolcezza inenarrabile, in tanto che la vita sua pareva tutta celestiale. «Из уст ее исходила какая-то сладость...» De la bocca sua ne usciva una certa dolcezza. У Данте: Такой восторг очам она несет. И словно бы от уст ее идет Любовный дух, лиющий в сердце радость... (XXVI) Ч.Синглтон полагает, что в «Новой жизни» есть четкое указание на то, что Беатриче, подобно настоящим праведницам, творит чудеса: «.еще более дивные вещи происходили под ее благостным действием», из-за чего она «снискала себе такое благоволение у народа, что когда она проходила по улице, люди сбегались, чтобы увидеть ее...». Главное из этих чудес, как и ожидается от святой девы, - чудо нравственного очищения окружающих, которое Беатриче творит одним своим появлением, как описано в известнейших сонетах из глав XIX, XXI, XXVI. И большую ей власть Г осподь дает: Кто раз ей внял, в злодействах не умрет. (XIX) Всю сладостность и все смиренье дум Познает тот, кто слышит ее слово. Блажен, кому с ней встреча суждена. (XXI) И свет ее деяний столь велик, Что лишь кому она на ум придет, Тот о любви не воздохнуть не может. (XXVI) Некоторые детали смерти Беатриче из главы XXIII вызывают в памяти традиционные во францисканской агиографической литературе сцены праведной кончины святого. Это, конечно, белая ткань на лице мертвой Беатриче, и печать смирения на ее преобразившемся лице, восприятие смерти как великой радости и многие другие детали и обороты речи. При этом особо выделяется один из образов: Данте, без сомнения, был вдохновлен одной из поэтических деталей описания смерти св. Франциска Ассизского (эта деталь присутствует и в библейской картине смерти Христа, францисканские агиографы настаивали на близости и даже идентичности Христа и Франциска) - когда вокруг его одра стали беспокойно носиться птицы. Данте усиливает драматизм картины, используя библейские образы: в момент смерти Беатриче птицы падают на лету мертвыми. Заметим, впрочем, что все эти детали характерны и для всей средневековой агиографической литературы; все же, учитывая время и место, еще раз подчеркнем, что во второй половине XIII столетия тосканец Данте мог заимствовать эти детали и обороты речи только из францисканских текстов: именно францисканство было определяющим культурным ориентиром эпохи. Интересно также сопоставить некоторые дантовские строки со строками из произведений францисканских поэтов. Прежде всего интересно сопоставление с Якопоне да Тоди, автором шедевра средневековой поэзии «Stabat mater», блестяще переведенного на русский язык В.А.Жуковским. Этот поэт был крайне радикально настроенным спиритуалом, сочинявшим страстные инвективы против папства, по ярости и непримиримости напоминавшие дантовские, но по стилистической отделанности уступавшие произведениям своего великого современника. Сопоставительный анализ литературного наследия Данте и Якопоне привлекал многих исследователей (А.Пезар и др.). Действительно, можно установить достаточно параллелей с дантовскими идеями инфернального, близость метафор, родство сарказма в инвективах и т.д. Возможно, что и термин «Эмпирей», часто встречающийся в поэтических образах дантовской поэзии, он заимствовал у Якопоне, который называл таким образом самое высокое из трех небес своих мистических видений. Не без влияния францисканского поэта получил свое развитие у Данте и образ Амора. Согласно воззрениям Якопоне, единственный путь к моральному очищению - неизмеримая любовь к Богу, побеждающая смерть. При этом христианский Бог получает у Якопоне название Амора: O dolze Amore C’ai morto l’Amore Pregote che m’occide d’Amore! Дантовский образ Амора-круга также наделен чертами, заставляющими вспомнить следующие строки францисканского поэта: Amor, Amor, tu sei cerchio rotondo Con tutto l’cor che t’entra, sempre ama. Амор, Амор, ты - совершенный круг. Кто в тебя вошел, всем сердцем любит. Вообще некоторые основополагающие идеи францисканского движения оказались очень близки Данте, и, прежде всего основная францисканская идея - идея всеобщего обновления, веры в то, что для всего человечества начинается «новая жизнь». Идея «новой жизни» была особенно ясно выражена во францисканском гимне, который приписывается Томмазо да Челано, ближайшему сподвижнику и первому биографу Франциска Ассизского, предполагаемому автору «Dies irae»1066 1067: Novus ordo, nova vita Mundo surgit inaudita. Не претендуя на новую расшифровку названия дантовской «Новой жизни», хочется еще раз подчеркнуть тождественность основной идеи произведения Данте и идеи францисканского движения - идеи обновления и очищения на основе высших духовных ценностей. В.Н.Лазарев связывает «Новую жизнь» с идеей обновления и возрождения, распространившейся в XIII и принявшей религиозную форму: книга Данте «претворила в себе в предельно убедительной форме ведущую идею эпохи - идею возрождения и одновременно идеального преобразования как человеческой личности, так и общины» . Эта же мысль была развита и Н.Г.Елиной: «Новая жизнь» проникнута стремлением ко всеобщему духовному очищению и обновлению1068. Сходными являются и взгляды Данте и позиции францисканцев по вопросу о взаимоотношении итальянского языка и латыни - основополагающему вопросу, вставшему перед итальянской культурой в XIII столетии. Взгляды Данте на народный язык, выраженные в трактате «De vulgari eloquentia» в теории выражают то, чем занимались францисканские проповедники на практике. В одной из основополагающих работ Бальделли подчеркивается огромная роль францисканства в развитии и распространении volgare1069 1070. Этому способствовал сам характер проповеднической деятельности ордена, максимально приближенный к народному восприятию и ориентированный на самые широкие слои населения, в отличие от более ученой проповеди доминиканцев. Что же касается вопроса взаимоотношения народного языка и латыни, то позиция францисканцев здесь очень хорошо проявляется в их отношении к творениям Данте. Известно, что здесь позиции францисканцев и доминиканцев были совершенно противоположны. Так, капитул доминиканцев в Санта Мария Новелла во Флоренции в 1335 году запретил сем монахам ордена хранить и читать книги Данте. Доминиканцы распознали в Данте как с политической, так и со стороны философско-эстетической доктрины самое серьезное препятствие их деятельности, направленной на укрепление могущества церкви. Францисканцы же приняли произведения Данте «на всех уровнях», их бесчисленное количество раз цитировали, на них ссылались во время проповедей и религиозных представлений. Как указывет Бальделли, причиной этого является глубокая духовная близость идеалов Данте и Франциска Ассизского. И.Н.Г оленищев-Кутузов высказывает предположение, которое кажется нам весьма убедительным: оно касается утерянных (или ненаписанных) частей дантовского трактата «О народном красноречии». Исследователь предполагает, что в этих оставшихся нам неизвестными частях Данте обязательно написал бы о Франциске и о его «благоуханной итальянской прозе» . В связи с этим вопросом особый интерес вызывает один из наиболее дискутируемых дантовских образов из «Новой жизни» и «Пира» - образ Дамы Философии. Здесь, конечно, также возникают определенные параллели с францисканской литературой, в особенности с проповеднической деятельностью ордена, часто принимавшей форму драматических представлений. Религиозное представление францисканцев было чрезвычайно просто и доступно и, конечно, назидательно. В каждом представлении обязательно присутствовали персонифицированные пороки и добродетели. Так, в прозаическом памятнике раннефранцисканской литературы «Sacrum commercium beati Francisci cum Domina Paupertate» (20-е годы XIII века) действует аллегорическая фигура Дамы Нищеты, ведущая назидательные беседы с монахами1071 1072. Эта жемчужина раннефранцисканской литературы послужила источником для дантовской характеристики Франциска Ассизского в «Рае», хотя, как полагает А.Массерон , Данте скорее всего не знал этого текста непосредственно, а читал его в сокращенном пересказе в трактате «Arbor vitae crucifixae» Убертино да Казале, которого он встречал лично, как и другого духовного лидера спиритуалов Джованни Оливи, во францисканской церкви Санта Кроче во Флоренции. Во всяком случае, склонность францисканцев персонифицировать абстракции нашла определенное выражение и у Данте - Амор в «Новой жизни», мадонна Философия в «Пире» и «Новой жизни». Основная идея Дантовского восхождения оказывается, таким образом, тождественной идее восхождения души к богу трактата св.Бонавентуры «Itinerarium mentis in Deum». Проведя ряд параллелей между текстами Данте и францисканскими источниками, нам остается еще раз подчеркнуть вместе Голенищевым- Кутузовым, что, безусловно, между Данте и францисканской агиографией стоял «сложный процесс претворения религиозных текстов в прочувствованное, пережитое, процесс преосуществления их в лирику»1073. Нельзя видеть в произведениях Данте только воплощение францисканских идей без учета особенностей поэтического мышления Данте и комплекса самых различных, часто противоречивых влияний на его наследие, выходящее за пределы какого- либо литературного направления или философского учения1074. Колоссальная фигура великого флорентийца возвышается над скромным Poverello из Ассизи, тем не менее не заслоняя ее.