Литературное наследие Франциска Ассизского относится к так называемому периоду "Le origini" (период «Начал»), то есть к периоду зарождения итальянской национальной литературы. Известная фраза А.Монтеверди несколько утрированно, но справедливо описывает литературную ситуацию в средневековой Италии: «Dietro di se il nostro Duecento ha il niente»366. Средневековая итальянская литература этого периода - явление более чем скромное (за немногими исключениями, как, например, "сицилийская школа поэзии") и несоизмеримое по значению с литературой других стран, в первую очередь с литературой средневековой Франции. Франциск Ассизский родился в блестящую эпоху расцвета французской рыцарской культуры, в век провансальской поэзии и рыцарских романов. В эпоху Средневековья знакомство с культурой Франции было обязательным для сколь - либо образованного человека. Нет никакого сомнения в том, что культура Франции превосходила всю остальную европейскую культуру на протяжении ряда столетий до начала Возрождения. Это было превосходством во всех сферах общественной жизни - в политике, искусстве, философии, конечно, в литературе. Франция стала самым сильным с политической точки зрения и самым блестящим в культурном отношении государством западноевропейского средневековья имен благодаря тому, чего никогда не было в Италии - сильной централизации. В этом смысле Италия и Франция - два совершенно противоположных культурных пространства в плане наличия в них центробежной и центростремительных тенденций, что имело совершенно разные последствия как в культурном, так и в узко лингвистическом смысле (наличие единого общенационального литературного языка во Франции и полный диалектальный разброд в Италии, существующий и по сей день). При жизни Франциска - в 1200 году - был основан Парижский университет, центр как теологической учености, так и светской образованности, а также и теологического вольномыслия, быстро воспринятого итальянской интеллектуальной элитой (номинализм, парижский аверроизм). Многие стороны религиозного брожения средневековой мысли, перекинувшиеся в Италию - клюнийская реформа, викторинская мистика - также французского происхождения. При жизни Франциска еще свежа была память о выдающейся личности мистика Бернарда Клервоского, «религиозного гения» средневековья, особо почитавшегося францисканцами, и о его идейном «конфликте века» с рационалистом Абеляром. При этом из Франции шло не только все самое передовое и прогрессивное, но и самые маргинальные идеи и общественные движения - альбигойская ересь, заразившая весь север Италии, учение тамплиеров, повлиявшее на Данте и, конечно, сама идея крестовых походов, перевернувших всю историю средневековой Европы и захватившая молодого Франциска и его последователей. Именно Франции обязан своим появлением и распространением по всей Европе и новый - готический - архитектурный стиль, проникший в Италию через цистерианцев и получивший широкое распространение в архитектуре нищенствующих орденов. Францисканские храмы - Сан Франческо и Санта Кьяра в Ассизи, Санта Мария Глориоза Деи Фрари в Венеции являются примером специфической итальянской готики. Итальянское же влияние на Францию ограничивалось финансовым367: банкирские и торговые дома Ломбардии и Тосканы имели свои представительства в Париже и давали деньги в долг под проценты французской аристократии (отсюда этимология слова «ломбард»). Новый тип литературы - рыцарской, «куртуазной», возникает на самом юге Франции в древнейшей римской провинции Провансе, где и разрушительные последствия варварских нашествий чувствовались в меньшей степени, и античная культура никогда не прекращала своего существования. Благодаря географическому положению между христианской Европой и мусульманской Испанией в Провансе удивительным образом переплелись самые разные культуры, центрами которой стали уже не монастыри, а рыцарские замки. В новой светской культуре возникло иное понимание личности: к героическому идеалу Роланда прошлых столетий присоединяется эстетический, куртуазный - истинный рыцарь должен быть не только бесстрашным, верным и непобедимым в бою, подобно героям средневекового эпоса. Теперь он также должен уметь поддержать учтивую беседу в дамском салоне, играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать и - самое главное - уметь сочинять стихи во славу своей дамы. В литературе особую популярность приобретает тема любви и служения Прекрасной даме как высшему существу, почти отсутствовавшая ранее: вспомним, что в величайшем произведении средневекового героического эпоса, «Песни о Роланде», тема любви практически не затрагивается. Начиная с XII века представления о земной любви и о любви божественной, мистической становятся тесно связанными, в особенности в провансальской лирике. Впервые в мировой литературе появляется представление о высокой любви, о любви как «радости- страданьи» - неминуемо трагичной, обреченной и обрекающей на гибель в силу своей исключительности. Во многом следствием желания выразить личные чувства является совершенно новое для эпохи стремление закрепить свое имя в литературе, пробуждается авторское самосознание, стремление к индивидуальному стилю, к созданию собственных литературных школ. Расцвет провансальской поэзии оказался недолгим. Катастрофа, постигшая Прованс в процессе искоренения альбигойской ереси, была ужасной - крестоносцы и учрежденная для этих целей инквизиция практически стерли с лица земли города и замки, являвшиеся центрами провансальской культуры, которая в результате так и не смогла возродить своего былого блеска.368 Новым явлением европейской литературы становятся и рыцарские романы369 370. В цикле романов о Граале переплетаются кельтский фольклор, христианские апокрифические легенды и народные ереси: чаша причастия, алхимическая чаша и чаша бессмертия сливаются в единый магический символ. В романах о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, полных фантастики, тайн, романтики дальних странствий, поисков неизвестного и загадочного, отражается наследие древних кельтских легенд. С «Артуровским циклом» связаны и многочисленные обработки одной из самых печальных историй мировой литературы, проникнутой истинно средневековым эмоциональным максимализмом - легенды о Тристане и Изольде, которая через несколько столетий возродилась в музыке Вагнера . Под новыми готическими сводами как наследница литургической церковной драмы рождается и европейская драма, основанная на текстах Священного писания371: религиозные мистерии становятся пышным и эффектным зрелищем, поражающим воображение средневекового человека. В эту эпоху литература светская и религиозная оказываются как никогда взаимозависимыми. Это прежде всего связано с глубокими изменениями в составе церковной интеллигенции. Ж. Леклерк, исследуя социальный состав монашества, показывает, что к XII веку он значительно изменился372. До XII века монашество традиционно состояло в основном из младших и средних детей, отдаваемых родителями в монастырь, с раннего возраста посвященных богу и предназначенных для монашеского образа жизни. Это делалось, естественно, для того, чтобы избежать их вступления в брак, образования боковых ветвей родов и дробления поместий. Они, как правило, вообще не имели представления о светской культуре, так как с детских лет получали исключительно религиозное воспитание. С XII века социальный состав монашества начинает значительно меняться - избрание религиозного образа жизни становится делом добровольным и является результатом хорошо обдуманного и самостоятельного решения зрелой сложившейся личности. Благодаря этому в западном монашестве появились такие блестящие фигуры, как Бернар Клервоский, Фома Аквинский, Клара Ассизская. Все они были хорошо знакомы со светской жизнью и культурой рыцарской, аристократической и даже придворной. Они, естественно, стали проецировать светскую культуру на религиозную: начали использовать куртуазные образы и выражения по отношению к объектам религиозного поклонения - Марии, Христу и другим персонажам. Именно так Дева Мария стала Прекрасной дамой в творениях Бернара Клервоского. Вообще, средневековая религиозная литература начиная с XII века, как мужская (самый яркий пример - Бернард Клервоский) так и специфически женская (Анжела да Фолиньо, позже - Екатерина Сиенская) изобилует любовной тематикой, причем в мужских монастырях предметом поклонения и мистической любви всегда выступала дева Мария, а в женских - Христос. Французская культура распространились по всей Европе и, конечно, по Италии, непосредственно граничившей с рыцарской Францией373 374; в особенности север Италии находился под непосредственным влиянием провансальской культуры, влияние которой усиливалось давними династическими связями между французской и североитальянской аристократией . Через северную Италию и далее по Аппенинскому полуострову шли отряды французских крестоносцев, толпы паломников, обозы с французскими тканями и, конечно, французские и провансальские поэты. Кроме того, французская культура и французский язык пришли и в южную Италию вместе с норманнским завоеванием, а затем французское влияние усилилось с приходом к власти Анжуйской династии в Неаполитанском королевстве. Герои французской литературы присутствовали в Италии и зрительно: фигуры Роланда и Оливье были изображены на барельефе собора Вероны XII века; герои бретонского цикла изображены на барельефах одной из церквей Модены. Из-за Альп в Италию приходили странствующие бродячие певцы и актеры и на итальянских площадях представляли эпические поэмы о Роланде и других героях французского эпоса. Куртуазная поэзия процветала и при итальянских дворах: после альбигойской катастрофы многие провансальские трубадуры находили убежище при дворах итальянских феодалов, где продолжали творить в атмосфере славы и почестей и возрождали традиции провансальских cort d'amor. Это такие известные трубадуры, как Пейре Видаль, творивший при дворе Маласпина, а также Раймбаут де Вакейрас, Пейре Рамон де Толоза, Фолькет де Марселья, Аймерик де Пегильян, Юк де Сен Сир, Пейре де ла Каравана. Провансальский язык использовали и сами итальянские поэты как язык высокой поэзии. Итальянских трубадуров, писавших свои стихи на провансальском, было довольно много: это болонец Рамбертино Бувалелли, высокородные сеньоры Альберто Маласина, Манфред I Ланча, члены генуэзского поэтического круга: Бонифацио Кальво, Ланфранко Чикала, Персиваль и Симоне Дориа, Лука Гримальди, Джакомо Грилло, а также венецианский поэт Бартоломео Зорзи, и, конечно, самый известный из итальянских трубадуров - мантуанец Сорделло, ставший одним из персонажей «Божественной комедии» Данте375, а также другой персонаж «Комедии» - трубадур Арнаут Даниель, произносящий несколько терцин на провансальском376. В итальянской куртуазной поэзии, а также и в самых примитивных памятниках итальянском volgare довольно часто встречаются провансализмы (Ritmo Laurenziano, Ritmo marchigiano), что свидетельствует о популярности провансальской поэзии в эту эпоху. На территории Италии традиции провансальской поэзии были продолжены сицилийской школой. Сицилийская школа - действительно явление общеевропейского масштаба в Италии; начало ее деятельности относится к 20 - м годам XIII столетия, (то есть к последним годам жизни Франциска), когда в Южной Италии воцарился Фридрих II Гогенштауфен, а конец - к 50 - м годам XIII века, то есть ко времени царствования его сына Манфреда. Восприняв практически все темы и жанры провансальской поэзии, сицилийцы использовали все же итальянский язык, вернее его литературно обработанный сицилийский диалект. Это Джакомо да Лентини , Гвидо делле Колонне , Пьетро дела Винья , Ринальдо д'Аквино4 и сам король Фридрих. Франциск, скорее всего, в силу понятных хронологических причин, не мог знать первых опытов сицилийских поэтов: так, стихотворение сицилийца Чело д'Алькамо «Rosa fresca aulentissima» было написано примерно в одно время с «Гимном творений» с минимальной хронологической разницей, которую вряд ли можно определить (в один и тот же год) и едва ли это уже имеет большое значение. Но отголоски атмосферы творческого брожения, которым полнилась куртуазная Южная Италия, конечно, донеслись до Франциска, тем более что двор Фридриха - Magna Curia - не всегда находился в Сицилии и часто перемещался по всей Италии (Фоджа, Прато, Кремона), привлекая к себе поэтов со всего полуострова. Вероятно поэтому в молодости Франциск неудержимо стремился в Южную Италию, где его ждало посвящение в рыцари и, скорее всего, служба при королевском дворе; и только глубокая внутренняя драма заставила его выбрать другое служение. Несмотря на то, что поэзия Франциска развивалась параллельно с сицилийской и, вероятно, не имела с ней контактов, у Франциска есть важнейший образ «совершенной радости», в которой пребывает поэт - мистик; но это также ключевое понятие для описания состояния поэта и у сицилийцев (как и у провансальцев): gioi complita. Параллельным, конечно, является и культ прекрасной дамы, приобретающий у 377 378 379 380 сицилийцев черты религиозно - мистического поклонения; мистическая фигура Дамы Нищеты Франциска также, вероятно, имеет сходное происхождение. К XIII столетию страрофранцузская литература широко известной в Италии; переводы рыцарских романов распространились по всему полуострову и стали любимым чтением среди самых различных слоев населения381. Кроме того, французский язык нередко использовался в качестве языка художественной прозы и самими итальянскими авторами. Наиболее известные из произведений, созданных итальянцами на французском языке, - хроника венецианца Мартино да Канале, знаменитая «Книга сокровищ» учителя Данте Брунетто Латини, не менее знаменитая книга великого путешественника в страны Востока Марко Поло «Описание мира». К этому же времени относится и поток галлицизмов, хлынувший в итальянскую лексику вместе с распространением французской литературы. Мы действительно можем говорить о серьезном знакомстве Франциска с языком и культурой Франции. Франциск, родившийся в полуфранцузской семье и выросший в атмосфере культа Франции и Прованса, был, конечно, хорошо знаком с литературой провансальских трубадуров и сам обладал подчеркнуто «куртуазными» манерами, как подчеркивают все без исключения его биографы. Ж. Ле Г офф справедливо рассматривает «куртуазность» Франциска как стремление к слиянию рыцарского и религиозного идеала382. В эту эпоху появляется новый тип странствующего рыцаря - поэта383; это «трубадур Христа», скитающийся по свету подобно рыцарям Круглого Стола, погруженный в созерцание, размышление и мистические видения и экстатические состояния384. В особенности здесь важен момент странствования, обязательная черта рыцарского облика эпохи: Франциск - странствующий рыцарь-поэт, воспевающий неземное. Самоименование Франциска “giullare di Dio” - «менестрель Господа Бога» глубоко и точно выражает сущность францисканского отношения к миру; в нем присутствуют обе его составляющие - куртуазно-рыцарская «giullare» и христианская «di Dio». Связь раннефранцисканской литературы с провансальской поэзией уже неоднократно была предметом изучения; о христианизированной провансальской поэзии как основе францисканства пишет В.Е.Багно385. Еще раз вспомним о полуфранцузском происхождении ассизского святого и о том, что именно язык Франции был его родным языком; имя Франциск в этом случае является глубоким отражением сущности и как нельзя нагляднее иллюстрирует выражение «nomen - omen» (имя - это знак); действительно, имя не осознавалось в качестве внешнего знака лица, оно было неотъемлемой частью человека386. Французский язык был для Франциска Ассисзского языком самой высокой поэзии и языком выражения его экстатических состояний, языком песен и молитв. Томмазо да Челано рассказывает: «Иногда он вел себя так. Когда сладчайшая духовная мелодия пылала у него в груди, она пробивалась наружу во французских словах, и источник божественного вдохновения, втайне воспринимаемый его слухом, выплескивался наружу, как у менестреля. Тогда - я видел это собственными глазами - он подбирал с земли деревяшку и, держа ее в левой руке, в правую руку брал смычок, изогнутый с помощью нити, и водил им по деревяшке, сопровождая это соответствующими движениями, как если бы это была виола, и пел по-французски восхваления Господу. Весьма часто эта радость кончалась слезами, а ликование переходило в плач о страстях Господних. Затем святой, не прекращая продолжительных вздохов и возобновляющихся стенаний, забыв о том, что у него было в руках, весь устремлялся к небу»387. Особо важными также нам представляются в этом контексте те свидетельства, которые утверждают, что Франциск часто использовал французский язык в повседневной жизни. Так, в «Легенде трех товарищей» приводится рассказ об остроумном ответе Франциска его родному брату, который высмеивал выбранный им подвижнический образ жизни. Это очень характерный факт - Франциск в собственной семье в повседневной жизни использует французский язык, что подтверждает его семейный билингвизм. Еще один изестный в агиографии эпизод использования французского языка - это обращение Франциска к народу на французском языке с призывом помочь ему построить монастырь у церкви Сан Дамиано, где должны были поселиться «дамы», то есть Клара и ее последовательницы, а также разговор с этими дамами на французском языке. Это также многозначительное свидетельство: Франциск с его ориентацией на рыцарскую культуру при общении с женщинами использует язык куртуазной Франции. Знаменательным представляется также и известный эпизод с разбойниками, напавшими на Франциска в лесу, когда он шел, распевая хвалы Богу на французском языке; после того, как они до полусмерти избили его, он, «возвеселившись великой радостью», продолжал петь хвалы Богу на французском языке. На грубый вопрос разбойников, кто он такой, Франциск с достоинством ответил, что он «герольд великого короля». Мы не знаем, было ли это очередным его шутовством, игрой в трубадуров или же он действительно считал себя посланцем Бога, носителем и глашатаем Слова божия. Здесь важно другое - в минуту нахождения между жизнью и смертью Франциск одной фразой определяет свое жизненное призвание, используя французский язык и рыцарскую фразеологию. Биографы сообщают еще об одной странной манере поведения Франциска - он просил милостыню на французском языке; особенно известен рассказ о том, как он еще до своего обращения (то есть до разрыва с отцом и отказа от отцовских богатств) в качестве паломника отправился в Рим и устроил там в соборе св. Петра388 389 действо, привлекшее всеобщее внимание и до крайности напоминающее поведение русского юродивого: достал из своей сумки целую горсть серебряных монет и шумно бросил их прямо на алтарь, сорвал с себя роскошные одежды и переоделся в рубище нищего, сел на паперть вместе с другими нищими и стал просить милостыню на французском языке, используя куртуазную фразеологию. Самое важное в этом абсурдном действе то, что оно происходило в Риме на ступенях собора св.Петра, то есть в самом центре католического мира, и носило явно демонстративный характер. Впрочем, мы точно не знаем, какой именно язык имели в виду францисканские биографы, говоря о том, то Франциск «говорил на языке галлов» (gallice loquetur). Что же понималось биографами под этим языком - собственно французский или же провансальский (этот язык также называли галльским); если это все же был французский, то какой именно диалект этого языка. Вторая составляющая поэзии Франциска - итальянская религиозная поэзия. Особое влияние на творчество Франциска оказали лауды - жанр, возникший на рубеже XII - XIII веков в северной Италии в атмосфере бурного расцвета религиозных мистических движений различных направлений, от находящихся в церковных рамках братств Девы Марии, развивавших культ Богородицы, до практически маргинального движения флагеллантов (бичующихся) . Особо известны лауды, связанные с массовым религиозным движением Алилуйа (1233г.). Время возникновения самого жанра лауды дискуссионно: мнения исследователей расходятся: от конца XII - начала XIII столетия (время возникновения первых примитивных хоральных песнопений на религиозные темы на volgare) до второй половины XIII века, то есть как минимум через сорок лет после создания «Гимна творений»390. Структура и стилистика лауд проста, даже примитивна и тесно связана с народными баллатами391 392. Сам термин «лауда» достаточно условен и не отражает всю сущность этого явления: древнейшие лауды действительно представляли собой определенную (хвалебную) часть богослужения с повторяющимися словами laudare (хвалить). Ave regina -pulzella amorosa, Stella marina - che non stai nascosa, Luce divina - virtu’ graziosa, Bellezza Formosa - de Dio sei semblanza. Радуйся, царица, - дева любви, звезда морей, явленная нам; божественный свет, благодатная добродетель, истинная красота; ты - подобие Бога . Известно, что в середине XIII века за исполнение некоторых лауд давалсь индульгенция папы Иннокентия IV (1243 - 1254). Затем название «лауда» перешло на все церковные гимны и на на народные религиозные песнопения на различные темы, не всегда хвалебные (покаянные гимны, описание страданий Богоматери у распятия). Для лауды характерна опора на какое-либо ключевое слово, многократно повторяющееся, а также «нанизывание» синтаксически параллельных конструкций. Planga la terra, planga lo mare, planga lo pesce che sa notare, Plangan le bestie nel pascolare, plangan l’aucelli nel lor volare. Plangano fiumi e rrigarelli, plangano pietre et arvorscielli, Tucti facciamo planti novelli e edd io dolente plu ke kivelli. Плачет земля, плачет море, плачет рыба, живущая в воде, плачут животные на земле, плачут птицы в воздухе, плачут реки и ручьи, плачут камни и деревья, все мы плачем чистыми слезами, и я, несчастный, скорблю более, чем кто - либо393 394 395. Несмотря на анонимость подавляющего большинства лауд (исключение составяют лауды выдающегося трагического поэта - францисканца Якопоне да Тоди), до нас дошло более 200 сборников - лаудариев XII - XIV столетия. Самым древним лаударием (сборником лауд) считается так называемый Кортонский лаударий (Южная Тоскана) , составленный во второй половине XIII века ; составителем его, а также автором нескольких лауд (самая известная из них - лауда в честь Мадонны «Altissima luce con grande splendore») является Г ардзо дель Инчиза ин Вальдарно, дед Франческо Петрарки по мужской линии. Известны также Урбинский лаударий (XIV век), содержащий 72 анонимных лауды, часть из которых более древнего происхождения, а также часть поэтического наследия Якопоне да Тоди. Более позднего происхождения крупнейшие лаударии из Перуджи и Ареццо (XIV век). Жанр лауды развивался и приобретал новые формы: «Со временем поэзия все дальше и решительнее отходит от первоначальных богослужебных, т.е. чисто функциональных, форм и начинает прокладывать свой собственный, самостоятельный путь»396. И.И. Челышева подчеркивает, что во многих лаудах прослеживается влияние куртуазной поэзии, при этом в лаудах, обращенных к Деве Марии, встречаются приняты в феодальной терминологии выражения подчинения - рыцарского служения: Percio’, Madonna, vui de si’ alta e granda, Vostro omo son, ma raxon el chomanda Dondo por mi ca non remagna Ke no ve serva, dolce dama, Per fina amansa. Ибо вы, мадонна, стоите так высоко, я ваш верный слуга, и никогда так не случится, чтобы не служил вам, прекрасная дама, истинной любовью397. Поэтические тексты Франциска Ассизского вписываются в рамки жанра лауды и по стилистике, и по ритмике, и по своему назначению - все они предназначены для богослужения и проповеди, обращенной к самым широким слоям населения; в особенности, по мнению Дж. Варанини, именно «Гимн творений» может считаться прототипом самого жанра лауды398. Кроме того, все молитвы и гимны, сочиненные Франциском, имели и музыкальное сопровождение; иногда это были уже существующие народные мелодии, иногда - мелодии, написанные самим Франциском. Так, недавно был найден пергамент, содержащий самый известный францисканский текст - «Г имн творениям» с малопонятными надстрочными знаками, напоминающими ноты, расшифровать которые уже не представляется возможным. Необходимым элементом поэтической проповеди Франциска был и некий странный ритмический танец, что неоднократно отмечали его биографы399; во время этого танца Франциск подпрыгивал и содрогался, как бы не владея собой в состоянии «совершенной радости», что, однако, вызывало у слушателей его молитв и проповедей не смех, а скорбный стон. Впоследствии участники мистического движения Алилуйа, большинство из которых были францисканцы, восприняли и этот элемент проповеди; у флагеллантов мы также видим этот странный танец, который, кроме того, сопровождался и ударами хлыста. Напомним, кроме того, что некий ритмичный сакральный танец является частью мистического направления в исламе - суфизма, распространенного именно в эти столетия на Ближнем Востоке, с которым Франциск, без сомнения, был знаком, если вспомнить о его странствиях по арабскому востоку; близость европейских и исламских мистиков была уже неоднократно предметом исследования. Частью францисканской проповеди были также и примитивные театральные представления (это как раз время зарождения религиозной драмы). Францисканские биографы сообщают о некоторых из таких импровизированных спектаклей. Франциск, стремясь к максимальной наглядности, придумал и нечто наподобие кукольного театра - трогательный рождественский презепий400; это изобретение имело столь необыкновенный успех, что и по сей день во время Рождества без него невозможно себе представить ни одного католического храма во всем мире. Необходимо отметить также, что в наследии Франциска используются два языка - более или менее правильная «церковная» латынь и так называемый “volgare”, то есть староитальянский (в данном случае - с элементами родного для Франциска умбрийского диалекта). Так, два текста («Гимн творениям» и «Слова с мелодией» для кларисс дошли до нас на итальянском языке, остальные - на латыни. Все они написаны очень простым ритмичным языком, постоянно повторяющиеся грамматические и синтаксические конструкции как бы созданы для запоминания средневековым человеком, который должен был полагаться прежде всего на свою память и на устную традицию в силу почти всеобщей неграмотности, а не на редкий и дорогой пергамент. Устная традиция во францисканском наследии здесь во многом оказалась сильнее письменной: многие молитвы Франциска дошли до нас, передаваясь исключительно из уст в уста через многие столетия, что еще раз заставляет нас вспомнить о мистической силе Слова. Общая тема лауд Франциска может быть выражена заключительными словами его «Гимна творениям»: «Laudate et benedicete mi’ Signore et rengratiate et serviateli cum grande humilitate». Томмазо да Челано пишет: «Кто сумеет рассказать, с какой радостью и наслаждением наблюдал он в творении мудрость Творца, всесилие его и милосердие? Часто это созерцание наполняло его радостью дивной, несказанной,, когда он глядел на Солнце, когда он созерцал Луну, звезды и твердь небесную... Как некогда три отрока, ввергнутых в раскаленную печь, призвали все стихии вознести хвалу и прославить Создателя вселенной, так и этот человек, в котором был дух Божий, не переставал славить, восхвалять и прославлять творца и правителя всего во всех тварях и стихиях.. И если где-нибудь встречалось ему большое множество цветов, он подходил к ним и им проповедовал, призывая воздать хвалу Г осподу, словно и они были наделены разумом. Так же колосья и виноградные гроздья, камни и леса, воды источников и зелень садов, саму землю и огонь, воздух и ветер он в целомудрии душевном склонял возлюбить Господа и побуждал их воздать ему хвалу. Ко всему творению он обращался с именем брата и каким-то дивным, никому другому не доступным образом метко задевал внутреннюю, сердечную тайну любого творения. я401 402 403. Тема хвалы Богу и всем его творениям является центральной во всей религиозной литературе, в особенности в литературе ярко выраженного мистического направления: для мистика восхищение творениями является актом божественной любви, которая ведет его к абсолютной свободе, о чем писал великий немецкий мистик Майстер Экхарт . Философской основой этого учения является мысль Псевдо-Дионисия Ареопагита: восхваляя творения Бога, мистик неминуемо восхваляет и самого Бога как первопричину всего сущего; совершенство божественных творений является зеркалом божественного совершенства и доказательством существования высшей (божественной) степени 3 совершенства . Как сообщают францисканские жизнеописания404, ассизский святой после сочинения слов и мелодии «Г имна творений» повелел своим последователям идти по свету и всегда петь его после произнесения ими проповеди, подобно «менестрелям Господа Бога» (“post predicationem omnes cantarent simul laudes Domini tamquam joculatores Domini”) и нести «духовную радость» (“laetitia spirituale”) в сердца людей (“corda hominum”); очевидно при этом созвучие форм corda (лат. cor, cordis) и corda (итал. corda - струна музыкального инструмента). При этом радость, испытываемая Францском, имела все же некий болезненный оттенок; его биографы рассказывают, что Франциск часто напевал свою любимую простую песенку; мы не знаем, была ли она народного происхождения или принадлежала самому Франциску: Tanto e’ il bene che io aspetto Che ogni pena mi e’ diletto. Столь велико благо, которого я жду, Что любое страданье мне - радость. Эта экстатическая «радость-страданье»405 406, даже учитывая ее болезненный аспект - спасительна, это противовес и противоположность «ацедии» - губительной тоске и меланхолии, идущей от неудовлетворенности всем миром (именно от этого духовного недуга страдал Франческо Петрарка, сам глубоко сознававший его фатальность и греховность). Именно на необходимости духовной радости и на опасности меланхолии, посылаемой Дьяволом, неоднократно настаивает Франциск в своих наставлениях и проповедях ; именно духовную радость должен нести людям «менестрель Господа Бога». Впоследствии через несколько десятилетий подобный взгляд на религиозную поэзию был сформулирован другим великим францисканцем, основателем каталанской литературы Раймундом Луллием в «Книге о созерцании Бога»: поэзия должна восхвалять и благословлять Создателя; именно для этого существует музыка и музыкальные инструменты. В средневековой литературе существовал также некий образ пророка Давида - псалмопевца, который воспринимался как родоначальник религиозной поэзии и музыки, как первый «менестрель Господа Бога» и образец для всех трубадуров407; десять струн его музыкального инструмента символизируют десять заповедей. Францисканский биограф Бонавентура уподобляет Франциска Ассизского именно пророку Давиду: «Все, что он видел, побуждало его воздавать хвалу Господу... В каждой твари он видел благодать Божию, излившуюся на нее, и впитывал эту благодать с величайшей любовью и радостью, словно ручьи, вытекающие из одного источника. В согласии движений и способностей, дарованных этим тварям Господом, он прозревал небесный замысел и вслед за пророком Давидом призывал всякую тварь воздать хвалу Господу»408. Образ пребывающего в экстатическом состоянии странного облика бродячего поэта и певца быстро распространился по Италии: всего через несколько лет после смерти ассизского святого, в 1233 году возникло народно - религиозное движение Алелуйя; городские улицы и площади наполнились фанатичными толпами, среди них выделялись народные проповедники, странно и даже вызывающе эксцентрично одетые (удивительным образом напоминающие русских юродивых), с музыкальными инструментами в руках, поющие хвалы Господу на народном языке409. Большинство из них были францисканцами, продолжившими, таким образом, традиции своего основателя. Среди первых францисканцев - народных поэтов и проповедников рапространились слова народной песенки, которую любил петь Франциск, очень четко выразившие основную идею францисканского движения - идею обновления, веры в то, что для всего человечества начинается «новая жизнь»: Novus ordo, nova vita Mundo surgit inaudita410. Обратимся к проблематике и жанровым особенностям текстов Франциска Ассизского, ставших основой для всей последующей францисканской традиции.