1830-е и 1840-е годы — время расцвета шеллингианства и гегельянства среди русской интеллигенции. Шеллингианство начало распространяться в России еще в 1820-х годах. Славянофил И. В. Киреевский так вспоминает об этом времени: «Слухи о любомудрии немецком, которые распространили повсюду известие о какой-то новооткрытой Америке и глубине человеческого разума, возбуждали если не общее сочувствие, то, по крайней мере, общее любопытство. Особенно молодое поколение с жадностью искало всякой возможности проникнуть в этот таинственный мир». Мировоззрение Шеллинга (1775-1854) может быть названо философией романтизма. Мир понимается Шеллингом как продукт художественного творчества Бога. Всякое произведение искусства — своего рода микрокосм. Основным принципом натурфилософии Шеллинга является единство. Человек — высшая цель природы. Смысл исторического процесса — осуществление свободы. Бессознательным сторонам исторического процесса присуща необходимость, сознательным — свобода. Оба пути ведут к одной цели. Другим немецким философом, наложившим свою печать на русскую историческую мысль, был Гегель. «Гегель может быть назван философом по преимуществу, ибо изо всех философов только для него одного философия была все. У других мыслителей она есть старание постигнуть сущее; у Гегеля, напротив, само сущее старается стать философией, превратиться в чистое мышление» (Владимир Соловьев). По Гегелю само содержание знания, в форме логических понятий, диалектически развивается в полную и внутренне связанную систему. Наука есть самотворчество разума. Государство — высшее проявление объективного духа, воплощение разума в жизни человечества. Смысл истории — прогресс в сознании свободы. Только в государстве возможно осуществление свободы каждого в единстве всех. «За Гегелем должна быть признана, — говорит Вл. Соловьев, — огромная заслуга решительного установления в науке и в общем сознании истинных и плодотворных понятий «процесс», «развитие» и «история» как последовательного осуществления идеального содержания». «Мыслящее рассмотрение исторического процесса» Гегель дал в своей «Философии истории». «Всемирная история, — говорит он, — есть выражение Божественного, абсолютного процесса духа... благодаря которому он осуществляет свою истину... доходит до самосознания». Философия Гегеля динамична и проникнута духом истории. Он называл государство организмом, строителем которого является история. По мнению Гегеля, нельзя народу навязать отвлеченную конституцию. «Каждый народ имеет ту конституцию, которую он заслуживает». Тем не менее Гегель формулировал общую идею конституционного государства как политический образец. «Истинное государство, как всякое явление абсолютной идеи, должно содержать в себе три момента: 1) момент общности, который выражается в законодательной власти; 2) момент подведения конкретного под общее — власть правительственная; 3) момент целостной личности — королевская власть» (Н. Н. Алексеев). Практически Гегель считал прусскую конституцию своего времени лучшим выражением этих принципов. Но он допускал возможность того, что с течением времени другие народы могут выдвинуться на первое место, в частности славяне. В «Философии истории» он говорит: «Мы находим сверх того на востоке Европы великую славянскую нацию, местожительство которой простирается от Эльбы вплоть до Дуная... И все же эта вся масса исключена из нашего рассмотрения, так как она до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду оформлений разума в мире. Случится ли это в будущем — не наше дело; ибо в истории мы должны заниматься прошедшим». Характерным для 1820-х, 1830-х и 1840-х годов было образование целого ряда философских кружков для изучения Шеллинга и Гегеля. Первым в России таким кружком были «ученые беседы» студентов Московской духовной академии, секретарем который был Ф. А. Голубинский. Он же, по-видимому, был и инициатором этого кружка (поступил в студенты Московской духовной академии в 1814 году — ему было в это время семнадцать лет). Следующим таким кружком было «Общество любомудров» в Москве, образовавшееся в 1833 году. Председателем его был князь Владимир Федорович Одоевский (1803-1869), секретарем — Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805-1827). В числе членов общества находились И. В. Киреевский и А. И. Кошелев (будущие славянофилы), С. П. Шевырев и М. П. Погодин (оба потом профессора Московского университета) и еще несколько человек. В 1824 году общество издавало альманах «Мнемозина» — первый философский журнал в России. Редакто рами его были Одоевский и В. К. Кюхельбекер, участник тайных политических обществ. Одоевский был человек многосторонних дарований и интересов — писатель, музыкант и музыковед, философ, веривший в мессианскую миссию русского народа. Главный его дар был музыкальный. Музыка внутренне была ему ближе всего и нужнее всего. В области философии Одоевский, исходя из шеллингова понятия Абсолюта, стремился к новому построению эстетики. В эстетике Одоевский высшее место отводил музыке. В начале 1830-х годов Одоевский отходит от шеллингианства и погружается в изучение мистической литературы — Арндта, Эк- картсгаузена, Сен-Мартена, Пордеджа, Баадера. В своей историософии Одоевский приходит к разочарованию в западной культуре и подвергает ее резкой критике. Спасение Европы возможно, по его мнению, лишь в том случае, если на сцену истории выступит новый народ со свежими силами. Таким народом, по убеждению Одоевского, является русский народ. «Мы должны спасти душу Европы... Девятнадцатый век принадлежит России». Душою «Общества любомудров» был Д. В. Веневитинов. Он страстно увлекался философией и поэзией и своим вдохновением заражал других. У него, несомненно, было крупное философское дарование и поэтический талант. По его собственному выражению, «философия есть истинная поэзия... Истинные поэты были всегда глубокими мыслителями, были философами». Задача философии, по его взглядам, — «учение о познании». В эстетике Веневитинов видел связующее звено между искусством и философией. Источник идей — интуиция («чувство порождает мысль»). Он умер 22 лет. «Общество любомудров» прекратило свое существование после неудавшегося восстания декабристов на Сенатской площади (14 декабря 1825 г.). Соиздатель «Мнемозины» Кюхельбекер был арестован и признан одним из главных виновников бунта. Двоюродный брат Одоевского, Александр, также был одним из видных декабристов. Среди друзей Одоевского был и Рылеев. Понятно, что «любомудры» опасались репрессий и решили закрыть свое общество. Одоевский созвал всех членов и в их присутствии сжег в камине устав и протоколы общества. Личную дружбу и обмен мнений любомудры сохранили на всю жизнь. Дружил с некоторыми из них и Чаадаев. Особенно тесная дружба связывала его с Пушкиным. По существу же Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856), автор «Философских писем» и провозгласитель скептической оценки русской культуры, был одиноким мыслителем. Рано лишился родителей и остался на попечении тетки, княгини А. И. Щербатовой, которая дала ему превосходное образование. В 1809 г. он поступил в Московский университет, а в 1812-м — на военную службу. Офицером лейб-гусарского полка участвовал в войне с Наполеоном. В начале 1821 г. вышел в отставку и уехал за границу, где пробыл шесть лет. В 1825 году Чаадаев познакомился с Шеллингом и заинтересовался его философией. В 1832 году (уже из России) он писал Шеллингу (по-французски): «Изучение Ваших произведений открыло мне новый мир... Оно было для меня источником плодотворных и чарующих размышлений, но да будет мне позволено сказать и то, что, хотя и следуя за Вами по Вашим возвышенным путям, мне часто доводилось приходить не туда, куда приходили Вы». За три года перед тем Чаадаев написал (по-французски) свои «Философические письма», но опубликованы они еще не были. Как было уже раньше сказано, Н. И. Надеждин опубликовал первое из этих писем в журнале «Телескоп» в 1836 г. (в неуклюжем русском переводе Кетчера). Письмо произвело фурор. «Телескоп» был закрыт. Надеждин поплатился кратковременной ссылкой. Вся тяжесть удара пала на Чаадаева. Он был официально объявлен сумасшедшим. Его не заключили в госпиталь, а оставили жить в его доме под домашним арестом (он имел право раз в день выходить на прогулку). Ежедневно к нему приходили доктор и полицейский чиновник и получали свою мзду за визит. Через полтора года эти стеснения были сняты. Некоторые места в письме Чаадаева вызвали возмущение не только в правительственных сферах, но и в довольно широких кругах русского общества. «Мы, — писал Чаадаев, — никогда не шли вместе с другими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого». «Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас». «В самом начале у нас было дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество, следы кото рого не изгладились совсем идо ныне — вот горестная история нашей юности». «Мы явились в мир, как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, которые нам предшествовали, не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего». По воспоминаниям современников, в течение месяца в Москве почти не было дома, в котором бы не говорили про чаадаевское письмо, — это был какой-то вопль проклятия и презрения к человеку, дерзнувшему, по их мнению, оскорбить Россию. Потом все утихло, и Чаадаева оставили в покое, перейдя к новым очередным сенсациям. Заостренно выраженная Чаадаевым скептическая оценка прошлого России обратила на себя главное внимание первых его читателей и последующих поколений русской интеллигенции. Между тем взгляд его на Россию совсем не стоит в центре его историософии. «Я люблю мою страну по-своему, — писал Чаадаев в 1846 году, — и прослыть за ненавистника России мне тяжелее, чем я могу выразить», но как ни «прекрасна любовь к отечеству, есть нечто еще более прекрасное — любовь к истине. Не через родину, а через истину ведет путь на небо». Чаадаев называл себя христианским философом. У него нет богословской системы, но он старается построить богословие культуры. Основная богословская идея Чаадаева есть идея Царствия Божия в историческом воплощении как Церковь. Христианство является не только нравственной системой, но вечной божественной силой, действующей в духовном мире. Он верит в таинственную силу Промысла, но вместе с тем признает и свободу человека, а поэтому и долю ответственности за его историю. Из исторических христианских церквей Чаадаев отрицательно относился к протестантству и высоко ценил католичество. Тем не менее он остался православным и не перешел в католицизм. VII