Предисловие к русскому изданию

События, разговоры, переживания, описанные в этой книге, сегодня кажутся отошедшими в далекое прошлое. Время как будто бы выкашивает в мировом социальном ландшафте широкие просеки, меняя общественный контекст.

Десять лет, прошедшие с той перестройки, я наблюдаю, как культура моей собственной страны входит в такую же трансформационную фазу абсурдности, деструктивности, безжалостного отказа от социального и этического контракта и даже от контракта со здравым смыслом. В России крики «Хаос! Полная разруха! Тупик! Кошмар! Ужас!» звучали особенно громко в 1988, 1989, 1990-м годах. Российский читатель увидит в книге, как я подхожу к этим выразительным русским гиперболам. Но должна сказать, что, работая над этим предисловием в ок

тябре 2004 года, в собственном доме в штате Нью-Йорк, я постоянно и с грустью повторяю эти слова, и то же делают мои друзья и многие, многие граждане в США и во всем мире — и устно, и письменно, и в песнях, и в кинофильмах. «Хаос». «Полная разруха». «Мы в ужасном тупике». «Какой кошмар». «Ужасно». Куда ни поглядишь, всюду, совсем близко — гражданская война, война идеологий, милитаризация жизни. И мы говорим, исходя из своих страхов.

Хотя и не так драматично и поэтически, как это делают русские в своих разговорах.

Время, когда писалась эта книга, кажется очень далеким. Иных из моих российских друзей, коллег и знакомых — людей, оказавших на меня как на исследователя глубокое влияние, — уже нет на свете; жизнь других кардинально изменилась; некоторые уехали из России. Однако многие живут практически так же, как десять лет назад, хотя в их жизни име

ют место и новые проблемы, появились новые притязания на их сознание и личное время, новые ограничения свободы — как и неведомые прежде радости.

Связь с российскими друзьями дает мне почувствовать, что Россия — это мой собственный мир, несмотря ни на какие потери и перемены в этой стране. Дистанция между мной и Россией почти исчезла: я больше не испытываю той смеси отстраненного изумления и наивности, которые обычно спасают этнографов от чувства ужасной неловкости при анализе культурных реалий других народов. Сейчас меня гораздо труднее заставить говорить о России сколько-нибудь безапелляционно.

Мой особый долг благодарности — Н.Н. Кулаковой, с которой мы много обсуждали мою работу. Я была в Москве в 1997 г., когда вышла книга, и свои первые экземпляры я получила по почте. Мы с Наташей сидели у нее на кухне, когда почтальон принес их, и это был счастливый момент, увенчавший наш совместный труд. В последующие годы Наталья (и Виктория гу- лида из Санкт-Петербургского государственного университета) самоотверженно трудились над переводом. И, хотя Наталья всегда будет отрицать это, «Русский разговор» — в такой же мере ее книга, в какой и моя, особенно теперь, когда она выходит в этом «тонко настроенном», верном оригиналу переводе.

Nancy Ries

Hamilton, NY USA

October 18,2004

Посвящается моей матери, Фрэнсис Киман Рис, памяти моего отца, Уильяма Алфреда Риса,

и Наташе, дорогому другу

Влюбляюсь в русские сказки. Говорят вам русским языком: собака разговаривала. Какой-нибудь святой старичок. Кентавр в овсах и осиннике, полкан, полкаша. Антика. Абракадабра. Как тянется! Без конца! Какой восторг! А Иванушка ногу не вытянет из завязки и трех дорог...

Андрей Синявский. «Голос из хора»

Всякий, кого занимает вопрос, почему у каждого человеческого сообщества свое миропонимание, как последнее воспринимается, сохраняется и становится общим достоянием, должен прислушаться к речи, правящей этим сообществом, прислушаться к разговорам.

Майкл Моэрман. «Говорящая культура»