глава девятая О СЛОВАХ

§ 80. Чтобы понять, как люди пришли к соглашению между собой о смысле первых слов, которые они пожелали ввести в употребление, достаточно рассмотреть, какие слова они произносили при таких обстоятельствах, при которых каждому приходилось относить эти слова к одним и тем же восприятиям. Благодаря этому они закрепляли значения слов со все большей точностью, по мере того как обстоятельства, все чаще повторяясь, все больше приучали ум связывать одни и те же идеи с одними и теми же знаками. Язык жестов устранял при этом неопределенности и двусмысленности, которые вначале должны были быть частыми.

§ 81. Предметы, призванные удовлетворять наши потребности, вполне могут иной раз ускользнуть от нашего внимания, но трудно не замечать те предметы, которые способны вызвать ощущения страха и боли. Поэтому рано или поздно люди должны были дать название вещам по мере того, как они привлекали их внимание; так, вероятно, животные, с которыми они вели борьбу, получили названия раньше плодов, которыми они питались. Что касается других предметов, то люди придумывали слова для их обозначения по мере того, как находили их пригодными для удовлетворения более насущных потребностей, и в зависимости от того, какое впечатление эти предметы производили на них. § 82. В языке долгое время не было других слов, кроме названий, данных чувственно воспринимаемым предметам, таких слов, как дерево, плод, вода, огонь и другие, произносить которые чаще представлялся случай. Поскольку сложные понятия субстанций стали известны первыми, так как они приходили непосредственно от органов чувств, они должны были первыми получить названия.

§ 83. Когда вошло в привычку людей сообщать друг другу этого рода идеи при помощи жестов, они приучились их определять и с тех пор стали считать более легким связывать их с другими знаками. Имена, которые они выбирали для этой цели,— это те слова, которые называют глаголами. Стало быть, первые глаголы были придуманы- лишь для выражения состояния души, когда она действует или подвергается действию. По этому образцу были образованы затем глаголы для выраясения действия, производимого каядай вещью. Они имели то общее с прилагательными, что обозначали состояние некоего объекта; а отличались они от прилагательных той особенностью, что составляют то, что называют действием и страданием. Чувствовать, двигаться — глаголы; большой, маленький — прилагательные; что касается наречий, то они служили для того, чтобы показать обстоятельства, которых прилагательные не выражали.

§ 84. Когда еще совсем не употребляли глаголов, название предмета, о котором хотели что-то сказать, произносили в тот самый момент, когда каким-то жестом указывали на состояние своей души; это был самый подходящий способ дать себя понять.

Это можно еще подтвердить весьма простым соображением. Дело в том, что, поскольку язык жестов, будучи до того единственным, мог служить образцом для языка членораздельных звуков, этот последний должен был на первых порах сохранить тот порядок идей, который пользование языком жестов сделало наиболее естественным.

А языком жестов можно было показать состояние своей души, лишь указывая на предмет, о котором сообщалось. Душевные движения, выражавшие потребность, были понятны лишь постольку, поскольку каким-нибудь жестом указывалось на то, что было способно ее удовлетворить. Если жесты не указывали на предмет, они были бесполезны — приходилось их повторять; ибо те, кому хотели сообщить свою мысль, были еще слишком мало приучены вспоминать пережитое, чтобы истолковать смысл наблюдаемых жестов. Но внимание, которое легко обращалось на указанный предмет, облегчало понимание жеста. Мне кажется, что даже теперь это было бы еще самым естественным способом пользования этим языком.

Так как глагол возник после его дополнения, то слово, которое им управляло, т. е. подлежащее, не могло быть помещено между ними, ибо трудно было при этом заметить связь мея^ду ними. Оно не могло также начинать фразу, потому что его связь с его дополнением была бы менее заметна. Таким образом, его место было после глагола.

§ 85. При своем возникновении глаголы выражали состояние вещей лишь неопределенно. Таковы неопределенные формы идти, действовать. Жест, который их сопровождал, заменял остальное, т. е. времена, наклонения, числа и лица. Говоря дерево видеть, давали понять при помощи какого-нибудь жеста о том, кто его видит (сам говорящий или другие — один или многие), в прошлом ли, или в настоящее время, или в будущем, наконец, в значении ли действительного действия или в условном значении.

§ 86. Когда привычка всегда связывать идеи лица, времени, наклонения с одинаковыми знаками облегчила выражение этих идей определенными звуками, изобрели для этого слова, которые ставили в речи только после глаголов по той же причине, по какой глаголы помещались только после имен существительных. Таким образом,. вместо того чтобы сказать: Я буду есть плод, идеи располагали в таком порядке: плод есть в будущем я.

§ 87. Так как звуки, делавшие значение глагола определенным, всегда присоединяли к нему, то скоро они стали составлять с ним одно-единое слово, которое имело различные окончания в зависимости от его значений. Тогда глагол стал рассматриваться как имя, хотя и бывшее при своем возникновении неопределенным, по ставшее благодаря изменению времен и наклонений пригодным к тому, чтобы определенно выражать то, что вещь действует или подвергается действию. Именно так люди незаметно пришли к изобретению спряжения.

§ 88. Когда слова стали самыми естественными знаками наших идей, исчезла необходимость располагать их в порядке, столь противоположном тому, в каком мы располагаем их теперь.

§ 90. Так как для обозначения времени, наклонения и числа у нас есть слова, которые мы ставим перед глаголом, то мы могли бы, помещая их после глагола, создать себе образец спряжений первоначально возникших языков. Это дало бы нам, например, вместо je suis aime, j'efcns aime и т.

§ 91. Без надобности люди не увеличивали количество слов, особенно когда они только начинали их употреблять; им было очень трудно их придумывать и запоминать. Таким образом, одно и то же слово, которое было знаком одного времени или одного наклонения, ставили после каждого глагола; вследствие этого каждый праязык (mere langue) имел сначала только одно-единственное спряжение. Если число их возрастало, это происходило путем смешения многих языков или же потому, что иногда изменялись слова, которые были призваны указывать времена, наклонения и т. д., и произносились более или менее легко в соответствии с предшествовавшим им глаголом.

§ 92. Различные свойства души — это лишь следствие разных состояний действия или страдания, чере* которые она проходит, или следствие привычек, которые она приобретает, когда она действует или подвергается действию неоднократно. Значит, чтобы познать эти свойства, нужно уже иметь некоторую идею о различных способах, какими эта субстанция действует или подвергается действию; поэтому прилагательные, которые их выражают, могли войти в употребление лишь после того, как стали известны глаголы. Слова говорить и убеждать непременно употреблялись раньше слова красноречивый; этого примера достаточно, чтобы сделать мою мысль ясной.

§ 93. Говоря о названиях, даваемых качествам вещей, я упомянул еще только о прилагательных: дело в том, что абстрактные имена существительвые могли быть известны лишь долгое время спустя. Когда люди начинали замечать различные качества предметов, все качества представали перед их взором не как совершенно отделенные друг от друга, а как имеющие один носитель. Следовательно, названия, которые им давались, содержали в себе некоторую идею этого носителя; таковы слова большой, бдительный и т. д. Впоследствии эти слова распространяли на создаваемые понятия, которые приходилось расчленять, чтобы было удобнее выражать новые мысли; именно тогда начинали отличать качества от их носителя и именно тогда начали создавать абстрактные имена существительные величина, бдительность и т. д. Если бы мы могли докопаться до всех первоначальных слов, мы бы узнали, что нет такого абстрактного имени существительного, которое не происходило бы от какого- нибудь прилагательного или глагола.

§ 94. До употребления глаголов уже имелись, как мы это видели, прилагательные для выражения чувственно воспринимаемых качеств, потому что идеи, которые было легче всего определить, первыми должны были получить названия. Но за неимением слова для связи прилагательного с его существительным удовлетворялись тем, что ставили одно после другого. Чудовище ужасное означало: чудовище является ужасным, ибо жест дополнял то, что не выражалось звуками. По этому поводу следует заметить, что имя существительное ставилось то до, то после прилагательного, смотря по тому, хотели ли подчеркнуть идею первого или идею второго. Человек, удивленный высотой дерева, говорил большое дерево, хотя во всех других случаях он говорил дерево большое, ибо люди, естественно, склонны выражать первой ту идею, какая их более всего поразила.

Когда люди создали глаголы, им нетрудно было заметить, что слово, которое к ним добавили для обозначения лица, числа, времени и наклонения, обладало еще свойством связывать их со словом, которое ими управляло. Таким образом, употребляли одно и то же слово для связи прилагательного с его существительным или по крайней мере придумывали для этого сходные слова. Вот чему соответствует слово быть, оно только недостаточно для обозначения лица. Такой способ связывать две идеи — это то, что (как я уже сказал йто в другом месте 106) называют утверждать. Итак, особенность этого слова—> обозначать утверящение.

§ 95. Когда этим словом стали пользоваться для связывания существительного с прилагательным, его стали присоединять к прилагательному, как к такому слову, к которому специально относится утверждение. Скоро произошло то, что мы уже видели в случае с глаголами, а именно два слова превратились в одно. Благодаря этому прилагательные стали склоняться и отличаться от глаголов лишь тем, что качества, которые они выражали, не были ни действием, ни страданием. Тогда, чтобы отнести все эти имена к одному и тому же классу, стали считать глагол лишь словом, которое, подвергаясь спряжению, приписывает подлежащему какое-нибудь качество. Таким образом, получились три рода глагола: одни — действительного залога, или те, что обозначают действие; другие — страдательного залога, или те, что обозначают страдание, и последние — непереходные, или обозначающие все другие качества. Потом грамматики изменили эти деления или придумали новые, потому что им казалось более удобным различать глаголы по тому, чем опи управляются, нежели по смыслу.

§ 96. Когда прилагательные превратились в глаголы, строй языков был несколько изменен. Место этих новых глаголов варьировалось так же, как место имен существительных, от которых они происходили; таким образом, их ставили то до, то после имени существительного, дополнением которого они были. Это распространилось затем на другие глаголы. Такова эпоха, подготовившая строй языка, столь естественный для нас.

§ 97. Итак, люди больше не старались располагать свои идеи всегда в одном и том же порядке; от многих прилагательных они отделяли слово, которое было к ним прибавлено; его спрягали отдельно; и после того как его долгое время ставили где попало, как это доказывает латинский язык, в нашем языке его место закрепили, поставив после имени существительного, которое им управляет, и перед существительным, которое оно имеет в качестве дополнения.

§ 98. Это слово не было знаком какого бы то ни было качества и не могло бы быть отнесено к глаголам, если бы на него не распространили понятие глагола, как это уже было сделано для прилагательных. Следовательно, это имя больше не рассматривалось как слово, которое означает утверждение с различением лиц, чисел, времен и наклонений. С тех пор глагол быть стал, в сущности, единственным92. Грамматики, не последовав за ходом этих изменений, в своей попытке договориться МЄЯЇДУ собой относительно идеи, какую следует себе составить о такого рода именах встретили много затруднений.

§ 99. Склонения латинян следует объяснять так же, как их спряжения; их происхождение не могло бы быть другим. Для выражения числа, падежа и рода придумывали слова, которые ставили после имен существительных и которые изменяли их окончание. По этому поводу можно заметить, что наши склонения были созданы отчасти по образцу склонений латинского языка, потому что они принимают различные окончания, а отчасти по тому строю, который мы придаем нашим идеям теперь; ибо артикль, представляющий собой знак числа, падежа и рода, ставится перед именем существительным.

Мне кажется, что сравнение нашего языка с языком латинян делает мои предположения достаточно правдоподобными и что есть основание полагать, что если бы можно было докопаться до первоначального языка, то оказалось бы, что они не так далеки от истины.

§ 100. Латинские спряжения и склонения имеют перед нашими преимущество в разнообразии и точности. Частое употребление вспомогательных глаголов и артиклей, к которому нам приходится прибегать, делает речь многословной и растянутой; это тем более заметно, что мы доводим скрупулезность до повторения артиклей без всякой надобности. Например, мы не говорим: C'est Іе plus pieux et plus savant homme que je cognoisse (это самый благочестивый и самый ученый человек, какого я знаю), а говорим: C'est le plus pieux et le plus savant etc93. Можно еще отметить, что природа наших склонений такова, что мы лишены тех имен, которые грамматики называют сравнительными степенями, и восполняем их лишь словом plus, которое требует тех же самых повторений, что и артикль. То, что спряжения и склонения суть части речи, наиболее часто повторяющиеся в разговоре, доказывает, что наш язык менее точен, чем латинский.

§ 101. Зато наши спряжения и наши склонения имеют преимущество перед спряжениями и склонениями ла- тинян, а имешю они позволяют нам различать значения, которые смешиваются в их языке. У нас три прошедших времени: je fis, j'ai fait, j'eus fait; у них только одно: feci. Опущение артикля изменяет иногда смысл предложения: je suis рёге и je suis 1е рёге имеют два различных значения, которые смешиваются в латинском языке: sum pater S4.