ГЛАВА IV
ОБ ИДЕЯХ ЧЕЛОВЕКА, ОБЛАДАЮЩЕГО ТОЛЬКО ОБОНЯНИЕМ
§ 1. У статуи имеются Наша статуя, последовательно испы- идеи удовольствия тывая различные состояния, из ко- и неудовольствия торых ей одни нравятся, а другие — нет, не может не заметить, что она проходит по очереди через состояние удовольствия и состояние страдания. В одних случаях она переживает удовольствие, наслаждение; в других же — неудовольствие, страдание. Таким образом, в ее памяти сохраняются идеи удовольствия и неудовольствия, общие нескольким ее состояниям; и ей достаточно начать рассматривать свои ощущения с этих двух точек зрения, чтобы разделить их на два класса, в которых она, упражняясь, научится различать оттенки.
„ 2 Эти и ей Абстрагировать — это значит отде-
абстрактны Гобщи лять °ДНУ иДею от ДРУГ0Й> с которой она кажется естественным образом соединенной. Статуя, заметив, что идеи удовольствия и неудовольствия общи нескольким из ее модификаций, приобретает привычку отделять их от такой частной модификации, от которой первоначально она их не отличала; таким образом она составляет из них абстрактные понятия, и понятия эти становятся общими, ибо они свойственны нескольким из ее модификаций.
§ 3. Запах является Нюхая последовательно несколько для статуи цветков одного и того же вида, ста
лить частной идеей ТуЯ будет испытывать всегда одно и то же состояние, и это вызовет у нее лишь частную идею. Так, например, запах фиалки не сможет стать для нее
Наша статуя похожа на нас, людей. Мы ведем себя в соответствии с указаниями опыта и руководствуемся различными правилами вероятности в зависимости от доминирующего в нас интереса. Если интерес этот велик, нам обычно достаточно малейшей степени вероятности; мы оказываемся достаточно благоразумными, чтобы принимать решения лишь на основании большой вероятности, обыкновенно лишь тогда, когда мы слабо заинтересованы.
абстрактной идеей, общей многим цветкам, ибо она не знает, что существуют фиалки. Таким образом, ей свойственна лишь частная идея некоторого состояния. Следовательно, все ее абстракции ограничиваются более или менее приятными либо более или менее неприятными состояниями.
§ 4. Как предметом Когда у статуи имелись только ча- ее воли становится стные идеи, она могла пожелать лишь удовольствие вообще такое-то или такое-то определенное состояние. Но лишь только у нее образуются абстрактные понятия, как ее желания, любовь, ненависть, надежда, страх, ее воля могут начать устремляться к предмету удовольствия или страдания вообще. Однако эта любовь к благу вообще может иметь место лишь тогда, когда среди идей, неясно воспроизводимых ее памятью, она еще не различает той, которая должна ей особенно нравиться; но лишь только она ее заметит, как все ее желания устремляются к некоторому частному состоянию.
Так как она различает состояния,
§ 5. Статуя обладает через которые она проходит, то она идеями числа „ „
обладает некоторой идееи числа;
она обладает идеей единицы всякий раз, когда испытывает
или вспоминает какое-нибудь ощущение, а идеями двух
и трех — всякий раз, когда память напоминает ей о двух
или трех ее различных состояниях, ибо она сознает себя
в этих случаях как бывшую запахом или двумя либо тремя
запахами последовательно.
§ 6. Тем, что она имеет Она не может различить двух запа-
идею числа, она обязана хов, которые она ощущает одновре-
только своей памяти менно. Таким образом, само по себе
чувство обоняния может сообщить ей лишь идею единицы,
а идеи чисел она может заимствовать только у памяти.
Но границы ее познаний в этом воп- § 7. Границы этих ее идеи росе весьма узки Подобно ребенку,
еще не научившемуся считать, она не сумеет определить числа идей, когда ряд их будет более или менее велик.
Мне кажется, что для определения наибольшего числа/ которое она способна различить, достаточно рассмотреть, до каких пор мы сами могли бы считать, пользуясь знаком «один». Там, где совокупности, образованные повторением этого слова, не могут представляться нам одновременно отчетливым образом, мы вправе утверждать, что точные идеи соответствующих им чисел не могут приобретаться при помощи одной только памяти.
0Говоря «один и один», я имею идею двух, а говоря «один, один и один», я имею идею трех. Но если бы для выражения десяти, пятнадцати, двадцати я обладал только возможностью повторять этот знак, то я никогда не смог бы дойти до идей этих чисел, ибо при помощи памяти я не смог бы быть уверен в том, что повторил слово «один» столько раз, сколько требует каждое из этих чисел. Мне кажется даже, что я не сумел бы этим способом составить себе идею четырех и что я нуждаюсь в каком-нибудь особом приеме, чтобы быть уверенным, что я не повторил знака единицы ни слишком много раз, ни слишком мало. Я скажу, например, «один, один» и затем «один, один»; но это лишь доказывает, что память не схватывает отчетливо одновременно четырех единиц. Дальше трех она дает лишь картину неопределенного множества. Те, кто думает, что с помощью одной памяти можно расширить область наших идей, подставляют вместо трех другое число. Для моих рассуждений достаточно принять, что существует такое число, за пределами которого память не дает возможности различить ничего, кроме совершенно смутного множества. Только применение искусства знаков позволило нам продвинуться в познании вещей. Но как бы велики ни были числа, которые мы в состоянии анализировать, всегда остается некоторое множество, которое невозможно определить, которое поэтому называют бесконечным (Tinfini) и которое было бы правильно назвать неопреде ленным (l'indefini). Одна эта перемена наименования избавила бы нас от ряда ошибок 68.
Таким образом, мы можем утверждать, что наша статуя умеет отчетливо различать не более трех своих состояний. За этими состояниями она увидит множество других состояний, которое будет для нее тем, чем для нас является мнимое понятие бесконечного. Ошибка ее в этом случае даже извинительнее, чем наша ошибка относительно бесконечности, ибо она неспособна к размышлениям, которые могли бы избавить ее от заблуждений. Поэтому она щідит в этом множестве бесконечность, словно она действительно имеется в нем.
^-Заметим, наконец, что ее идея единицы абстрактна, так как, ощущая все свои модификации, она исходит из той
общей точки зрения, что каждая из них отлична от всякой другой 7.
о о Так как она обладает частными и
§ о. Она знает ^
два вида истин общими идеями, то она знает два
вида истин.
Частные истины Запахи каждого вида цветов пред- ставляют для нее лишь частные идеи. То же самое, следовательно, относится ко всем истинам, которые она замечает, когда отличает один запах от другого.
Общие истины Но она обладает абстрактными понятиями о приятных и неприятных состояниях. Следовательно, она обладает иа этот счет общими истинами. Она знает, что вообще ее состояния отличаются друг от друга и что они более или менее нравятся или не нравятся ей.
Но эти общие знания предполагают наличие у нее частных знаний, ибо частные идеи предшествовали абстрактным понятиям.
§ 9. Она Обладает Так как у нее есть привычка быть некоторой идеей каким-то запахом, перестать им быть возможного и снова стать тем же самым запахом,
то тогда, когда она не будет этим запахом, она будет считать, что может быть им, а когда она им будет, то сочтет, что может не быть им. Таким образом, она сможет рассматривать свои состояния как могущие существовать или не существовать. Но это понятие возможного не заключает в себе знания причин, способных вызвать некоторое действие; наоборот, оно предполагает незнание их и основывается лишь на некотором привычном суждении. Когда, например, статуя думает, что она может перестать быть запахом розы и стать запахом фиалки, она не знает, что ее ощущение целиком зависит от некоторого внешнего объекта. Для того чтобы ее суждение оказалось ошибочным, нам достаточно предположить, что мы заставили ее непрерывно ощущать один и тот же запах. Правда, иногда ее воображение может помочь ей, но лишь в тех случаях, когда ее желание очень сильно, да и тогда это желание не всегда увенчается успехом. 0 .л - Может быть, статуя в состоянии
§ 10. Может быть, также ^ ^ J г
идеей невозможного была бы также составить себе на основании своих привычных суждений некоторую идею невозможного. Так как она привыкла утрачивать одно свое состояние, лишь только
она приобретает другое, то она не может испытывать одновременно двух состояний. Она могла бы думать обратное лишь в одном случае, именно если бы ее воображение работало с такой силой, что нарисовало бы ей два ощущения с такой же яркостью, как если бы она их в действительности переживала. Но этого не может случиться; ее воображение естественно сообразуется с приобретенными ею привычками. Испытывая свои состояния лишь одно за другим, она может вообразить их лишь в этом порядке. Кроме того, ее память, вероятно, не настолько сильна, чтобы восстановить два ощущения, которые она имела и которых она больше не имеет.
Мне кажется более вероятным, что ее привычка думать, будто случившееся с ней может случиться еще раз, предполагает идею возможного, и мало вероятно, чтобы она имела случай составить себе суждения, в которых мы могли бы найти нашу идею невозможного. Для этого она должна была бы заниматься тем, чего она еще не испытала, но гораздо естественнее думать, что она целиком поглощена тем, что она испытывает.
, ,, Л „ „В результате различения запахов
§ И. Она обладает идее и
прошедшей длительности У нее возникает идея последовательности, Действительно, она не может чувствовать, что она перестала быть тем, чем она была, не представляя себе в этом изменении длительности, состоящей из двух моментов.
Так как она может охватить отчетливым образом не более трех запахов, то в своей длительности она сможет различить не более трех моментов. За этим для нее будет существовать некоторая неопределенная последовательность 8.
Если предположить, что она может отчетливо вспомнить до четырех, пяти, шести состояний, то она сможет различать в своей длительности четыре, пять, шесть моментов. Каждый может выдвинуть по этому поводу свои гипотезы и заменить ими те, которые предпочитаю я. -шм Переход от одного запаха к другому § 12. Будущей вызывает у нашей статуи лишь идею длительности прошлого. Чтобы иметь идею буду
щего, она должна была бы испытать несколько раз один и тот же ряд ощущений и приобрести привычку думать, что после некоторого состояния должно следовать другое состояние.
Возьмем, например, такой ряд: нарцисс, роза, фиалка.
Если эти запахи связаны между собой постоянно в тШв'м порядке, то лишь только один из них станет действовать н& орган чувства статуи, как тотчас же память напомнит ей другие запахи в том порядке, в котором они находятся по отношению к воспринимаемому запаху. Подобно тому как в случае запаха фиалки два других запаха всплывут в памяти как предшествовавшие ему и статуя представит себе прошлую длительность, так в случае запаха нарцисса запахи розы и фиалки всплывут в памяти как те, которые должны следовать за ним, и статуя представит себе будущую длительность.
Итак, запахи нарцисса, розы и
§ 13. Неопределенной фиалки могут служить знаками трех длительности
моментов, которые она отчетливо различает. Таким же образом запахи, предшествующие им, и запахи, обыкновенно следующие за ними, будут знаками тех моментов, которые она смутно различает в прошлом и будущем. Поэтому, когда она станет обонять розу, ее память отчетливо воспроизведет запах нарцисса и запах фиалки и нарисует ей картину неопределенной длительности, которая предшествовала моменту, когда она обоняла нарцисс, и неопределенной длительности, которая должна следовать за моментом, когда она будет обонять фиалку.
§ 14. Эта длительность Воспринимая эту длительность как является неопределенную, статуя не может
для нее вечностью различить в ней ни начала, ни конца; она даже не может заподозрить их существование. Поэтому по отношению к ней длительность эта является абсолютной вечностью, и она чувствует себя точно так, как если бы она всегда существовала и никогда не должна была бы перестать существовать.
Действительно, не размышление о последовательности наших идей приводит нас к мысли о том, что у нас было начало и что нам придет конец, а внимание, уделяемое нами существам нашего вида, рождение и смерть которых мы наблюдаем. Человек, который знал бы только свое собственное существование, не имел бы никакого представления о смерти.
* л * ъ Идея длительности, вызванная
§ 15. В статуе имеются ^ ^ '
две последовательности первоначально последовательностью впечатлений, испытываемых органом чувства, сохраняется или воспроизводится с помощью последовательности ощущений, воссоздаваемых памятью. И таким образом, даже когда пахучие тела уже не
действуют на статую, она продолжает представлять себе настоящее, прошедшее и будущее. Настоящее — благодаря состоянию, в котором она находится; прошедшее - благодаря воспоминанию о том, чем она была; будущее — благодаря мысли о том, что, испытав несколько раз одни и те же ощущения, она может испытать их еще.
Таким образом, в нашей статуе имеются две последовательности: последовательность впечатлений, испытываемых органом чувства, и последовательность ощущений, сохраняющихся в памяти.
§ 16. Одна из этих Несколько впечатлений могут сме- последовательностей нять друг друга в органе чувства, в то
служит мерой ^ время как воспоминание об одном для моментов другой
и том же ощущении имеется в памяти, и, наоборот, несколько ощущений могут всплывать последовательно в памяти, в то время как орган чувства испытывает одно и то же впечатление. В первом случае ряд впечатлений, испытываемых обонянием, служат мерой длительности воспоминания о каком-либо ощущении; во втором — ряд ощущений, всплывающих в памяти, служат мерой длительности впечатлений, испытываемых обонянием.
Если, например, статуя, обоняя розу, вспоминает запахи туберозы, нарцисса и фиалки, то о длительности своего ощущения она судит по последовательности, всплывающей в ее памяти; а если я быстро подношу ей ряд издающих запах тел, в то время как она вспоминает запах розы, то о длительности воспоминания этого ощущения она судит по последовательности, имеющей место в органе чувства. Таким образом, она замечает, что нет ни одного ее состояния, которое не могло бы длиться. Длительность становится отношением, под углом зрения которого она рассматривает все состояния вообще, и она составляет себе о ней абстрактное понятие.
Если, обоняя розу, она последовательно вспоминает запахи фиалки, жасмина и лаванды, то будет ощущать себя запахом розы, который длится три мгновения; а если она вспомнит ряд из двадцати запахов, то будет ощущать себя запахом розы, длящимся неопределенное время; она не будет больше считать, что когда-то она стала этим запахом; она вообразит, что является им от века.
Таким образом, только последова-
§ 17. Идея длительности
не абсолютна тельность запахов, передаваемых
мозгу органом чувства или возобновляемых памятью, может сообщить статуе некоторую идею длительности. Она имела бы понятие только об одном мгновении, если бы первое издающее запах тело действовало на нее однообразно в течение часа, дня или более или если бы его действие изменялось столь неощутимо, что она не заметила бы этих изменений.
То же самое произошло бы, если, приобретя идею длительности, статуя сохраняла бы некоторые ощущения, не пользуясь своей памятью, не вспоминая последовательно некоторых из своих прошлых состояний. Действительно, каким образом она сумела бы отличить здесь различные мгновения? А если она их не отличает, то как может она заметить длительность? Таким образом, идея длительности не абсолютна, а когда мы говорим, что время течет быстро или медленно, это означает лишь, что обращение светил, служащих для измерения его, происходит быстрее или медленнее смены наших идей. Мы можем убедиться в этом, сделав следующие предположения.
Вообразим себе мир, состоящий из
^lo,!!!!!!!!!!!6' стольких же частей, что и наш, но не доказывающее это ^ ' '
больше орешка. Несомненно, что небесные светила восходили и заходили бы в нем тысячи раз в течение одного нашего часа; при нашей теперешней организации мы не могли бы следить за их движением. Следовательно, органы разумных существ, вынужденных обитать в нем, должны быть устроены в соответствии со столь быстрыми обращениями 69.
Таким образом, за то время, в течение которого земля этого крохотного мирка будет вращаться вокруг своей оси и обращаться вокруг своего солнца, обитатели его получат столько же идей, сколько мы их получаем за время подобных же обращений нашей Земли. Очевидно поэтому, что их дни и годы будут казаться им столь же долгими, как нам кажутся наши.
Если предположить существование другого мира, во столько раз большего, чем наш мир, во сколько последний больше только что описанного мира, то обитателей его пришлось бы наделить органами с восприимчивостью, слишком медленной для наблюдения обращений наших светил. Обитатели подобного мира относились бы к нашему миру так, как мы относимся к крохотному миру величиной с орешек. Они не могли бы различить в нем никакой последовательности движения.
Спросим, наконец, у обитателей этих миров, как долго они существуют; обитатели крохотного мира стали бы насчитывать миллионы веков своего существования, а обитатели самого большого мира, едва раскрыв глаза, сказали бы, что они еще только появляются на свет.
Таким образом, понятие длительности совершенно относительно: каждый судит о ней лишь на основании последовательности своих идей, и, вероятно, нет двух людей, которые насчитают за данный промежуток времени одинаковое число мгновений. Действительно, нет оснований думать, что существуют хотя бы два человека, память которых всегда рисует им их идеи с одинаковой скоростью.
Таким образом, ощущение, которое оставалось бы у нашей статуи однообразным в течение года или, если угодно, тысячи лет, представилось бы ей одним мгновением, подобно тому как нам кажется мгновением идея, которая сохраняется у нас за то время, в течение которого обитатели крохотного мирка насчитывают века 70. Поэтому ошибочно думать, будто все существа насчитывают одинаковое число мгновений. Если наличие неизменной идеи является для меня мгновением, то отсюда следует, что мгновение моей длительности может сосуществовать со многими мгновениями длительности другого человека.