Параграф II
Нельзя составить себе представления о том, что Лейбниц называет силой монад
Чтобы узнать, обладаем ли мы идеей какой-нибудь вещи, часто бывает достаточно обратиться лишь к названию, которое мы ей даем. Название какой-нибудь известной причины всегда прямо обозначает ее; таковы слова маятник часов (balancier), колесо (roue) и т. д. Но когда причина неизвестна, то даваемое ей наименование всегда указывает лишь на некоторую причину и ее отношение к произведенному действию, и это наименование образуется всегда из слов, указывающих на это действие. Так появились термины «центробежная сила», «центростремительная», «живая», «мертвая», «сила тяготения», «притяжения», «импульс» 59 и т. д. Слова эти очень удобны, но, чтобы, убедиться в том, как мало они способны дать правильник* идею об искомых нами причинах, достаточно сравнить .их с названиями известных причин.
Если бы я рассуждал следующим образом: возможность движения часовой стрелки имеет достаточное основание в сущности стрелки; но из того, что это движение возможно, не следует еще, что оно действительно. Значит, в часах должно иметься некоторое основание его действительности; это-то основание я называю колесом, маятником. Если бы, говорю я, р рассуждал таким образом, то дал ли бы
я этим идею пружин, приводящих стрелку в движение?
Некоторая субстанция изменяется. Значит, в ней имеется основание для ее изменения. Я с этим согласен; я согласен также с тем, ?тобы назвать это основание силой, лишь бы, говоря это, не воображать, будто тем самым мы даем понятие о' ней.
Я имею некоторую идею о своей собственной силе, когда я действую; и я знаю ее по крайней мере посредством ее осознания. Но когда я пользуюсь этим словом для объяснения изменений, происходящих в других субстанциях, то это просто название, которое я даю неизвестной причине известного действия. С помощью подобной фразеологии сущность вещей можно было бы познать в том случае, если бы с помощью данных мной несовершенных понятий о колесах и маятниках часов можно было готовить часовщиков 60.
Если бы наша душа действовала иногда без тела, то, может быть, мы составили бы себе идею о силе монады; но, как ни проста душа, она настолько зависит от тела, что ее действие как бы сливается с действием этой субстанции 6l. Мы не замечаем, чтобы сила, которую мы испытываем в себе самих, принадлежала какому-то простому объекту, мы ощущаем ее как нечто распространенное в некотором сложном целом. Таким образом, она не может служить нам образцом для представления той силы, которую приписывают каждой монаде.
Но часто достаточно дать какой-нибудь неизвестной нам вещи название вещи, которая нам известна, чтобы вообразить, будто мы знаем первую так же, как и вторую. Нет ничего более знакомого нам, чем сила, которую мы испытываем в самих себе. Поэтому лейбницианцы решили, что они смогут составить себе идею о причине изменения каждой субстанции, дав ей название силы. Не следует поэтому удивляться, что они запутываются тем более, чем ббяёё стремятся проникнуть в природу этой силы. С одной Стороны, они говорят, что она есть усилие, а с другой — что она не встречает никаких препятствий. Но если исходить из нашего понятия о том, что называют усилием и препятствием, то усилие бесполезно, раз нет препятствия, которое надо преодолеть. Следовательно, если простые объекты не встречают сопротивления, то в них нет и силы; если же в них есть сила, то есть и сопротивление.
Из всего этого следует заключить, что признание Лейбницем силы в простых объектах так же мало подвигает его вперед, как если бы он ограничился утверждением, что в них имеется какое-то основание происходящих с ними изменений, каково бы ни было это основание. Действительно, либо слово сила не содержит в себе другой идеи, кроме идеи некоторого основания, либо же, если желают обозначить им нечто большее, делают это, лишь явно злоупотребляя терминами, причем не могут объяснить, какие идеи с ними связывают. Мы встречаем здесь обычные недостатки, свойственные абстрактным системам,— неопределенные понятия и объяснение неизвестных вещей другими, столь же неизвестными.