Параграф V
О том, что непонятно, каким образом в каждой монаде может быть бесконечное множество восприятий и каким образом они могут представлять вселенную
Чем больше усилий делает Лейбниц, чтобы объяснить то, что он понимает под словом «восприятие», тем более смутной становится идея, которую он дает.
Существующая между всеми вещами во вселенной связь заставляет его думать, что нет никаких оснований ограничивать представления, возникающие в монадах. Всякое.представление стремится, по его мнению, к бесконечности, и каждое из наших восприятий заключает в себе бесконечное множество других. Таким образом, в одной монаде имеется бесконечное множество бесконечно различных порядков восприятий. В А имеется бесконечное множество восприятий для представления восприятий В; в В имеется другое бесконечное множество восприятий для представления восприятий С и так далее до бесконечности. В свою очередь А представлено в В, С и т. д., и, подобно тому как эта монада представляет все другие монады, она представлена в каждой из них, так что нет ни одной такой части материи, в которой она не была бы представлена бесконечное множество раз и которая не доставляла бы ей бесконечное множество восприятий. Отсюда видно, каким бесконечным множеством способов комбинируются в каждом объекте восприятия.
По поводу бесконечного можно было бы сделать много замечаний. Для краткости я ограничусь указанием, что это имя, даваемое нами некоторой идее, которой мы не имеем, но которую считаем отличной от тех идей, которые мы имеем. Таким образом, бесконечное не содержит в себе ничего положительного, и оно делает еще более непонятной систему Лейбница.
Сколько бы ни подчеркивал этот философ связь всех вещей во вселенной, мы никогда не сумеем понять, каким образом они все концентрируются в каждой из них и каким образом целое столь совершенно представлено в каждой части, что если бы кто-нибудь знал актуальное-состояние какой-либо одной монады, то он увидел бы в ней отчетливый образ того, что есть, чем была и чем будет вселенная. Если бы такое представление существовало, то лишь ^благодаря силе, которую Лейбниц приписывает каждой монаде; но сила эта не может произвести ничего подобного.
Одно из двух: либо монады взаимно действуют друг на друга, так что каждая воздействует на другие и подвергается воздействию с их стороны (предположение, не отвергаемое некоторыми лейбницианцами 41); либо только кажется, что они действуют таким образом.
В первом случае во всякой монаде можно найти всю присущую ей активную силу и все то, что она может произвести, предполагая, что она не встретит никакого препятствия. В ней можно найти также все сопротивление, какое она оказывает всякому действию, исходящему от какой-либо внешней причины, но в ней нельзя найти состояний и связи всех вещей. Эти состояния и эта связь заключаются в отношениях действия и претерпевания действия. Сила монады не производит вовне всего того действия, на какое она способна; она производит здесь действие, соразмерное тому сопротивлению, которое она встречает. Поэтому, чтобы узнать, каким образом монада связана своим действием с остальной вселенной, недостаточно обратить внимание только на нее, надо иметь в виду еще все прочие субстанции. Следовательно, невозможно найти в одной-единственной монаде состояние и связь всех монад, предполагая, что они действуют или испытывают действие друг на друга.
Это невозможно и в том случае, если, как думает Лейбниц, действия и претерпевание действий являются только кажущимися. При этом допущении монада не зависит ни от какого другого объекта; сама по себе и благодаря действию своей собственной силы она есть все то, что она есть, и заключает в себе причину всех своих изменений. Тот, кто увидел бы только одну монаду, не догадался бы даже о том, что существует что-либо другое.
Но, может сказать Лейбниц, тот факт, что каждая монада имеет связь со всем существующим, есть следствие предустановленной гармонии. Я готов признать это. Но в таком случае, скажет Лейбниц, состояние, в котором она находится, выражает и представляет эти отношения и, следовательно, представляет всю вселенную. Этот вывод я отвергаю.
Если бы я сказал: одна сторона треугольника имеет отношение к двум другим его сторонам и к трем углам, следовательно, эта сторона представляет величину двух других сторон и величину каждого угла в отдельности, то нетрудно было бы заметить ошибочность этого вывода. Всякому известно, что знания одной стороны недостаточно, чтобы представить себе все это. Аналогичным образом я утверждаю, что представление вселенной не может заключаться в сознании одной-единственной монады. Тот факт, что состояние этой монады связано с состоянием всех прочих монад, не имеет никакого значения. Даже верховный разум, если бы он знал только ее одну, не сумел бы открыть ничего сверх этого. Чтобы иметь идею всего относящегося к треугольнику, к знанию одной стороны надо прибавить знание двух углов. Точно так же, чтобы иметь возможность открыть нынешнее состояние каждой вещи в отдельности, надо к знанию одной монады прибавить знание всеобщей гармонии вселенной. Одна монада, таким образом, не может представлять всего мира; но, сравнивая ее состояние со всеобщей гармонией, можно было бы судить о состоянии всего существующего.
Бог пожелал сотворить такой-то мир; все вещи были подчинены этой цели, и состояние каждой из них было тем самым определено. То же самое будет, если я захочу написать какое-нибудь число, например 123 489; тем самым тотчас же определяются выбор и расположение цифр. Значит, бог имел основания расположить определенным образом элементы мира, подобно тому как я имею основание расположить свои цифры. Мои основания подчинены моему намерению написать такое-то число, и тот, кто не знал бы этого намерения и увидел бы только цифру 2, не знал бы никакой другой части этого числа. Основания бога подчинены его намерению сотворить такой- то мир, и тот, кто не знал бы этого намерения, зная даже совершенным образом одну какую-нибудь субстанцию, никогда не мог бы достоверно определить состояние не то что всего мира, но и малейшей из его частей.
Вольф не счел возможным приписать восприятия всем монадам; он допускает их только у душ. Но в системе Лейбница все так гармонически связано, что остается либо все принять, либо все отвергнуть.
С одной стороны, ученик соглашается со своим учителем в том, что восприятия души — это лишь различные состояния, через которые она проходит, и что эти состояния представляют внешние предметы, ибо их можно объяснить состоянием самих этих предметов. С "другой стороны, он допускает у каждой субстанции ряд изменений, каждое из которых может быть объяснено состоянием внешних предметов. Почему же не признает он также, что эти изменения репрезентативны, почему он отказывает им в названии восприятий? Он тем более не прав, что одна и та же причина порождает восприятия души и изменения других объектов: это именно та сила, которая, по его мнению, присуща каждой субстанции. Если эта сила может производить в некоторых объектах изменения, которые не суть восприятия, то на каком основании он берется утверждать, что душа всегда обладает восприятиями?
Лейбниц, будучи более последовательным, признает восприятия даже у тела. Тело в некотором роде имеет восприятия, говорит он. Слова в некотором роде, прибавляемые им для смягчения вывода, не имеют никакого значения. Одно из двух: либо движущая сила, действующая в теле, производит в нем изменение, представляющее вселенную, либо нет. В первом случае имеют место восприятия, во втором их нет.
Но для того чтобы это представление передавалось без скачков, отличие одного тела от другого должно быть бесконечно малым, каждое организованное тело должно состоять из организованных тел, малейшие части материи до бесконечности должны быть настоящими механизмами (machines) и, наконец, каждое тело должно обладать господствующей энтелехией, а каждая монада — телом.
По-моему, здесь нельзя следовать за Лейбницем; в частности, я не могу понять утверждения, что каждая монада обладает телом. Каким образом могут обладать телами те монады, из которых получаются наименее сложные тела? Чтобы представить себе это, я должен употребить одни и те же монады для двух целей — для образования сложных вещей и для их одушевления. Но Лейбниц никогда не говорил ничего подобного.
Этот философ не дает никакого понятия о силе своих монад; он не дает никакого понятия и об их восприятиях; он пользуется здесь только метафорами, а в результате теряется в бесконечном. Таким образом, он не дает знания об элементах вещей, он, собственно говоря, ничего не объясняет 63. Дело обстоит у него примерно так, как если бы он ограничился утверждением, что протяжение существует, поскольку существует нечто непротяженное; что тела существуют, поскольку существует нечто, что не есть Tejid, И т. д.
Так, желая рассуждать о недоступных нам вещах, мы после многих блужданий оказываемся на том самом месте, откуда вышли 64. Так как я опровергал систему Лейбница, некоторые лейбницианцы говорили, что я ее не понял. Если они правы, то система монад в том виде, в котором я ее представил, оказывается моей. Я не стану это опровергать. Но это не в меньшей степени докажет ошибочность абстрактных систем.
Еще по теме Параграф V
О том, что непонятно, каким образом в каждой монаде может быть бесконечное множество восприятий и каким образом они могут представлять вселенную: