<<
>>

глава первая: ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА ЖЕСТОВ И ЯЗЫКА ЧЛЕНОРАЗДЕЛЬНЫХ ЗВУКОВ

§ 1'. Пока дети, о которых я только что говорил, жили врозь, единственными действиями их души были восприятие и сознание, которое отнюдь не прекращается, когда люди бодрствуют; внимание, имевшее место каждый раз, когда какие-нибудь восприятия воздействовали на них каким-то необычным образом; воспоминание, когда обстоятельства, поразившие их, снова представились им до того, как связи, которые у них возникли, были нарушены, и в очень незначительной мере воображение.

Например, восприятие потребности связывалось с восприятием предмета, который служил для ее удовлетворения. Но такого рода связи, образованные случайно, не будучи поддержаны размышлением, не существуют долго. Однажды чувство голода напомнило этим детям дерево, отягощенное плодами, которое они видели накануне; на другой день это дерево было забыто, и то же самое ощущение напомнило им другой предмет. Значит, деятельность воображения совсем не была в их власти; она зависела от условий, в которых они находились *.

§ 2. Когда они жили вместе, у них был повод больше упражняться в совершении первых действий души, потому что их общение друг с другом заставляло их связывать с возгласами, сопутствующими каждой страсти, восприятия, естественными знаками которых они были. Обычно они сопровождали их каким-нибудь движением или жестом, которые были еще более выразительны.

Например, тот, кто страдает от отсутствия какого-то предмета, который его потребности сделали для него необходимым, не удержится от того, чтобы издать возглас; он прилагает усилия, чтобы получить этот предмет, он качает головой, машет руками и двигает всеми частями тела. Другой, взволнованный этим зрелищем, устремляет свой взгляд на этот же самый предмет и, ощущая в своей душе чувства, в которых он еще не способен дать себе отчет, страдает, видя страдающим этого несчастного. О этого момента он чувствует себя склонным помочь ему м поддается этому впечатлению, насколько это в его власти.

Таким образом, побуждаемые одним лишь инстинктом, эти люди просят друг у друга помощи и оказывают ее друг другу. Я говорю: одним лишь инстинктом, так как размышление не может еще в этом участвовать. Один из них не сказал бы: Мне следует двигаться таким образом, чтобы показать ему, в чем я нуждаюсь, и побудить рго помочь мне; и другой не сказал бы: Я вижу по этим двиоюениям, что он хочет того-то и того-то, сейчас я ему предоставлю возможность попользоваться этим; но оба они действовали бы сообразно потребности, которая их больше всего волновала.

§ 3. Одинаковые обстоятельства не могли, однако, часто повторяться, не создавая, наконец, привычку связывать с возгласами, сопутствующими тем или иным страстям, и с различными телодвижениями восприятия, столь явным образом выражающие эти страсти. Чем больше люди привыкали к этим знакам, тем больше они были в состоянии вспоминать их по своей воле. Начинала понемногу упраяшяться их память; они стали способны по своему желанию располагать своим воображением и на основе размышления незаметно перешли к выполнению того, что они раньше делали только инстинктивно 85. Сначала оба они приобрели привычку узнавать по этим знакам чувства, которые испытывает другой в данный момент; затем они стали пользоваться ими, чтобы сообщить ДРУГ другу о чувствах, которые они сами испытывали. Например, тот, кто увидел место, где он был напуган, подражал возгласам и движениям, служившим знаками испуга, чтобы предостеречь другого от опасности} которой он избежал.

I 4. Пользование этими знаками постепенно делало упражнения в совершении действий души все более многочисленными, и в свою очередь действия души, в совершении которых они все больше упражнялись, совершенствовали знаки и делали пользование ими более привычным. Наш опыт доказывает, что эти два дела содействуют друг другу. Прежде чем были изобретены алгебраические знаки, люди достаточно упражнялись в совершении действий души, чтобы дойти до этого изобретения; но лишь с использованием этих знаков упражнения в совершении этих действий оказалось достаточно, чтобы довести математику до той степени совершенства, которой, как мы видим, она ныне достигла,

§ 5.

Из этого обстоятельного описания видно, как возгласы, сопутствовавшие страстям, способствовали раз^ вертыванию действий души, естественно порождая язык жестов — язык, который при своем возникновении в соответствии с незначительной степенью умственного развития этой четы состоял, вероятно, из одних лишь гримас и бурных телодвижений.

§ 6. Между тем, когда эти люди приобрели привычку связывать некоторые идеи с произвольными знаками, естественные возгласы служили им образцом для создания нового языка. Они произносили новые звуки и, повторяя их много раз и сопровождая их какими-нибудь жестами, указывавшими на предметы, на которые они хотели обратить внимание, привыкали давать вещам названия. Тем не менее первоначально этот язык развивался весьма медленпо. Орган речи был настолько негибким, что с легкостью произносилось только немного очень простых звуков. Препятствия, мешавшие произнесению новых звуков, пе позволяли даже предположить, что голос способен издавать разнообразные звуки помимо небольшого количества уже придуманных слов. § 7. У этой четы был ребенок томимый потребностями, сообщать о которых он мог лишь с трудом, он двигал всеми частями своего тела. Его язык, очень упругий, необычайно изгибался и произносил совершенно новое слово. Потребность, возникая вновь и вновь, вызывала те же самые результаты; этот ребенок двигал своим языком так же, как в первый раз, и вновь произносил тот же звук. Удивленные родители, угадав наконец, чего он хочет, пробовали, давая ему требуемое, повторить то же слово, Усилия, которые им приходилось прилагать, что- бы его произносить, свидетельствовали о том, что сами они не были способны его придумать.

Таким путем развитие этого нового языка было затруднено. Лишенный упражнений, голосовой орган вскоре теряет у ребенка всю свою гибкость. Его родители учили его сообщать свои мысли жестами и выражаться таким [способом, при котором чувственные образы были гораздо [более доступны ему, чем членораздельные звуки. Возникновения какого-нибудь нового слова можно было ожидать лишь от случая к случаю, и, чтобы количество слов значительно увеличилось таким медленным путем, несомненно, требовались многие поколения. Язык жестов, столь естественный в то время, был серьезным препятствием, которое нужно было преодолеть.

Можно ли было отказаться от него ради другого, преимущества которого еще нельзя было предвидеть и трудность которого так сильно давала себя чувствовать?

§ 8. По мере того как язык членораздельных звуков становился более богатым, становилось все удобнее упражнять с ранних лет голосовой орган и сохранять его первоначальную гибкость. Язык звуков стал казаться таким же удобным, как и язык жестов; люди одинаково пользовались и тем и другим; наконец, пользование членораздельными звуками стало столь легким, что оно начало брать верх.

§ 9. Значит, было время, когда беседа проводилась при помощи речи, смешанной из слов и жестов. «Подобно тому как это происходило с большей частью других сторон жизни, здесь привычка и обычай 86 превратили в украшение то, что было обязано своим происхождением необходимости. Но языком жестов продолжали пользоваться еще долго после того, как необходимость в нем исчезла, в особенности среди жителей Востока, характер которых естественно находил удовлетворение в беседах, так хорошо выражавших посредством телодвижений горячность их нрава и так удачно ему служивших посредством непрестанного воспроизведения чувственных образов. Священное писание дает нам бесчисленные примеры беседы такого рода. Вот некоторые из них: когда лжепророк размахивает своими железными рожками, чтобы от- метить полный разгром сирийцев 87; когда Иеремия по велению господа прячет свой льняной пояс в каменной пещере близ Ефрата88; когда он разбивает глиняный сосуд при виде людей***; когда он надевает на свою шею оковы и ярмо 89 и когда он бросает книгу в Еф- рат 90; когда Иезекикль по велению господа чертит на кирпиче осаду Иерусалима ******; когда он взвешивает на весах волосы со своей головы и волоски со своей бороды*******; когда он выносит имущество из своего дома******** и когда он соединяет вместе две палки, изображающие Иудею и Израиль *********; при помощи этих движений пророки извещали народ о воле господа и беседовали знаками».

Некоторые люди, не зная, что язык жестов был у евреев общепринятым и обычным способом беседовать, осмеливались называть эти телодвижения пророков нелепыми и фанатичными.

Г-н Уорбертон полностью разбивает ********** это обвинение. «Нелепость какого-либо телодвижения,— говорит он,— состоит в том, что оно причудливо и ничего не обозначает. Привычка же и обычай сделали телодвижения пророков мудрыми и осмысленными. Что касается фанатичности какого-нибудь движения тела, то она характерна для такого склада ума, при котором его обладателю доставляет удовольствие делать то, что совершенно не принято, и пользоваться необычным языком. Но подобную фанатичность нельзя приписывать пророкам, когда ясно, что их телодвижения были обыкновенными жестами и что их беседы сообразовывались с языком их страны.

Не только в священной истории находим мы примеры речей, выраженных при помощи телодвия^ений. Языческая древность полна ими... Первые оракулы выражались этим способом, как мы узнаем это об одном древ^ нем оракуле от Гераклита64, сообщающего, что царь, оракул которого был в Делъфахг не говорит} не. молчит, а изъясняется знаками. Это убедительно доказывает, что для того, чтобы дать другим понять что-то, замена слов жестами была в древности обычным делом» 91.

§ 10. Этот язык был сохранен, по-видимому, для того, чтобы осведомлять народ о том, что его больше всего интересовало,— о государственных и религиозных делах. Благодаря более живому воздействию такого языка на воображение производимое им впечатление дольше сохраняется. Его выразительность имела даже нечто могущественное и величественное, к чему языки, еще бедные, не могли приблизиться. Древние называли этот язык пляской; вот почему сообщается, что Давид плясал перед ковчегом.

§ 11. Совершенствуя свой вкус, люди придавали этом пляске больше разнообразия, изящества и выразительности. Они подчинили определенным правилам не только .движения рук и положения тела, но и шаги, которые яіужно было делать. Благодаря этому пляска естественно разделялась на два вида искусства, которые были ей подчинены; одним из них — да будет мне дозволено прибегнуть к выражению, соответствующему языку древности,— был танец жестов; он сохранился, чтобы способствовать передаче мыслей людей; другой был главным образом танцем шагов; им пользовались для выражения некоторых состояний души, особенно радости; его применяли, когда веселились, и главное его назначение было доставлять удовольствие.

Таким образом, танец шагов происходит от танца жестов, поэтому он сохраняет еще его характер.

У итальянцев, поскольку у них более живая и более разнообразная жестикуляция, это пантомима. У нас, напротив, этот танец более степенный и более простой. Если это и есть преимущество, то оно мне кажется причиной того, что язык этого танца менее богат и менее содержателен, чем пантомима. Например, может ли плясун, единственная цель которого — придать изящество своим движениям и благородство своим позам, танцуя с другими, иметь тот же самый успех, как в том случае, когда он танцует один? Нет ли опасности, что его танец в силу своей простоты будет столь ограничен в своей выразительности, что не даст ему достаточно знаков для языка образного танца? Если это так, то, чем больше будут упрощать это искусство, тем больше оно будет терять в выразительности.

§ 12. Существуют различные виды танца, от самого простого до самого сложного. Все хороши, если только они что-то выражают, и они тем совершеннее, чем разнообразнее и чем более содержательна их выразительность. Хорош танец, который изображает изящество и благородство; танец, выражающий своего рода разговор или диалог, кажется мне самым лучшим. Наименее совершенный — это тот, который требует лишь много силы, ловкости и проворства, потому что предмет его недостаточно занимателен; однако не следует пренебрегать им, ибо он вызывает приятное изумление. Ошибкой французов является ограничение искусств из-за желания сделатьих простыми. В силу этого они иногда отказываются от лучшего, чтобы сохранить лишь хорошее; еще один пример этого дает нам музыка.

<< | >>
Источник: ЭТЬЕНН БОННО ДЕ КОНДИЛЬЯК. Сочинения в трех томах. Том 1. Мысль - 338 с.. 1980

Еще по теме глава первая: ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА ЖЕСТОВ И ЯЗЫКА ЧЛЕНОРАЗДЕЛЬНЫХ ЗВУКОВ:

  1. глава первая: ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА ЖЕСТОВ И ЯЗЫКА ЧЛЕНОРАЗДЕЛЬНЫХ ЗВУКОВ
  2. глава восьмая О ПРОИСХОЖДЕНИИ поэзии
  3. глава девятая О СЛОВАХ
  4. глава четырнадцатая О ПРОИСХОЖДЕНИИ БАСНИ, ПРИТЧИ И ЗАГАДКИ С ПРИСОВОКУПЛЕНИЕМ НЕКОТОРЫХ ПОДРОБНОСТЕЙ ОБ УПОТРЕБЛЕНИИ СИМВОЛОВ И МЕТАФОР *
  5. ГЛАВА V ТРЕТИЙ ПРИМЕР О ПРОИСХОЖДЕНИИ И РАЗВИТИИ ИСКУССТВА ГАДАНИЯ
  6. 3. АНТИНОМИЯ ЯЗЫКА
  7. 7. ИМЕСЛАВИЕ КАК ФИЛОСОФСКАЯ ПРЕДПОСЫЛКА
  8. § 2. Попробуем пересказать Деррида: шаг за шагом...
  9. Глава первая. ЭТНИЧЕСКИЕ ПЕРИОДЫ
  10. 1989 Слово и язык в культуре Просвещения
  11. Глава 3 ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА