ГЛАВА IX ПРИЧИНЫ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ И ПАМЯТИ

Одни представляют себе нервы как

Ложные гипотезы *

натянутые струны, способные К(ь

лебаться и вибрировать, и полагают, Что разгадали причину

ощущений и памяти. Очевидно, что это предположение

целиком выдумано.

Другие говорят, что мозг есть мягкая субстанция, в которой животные духи (esprits animaux) делают отпечатки. Эти отпечатки сохраняются; жанашые духи вшшьишшвь проходят по ним; животное наделено ощущением и памятью. Они обращали внимание на то, что, если субеташрнк мозга достаточно мягка, чтобы получать отпечатки, тогда ей недостает плотности, чтобы их сохранять; они не учли, что невозможно, чтобы бесконечное число отпечатков про? должало существовать в одной субстанции, где происходит непрерывное действие, непрерывная циркуляция.

Лишь считая нервы струнами инструмента, можно было придумать первую гипотезу, а вторую выдумали, представив себе отпечатки, которые образуются в мозгу, в вида оттисков на поверхности, все части которой находятся в покое. Конечно, все это значит рассуждать, не руководствуясь ни наблюдением, ни аналогией; это значит сравнит вать вещи, которые не имеют никакого отношения друг к другу11.

Я не знаю, существуют ли животные В животном имеется J J

движение ДУхи; я не знаю даже, являются ли

являющееся нервы органом ощущения. Мне неиз-

нервонричиной вестна ни ткань волокон, ни природа прозябания твердых те л, ни природа жидкостей;

одним словом, я имею лишь весьма неполную и расплывчатую идею всего этого механизма. Я знаю только, что есть движение, являющееся первопричиной прозябания (vegetation) 12 и чувствительности, что животное живет, пока существует это движение, и умирает, как только оно прекращается.

Опыт учит меня, что животное может быть сведено к состоянию прозябания; животное естественно находится в нем, когда погружено в глубокий сон, оно попадает в него случайно вследствие приступа апоплексии.

Я вовсе не строю предположений относительно движения, которое при этом происходит в нем.

Но когда животное выходит из со- Направления, ^ *

которые может стояния прозябания, чтобы стать чув-

принимать это ствующим, движение подчиняется

движение, являются другим законам и принимает другие

причинами направления. Например, если глаз

чувствительности

J открывается на свет, то под действием

лучей, которые в него попадают, движение, вызывавшее прозябание животного, приобретает направление, делающее его чувствующим. Так же обстоит дело и с другими органами чувств. Каждый вид чувства, следовательно, имеет в качестве своей причины особый вид направления движения, которое является первопричиной жизни.

Поэтому понятно, что движение, делающее животное чувствующим, может быть лишь модификацией движения, вызывающего его прозябание,— модификацией, вызванной действием предметов на органы чувств.

Но движение, которое делает живот-

Эти движения

передаются Н0Є чувствующим, происходит НЄ

от органов к мозгу только в органе, подвергающемся действию внешних предметов; оно передается также в мозг, т. е. в орган, который, как свиде- тельствует наблюдение, является первым и главным орудием ощущения. Следовательно, причина чувствительности — сообщение между органами и мозгом.

В самом деле, если мозг, в силу какой-либо причины находящийся в подавленном состоянии, не может подчиняться впечатлениям, посланным органами, животное тотчас же становится нечувствительным. Как только эта высшая инстанция вновь обретает свободу действий, органы воздействуют на нее, она в свою очередь воздействует на органы, и снова появляется ощущение.

Хотя мозг и обладает свободой действий, может случиться, что он будет иметь малое сообщение с каким-либо другим органом или даже совсем его не иметь.

Л/ї Так как различные направления

Мы чувствуем лишь г г -

постольку, поскольку движения, вызывающие прозябание,

наши органы [к чему-то] ЯВЛЯЮТСЯ единственной физической И прикасаются или окказиональной причиной чувстви- что-то прикасается тельности, из этого следует, что мы к ним чувствуем лишь постольку, посколь

ку наши органы к чему-то прикасаются или к ним что-то прикасается; и лишь благодаря контакту предметы, воздействуя на органы, сообщают движению, вызывающему прозябание, побуждения, которые делают их чувствитель-v ными. Таким образом, обоняние, слух, зрение и вкус можно рассматривать как дальнейшее развитие осязания. Глаз совсем не будет видеть, если тела определенной, формы не будут воздействовать на сетчатку посредством толчка; ухо не будет слышать, если от других тел, иной формы, оно не получит удар в барабанную перепонку. Первопричина разнообразия ощущений состоит в различных направлениях, сообщаемыхдвижениюпредметамисообразно строению органов, подвергающихся их воздействию 13;- Но как соприкосновение определен-

Мы не знаем, как это

соприкосновение ных корпускул вызывает ощущения

производит ощущение звука, света, цвета? Вероятно, мы

могли бы дать этому объяснение, если

бы знали сущность души, механизм глаза, уха, мозга, при- роду лучей, которые попадают на сетчатку, и воздуха, который ударяет в барабанную перепонку. Но этого-то мы и не знаем; можно предоставить объяснение этих явлений тем, кто любит строить гипотезы о вещах, относительно которых опыт ничего не подсказывает.

Если бы бог создал в нашем теле Новые органы »

вызвали бы в нас новыи °Рган> способный вызвать но-

новые ощущения " вые побуждения, мы стали бы испытывать ощущения, отличные от тех ощущений, которые у нас были до сих пор.

То же нужно сказать и о седьмом, о восьмом и обо всех чувствах, сколько бы мы их ни предположили. Несомненно, новый орган в нашем теле произвел бы движение, которое вызывает его прозябание, способность к множеству модификаций, какие мы только могли бы вообразить.

Эти чувства возбуждались бы корпускулами определенной формы: они обучались бы, так же как и другие чувства, у осязания и научились бы у него передавать свои ощущения о предметах.

Но чувств, которые мы имеем, нам

Нам достаточно

тех чувств, которые достаточно для самосохранения; они мы имеем даже становятся сокровищницей зна

ний для тех, кто умеет ими пользоваться; и если другие не черпают в них таких же богатств, они не подозревают о том, чего лишены. Как представят они себе, что в обычных для них ощущениях можно увидеть то, чего они сами там не видят?

Таким образом, действие органов

iv2lfC 5ТСИ RfbTHfltf*

учится двигаться ЧУВСТВ На М03Г *ЄЛаЄТ *™0TH0e ЧУВ- по своей воле ствительным. Но этого недостаточно, для того чтобы дать телу все движения, на какие оно способно; нужно еще, чтобы мозг воздействовал на все мышцы и на все внутренние органы, предназначенные двигать каждый из членов. Ведь наблюдение доказывает это действие мозга.

Следовательно, когда эта высшая инстанция получает определенные побуждения со стороны органов чувств, она передает другие побуждения некоторым частям тела, и животное движется.

У животного были бы лишь неопределенные движения, если бы действие органов чувств на мозг и мозга на члены тела не сопровождалось каким-либо ощущением. Если бы животное двигалось, не испытывая ни страдания, ни удовольствия, оно не принимало бы никакого участия в движениях своего тела; следовательно, оно их не замечало бы и, таким образом, не научилось бы само их направлять.

Но так как страдание или удовольствие побуждают его избегать некоторых движений или делать их, то вследствие этого оно научается их избегать или делать.

Как его тело Эти привычки представляют собой приобретает привычку упорядоченные движения, образую- совершать щиеся в нас, как нам кажется, без на-

некоторые движения шего участия, потому что благодаря их повторению мы делаем их не думая. Это приввїчки, называемые естественными движениями, инстинктами, о которых ошибочно полагают, что они рождаются вместе с нами. Можно будет избежать этого предрассудка, если судить об этих привычках по другим, которые стали для нас также совсем естественными, хотя мы и помним, как мы их приобрели.

Например, когда я в первый раз подношу пальцы к клавесину, их движения могут быть только неуверенными; но по мере того как я учусь играть на этом инструменте, я незаметно вырабатываю в себе привычку двигать пальцы по клавиатуре. Сначала они подчиняются мне с трудом в направлении, которое я хочу им придать; постепенно они преодолевают препятствия; наконец, они двигаются сами по моей воле, они даже предупреждают ее и исполняют музыкальную пьесу, в то время как моя мысль направлена на что-нибудь совершенно другое.

Значит, они приобретают привычку двигаться, следуя определенному числу побуждений; и как нет прикосновения, с которого не могла бы начаться мелодия, нет и побуждения, которое не могло бы стать первым в определенном ряду. Упражнение ежедневно различным образом сочетает эти побуждения; пальцы с каждым днем приобретают все большую легкость; наконец они как бы сами собой подчи- ияются ряду определенных движений, и подчиняются без усилия, не заставляя меня обращать на них внимание. Дело в том, что когда органы чувств, усвоив различные привычки, движутся самостоятельно, то у души нет надобности постоянно наблюдать за ними, чтобы управлять их движениями.

Мозг приобретает Но мозг является главным органом.

подобные привычки.

Они суть физические и Где^ по-видимому, все рождается.

и окказиональные гг ^

причины памяти Таким образом, судя о мозге по другим органам чувств, мы будем вправе сделать вывод, что все привычки тела доходят до него и что, следовательно, волокна, из которых он состоит, способные благодаря своей гибкости к движениям всякого рода, приобретают, как и пальцы, привычку подчиняться различным рядам движений, вызванных побуждениями. Если это так, то способность напоминать мне какой-либо предмет, которой обладает мозг, может заключаться только в приобретенной им легкости, с какой он способен самостоятельно двигаться точно так же, как он двигался, когда этот предмет прежде воздействовал на мои органы чувств.

Физическая и окказиональная причина, сохраняющая или напоминающая идеи, состоит, следовательно, в тех побуждениях, к которым мозг, этот главный орган чувствования, создал себе привычку и которые продолжают существовать или воспроизводятся даже тогда, когда органы чувств перестают этому способствовать. Ибо мы не вспоминали бы тех предметов, которые мы видели, слышали, до которых дотрагивались, если бы движение не принимало те же самые направления, что и тогда, когда мы видим, слышим, прикасаемся. Одним словом, механическое действие подчинено одним и тем же законам и когда испытывают ощущение, и когда только вспоминают испытанное ощущение, и память есть не что иное, как определенный способ чувствовать 14.

Я часто слышал, как спрашивают:

Идеи, О которых тт

совсем не думают, <<Чем становятся идеи, которыми пе-

нигде не существуют рестают заниматься? Где они хранятся? Откуда они возвращаются, «огда снова предстают перед нами? В душе ли существуют они в течение тех долгих промежутков времени, когда мы совсем о них не думаем, или в теле?»

Исходя из вопросов и из ответов, которые дают метафи- зики, можно было бы подумать, что идеи подобны всем вещам, запасы которых мы делаем, и что память — не что иное, как огромная кладовая. Столь же резонно придать существование различным формам, какие тело последовательно принимало, и спросить: «Чем становится круглость тела, когда оно принимает другую форму? Где она хранится? И когда это тело вновь становится круглым, откуда к нему приходит круглость?»

Идеи, так же как и ощущения, представляют собой состояния души. Они существуют постольку, поскольку модифицируют ее; они перестают существовать, как только перестают ее модифицировать. Искать в душе идеи, о которых я совсем не думаю,— значит искать их там, где их больше нет; искать их в теле — значит искать там, где их никогда не было. Где же они находятся? Нигде 15.

Как они Разве не абсурдно было бы спраши-

воспроизводятся вать> где находятся звуки клавесина, когда этот инструмент перестает зву^ чать. И разве не ответили бы: «Они нигде не находятся, но, если пальцы ударяют по клавишам и двигаются, как они двигались тогда, они снова производят те же самые звуки»?

Итак, я отвечу, что мои идеи нигде не находятся, когда моя душа перестает о них думать, но что они вспоминаются мне, как только возобновляются движения, способные производить их вновь.

Хотя я не знаю механизма мозга, я, однако, могу считать, что его различные части приобрели способность самостоятельно двигаться таким же образом, каким они двигались под воздействием органов чувств; что привычки этого органа сохраняются, что всякий раз, когда он им подчиняется, он вспоминает те же самые идеи, потому что в нем возобновляются те же самые движения; что, одним словом, мы имеем в памяти идеи, как имеем в пальцах пьесы клавесина, т. е. что мозг, как и все другие органы чувств, имеет способность двигаться, следуя побуждениям, к которым он приобрел привычку. Мы испытываем ощущения почти так же, как клавесин издает звуки. Внешние органы человеческого тела — как клавиши; предметы, воздействующие на них, подобны пальцам, ударяющим по клавиатуре; внутренние органы тела — как корпус клавесина; ощущения, или идеи,— как звуки; а память имеет место, когда идеи, порожденные действием предметов на органы чувств, воспроизводятся движениями, к которым мозг приобрел привычку.

Если память, медленная или быстрая,

Все феномены

памяти объясняются вспоминает вещи то в присущем ИМ привычками мозга порядке, то смешивая их, причина этого заключается в том, что наличие множества идей предполагает в мозгу движения в таком огромном количестве и столь разнообразные, что невозможно, чтобы они воспроизводились всегда с одной и той же легкостью и точностью. Все феномены памяти зависят от привычек, приобретенных подвижными и гибкими частями мозга, и все движения, на которые способны эти части, связаны друг с другом, как связаны между собой все идеи, которые воспроизводятся в памяти.

Дело в том, что движения пальцев по клавишам связаны между собой, как звуки песни, и песня звучит очень медленно, если пальцы движутся очень медленно, и очень сбивчиво, если пальцы сбиваются. Но, как множество пьес, которые разучивают на клавесине, не позволяют пальцам всегда сохранять привычки, позволяющие легко и четко исполнить их, так и множество вещей, которые хотят вспомнить, не дают мозгу всегда сохранять привычки, позволяющие легко и точно вспоминать идеи.

Когда искусный органист непреднамеренно подносит руки к клавишам, первые звуки, которые он извлекает, побуждают его пальцы продолжать двигаться и подчиняться ряду движений, вызывающих ряд звуков, мелодичность и гармоничность которых изумляет иной раз его самого. Тем не менее он управляет своими пальцами без усилия и, кажется, не обращая на них внимания.

Именно так первое движение, вызванное в мозгу воздействием предмета на наши органы чувств, возбуждает ряд движений, которые напоминают ряд идей. И от того, что в течение всего времени, когда мы бодрствуем, наши чувства, всегда подвергающиеся впечатлениям от предметов, не перестают воздействовать на мозг, наша память всегда находится в действии. Мозг, постоянно возбуждаемый органами, подчиняется не только впечатлениям, которые он получает от них непосредственно, но и всем движениям, которые это первое впечатление должно воспроизвести. Он идет по привычке от движения к движению, опережает действие органов чувств, вспоминает длинные ряды идей. Более того, он живо воздействует на органы чувств, вновь направляя им ощущения, которые они ему посылали, и убеждает нас, что мы видим то, чего мы в действительности не видим. Следовательно, так же как пальцы сохраняют привычку к ряду движений и могут по малейшему поводу двигаться, как они двигались прежде, так и мозг сохраняет свои привычки; и, будучи однажды возбужден действием чувств, он самостоятельно производит привычные ему движения и вспоминает идеи.

Но как совершаются эти движения? Как они следуют различным побуждениям? Это-то и невозможно изучить. Если бы даже этот вопрос поставили в отношении привычек, приобретаемых пальцами, я не смог бы на него ответить. Не буду же теряться в догадках по этому вопросу. Для меня достаточно судить о привычках мозга по привычкам каждого чувства; нужно удовлетвориться знанием того, что один и тот же механизм, каков бы он ни был, дает идеи, сохраняет и воспроизводит их.

Память имеет свое местонахождение в мозгу и во всех органах, которые передают идеи

Мы только что видели, что память имеет свое местонахождение главным образом в мозгу; мне кажется, что она имеет его и во всех органах наших ощущений; ибо она должна иметь его везде, где есть окказиональная причина идей, которые мы вспоминаем. Если для того, чтобы дать нам идею в первый раз, нужно было, чтобы чувства воздействовали на мозг, то воспоминание об этой идее, кажется, никогда не будет более отчетливым, нежели тогда, когда мозг в свою очередь будет воздействовать на чувства. Значит, этот обмен действиями необходим для того, чтобы вызвать идею прошлого ощущения, так же как он необходим для того, чтобы вызвать актуальное ощущение. В самом деле, мы, например, не можем представить себе какую- нибудь фигуру лучше, чем тогда, когда наши руки вновь принимают ту самую форму, которую их заставило принять осязание. В подобном случае память говорит с нами, так сказать, на языке действия.

Память о мелодии, исполняемой на каком-либо инструменте, имеет свое местонахождение в пальцах, в ухе и в мозгу: в пальцах, которые усвоили привычку совершать движения в определенной последовательности; в ухе, которое судит пальцы и в случае надобности управляет ими только потому, что оно со своей стороны усвоило привычку совершать движения в другой последовательности, и в мозгу, который усвоил привычку последовательно принимать формы, точно соответствующие формам пальцев и ушей.

Легко заметить привычки, приобретенные пальцами; невозможно так же наблюдать привычки ушей; еще менее доступны наблюдению привычки мозга, но аналогия доказывает, что они существуют.

Разве можно было бы знать язык, если бы мозг не приобретал привычек, которые соответствовали бы привычкам ушей, чтобы его слышать, привычкам губ, чтобы на нем говорить, привычкам глаз, чтобы на нем читать? Память о языке не находится, следовательно, исключительно в привычках мозга — она находится и в привычках органов слуха, речи и зрения.

Объяснение Следуя принципам, которые я только

сновидений что изложил, было бы легко объяс-

нить сновидения. Ибо идеи, которые мы имеем во сне, достаточно похожи на то, что исполняет органист, когда в момент рассеянности он предоставляет своим пальцам действовать наугад. Конечно, его пальцы делают лишь то, что они научены были делать, но они не делают этого в том же самом порядке; они соединяют различные пассажи, извлеченные из различных пьес, которые они разучили.

Давайте же судить о том, что происходит в мозгу, по аналогии с тем, что мы наблюдаем в привычках руки, упражнявшейся на музыкальном инструменте, и мы придем к выводу, что сновидения являются результатом воздействия этого главного органа на чувства, когда во время отдыха всех частей тела он сохраняет достаточно активности для того, чтобы подчиняться некоторым из своих привычек. Ведь поскольку он движется так же, как он двигался, когда мы имели ощущения, он воздействует на чувства, и тотчас же мы слышим и видим; так, например, однорукий думает, что чувствует руку, которой у него больше нет. Но в подобном случае мозг обычно изображает вещи в большом беспорядке, потому что привычки, действие которых приостановлено сном, преграждают путь большому количеству идей.

Поскольку мы объяснили, как приоб- Память утрачивается ретаются привычки, составляющие

ОТТОГО, ЧТО МОЗГ г жг і —»

утрачивает свои память, будет легко понять, как они привычки утрачиваются.

225

8 Кондильяк, т. 3

Это происходит, во-первых, если они не поддерживаются или по крайней мере не обновляются достаточно часто. Такой будет судьба всех привычек, для действия которых чувства перестанут давать повод.

Во-вторых, если привычки умножаются в числе до некоторого предела, ибо тогда среди них будут такие, которые мы будем оставлять без внимания. Так же от нас ускользают знания, по мере того как мы их приобретаем.

В-третьих, недомогание в мозгу ослабляет или нарушает память, если оно становится препятствием для некоторых движений, к которым выработалась привычка. Тогда были бы вещи, о которых совсем не сохранялось бы воспоминания; а если бы недомогание противодействовало всем привычкам мозга, то не оставалось бы воспоминания ни об одной вещи.

В-четвертых, паралич органов произвел бы такое же действие: привычки мозга были бы постепенно утрачены, поскольку они больше не поддерживались бы действием чувств.

Наконец, старость наносит удар памяти. В этом случае части мозга похожи на пальцы, которые уже недостаточно гибки, чтх>бы двигаться, следуя всем побуждениям, которые были им свойственны. Привычки постепенно утрачиваются; остаются лишь слабые ощущения, которые вскоре ускользают; движение, которое, по-видимому, их поддерживает, само готово прекратиться.

Физическая и окказиональная перво-

оаключение

причина чувствительности состоит, таким образом, исключительно в определенных направлениях, которые принимает движение, вызывающее прозябание животного; а причина памяти заключается в этих направлениях, когда они становятся привычками. Аналогия позволяет нам предположить, что в органах, которые мы не можем наблюдать, происходит нечто похожее на то, что мы наблюдаем в других органах. Я не знаю, благодаря какому механизму моя рука обладает достаточной гибкостью и подвижностью, чтобы приобретать навык к определенному порядку движений, но я знаю, что в ней есть гибкость, подвижность, упражнение, привычки, и полагаю, что все это находится в мозгу и в органах, которые также являются местонахождением памяти.

Таким образом, у меня, несомненно, есть лишь весьма несовершенная идея физических и окказиональных причин чувствительности и памяти; я совсем не знаю их первопричины. Я знаю, что в нас есть движение, но не могу понять, какой силой оно производится. Я знаю, что это движение может быть связано с различными побуждениями, но мне не под силу раскрыть механизм, который ими управ- ляет. Следовательно, мое преимущество в том, что я освободил от всех произвольных гипотез то скудное знание, которое мы имеем по самому неясному вопросу. Я думаю, что именно этим должны ограничиваться физики каждый раз, когда они хотят создавать системы относительно вещей, первые причины которых невозможно наблюдать.