ГЛАВА VII
КАКИМ ОБРАЗОМ ЧЕЛОВЕК ПРИОБРЕТАЕТ ЗНАНИЕ ПРИНЦИПОВ МОРАЛИ
Опыт не позволяет людям оставаться в неведении того, как они вредили бы друг другу, если бы каждый, заботясь о своем счастье за счет счастья других, полагал, что всякий поступок достаточно хорош, раз он доставляет физическое благо совершающему его. Чем более они размышляют над своими потребностями, удовольствиями, страданиями и всеми обстоятельствами своей жизни, тем более они начинают понимать, как необходимо им оказывать друг другу помощь. Таким образом, они дают взаимные обязательства. Они приходят к согласию насчет того, что будет позволено или запрещено, и их соглашения становятся законами, которым должны подчиняться их поступки; здесь-то и берет начало нравственность.
В этих соглашениях люди могли бы видеть лишь дело своих рук в том случае, если бы они не были способны возвыситься до идеи о божестве; но они вскоре узнают своего законодателя в этом верховном существе, которое, распоряжаясь всем, является единственным распределителем добра и зла. Если они существуют и сохраняются благодаря ему, то они понимают, что они подчиняются ему, когда создают для себя законы. Люди находят законы, так сказать, начертанными в своей природе.
Действительно, бог создал нас для жизни в обществе, и он дал нам все способности, необходимые, чтобы открыть обязанности гражданина. Значит, он пожелал, чтобы мы выполняли эти обязанности; он не мог, несомненно, обнаружить своей воли более явным образом. Стало быть, законы, предписываемые нам разумом, — это законы, которые дал нам сам бог; здесь получает свое завершение нравственный смысл поступков.
Следовательно, существует естественный закон, т. е. закон, который имеет свою основу в воле божьей и который мы открываем, пользуясь одними нашими способностями. Не существует вовсе таких людей, которые абсолютно не знали бы этого закона, ибо мы не могли бы образовать даже самого несовершенного общества, если бы не приняли тотчас же известных обязательств по отношению друг к другу. Лица, не желающие признать этого закона, находятся в войне со всей природой, находятся в войне с самими собой, и это напряженное состояние доказывает, что отвергаемый ими закон является истинным и что они злоупотребляют своим разумом.
Не следует смешивать наших средств для открытия этого закона с первоначалом, составляющим всю его силу. Наши способности представляют собой средства для познания его; бог же есть единственное начало, из которого он вытекает. Этот закон был в боге до того, как он создал человека; сотворив нас, бог исходил из этого закона, и ему он пожелал подчинить нас.
Когда эти принципы установлены, мы способны иметь заслугу или провиниться перед самим богом; дело его правосудия — наказать или вознаградить нас.
Но в этом мире блага и беды не соразмерны заслуге и вине. Поэтому существует другая жизнь, в которой праведник будет вознагражден, а грешник наказан, и, следовательно, наша душа бессмертна. Однако если мы рассмотрим лишь природу души, то ее существование может прекратиться. Тот, кто сотворил ее, может ввергнуть ее в небытие. Следовательно, если душа будет продолжать существовать, то лишь потому, что бог справедлив. Но тем самым бессмертие обеспечено ей столь же надежно, как если бы оно было следствием ее сущности.
Не существует никаких обязательств для существ, абсолютно неспособных познать законы. Бог, не дав им никаких средств составить себе идею о справедливом и несправедливом, доказывает этим, что он ничего не требует от них, подобно тому как он показывает все то, что он заповедует человеку, наделяя его способностями, которые должны привести его к знанию этого. Таким образом, животным ничего не заповедано, ничто не запрещено, законом для них является только сила. Неспособные иметь заслугу и вину, они не имеют никакого права на божественное правосудие. Следовательно, их душа смертна.
Однако эта душа не материальна, и отсюда, несомненно, можно заключить, что гибель тела не влечет за собой уничтожения души. Действительно, обе эти субстанции могут существовать друг без друга; их взаимная независи- мость имеет место лишь потому, что бог желает этого, и лишь постольку, поскольку он этого желает. Но бессмертие не присуще от природы ни одной из них, и если бог не дал его душе животных, то лишь потому, что он не обязан был дать его им.
Скажут, что животные страдают, и спросят, как примирить с божественной справедливостью страдания, на которые они обречены? Я отвечу на это, что страдания вообще столь же необходимы им, как и удовольствия, которыми они наслаждаются, ибо это было единственным способом предупредить их о том, чего они должны избегать. Если они испытывают иногда страдания и муки, не способствующие их самосохранению, то потому, что они неизбежно должны умереть; кроме того, эти страдания являются следствием физических законов, которые бог счел целесообразным установить и которые он не обязан изменять ради них.
Словом, я не думаю, что для оправдания провидения необходимо предположить вместе с Мальбраншем, что животные — это просто автоматы. Если бы мы знали скрытые силы природы, то открыли бы причину явлений, которые нам труднее всего понять. Наше неведение в этом отношении не дает оснований прибегать к фантастическим теориям; для философа было бы благоразумнее положиться на бога и его правосудие.
В заключение мы можем сказать, что хотя душа животных проста, подобно человеческой душе, и что хотя в этом отношении между той и другой нет никакой разницы, но дарованные нам способности и цель, для которой предназначил нас бог, доказывают, что, если бы мы могли проникнуть в природу обеих этих субстанций, мы убедились бы, что они бесконечно различны. Таким образом, наша душа иной природы, чем душа животных.
Изложенные нами в этой и предыдущей главах принципы являются основами естественной морали и религии. Открывая их, разум подготовляет нас к истинам, которым может нас научить одно только откровение, и он показывает, что истинная философия не может противоречить вере.