глава вторая ОБ ИНТОНАЦИИ (prosodie) В ПЕРВОНАЧАЛЬНЫХ ЯЗЫКАХ
Язык слов не пришел внезапно па смену языку жестов; долгое время пользовались обоими языками, и речь стала преобладать значительно позже.
Однако каждый может па собственном опыте убедиться в том, что для голоса естественно разнообразить свои модуляции, по мере того как жесты делаются более разнообразными. Много других соображений подтверждает эту мою догадку.Во-первых, когда люди начали произносить звуки, грубость органов, [производящих звуки], не позволяла им производить при этом такие тонкие модуляции, какие мы производим ныне.
Во-вторых, мы можем отметить, что модуляции столь необходимы, что мы лишь с трудом понимаем то, что нам читают одпим и тем же тоном. Если для понимания речи достаточно незначительных изменений голоса, то это потому, что наш ум весьма приучен большим числом приобретенных нами идей и нашей привычкой связывать их со звуками. Этого-то и не хватало людям, впервые пользовав^ шимся речью. Их ум был очень груб; понятия, самые обычные в наше время, были для них новыми. Следовательно, они могли понимать друг друга лишь постольку, поскольку изменяли свой голос самым явственным образом. Мы по собственному опыту знаем, что, чем меньше знаком нам язык, на котором с нами говорят, тем больше нужно делать ударение на каждом слоге и ощутительно отличать их друг от друга.
В-третьих, при возникновении языков люди, встречая слишком много препятствий, мешавших изобретению новых слов, для выражения чувств имели в течение долгого времени лишь естественные знаки, которым они придавали характер институционных знаков. Естественные же возгласы неизбежно сопровождались резкими модуляциями, так как различные чувства имели своим знаком один и тот же звук; варьировался лишь тон этого звука.
Например, ах в зависимости от способа его произнесения выражает восхищение, скорбь, удовольствие, грусть, радость, страх, отвращение и почти все чувства.Наконец, я мог бы прибавить, что первые названия животных, вероятно, подражали их крикам — замечание, которое одинаково подходит к названиям, дававшимся ветрам, рекам и всему, что производит какой-то шум. Очевидно, такое подражание предполагает, что звуки следуют друг за другом с весьма заметными интервалами.
§ 14. Можно было бы неточно назвать такой способ произношения пением, так же как обычно называют пением всякое произношение со многими сильными ударениями. Все же я этого делать не стану, потому что у меня будет случай пользоваться этим словом в собственном его смысле. Для пения совершенно недостаточно, чтобы звуки следовали друг за другом, весьма отчетливо различаясь по высоте; они должны еще издаваться так, чтобы были слышны содержащиеся в них обертоны и чтобы интервалы между ними были определимы. При возникновении языков издаваемые изменяющимся голосом звуки не могли обладать этими свойствами; однако они не могли быть уж очень далеки от названного соотношения обертонов и интервалов, как бы слаба ни была связь между следующими друг за другом звуками; достаточно было незначительно понизить или повысить один из них, чтобы получился такой интервал, какого требует созвучие.
Таким образом, при возникновении языков способ про-» изношения допускал столь отчетливые модуляции голоса, что музыкант, сделав лишь незначительные изменения, мог бы положить эти звуки на ноты. Поэтому я сказал бы, что этот способ произношения причастен к пению.
§ 15. Такая интонация была столь естественна для первобытных людей, что среди них были такие, которым казалось легче выражать различные идеи одним и тем же словом, произнесенным различным тоном, чем умножать количество слов по мере роста числа идей. Этот язык сохранился еще у китайцев. Он имеет только 328 односложных слов, каждое из которых можно произнести пятью тонами, что равно 1640 знакам. Замечено, что наши языки не более богаты знаками. Другие народы, рожденные, несомненно, с более богатым воображением, предпочитали изобретать новые слова. Интонация в их речи постепенно отдалялась от пения, по мере того как исчезали причины, сближавшие их речь с пением. Но в речи интонация сохранялась еще долгое время, прежде чем стать такой простой, какова она сегодня. Такова судьба установившихся обычаев: они продолжают еще существовать после того, как породившие их потребности исчезли. Если я скажу, что интонация у греков и римлян еще причастна к пению, то, быть может, будет трудно угадать, на чем я основываю подобное предположение. Но соображения относительно этого кажутся мне простыми и убедительными; я собираюсь их изложить в следукн щей главе.