Лишь 1,8 процента (или 1,5 млрд долл.) мирового оборота средств в информатике приходилось в 1984 г. на латиноамериканский континент. В том же году общая стоимость действующих на континенте ЭВМ и прочего компьютерного оборудования оценивалась в 7 млрд долларов; половину парка составляли компьютеры бразильского производства, ничтожная часть была сделана в Аргентине и остальные в США. Бразильская политика в сфере информатики являет собой образец строптивости, независимости и успеха, что в целом нетипично для большинства развивающихся стран. Французская ежемесячная газета «Монд дипломатик» (июль, 1986) в пространном исследовании под заголовком «Избежать распространения «дурного примера» Бразилии. Наступление США на позиции латиноамериканской информатики» с умилением вспоминала: Бразилия борется с 1973 г. за собственное производство компьютеров с таким же упорством, как это начала чуть ранее делать Франция. И в той и в другой стране местные власти начали с ограничений импорта средств информатики, а затем приступили к организации смешанных производств «джойнт вен- черз» с определенным участием иностранного капитала и обязательной передачей местным промышленникам передовой зарубежной технологии. Законом 1984 г. было запрещено иностранное инвестирование в бразильскую информатику. Бразильцы решили ориентироваться на создание терминалов, мини и микрокомпьютеров, не покушаясь вначале на «большую информатику», монополию в которой традиционно стремятся удерживать американцы Сегодня Бразилия разрабатывает и производит собственные крупные компьютеры. Суперкомпьютеры пока что импортируются из США, с разрешения в каждом конкретном случае самых высших бразильских инстанций. 4 августа 1986 г. корреспондент кубинского агентства Пренса Латина передал из Рио-де-Жанейро: «Специальный секретариат по информатике подписал официальный документ об участии Бразилии в реализации совместно с Аргентиной проекта создания компьютера пято го поколения, аналогичного тому, что создается в Японии и в Соединенных Штатах. Документ об участии Бразилии в проведении научных работ, в которых уже участвуют 15 бразильских и 15 аргентинских ученых, был подписан во время визита в эту страну заместителя государственного секретаря Аргентины по информатике и развитию Карлоса Мариа Корреа. Бразильский ученый Армандо Хербергер, координирующий реализацию программы, стоимость которой оценивается в 6 млн долларов, сказал, что она призвана не только содействовать обмену технологией между двумя странами, но и направлена на создание собственной новейшей технологии. Аргентино-бразильский проект касается создания и производства интегральных схем нового поколения, создания компьютера пятого поколения, а также создания прогрессивных компьютерных программ». Достижения самостоятельной бразильской политики в области информатики налицо. В 1980 г. доля отечественной продукции во всем национальном парке действующих ЭВМ с общей стоимостью 1,6 млрд долларов не превышала 7 процентов. В 1984 г. бразильская компьютерная техника составляла уже 25 процентов от национального парка в 4,3 млрд долларов. В том же году за границей было продано бразильских мини и микрокомпьютеров на сумму 250 млн долларов. В 1986 г. экспорт Бразилией средств информатики достиг уже 700 млн долларов. На начало 1987 г. в стране действовали 324 национальные компании по выпуску средств информатики и в этой отрасли экономики было занято 250 тыс. человек. Ограничения бразильских властей на импорт электроники вызвал активное противодействие со стороны заинтересованных транснациональных фирм-гигантов типа ИБМ, правительства США и таких весомых финансовых организаций, как Всемирный банк. Экономические, дипломатические и финансовые меры давления усиливались по мере того как проявлял себя не только в Бразилии, но и в Аргентине аналогичный курс на независимость национальных структур информатики. В декабре 1986 г. США объявили, что дают Бразилии новый срок в 6 месяцев для пересмотра ее политики ограничения доступа иностранных компаний в сферы электроники и информатики. Незадолго до этого ультиматума, весной 1986 г., Бразилия приступила к реализации первого 3-летнего национального плана информатики и автоматизации. Его главная цель — всемирное развитие производства ЭВМ и их внедрение в промышленности, автоматизированных системах управления и т. д. План был утвержден конгрессом и подписан президентом Ж. Сарнеем. Выступая на официальной Церемонии подписания документа, президент подчеркнул, что в настоящее время «происходят глубокие изменения международного экономического порядка, оказывающие значительное влияние на политические отношения между государствами. Вместо прежней классификации стран на две группы — индустриально развитых и производителей сырья — появляется новое разделение: те, кто способен развивать фундаментальную науку и использовать ее достижения на практике, и те, кто приобретает за рубежом передовую технологию. На нынешнем стыке тысячелетий эта изощренная форма колониализма — колониализма «научного» и «культурного» — угрожает суверенитету народов. Поэтому не будет преувеличением сказать, что соотношение сил на международной арене все больше зависит от возможностей государств пользоваться передовыми достижениями науки». Президент дал понять, что Бразилия в соответствие с законом об информатике будет контролировать производство в стране вычислительной техники и не поддастся внешнему давлению, в первую очередь со стороны США, прилагающих все усилия для глубокого проникновения в эту отрасль. Газета «Эстаду ди Сан-Паулу» (21.4.1986) сообщила, что администрация США намерена добиваться от Бразилии отмены закона об информатике, закрывшего доступ американским монополиям к отраслям бразильской экономики, производящим вычислительную технику. Госсекретарь США Дж. Шульц направил тогда письмо министру иностранных дел Бразилии Р. Коста Ди Абреу Содре, в котором призвал правительство Бразилии занять «более гибкую позицию» в области информатики и предложил провести новые переговоры на эту тему. Письмо Шульца было изучено президентом и министром науки и техники, указывает газета. Было решено дать ответ администрации Рейгана путем политической демонстрации, каковой стала церемония подписания президентом Бразилии Плана информатики. На ней присутствовали 15 министров, лидеры политических партий, входящих в «Демократический союз», более 100 представителей деловых и научных кругов. Бразилия не может смотреть на мир глазами Соединенных Штатов и Японии, ей необходима политическая воля, обеспечивающая выбор технологии, которая наилучшим образом ей подходит для решения сложных социальных проблем. Об этом заявил президент государственной компании «Кобра», производящей компьютерную технику, Иван да Коста Маркес в интервью журналу «Сеньор» (2.9.1987), который посвятил свой последний номер вопросам компьютерной техники в Бразилии. Коста Маркес отметил, что продукция, производимая транснациональными компаниями в Бразилии, по своему качеству и ценам не соответствует продукции, вывозимой ими в развитые страны. Он подчеркнул, что успех национальной политики Бразилии в этой области зависит от таких государственных предприятий, как «Кобра». Он сказал, что Бразилия не может позволить себе роскошь каждые два года продавать по грошовым ценам свой парк компьютеров лишь ради удовольствия иметь ком пьютеры последнего поколения. Как отметил Маркес, фирма «Кобра» намерена поставить на рынок оборудование, преобразующее компьютеры прошлых поколений в более современные модели и таким образом сохранить капиталовложения, сделанные в стране. Коста Маркес сказал также, что поддерживать уровень национальной компьютерной техники — это значит обеспечивать занятость для бразильских технических кадров, которые традиционно подвергались дискриминации со стороны транснациональных корпораций в процессе развития промышленного производства. Президент Бразилии Жозе Сарней в заявлении от 13 ноября 1987 г. резко осудил объявленное президентом США Рейганом решение запретить к ввозу в страну или повысить таможенные пошлины на ряд импортируемых из Бразилии товаров. Эти торговые санкции ставят целью «наказать» Бразилию за проводимую ею суверенную политику по защите национальной информатики от иностранной конкуренции на внутреннем рынке. По действующему в Бразилии законодательству, которое США всячески пытаются саботировать, к ввозу в страну запрещены мини- и микрокомпьютеры, производимые национальной индустрией. Новая вспышка торговой войны США против крупнейшей страны Латинской Америки была вызвана отказом специального секретариата по информатике Бразилии одобрить соглашения, достигнутые одной американской компанией с местными фирмами в обход закона об информатике. В заявлении президента Сарнея отмечалось, что решение Р. Рейгана противоречит договоренностям, достигнутым в рамках Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ), одобрившего в присутствии американского представителя бразильский закон об информатике. В документе подчеркивается, что потери Бразилии в результате ограничений, которые США уже давно практикуют в отношении некоторых бразильских товаров и которые противоречат их обязательствам в рамках ГАТТ, значительно превышают те потери, которые американская сторона, по ее утверждению, несет из-за бразильского закона об информатике. Ж. Сарней поручил министерствам финансов и иностранных дел подготовить список товаров американского экспорта в Бразилию с тем, чтобы иметь возможность принять ответные меры в случае практической реализации со стороны США угрозы объявления торговой войны Министр финансов Брессер Перейра назвал «абсурдным» решение президента США принять новые торговые санкции против Бразилии. Со своей стороны министр науки и техники Луис Энрике да Сильвейра выразил сомнения относительно введения на практике объявленных США санкций. «Я уверен, — сказал он, — что Р. Рейган как хороший ковбой десять раз подумает, прежде чем нажать курок». Как заявил журналистам исполнявший тогда обязанности министра иностранных дел Бразилии Паулу Тарсу Флеша ди Лима, Бразилия против конфронтации. Внешняя политика страны основывается на диалоге и уважении международных законов. Исходя из этого, сообщил он, первым шагом Бразилии станет обращение в ГАТТ. Журналисты отмечали тогда, что Бразилия может ввести ограничения, в частности, на импорт из США угля, сельскохозяйственных удобрений и зерна. И такие меры были бы справедливы, так как Бразилии был нанесен ощутимый экономический ущерб из-за карательных торговых санкций США. Заявив, что Бразилия чинит искусственные препятствия доступу американской компьютерной техники на свой внутренний рынок, президент ввел дополнительные тарифы на бразильские товары, экспортируемые в США, а также установил эмбарго на ввоз из Бразилии компьютеров. Это означало, что бразильские компании должны будут платить американской казне за ввоз своих товаров в США дополнительно 105 млн долларов в год. Рейган сказал, что готов отменить санкции, если Бразилия изменит свою политику. Санкции — испытанный прием, к которому все чаще прибегают Соединенные Штаты, добиваясь уступок от своих торговых партнеров. Так, в апреле 1987г. президент Рейган ввел 100-процентные карательные тарифы на импорт в США ряда товаров из Японии, обвинив ее в «нечестной» торговой практике — демпинге полупроводниковой продукции на рынках третьих стран и затруднении доступа американской электроники на ее внутренний рынок. Величина тарифов фактически закрывала доступ на американский рынок подвергнутым санкциям товарам, означая для японских компаний финансовые потери в общей сложности в 300 млн долларов. Отвергая обвинения в демпинге, Токио, тем не менее, вынужден был пойти на уступки Вашингтону по части цен на японские полупроводники на рынках третьих стран, чтобы не терять американский рынок. Вслед за этим Белый дом пошел на частичную отмену санкций, заявив, что полностью они будут отменены, когда Токио удовлетворит все требования Вашингтона. Бразилии сложнее выполнить его требования даже частично, поскольку открытый доступ американских компьютеров на ее внутренний рынок может подорвать становление молодой электронной промышленности этой страны. Это пытался объяснить во время визита в США бразильский президент Жозе Сарней. В ходе переговоров в Вашингтоне в сентябре 1986 г. он отметил, что единственная возможность погасить внешний долг Бразилии, составляющий около 110 млрд долларов, состоит в получении доходов от торговли с другими странами, в том числе США. Решение Белого дома подрывало эту возможность. Осенью 1987 г. объем бразильских поставок в Соединенные Штаты составлял более 6 млрд долларов (30 проц. общего объема бразильского экспорта), а объем импорта — около 3 млрд долларов. Эти цифры, по словам представителей бразильского правительства, иллюстрировали всю неправомочность возможного введения жестких мер в ответ на принятое Бразилией решение не разрешить продажу в стране всего лишь 8 млн компьютерных программ американской компании «Микрософт» (поскольку в стране имеется эквивалентная программа), что стало конкретным поводом для очередной вспышки американо-бразильского конфликта. Принимая меры защиты национального внутреннего рынка вычислительной техники бразильские власти подчеркивали несправедливость американских санкций и неуместность недовольства американских компаний. Ведь последние продали в 1987 г. в Бразилии на 1,5 млрд долларов тех видов вычислительной техники, которые в этой стране не производятся. Чистый доход 300 бразильских предприятий по выпуску мини и микрокомпьютерного оборудования составил в тот год тоже 1,5 млрд. Как отмечали политические обозреватели, объявление президентом США своего решения было сделано как раз накануне начала обсуждения в парламенте Бразилии законодательства в области информатики и представляло собой акт грубого давления и откровенного вмешательства во внутренние дела страны. Ведь объявленные США санкции, вступавшие в силу с 1 января 1988 г. включали в себя отмену закупок продукции бразильской текстильной промышленности, стали, станков, самолетов, обуви и других товаров на общую сумму 700 млн долларов. Корреспондент испанского агентства ЭФЭ (18.11.1987) передал из бразильского города Сан-Жозе-дус-Кампуса следующее сообщение: «Представители бразильских авиастроительных компаний заявили, что экспорт самолетов из Бразилии в Соединенные Штаты может быть парализован в ближайшие годы в связи с торговыми санкциями, введенными этой страной в ответ на решимость бразильского правительства сохранить в силе меры по защите национального рынка информатики. Директор компании «Эмбраэр» Озирис Силва подчеркнул, что дополнительные таможенные пошлины, введенные американской стороной на бразильские товары, нанесут серьезный ущерб экспортным поставкам из его страны. Силва отметил, что возглавляемая им компания «Эмбра- эо» подписала с американской авиатранспортной компанией «Эйр Техас» контракт на поставку 50 самолетов «Бразилиа» для расширения парка транспортных самолетов этой компании. Одна из статей подписанного контракта предусматривает его расторжение в случае повышения таможенных пошлин или введения дополнительного таможенного обложения. Бразильский деятель добавил, что вследствие этих мер его страна может лишиться контракта на 300 млн долларов и потерять в ближайшие пять лет еще 1500 млн долларов, которые она могла бы получить за счет подписания новых контрактов с другими американскими авиатранспортными компаниями. Озирис Силва сказал, что компания «Эмбраэр» должна снизить цены на свою продукцию с тем, чтобы компенсиро вать введение Соединенными Штатами дополнительных таможенных пошлин, что, однако, невозможно, поскольку компания ранее уже снижала цены на продукцию для того, чтобы обеспечить ее конкурентоспособность на рынке США. 30 процентов всех компонентов, используемых бразильскими авиакомпаниями для производства самолетов, импортируются из Соединенных Штатов, Озирис Силва подчеркнул, что стоимость продукции американской авиационной промышленности, закупаемой Бразилией, составляет 650 млн долларов в то время как стоимость бразильской авиационной техники, экспортируемой на рынок Соединенных Штатов, составляет лишь 140 млн долларов». Чтобы не утомлять читателя обилием статистики, напомним в заключение лишь несколько цифр, во многом определяющих сегодня экономическое положение Бразилии: упомянутые 110 млрд долларов внешнего долга, не считая 11,5 млрд долларов, которые должны быть выплачены в виде процентов по этому долгу западным банкам в 1988—1989 гг. В феврале 1988 г. Бразилия уведомила, что сможет выплатить по процентам лишь 4,5 млрд долларов. Драматизм ситуации впрямую связан с неоколониалистской политикой США, продолжающих выкручивать руки своим более слабым партнерам. Но бразильцы не сдаются — налаживают добрые отношения с Кубой, СССР и КНР, продолжают реализацию собственной программы развития науки и технологии, наладив производство собственных спутников связи, атомных электростанций и сложнейшей электроники. По размерам внешнего долга на втором месте среди развивающихся стран после Бразилии стоит Мексика — 103 млрд долларов на конец 1987 г. В такую же примерно сумму оцениваются мексиканские авуары в США — денежные вклады, движимая и недвижимая собственность частных лиц — так что американским банкам нечего особенно опасаться финансового краха Мексики или объявления этой страной моратория на выплату внешнего долга. Залог уже в руках американского правительства. Мексика является для США четвертым внешне-экономическим партнером, после Канады, Японии и ФРГ, что, однако, не способствует оздоровлению мексиканской экономики. 6 млрд долларов Мексика потеряла только в 1986 г. от резкого падения цен на экспортируемую нефть. В стране свирепствует инфляция. Доллар стоил в 1980 г. 30 песо, а 6 лет спустя уже 460 песо. В результате южнокорейские телевизоры, итальянские и французские вина или американские игрушки для дошкольников продаются в мексиканских супермаркетах по завышенным ценам, в то время как экспортируемые Мексикой товары стали более дешевыми на международном рынке. Наиболее уязвимыми оказались такие отрасли мексиканской экономики, как нефтехимия, производство чугуна и стали и электроника. Неудивительно, что спустя всего трое суток после объявления Р. Рейганом акций против Бразилии, свою поддержку этой стране выразили представители десяти ведущих стран Латинской Америки, срочно собравшиеся на встречу в Мендосе (Аргентина) с целью укрепления механизмов регионального сотрудничества в области информатики. Заместитель государственного секретаря по информатике и развитию Аргентины Карлос Корреа указал в своем выступлении на стратегическую важность информатики для экономики и производства, подчеркнув в то же время, что латиноамериканские страны должны превратить ее в инструмент политической деятельности и перестать рассматривать ее как нечто, навязанное извне. Аргентинский представитель заявил о солидарности своей страны с Бразилией, которая подвергается нажиму со стороны Соединенных Штатов, недовольных проводимой бразильскими властями политикой в области информатики, направленной на защиту национальной промышленности. Заголовок и содержание данного раздела о так называемой компьютерной войне монополий и правительства США против своих латиноамериканских партнеров и союзников дает очень слабое отражение сложных политико-экономических реалий в этой части света. Уповая на достижения научно-технической революции, сможет ли «третий мир» решить свои проблемы вопреки желанию империалистической прессы и ее хозяев? Некоторым азиатским странам это удалось, не без согласия упомянутых империалистических кругов. Ознакомившись с блестяще написанной статьей публициста Эдуарде Галеано в испанской буржуазной газете «Пайс» (1.1.1988), читатель получит более полное представление о проблемах Латинской Америки и об отношении к ней других стран Запада. Перевод этой статьи «Латиноамериканские демократии и структура бессилия. Континент, о котором лгут даже карты» приводится ниже с незначительными сокращениями: «Мы знакомимся с географией мира, изучая карту, которая показывает наш мир не таким, каков он есть, а так, как его хотят видеть сильные мира сего. На традиционной карте планеты, которая используется в школах и вообще повсеместно, экватор не проходит через центр. Северное полушарие занимает две трети карты, а Южное — одну. Скандинавский полуостров выглядит более крупным, чем Индия, хотя в действительности он в три раза меньше ее. Латинская Америка занимает на карте мира меньше пространства, чем Европа, и гораздо меньше, чем США и Канада, вместе взятые, когда на самом деле Латинская Америка в два раза больше, чем Европа, и в достаточной степени больше, чем США и Канада. Карта, которая нас уменьшает, символизирует и все остальное. Украденная география, разграбленная экономика, фальсифицированная история, ежедневная узурпация реаль- ности: так называемый «третий мир», населенный людьми третьего сорта, занимает меньше места, меньше ест, меньше помнит, меньше живет, меньше говорит. Он не только занимает меньше места на карте, но и на страницах газет, в радио и телепередачах. Меньше — не то слово, он почти не занимает ничего. Иногда Латинская Америка, например, входит в моду. Эта мода также быстротечна, как и всякая другая; тогда интеллектуалы Севера бросают на нас мимолетный взгляд любви. В конце пятидесятых годов была очередь Кубы, в конце семидесятых — Никарагуа. Между первой и второй галлюцинацией тех, кто идеалистически ожидал революции без малейшего пятнышка, было повстанческое движение Че Гевары и другие романтические жесты. Но мимолетные увлечения фатальным образом превратились в разочарование и общественное равнодушие. Так, в XVI веке реальность развенчала иллюзорные мечты об Эльдорадо. Реальность есть реальность. Она не такая, какой ее хотят видеть те, кто старается представить ее раем, чтобы затем иметь право перепутать реальность с адом и навсегда приговорить ее находиться в аду: аду презрения, аду молчания. Воспевание и проклятие — вот две стороны одной и той же человеческой позиции, которая игнорирует реальность и не относится к ней с должным уважением. Начиная с интервенции в 1954 г. Гватемала пережила самое длительное и систематическое кровопролитие в Латинской Америке. «Фабриканты» общественного мнения, контролирующие производство и потребление новостей на международном уровне, лишь отмахнулись от этого. Кровь в Гватемале — это не материал. Военный террор и нищета там «естественны». Землетрясения, напротив, вызывают огромный интерес: в феврале 1976 г., когда в результате землетрясения погибло 22 тыс. жителей Гватемалы, сюда со всех концов света приехала толпа журналистов, из которых очень немногие обратили внимание на тот факт, что в семидесятые годы «эскадронами смерти», созданными военными, было убито в Гватемале более 22 тыс. человек. И почти никто из журналистов не попытался узнать, что за один лишь год в Гватемале от голода умерло тоже более 22 тыс. человек. Голод убивает бесшумно. А в бедной стране, населенной индейцами, ужас стал повседневным. Все мы стали соседями в этом мире международных программ и одновременных радио- и телепередач, проводимых с помощью спутников связи. Но, как мог бы сказать Оруэлл, оказалось, что одни — «более соседи, чем другие». Средства коммуникации централизованы. Когда на планете что-либо происходит, это событие обрабатывается в центрах власти и переводится на язык универсальной системы лжи, чтобы затем возвратиться в виде образов и звуков, предназначенных для массового распространения. Объективность? Не будем верить объективности, которая превращает нас в предметы! Нищета третьего мира превращается в товар. Богатые страны время от времени потребляют этот товар, чтобы поздравить себя с тем, как хорошо им удалось устроиться в этой жизни Универсальная система лжи вызывает амнезию. Однако богатство Севера — это результат не фортуны, а длительного, очень длительного исторического процесса узурпации, имеющего корни в колониальных временах, и беспрестанно разрастающегося и сегодня с помощью изощренных механизмов грабежа. Чем громче звучат с международных трибун речи, восхваляющие равенство и справедливость, тем больше падают на международных рынках цены на товары Юга и тем больше растут проценты задолженности развивающихся стран Северу, который одной рукой одалживает то, что украл другой. Механизмы грабежа заставляют Юг оплачивать расточительство Севера, включая тарелки, разбитые в конце каждого празднества: кризис центров перекладывается на плечи предместий. В драматических версиях конкисты Америки, которые все еще разыгрывают в театрализованных представлениях индейцы, живущие в зоне Анд, «священники» и «конкистадоры» говорят, двигая губами, но не произнося звуков. Так, в индейском театре конкистадоры говорят на немом языке. А что говорят нам сегодня голоса международной системы власти, распространяемые с помощью доминирующей культуры? Что они нам говорят такого, что бы имело отношение к нашим реальным нуждам? Доминирующая культура, действующая через структуру обучения, и в первую очередь через средства массовой информации, не отражает действительности, наоборот, она ее маскирует. Она не способствует переменам, а помогает избегать их. Не стимулирует участие на демократической основе, а приводит к пассивности, к самоизоляции, к эгоизму. Не порождает творцов, а умножает потребителей. С каждым разом становится все больше тех, о ком имеется мнение, а тех, кто имеет мнение, становится все меньше. Чем больше доминирующая культура совершенствует свои инструменты воздействия, тем больше она обнаруживает свои антидемократические тенденции и с каждым разом оставляет все меньше общественного пространства для участия и созидания. Порабощающие телевизионные передачи, например, наносят раны, по моему мнению, страшные раны, народной культуре и в своем мощном и длительном наступлении стремятся превратить всю Латинскую Америку в пригороды Далласа. И это очень, как я считаю, серьезная проблема, потому что в Латинской Америке народная культура — это самая на- иподлинная национальная культура. Правильно говорят, что каждый старик, умерший в далеких, затерянных деревнях, — это все равно что сгоревшая библиотека. Благодаря народной культуре, которая наследует и обогащает коллективную память, мы, латиноамериканцы, смогли сохранить некоторые ключевые основы своей общности. Официальная культура, стерильная и занимающаяся копированием, глухое эхо доминирующей культуры игнорирует эти ключевые моменты или же, зная о них, пренебрегает ими. А может быть, подспудно их боится: эти ключевые моменты основаны на достоинстве, на воображении и на других качествах, являющихся врагами тех, в чьих руках сосредоточена власть. Народная культура по своей природе — это культура коллективного соучастия, она по своей сути демократична. Она передается главным образом традиционным устным способом, и с каждым разом ей все труднее распространяться и обновляться, поскольку технический прогресс все больше ограничивает места, предназначенные для встреч, где почва для народной культуры наиболее благодатная: площади, кафе, театры, места для гулянья, рынки. Телевидение в то же время исключает людей из общественной жизни, разделяет, изолирует их: оно действует только в одном направлении. Это путь в одну сторону, без возврата, от машины-передатчика к слу- шателю-потребителю, который поглощает импортные эмоции как консервированные сосиски. Борьба против структур, враждебных демократии, против структур бессилия, неизбежно проходит через развитие освободительной национальной культуры, способной высвободить созидательную энергию людей и снять с их глаз паутину, мешающую им видеть не только вокруг себя, но и самих себя. Передачи, которыми телевидение наводнило наши страны, эти символы господствующей культуры, которые та продает подчиненной культуре, символы власти, унижающей нас, не слишком способствуют, мягко говоря, развитию этой освободительной культуры. Но пусть меня не поймут превратно. Подобные утверждения не отрицают телевидение как таковое, а отвергают его в качестве официально узаконенного наркотика, в качестве успокаивающего средства, лишающего человека способности мыслить. Я также не отрицаю телевизионные передачи только лишь из-за того, что они были сделаны в США или в других странах. Правый национализм, который входит в историю, пятясь задом наперед, полагает, что национальная культура определяется прежде всего своим происхождением. Если бы это было так, то, например, не существовало бы андалусской культуры, потому что внутренние дворики, типичные для Андалусии, были взяты у Римской империи, решетки, жалюзи пришли сюда из Флоренции эпохи Возрождения, шали, вышитые цветами, имеют китайское происхождение времен династии Мин, крендельки, поджаренные в мас ле, придуманы арабами, «канте хондо» представляет собой смесь цыганских песен, арабских мелодий и еврейских напевов. Бандонеон был придуман одним немцем в прошлом веке, хотевшим создать нечто вроде портативной гармони, чтобы играть религиозную музыку во время церковных шествий в своей стране. Но бандонеон покинул Германию и, прежде чем попасть в руки Анибаля Троило, превратился в самый популярный инструмент для аккомпанирования танго в Рио- Плате, чей наиболее выдающийся певец Карлос Кардель родился бог его знает где, хотя вполне возможно, что его родиной является французский город Тулуза. Типичный кубинский напиток «дайкири» приготовляется из сахарного тростника, завезенного Колумбом, из лимона, имеющего испанское происхождение, и с использованием иностранных технологий для производства сахара и льда. Национальная культура определяется своим содержанием, а не происхождением, и если она жива, то меняется без конца, бросает вызов самой себе, противоречит сама себе и подвергается влияниям извне, которые иногда причиняют ей вред, а иногда способствуют ее росту, выступая одновременно в качестве и угрозы, и стимула. Отрицание того, что отрицает нас, не означает отрицания того, что нас питает. Латинская Америка не должна отказываться от созидательных плодов тех культур, которые в значительной степени расцвели благодаря материальному изобилию, порожденному не без помощи беспощадной эксплуатации именно ее людей и ее земель. Отказ от этого означал бы отсутствие реалистичного подхода к действительности и реакционную глупость. У антиимпериализма также есть свои детские болезни. «Мы-то с демократией, да демократия не с нами»,— сказал один из жителей пригородов Буэнос-Айреса, отвечая недавно на одну из анкет опроса. Он один из многих, кто кормит этот огромный город, а сам живет на отбросах. В Латинской Америке худший враг демократии не армия, хотя армия и делает все, чтобы прослыть таковым. Худший враг демократии в Латинской Америке — это структура бессилия, которую охраняет армия и основа которой заложена в экономической системе. Эта система является составной частью другой, более крупной системы — международного аппарата власти. Один из механизмов этой обширной и сложной системы называется «демократиметром», который измеряет большее или меньшее количество демократии, существующей в данной стране. По общему правилу средства массовой информации, фабрикующие мировое общественное мнение, распространяют данные о «замерах», сделанных с помощью этого механизма, и превращают их в безапелляционный вердикт Запада. Но правда, создаваемая «демократиметром», является правдой системы и может быть только для жертв этой системы. Не думаю, что в демократию верят 8 млн брошенных на произвол судьбы детей, которые бродяжничают на улицах городов Бразилии. Не думаю, что они верят в эту демократию, потому что демократия не верит в них. У них нет такой демократии, в которую они могли бы поверить: бразильская демократия не была создана во имя этих детей, и функционирует она не для них, хотя и исполняет некоторые формальности, как того требует «демократиметр», чтобы он мог показать положительные результаты. Демократия — это не то, что есть на самом деле, а то, что нам кажется. Мы живем во времена торжества культуры внешних упаковок. Культура упаковок пренебрегает содержанием. Важно то, что говорится, а не то, что делается. По новой конституции в Бразилии нет и не будет смертной казни, но в то же время смертная казнь приводится в исполнение ежедневно: каждый день убивая голодом 1 тыс. детей. А сколько людей погибает от пуль в трущобах бразильских городов, где процветает насилие, и на латифундиях, наводненных отчаявшимися в этой жизни рабочими. Предполагается, что рабство прекратило свое существование сто лет тому назад, но третья часть бразильских рабочих зарабатывает в день немногим более одного доллара, верхушка социальной пирамиды окрашена в белый цвет, в то время как ее основание — черное: самая белая кожа у самых богатых, а самая черная — у самых бедных. Через четыре года после отмены рабства, в 1892 г., правительство Бразилии распорядилось сжечь все документы, связанные с применением рабского труда, с работорговлей, с регламентами и распорядками для рабов, их долгами и т. д., как будто рабства в Бразилии вообще не существовало. Для того чтобы что-то не существовало, достаточно издать декрет о том, что это не существует. 14 июля 1789 г. король Людовик XVI записал в своем дневнике: «Сегодня ничего важного не произошло». Диктатор Гватемалы Мануэль Эстрада Кабрера в 1902 г. издал декрет о том, что все вулканы страны сохраняют спокойствие, а в это время поток лавы и грязи вулкана Санта-Мария, извержение которого шло в полную силу, сметал с лица земли около 100 деревень в окрестностях Кесальтенанго. Конгресс Колумбии принял в 1905 г. закон, согласно которому в Сан-Андрес-де-Сотавенто и в других районах, где неожиданно забили нефтяные фонтаны, не существует индейцев: таким образом жившие там индейцы оказались вне закона, что позволяло нефтяным компаниям совершенно безнаказанно уничтожать их и занимать индейские земли. В Уругвае закон об амнистии, принятый в конце 1986 г. постановил забыть о пытках, похищениях, насилии и убийствах, совершенных при последней военной диктатуре, — как будто бы этого государственного терроризма вовсе не существовало. Поэтому уругвайский народ назвал этот закон «законом о безнаказанности». Более 600 тыс. подписей было собрано против этого закона. Незадолго до появления этого закона, оправдывающего палачей, Уругвай подписал и ратифицировал Международную конвенцию против пыток, которая обязывает наказывать их. То же самое случилось и в Аргентине. Эта конвенция совершенно недвусмысленно не признает в качестве оправдания ссылку на то, что пытка осуществлялась по приказу вышестоящих. Однако аргентинское правительство подписало и ратифицировало конвенцию — и тут же вслед за этим оправдало пытки, применяемые по приказу верховного командования. В наших странах международные конвенции имеют равные права с национальными законами. Но получается так, что одни законы требуют уважать права человека, а другие позволяют их нарушать; в отношении первых делается вид, что они якобы существуют, вторые же существуют на самом деле. Латиноамериканская история учит не доверять словам. В 1965 г. военные диктатуры Бразилии, Парагвая, Гондураса и Никарагуа вместе с американскими морскими пехотинцами принимали участие в организации интервенции на Санто- Доминго для того, чтобы спасти демократию, которой угрожал народ. Во имя демократии ностальгические сторонники диктатуры Батисты высадились на Кубе в районе Плая-Хи- рон в 1961 г. Сегодня во имя демократии ностальгически тоскующие по временам Сомосы нападают на Никарагуа. Президент Колумбии разглагольствует о демократии, в то время как государственный терроризм безнаказанно уничтожил более 1000 политических деятелей оппозиции и профсоюзных лидеров в 1987 г. в соответствии с инструкциями руководства по борьбе с повстанцами, выпущенного для армии, и которое учит создавать военизированные формирования. Официальный язык — порождение бреда, причем бред является нормальным состоянием системы. «Не будет девальвации», — говорят министры экономики накануне катастрофического падения денежного курса. «Аграрная реформа — вот наша главная задача», — заявляют министры сельского хозяйства, способствуя в то же время росту латифундий. «В нашей стране нет цензуры», — торжественно провозглашают министры культуры, в то время как в их странах для большинства населения книги недоступны в связи с неграмотностью людей и высокими ценами на печатные издания. Система аплодирует гнусности, если та добивается успеха, и наказывает, если гнусность терпит катастрофу. Вознаграждает тех, кто крадет много, и отдает под суд тех, кто крадет мало. Призывает к миру, развертывая насилие. Пропове дует любовь к ближнему и в то же время заставляет тебя пожирать его, чтобы выжить. Язык шизофрении достигает одного из своих самых блестящих моментов сумасшествия, когда принимает свободу денег за свободу людей, что проявилось при национализации частных банков в Перу, которая произошла совсем недавно. Некоторые даже ставят на одну доску свободу поэтического выражения для поэтов и свободу спекуляции для банкиров Но в Латинской Америке, как и во всем третьем мире, свобода бизнеса не только не имеет ничего общего со свободой человека, но и просто с ней несовместима. Для того, чтобы дать полную свободу деньгам, военные диктатуры бросают за решетку людей. Много, слишком много крови было пролито за эти столетия, чтобы это стало очевидным и люди раскрыли на все глаза. Нас подготовили так, чтобы мы не видели ничего вокруг. Система образования не обучает людей, а делает нечто обратное, средства массовой коммуникации не информируют людей. И система образования, и средства массовой коммуникации приучают нас принимать черное за белое. Латинская Америка до сих пор представляет загадку для самой себя. Какой образ предстает перед нами в зеркале? Куски. Ничем не связанные между собой осколки: искалеченное тело, ничего не выражающее лицо. И вдобавок нас подготовили к тому, чтобы мы могли плюнуть на собственное изображение в зеркале. Господствующие культуры, культуры господствующих классов, подчиненных, в свою очередь, заграничным господам, драматически раскрываются перед нами как неспособные дать ни руль, ни ветрила тем нациям, которые они, по их словам, представляют. Это — обессилевшие культуры, как будто они выдохлись от того, что слишком много сделали. Несмотря на свой обманчивый блеск, они отражают темную сторону местной буржуазии, все еще способной копировать, но с каждым разом утрачивающей способность творить. После того как эта буржуазия заполнила наши земли фальшивыми архитектурными копиями парфенонов, версальских дворцов, лувров, шартр-ских соборов, она стала разбазаривать национальные богатства, подражая американским моделям роскоши и расточительства. Спрятавшись за стенами огромных портов и «новых вавилонов», они не имеют понятия или не хотят видеть национальной реальности и всего того, что в ней противоречит их намерениям, и практически ограничиваются ролью приводного ремня между иностранными центрами власти и своими государствами. Детей им приносят из Парижа в клювах аисты, а истина поступает из Лос-Анджелеса и Майами в коробках видеокассет. В большинстве случаев эта фабрикуемая в массовых масштабах культура ориентируется на то, чтобы выхолостить па мять латиноамериканских народов и обесплодить национальную культуру для того, чтобы Латинская Америка не имела представления о себе как о реальности и не представляла бы своих возможностей: подобная культура заставляет Латинскую Америку пассивно потреблять и воспроизводить плоды своего собственного проклятия. «Послания» этой культуры стараются придать моральную законность жесткому правилу, что побеждает сильнейший, и втолковывают нам, что если мы дошли до такой ужасной жизни, то это только потому, что предоставляем семенам коммунизма плодородную почву, из которых могут вырасти только колючки, и, кроме того, мы глупы, ленивы, неуклюжи и коварны, а потому, в конечном счете, наше положение есть та судьба, которую мы заслужили. Могущественная, очень могущественная структура бессилия берет свое начало в экономике, но не кончается на этом. В действительности слаборазвитость означает следующее: это не только предмет для статистики, не только общество жестоких противоречий, океанов нищеты и островков роскоши. Дело не только в этом. Слаборазвитость — это прежде всего структура бессилия, созданная для того, чтобы помешать порабощенным народам думать собственной головой, чувствовать собственным сердцем и идти собственными ногами Смертельно голодным людям система отказывает даже в пище для памяти. Для того, чтобы у них не было будущего, у них отнимают и прошлое. Официальная история исходит от богатых, от белых, от «настоящих мужчин» и от военных — и она создана ими и для них. Европа — это вселенная. Ничего, или почти ничего, мы не знаем о доколумбовой Америке, не говоря уже про Африку, поскольку мы знаем о ней только из фильмов о Тарзане. История Америки, подлинная история, преданная история, представляет собою историю неисчерпаемого достоинства. В прошлом не было ни одного дня, чтобы не произошел какой-нибудь неизвестный эпизод сопротивления властям и деньгам, но официальная история не упоминает о восстаниях индейцев и бунтах черных рабов или же упоминает о них походя, как об эпизодах плохого поведения, и, уж тем более, никогда не упоминает те восстания, во главе которых стояли женщины. Мощные экономические и социальные процессы не фигурируют даже в качестве декораций их ловко скрывают, чтобы так называемые развивающиеся страны не знали, что они идут не по пути к развитию, а от него, потому что за всю их долгую историю их развитие было отдано в жертву развитию тех стран, которые выжимали из них соки. Считалось, что самое главное — это выучить наизусть даты сражений и точные даты рождений вельмож. Наряженные, как для праздника или для парада, эти бронзовые мужчины действовали в одиночку, вдохновленные божест венным провидением, за которыми верной тенью следовали их самоотверженные подруги: за спиной каждого великого человека находится женщина, говорят нам, низводя женщину этим сомнительным комплиментом до положения простой спинки кресла. Нас пытаются уверить в том, что в борьбе добра со злом народы пассивно играют роль толпы статистов. Что народы представляют собою мятущееся скопище умственных дебилов, жаждущих прихода сильных вождей, и периодически проглатывают, как леденец, красную отраву. Демонизация тех сил, которые выступают за перемены, этих, как их называют, проводников зарубежных идеологий, торговцев кокаином, распространителей марксизма и других наркотиков требует первоначальной очистки мозгов от исторической памяти. На самом же деле иностранным продуктом в Америке является сам капитализм, который не был придуман ни Манко Капаком, ни Монтесумой, а насаждался со стороны и сверху европейскими завоевателями XVI века. Конкиста превратила американскую жизнь в торговлю, заставила то-то и то-то менять на то-то, а церковь тем временем придала силу божественного закона закону прибыли и закону страха: если будешь покорным, попадешь на небеса, если будешь сопротивляться, тебя ждет ад. В Америке же, напротив, нет более старинного уклада, чем общинный и коллективный способ жизни. Помимо того, что это самый старинный уклад, он еще к тому же самый крепкий, самый живучий, несмотря на непрекращающееся преследование, которое длится уже пять веков. Поэтому можно смело сказать, что социализм формируется внутри и появляется снизу, из самых глубинных и подлинных источников памяти, какие хранят наши земли. Коллективный вызов требует коллективного ответа, и здесь мы несколько продвинулись вперед. Внешний долг и, в особенности, кризис Центральной Америки доказывают это. С большими трудностями начинает формироваться объединенный латиноамериканский фронт, противостоящий международным банкам. Международные ростовщики относились крайне великодушно и щедро ко всем военным диктатурам, которые многократно умножили нашу внешнюю задолженность, чтобы закупать оружие, финансировать роскошь и вывозить капиталы, и сегодня силы демократии начинают понимать необходимость применения общей стратегии, направленной против их требований. Что же касается центральноамериканского кризиса, достаточно вспомнить ту легкость, с которой правительство США приобрело голоса в Организации американских государств для того, чтобы вывести из ее состава Кубу и организовать вторжение в Доминиканскую республику. Четверть века спустя ситуация изменилась в значи тельной степени. Вопреки угрозам и подкупам президенту Рейгану не только не удалось заручиться поддержкой ОАГ для нападения на Никарагуа, но и, кроме того, ему пришлось проглотить такую «живую лягушку», как договоры об установлении мира, оставившие его в одиночестве с его жаждой истребления. Однако в Белом доме продолжают действовать так, как будто Латинскую Америку они купили в универмаге; тем не менее латиноамериканские страны начинают объединяться, чтобы потребовать по отношению к себе уважения. Демократия и социальная справедливость оказались разделенными и разведенными системой. Тот, кто пытается вновь восстановить этот брак, пожинает бурю. Именно в попытке соединить эти брачные узы заключается самое тяжкое «преступление» сандинисткой революции в Никарагуа. Аграрная реформа, национализация банков, ликвидация неграмотности, проведение в жизнь программы народного здравоохранения — все это, спасая жизнь той половине детей Никарагуа, которые раньше не выживали, угрожает, как выясняется основам национальной безопасности Запада. «Национальная безопасность — это как любовь. Ее никогда не бывает достаточно», — заявляет шеф секретной полиции диктатора Пиночета, генерал Умберто Гордон. Но не только диктаторские режимы восхваляют с таким жаром национальную безопасность. Эта доктрина, доктрина внутренней войны, войны против населения, «чудесным» образом продолжает жить, когда военные передают бразды правления в руки гражданских властей. Недавно в Аргентине военные различных латиноамериканских стран с демократическими режимами встретились для того, чтобы обсудить темы, присущие их военной профессии: борьба против «теологии освобождения» и против марксизма, а также проникновение красных в средства массовой информации. В то же самое время новая конституция Бразилии оставляет за военными право политического вмешательства ради «внутренней защиты». Аппараты репрессии, на которые в Уругвае отпущено бюджетных средств в 15 раз больше, чем на университет, продолжают действовать на службе у национальной безопасности: осуществляя над демократией надзор, они подвергают ее постоянному ущемлению. С демократией обращаются, как с малолетним ребенком, который не может выйти на улицу без разрешения. Демократия вынуждена ходить на цыпочках и просить извинения за беспокойство. Речи о формальной свободе, свободе поверх всех противоречий реальности, служат целям тех самых лис, которые требуют свободы действий в курятниках. То же происходит и с разглагольствованиями о формальной демократии, которая Далека от интересов народа, хотя и заявляет, что служит ему. Западный «демократиметр» отражает чисто внешние аспек- ты: брачный контракт имеет больше значения, чем любовь; похороны больше, чем сам умерший; одежда больше, чем тело; месса больше чем бог. Игра в демократию более важна, чем сама демократия. Латиноамериканские демократии хотят быть настоящими демократиями. Они не хотят оставаться так называемыми «демократурами» — демократиями, отданными диктатурам на откуп, хотя «демократиметр» не придает особого значения этой детали. Для структуры бессилия любая динамичная демократия, способная изменять реальность, представляет опасность. Хорошо известно, что произошло с Сальвадором Альенде и тысячами чилийцев, когда Чили стала серьезно относиться к демократии. Через пятнадцать лет после чилийской трагедии Никарагуа оказывает сопротивление. Твердо переносит невзгоды этот эксперимент, в котором участвует весь народ, выражающий коллективную волю отстоять свое национальное достоинство В Никарагуа против наемников, нападающих на страну, борется не только народная армия — против них направлена энергия народного созидания, стремящаяся покончить с проклятым наследием отсталости, пассивности, неграмотности, безответственности. Идет борьба против страха перед переменами, против страха перед жизнью, против страха перед действием. А страх, как говорят аргентинские «матери с Майской площади», — это тюрьма без решеток. Кто-то может задаться вопросом: какое же ослепительное будущее настанет, когда кончатся целые века страха, когда реальность перестанет быть мистерией, а надежда утешением? Когда власть будет принадлежать всем, говорить смогут все, а земли станут нашими, что тогда будут говорить? Ведь каждое сражение против структуры бессилия ускоряет приближение этой великолепной реальности, какая станет возможной, и каждая победа, какой бы маленькой она ни была, пусть даже самой незначительной, заслуживает лаврового листа: не для венка, который украшает чело военных героев, придворных поэтов и различных олимпийских богов, а для того, чтобы сделать еще вкуснее и радостнее дымящееся, бурлящее и готовое выплеснуться наружу горячее народное варево».